Февраля. 20.00-23.40

Тщательная подготовка площадки к репетиции. На столе бутылки шампанского, бокалы, приборы, посуда, настоящая еда. Все студенты в зале и на площадке, перекидываясь текстом, ожидали появления Г. А. Товстоногова и А. И. Кацмана, предвкушая оценку происшедших перемен.

— Здравствуйте, — улыбнулся Кацман, сразу отметив степень готовности. Товстоногов был действительно удивлен.

— А почему так много реквизита на столе? Разве есть необходимость?

— Есть, — не менее удивлен и даже обижен завпост курса. — В спектакле все время пьют и едят.

Все с любопытством посмотрели на Г.А. Что он скажет? Понятно, что Товстоногов занят, что у него по несколько репетиций в день, но забыть о таком элементарном обстоятельстве пьесы «Игроки» как-то странно.

— Ну и что? Есть же слуги?! Все убрать. Нельзя начинать такой спектакль с захламленной площадки. Приносится бутылка, потом опустошенная исчезает, появляется новая. Так и с едой, и приборами. Вспомните, как это делается в ресторанах.

Приготовьте сцену и начнем.

— Откуда?

— Идем дальше.

Георгию Александровичу напомнили, что он обещал посмотреть, как закрепили эпизод, разработанный им на прошлой репетиции, — с выхода Глова-младшего. Кто-то попросил взять еще повыше. Кто-то предложил начать с самого начала.

— Нет-нет, — сказал Товстоногов. — По второму кругу пойдем только тогда, когда дойдем до конца по первому... Давайте проверим эпизод с Гловом-сыном и двинемся дальше.

Глову предложено перейти на «ты».

«На ты???» — Нет оценки. Такие люди и... вы! Потом будете ногти грызть, сейчас посмотрите на них: возможно ли? Не ослышался ли? И от волнения пальцы полезли в рот. Поймал себя на этом, бросил грызть, но, смотрите, как они ждут от вас ответа. Они!!! — и просят оказать вас... ЧЕСТЬ! И снова палец потянулся к зубам.

«Еще разочек можно?» — спросил исполнитель роли Глова.

Конечно! Только не разочек, а много «разочков»! Если бы с «разочка» все получилось, спектакль бы давно был готов!

Брудершафт, объятья, «дружеские» похлопывания.

Жаль, что у Глова ноги не подгибаются от ударов по плечам.

— Сейчас подогнутся, — пообещал исполнитель роли Швохнева.

— Да, стукните его так, чтобы он согнулся пополам, — попросил Георгий Александрович. Утешительный объявил Глову, что его отец — страшная скотина. «Как — скотина?» — удивился Глов.

— Разве есть такой текст у Гоголя? — прервал Товстоногов. — Если нет, то говорить не надо. Хотел спросить, но в горле застряло.

Утешительный, подмигивая всем присутствующим, спросил Глова: «Как со свадьбой твоей сестры?»

Нет, к сожалению, скабрезности в вопросах. Грязнотцы не хватает. Ведь начинается новый кусок: «Чисто мужской разговор». Отца он продал — это одно, а продаст ли свою сестру?

Глов в раздумье кусает ногти.

Не надо пауз! Сразу же отвечайте!

ЕВГЕНИЙ А. Но они такое говорят?!

ТОВСТОНОГОВ. И что? Глов же хочет быть на их уровне! Самое сложное было сделать первый шаг, совершить первое предательство. Теперь, согласившись, что отец — скотина, можно не просто продать сестру, а выдать ее на групповое изнасилование. Вот я какой! Я тот самый гусар, которым вы меня видите!

Фраза Глова: «Черт бы побрал сестру с ее свадьбой!» Это он зло выругался! Грубо! Так, разумеется, он сам считает. Все нипочем! Всех продам! Выпил и поперхнулся! Когда Утешительный посвящает Глова в гусары, пропадает слово: «Посвятить». Это же как в рыцари когда-то.

Сцена, что называется, не растет. А все потому, что неправильно, Женя, существуете! Почему перед каждым словом пауза? Это губительный способ игры. Вы не должны пропускать оценки, но оценивать партнеров надо в процессе их текста. У вас для этого достаточное количество времени. Нужно найти иронию в похвальбе: «Пьет он, как вы видели, сносно», — поперхнулся, правда, но это бывает! Если нет иронии — буквализм!

«Смерть бы как хотелось», — правильно сказали, а: «Денег нет», — закричали почему-то. Чего кричать, что денег нет? Получается, что все вокруг в этом виноваты. Наоборот, сник, и едва слышно признался, что промотал карманные расходы. И все сыграли: «Денег нет? Какая пошлость! Подумаешь!»

Жаль, что Утешительный упорно лезет к Глову. Я специально строю сцену так, что вы являетесь лидером, представителем этих людей. Поэтому к ним и апеллируйте. Иначе получается не жизнь, а игра в нее, дурной театрик! Если вам не требуется общая помощь, зритель неизбежно почувствует фальшь ситуации. Вот о чем думает Глов, сидя к нам спиной?

ЕВГЕНИЙ А. Все-таки хочется сесть играть.

ТОВСТОНОГОВ. Правильно! Держитесь за вексель отца! Он у вас в кармане! И когда Утешительный сказал про вексель, Глов вскочил! Утешительный попал в точку! Вот, смотрите, текст вроде бы обращен к Глову: «Ты уж непременно либо выиграешь, либо проиграешь». Но обращаться надо ко всем: «Экий дурак, боится»... И пауза. Больше давить нельзя. Повисло напряжение...

Нет, не повисло. И, знаете, почему? Потому что все, присутствуя, отсутствуют! А вы должны вместе с Утешительным прожить все оценки, все реакции. Да, говорит Утешительный один, но должно быть ощущение, что сцена играется всеми! Вы все должны ее озвучить! Давайте еще раз!

Повторение сцены.

С общей реакцией стало лучше, но паузы Глова разрушают все! Получается результат, обратный нужному: сомнения побеждают желание. Запомните на всю жизнь: пауза — могучее средство выразительности!

Точная жизнь в паузе может выиграть спектакль, и, наоборот, лишняя пауза выворачивает результат наизнанку!

ЕВГЕНИЙ. Я думал, что Глов еще не решил: играть или не играть? Я иду к решению!

ТОВСТОНОГОВ. Но когда вас уговаривают сесть за карточный стол, вы же на каждый довод Утешительного прибавляете — «да»? И все ждут, пока вы это «да» выговорите?! Вы повторяете «да» три раза, и каждый — через громадную паузу.

ЕВГЕНИЙ А. Я взвешиваю все «за» и «против». Мне надо решиться?!

ТОВСТОНОГОВ. Решиться надо! Сомнения надо окончательно сломать! Иначе Глов садится с камнем на душе! Но надо это сделать за время реплик Утешительного! Проживайте в течение текста партнера! А уж «играю, когда так!» решил в пользу «за», иначе и говорить не надо?! Причем эту реплику надо сказать даже неожиданно агрессивно!

ЕВГЕНИЙ А. Можно мне тогда на эту реплику встать? Чего я в углу сижу?

ТОВСТОНОГОВ. Конечно, можно! Вставайте! А знаете, почему у Утешительного: «Браво, юнкер»? Значит, они Глова даже в звании повышают!

Дальше игра в карты? Остановились! Поскольку эти карточные игры ушли в далекое прошлое, и никто из современных зрителей не знает правил, то игру надо делать условно, как и предложил Евгений Алексеевич. А условность предполагает музыкальное оформление. Где же музыка, дорогие друзья?

Возник вопрос: «Какова должна быть музыка. Ритмичной?» — «Конечно», — согласился Товстоногов, туденты наперебой стали предлагать разные варианты. Георгий Александрович пытался закончить прения: «Приготовьте музыку, потом будем выбирать». «Но нужны ваши коррективы».— «Коррективы будут, когда появится музыка», — подвел черту Товстоногов.

Сначала Глов в выигрыше. Небольшом, но выигрыше. После второго кона Утешительный воскликнул: «Лопнул, гусар». Глов в панике.

ТОВСТОНОГОВ. Лицо руками закройте! И снова откройте глаза и проверьте: может, ошибка? Нет, ошибки нет. Обернитесь на нас: что делать? Этакий воспаленный человек!

Глов решился еще на один кон. И снова проигрыш. «Лопнул, гусар», — снова произнес Утешительный. «Опять та же фраза?» — спросил Товстоногов. «Да, теперь он будет лопаться до двухсот тысяч». «Ва-банк!» — закричал обезумевший Глов, и мошенники схватили карты.

Не торопитесь играть, оцените! Ва-банк — это уже черт знает что! Должно стать душно! Зазвучит музыка, и расстегните воротнички на заявке условного хода. Склонились вплотную над столом! И полетели через головы использованные карты! И вот сначала Утешительный, а за ним по очереди выпрямляйтесь и посмотрите на Глова. Стоп. Пауза. Глов, почувствовав общий взгляд, встал и пошел к стене. Руки на нее положите! Нет-нет, одна рука должна быть выше другой, еще выше, иначе читается расстрел. Вот теперь последний раз Утешительный скажет: «Лопнул, гусар»... Что дальше? Еще раз «ва-банк»? Тогда так. Вы, Женя, на ватных ногах вернитесь к своему стулу, бессильно сядьте. Вот теперь: «Ва-банк». Сколько Глов проиграл? Сто тысяч? Ва-банк — значит, он рискует проиграть двойную сумму, то есть оставленный отцом вексель?! Как-как вы сказали? «В Глове есть что-то Барклай де Толлевское»? Это точный текст? Тогда подчеркните упоминание полководца выразительным жестом, чтобы прояснилось: речь идет о каком-то деятеле, коим даже скульптуры ставят. И снова «лопнул, гусар»? Нет, мне не нравится, что одна и та же фраза столько раз повторяется. У Гоголя игра в карты подробно разработана. Текст «лопнул, гусар» повторяется через большие промежутки времени, поэтому не режет слух. Но у нас условный прием игры, и один и тот же текст надоедает. Я бы: «Лопнул, гусар», — оставил только один раз в самом финале.

У Гоголя еще есть: «Гусар, твоя карта бита». Ну, вот это лучше, чем повторение сильного текста, который из-за многократного повторения девальвируется.

Вопрос о том, правомерно ли издевательство над Гловом, еще не подписавшим вексель на двести тысяч? «Мы решили, — сказали студенты, — что тут должен быть еще кусочек подстройки под Глова. Вот, когда подпишет, тогда и плевать на него».

Нет, неправильно вы строили событие, братцы! По нашему, сегодняшнему представлению действительно надо, чтобы сначала кто-то что-то подписал! Это ныне проигрыш может быть обращен в шутку и забыт! А тогда за один вечер проигрывались и выигрывались целые состояния! Вспомните «Войну и мир», проигрыш Николая Ростова. Трагедия семьи! Карточный долг — святое дело! Не подпишет, не отдаст вексель — канделябрами забьют!

На мольбы Глова дать ему возможность отыграться, жулики отвечают: «Деньги есть, — садись!» — «У меня теперь нет», — захныкал Глов, но бывшие приятели неумолимы. Пришлось расплачиваться!

Раскройте пиджак, закройте! Да, ничего не поделаешь, не меняя позы, вытаскивайте вексель. Проиграть двести тысяч — огромная психологическая нагрузка. Раздавлен. Слуге не надо

ни убегать, ни подглядывать! Заметили, что кто-то захотел выпить — тут же подбежали и обслужили! В то время все было при слугах! (Глову поднесли чернилыьнй прибор) Как писали в старых романах: «Заскрипело перо». Как бы действительно заскрипеть? Абсолютная тишина и скрип...

Завпост пообещал к следующей репетиции наточить перья. Между тем, вексель подписан и отдан. И когда Глов все еще умолял дать ему возможность сыграть в долг, все смеялись над ним.

Этот кусок надо сыграть, в отличие от всего предыдущего, легко, с юмором. Сбросить груз двухчасового напряжения. Каждый пытается веселить друга. Утешительный просто не знаком с Гловом: «Кто это? Что он от меня хочет?» А Глову тут бы снова погрызть ногти. Жаль, что заданный в начале рефлекс отсутствует здесь. Тут ему как раз и место!

Что нужно сделать кристально ясным в следующем куске? Глов ошарашен. Полное равнодушие к нему, к его трагедии. Кажется, совсем недавно, уговаривая его сесть за стол и сыграть, каждый готов был дать ему в долг некоторую сумму! А теперь? Теперь вексель подписан, отдан и все? А как жить дальше? На тексте: «Я обещаю какие угодно проценты!» — Рухните на колени! Это последняя попытка проникнуть в их бронированные души!

В ответ хорошо бы услышать громкое, смачное прожевывание колбасы Кругелем. И вообще, братцы, устройте свинюшник. Проголодались. Говорят, после удачной игры увеличивается аппетит. Я не знаю точно, сам не играю, но говорят. Поешьте. С закуской тогда, как об этом пишут, было неплохо. Икорочка, рыбка... Почему молчит Глов? Текст! Я же для вас стараюсь, создаю атмосферу. Чего он хочет? Проценты? Все повторите, поставив в кавычки: «Проценты». И посмейтесь. Нет, смех не должен быть открытым, а, знаете, таким внутренним, утробным.

Почему опять томительное ожидание реплики Глова? Не надо пауз! У вас достаточно времени на восприятие и оценку партнеров во время их текста! Зачем еще у нас время отнимать?

Глов медленно встал с пола, выпрямился: «Больше, господа, вы меня на этом свете не увидите!»

Вы их пугаете или действительно идете стреляться?

ЕВГЕНИЙ А. Действительно.

ТОВСТОНОГОВ. Тогда неправда! Запрокиньте голову! Два шага назад! И фраза! Фраза!! Текст!!! Где текст??? Ну, нельзя же так, Женя. САМООБМАН! Фальшивый, лживый, губительный способ существования — все класть на паузы! («Прощайте, господа! — Резко, отрывисто, боясь, что его прервут, сказал Глов. — Больше вы меня на этом свете не увидите!») И это единственное место, где прозвучало мужественное решение. Это ваша последняя фраза? Да? Когда почувствовал на себе общий взгляд, вытащил пистолет и быстро вышел!

Где-то в коридоре выстрел. Все переглянулись. Утешительный, Швохнев, Кругель и половой стремглав бросились из гостиной. Ихарев схватился за чемодан, бросил его, нашел шкатулку с Аделаидой, прижал к груди. Внесли Глова. Положили на пол, побрызгали водой. Глов очнулся. Утешительный стал уговаривать его больше не стреляться. Пообещал немедленно помочь устроиться в гусарский полк; нарисовал картину, как сразу примут там человека, еще до гусарства проигравшего двести тысяч. И Глов согласился.

Вот здесь, когда необходима пауза, вы ее не делаете, а зря. У вас процесс глубокой внутренней перестройки.

Исполнитель роли Полового спросил, с какой стороны лучше подходить, разливая шампанское: спереди или сзади?

Не знаю. До шампанского дойдем. Пока у нас есть более важные вещи. Пока переход Глова от смерти к жизни не получается.

Когда побрызгали водой, Глов дернулся, и все отскочили! Глова привели в чувство. Дали двести рублей (их любезно предоставил Ихарев). Отправили к черноглазенькой девушке, а затем, обещая купить обмундирование, посулили перспективу доставки прямо в полк, минуя гнев отца.

Студенты запутались в тексте, Товстоногов помрачнел.

— Воспоминаниями реплик заниматься не буду. Прошу к моим занятиям быть готовыми.