Глава 7. Ясное утреннее солнце светило в окно и совсем не гармонировало с неприятными ощущениями в желудке

Кардифф, 2006

Ясное утреннее солнце светило в окно и совсем не гармонировало с неприятными ощущениями в желудке. Давид чувствовал себя неуютно оттого, что не помнит деталей вчерашней автокатастрофы. Столкновение, полицейские, «скорая помощь», скандальный отказ от сдачи анализа на уровень алкоголя в крови – он не помнил ничего.

Давид смотрел, как молоденькая, как школьница, медсестра сдвигает ширму вокруг его кровати. Она стала рядом и с интересом наблюдала, как высокий симпатичный доктор с гладкой шоколадной кожей легко снимает повязку с головы Давида. Зафар Такурдас посмеивался и сыпал шутками, пока осматривал неглубокий порез на его голове.

– Ну что, доктор Вудрафф, это вас скалкой так?

– Скалкой?

– Ну, приходите домой поздно, уставший, а жена за дверью притаилась со скалкой. Потом – бац! – по голове.

Молоденькая медсестра захихикала, и Зафар подмигнул ей. Давид был не в настроении дурачиться, поэтому просто закрыл глаза.

– Получай, муж! Ты путаешься с девицами, и я научу тебя, как себя вести! – Зафар Такурдас размахивал воображаемой скалкой. – В моей стране жена подкрадывается к мужу ночью, и вжик! – Он схватил скальпель с лотка и провел им в воздухе над пахом Давида. Медсестра бесстыдно расхохоталась.

– Прекратите паясничать, – прорычал Давид молодому врачу.

В дверях появилось строгое лицо. Зафар задохнулся и почтительно вытянулся.

– Доктор Пейн‑Лоусон, – он широко улыбнулся, – я как раз осматриваю… царапину на голове доктора Вудраффа.

Давид поднял голову и чертыхнулся про себя при виде главврача, человека, с которым он всегда плохо ладил. Мало того, что у него проблемы со здоровьем, мало того, что он в таком унизительном положении, так еще и на глазах у собственного начальства, в той самой больнице, где работает!

Пейн‑Лоусон вошел и уставился на Давида сверху вниз:

– Что у нас тут? – В его глазах явственно читалось злорадное ликование. Главврач принюхался, и на его лице отразилось легкое отвращение, когда он заметил следы рвоты на краю подушки. Давид понимал, что выглядит отвратительно. Синяк под глазом, отросшая щетина, грязь под ногтями. Во рту ощущение, да наверняка и запах, будто там ночевал караван верблюдов.

– Насколько я понимаю, ты сегодня не в состоянии работать? – презрительно загоготал вошедший, но глаза его оставались серьезными и злыми.

– Конечно, нет, – ответил Зафар Такурдас. – Ему нужно несколько дней отдохнуть. У него сотрясение мозга.

Пейн‑Лоусон никак не отреагировал на эти слова.

– Я знаю, что в момент аварии ты был в состоянии сильного алкогольного опьянения.

– Не очень сильного, – пробормотал Давид.

– Глупости, Вудрафф. Я уверен, у тебя до сих пор интоксикация. Уровень алкоголя в крови был выше крыши. Полицейские сказали, что запретят тебе садиться за руль минимум на год. Я искренне надеюсь, что это не отразится на исполнении твоих служебных обязанностей. Но об этом мы поговорим позже.

– Да, позже, – согласился Вудрафф, – хотя я не думаю, что тебя это касается.

– Ошибаешься, друг мой. В мои обязанности главврача входит реагировать на… э… предосудительное поведение медиков, работающих под моим началом.

Швы на голове нещадно горели, и Давида подташнивало, хотя в желудке не было ничего, кроме чашки чая.

– В данный момент я здесь как пациент, Джордж. Я попал в аварию, у меня чертова рана на голове и серьезное сотрясение мозга. – Давид перевел дух. – Поэтому послушай, «мой друг», хватит доводить меня, пока меня не стошнило на твои туфли. – Давид сам удивился, как он мог сказать такое. Может, это из‑за инъекции морфина он потерял всякую осторожность? Внутри он весь съежился, понимая, что только что вырыл себе большую черную яму… размером с гроб. Пейн‑Лоусон в состоянии сделать его жизнь чрезвычайно неприятной.

– Должен заметить, мне совсем не нравится то, что я вижу, – холодно ответил Пейн‑Лоусон, но отступил на шаг, чтобы в случае чего и правда не забрызгать туфли. – Несколько человек жаловались на твое поведение в последние недели. Если всему виной некие личные проблемы, я бы порекомендовал тебе взять отпуск. Я слышал… от тебя ушла жена.

Давид был шокирован. Врачи редко сплетничают друг о друге, даже если они не ладят между собой. Он ломал голову, кто мог говорить о нем с Пейн‑Лоусоном. В любом случае, он ошибается. Его жена не «ушла» от него, черт возьми!

– Насколько я знаю – хотя, может, ты знаешь то, что мне неизвестно, – моя жена в командировке. Но так ли необходимо обсуждать мою личную жизнь при посторонних?

– Я только хочу сказать, что это, кажется, влияет на твое поведение.

Зафар хоть и ребячлив, но у него строгие этические нормы. С очевидным беспокойством он обратился к Пейн‑Лоусону:

– Пожалуйста, не могли бы вы поговорить позднее. Я сейчас отвечаю за состояние доктора Вудраффа. Он начинает волноваться, а ему это очень вредно. У него серьезная травма головы.

Главврач уже открыл рот, чтобы возразить, но тут внезапно раздался пронзительный крик младенца в соседней палате. Этот крик перекрыл тысячи других звуков в отделении неотложной помощи. Давиду показалось, что это закричал он сам. Вибрация резонировала и отзывалась миллионом колоколов в голове. Спать… Если бы только ему дали поспать. Просто поспать, а потом проснуться от этого кошмара. Проснуться в своей привычной реальной жизни, пропитанной стабильностью и довольством.

* * *

Днем, спустя двадцать часов после аварии, Давид был готов вернуться домой. Маргарет, добрая, заботливая медсестра, с которой он встречался по работе и раньше, принесла его вещи, и он стал одеваться. Сначала сражался с брюками – колено никак не гнулось, а голова казалась такой большой, будто мозги вспухли.

– Только что звонила ваша жена. Она сейчас на развилке трассы М4, так что будет через час. Бедняжка, она целый день за рулем. Боже мой, прямо из Глазго!

Давид попытался застегнуть рубашку, но левое запястье было сильно поцарапано, и Маргарет наклонилась и помогла ему.

– Поберегите себя пару деньков, – заботливо советовала она. – И знаете, доктор, предложите‑ка вашей очаровательной супруге отвезти вас отдохнуть куда‑нибудь, где жарко и солнечно. На Тенериф или еще какой‑нибудь остров. Там очень славно, ей‑богу. Вы можете вылететь самолетом прямо из Кардиффа, это легче легкого.

Давид с подозрением уставился на нее:

– Скажите, неужели действительно ВСЕ знают?

Серые глаза с гусиными лапками морщинок на улыбчивом лице смотрели на него серьезно, даже строго.

– Ну, любит народ немного посплетничать, доктор Вудрафф. Но вы не обращайте на них внимания. Я могу вам столько рассказать, что у вас волосы дыбом станут. – Маргарет склонилась над ним, накрыла теплой ладонью руку Давида и прошептала: – Мне очень жаль, что вам запретили водить машину. Но я хочу вам предложить… Мой сын, Левелин, у него отличный «Форд‑Фиеста». Сыну двадцать шесть лет, и он уже два года безработный. Он очень хороший водитель. Надежный. Если вам нужно… Он много не запросит.

Давид вздрогнул. Он пока не думал о последствиях аварии. Что это значит? Год, а может, и больше, без собственного транспорта? Как он мог так поступить? Слава Богу, хоть никто не пострадал или того хуже.

– Может быть, я так и сделаю. Спасибо, Маргарет. Я обращусь к вам.

Он лег на кровать и стал ждать. Отпуск где‑нибудь на солнышке – не такая уж плохая идея. Он сразу же предложит ее Изабель. Наверняка можно будет взять две недели по болезни, и хочется надеяться, жена скоро закончит дела в Глазго. В идеале хотелось бы, чтобы сначала пришли результаты анализа по поводу заявления Шейлы.

Он сразу проснулся, когда Изабель вошла в палату. Она выглядела превосходно – обтягивающий брючный костюм, сапоги на высоких каблуках. Теперь Давид заметил, как сильно она похудела за последние несколько недель – несомненно, из‑за стресса, – но ей это очень шло. Она снова постриглась, очень коротко и стильно. Хотя ей было уже за сорок, в ней было что‑то мальчишеское – высокая, уверенная, будто сошла прямо со страниц журнала мод. Давид почувствовал волнение, как в то время, когда был страстно влюблен в нее.

– Боже! – воскликнул он. – Глазго пошел тебе на пользу.

– О Давид! – Она быстро подошла к кровати и села, заглядывая ему в лицо. – Что случилось? Боже мой, я чуть с ума не сошла, когда Джим позвонил. Вскочила в машину и мчалась не останавливаясь.

– А выглядишь свежей как огурчик. – Он обнял жену, припоминая, что уже несколько недель они не прикасались друг к другу.

– Дорогой, посмотри на свое лицо, твое милое, прекрасное лицо! – Она прижала руки к его щекам. – У тебя что‑нибудь болит?

– Да нет, просто ушибы и синяки, как после боксерского поединка.

– Как же это ты так? – Она покачала головой, внимательно глядя ему в глаза. – Я знала, что это случится! Этот дурацкий мотоцикл настолько опасен!

Давиду показалось, что что‑то здесь не так. Может, она чувствовала себя виноватой за свое поведение с ним, за то, что усомнилась в его честности, и сейчас старалась загладить свою вину. Ей не очень шла такая экзальтированность, это не ее стиль. Обычно она была настолько откровенна и прямолинейна, что порой это граничило с грубостью.

– Подожди, Изабель, дай‑ка я сразу все тебе объясню. Я был пьян, и у меня отберут права как минимум на год.

Изабель одернула руки с его плеч:

– Ты шутишь?

– Нет.

На минуту она лишилась дара речи, потом ее голос вдруг стал резким:

– О чем, черт возьми, ты думал?

– Иногда бывают разные неприятности, – ответил Давид, испытующе глядя на жену.

Изабель отвернулась и сухо скептически рассмеялась.

– Ты не хочешь спросить меня, не пострадал ли кто‑нибудь еще?

– Сам расскажешь. – Ее голос стал еще более резким, было легко догадаться, о чем она думает.

– Не стоило тебе приезжать, да?

На лице явственно читались ее мысли.

– Если хочешь знать, это создало массу неудобств.

– Извини. Мне очень жаль, что Джим самостоятельно решил позвонить тебе. Нужно было спросить меня. Я бы не стал причинять тебе неудобства.

– Пол категорически настаивал, что я должна вернуться. Он сказал, что отложит работу всего на день‑два.

– Как это мило с его стороны! – фыркнул Давид.

– Прекрати! – Изабель тронула его за руку. – Я хотела приехать, отвезти тебя домой, приготовить еды и все такое, но завтра мне нужно уезжать. Эта работа слишком важна для меня.

– Ну конечно.

Они старались не смотреть друг на друга. Давид вдруг увидел свой портфель, стоящий под столиком возле кровати. Портфель выглядел так, будто его рвала свора собак. Не считая его драгоценного мотоцикла, портфель пострадал в аварии больше всего. Давид в оцепенении уставился на него. Слава Всевышнему, пострадали только рабочие отчеты, а не его мозги! Он должен был чувствовать, как ему повезло. Но вместо этого он был выжат как лимон. Ему нужна ОНА! Конечно, он виноват и заслуживает наказания. Но не от нее! Он так хотел, чтобы она его простила, сняла груз вины с него, с такого, каким он был на самом деле: ответственного, способного, достойного доверия. С человека, которого она знала и, предположительно, любила. Но Давид знал, что дело вовсе не в аварии, а в Шейле Хейли, в ее заявлении. И в том, что он проигрывал снова и снова – не мог быть настоящим мужчиной с настоящей жизнеспособной спермой, чтобы сделать наконец из нее настоящую женщину, полноценную женщину, мать! А теперь он отказывается даже пытаться. Он предал ее… Во всем.