VI. Конец кераитского царства

§ 170. Так он был предупрежден. Вполне доверяя Бадаю с Кишлихом, он в ту же ночь спешно поставил в известность самых надежных и близких людей своих, а сам в эту же ночь бежал, побросав все, что было при себе тяжелого. Направился он северным лесистым склоном Мау‑ундурских гор. В Мау‑ундурском бору он оставил позади себя заслон и расположил караул под начальством Урянхадайского Чжельме‑гоа, на которого полагался вполне, а сам двинулся далее. Идя все в том же направлении, на другой день, когда солнце склонялось уже за полдень, он доехал до Харахалчжин‑элет, где и остановился отдохнуть и покормить лошадей. На стоянке табунщик при Алчидайских меринах, Чикитай‑Ядир, выпасывая своих меринов, бродил с места на место в поисках лучших кормов. Он‑то и заметил пыль неприятеля, который подходил следуя через урочище Улаан‑бурхат. Убежденный, что это подходит неприятель, он тотчас пригнал своих меринов. Узнав от него о приближении неприятеля, стали всматриваться [27]. Оказалось, что это за ними по пятам следует с погоней Ван‑хан, стеля пыль по северному лесистому склону Мау‑ундурских высот, через урочище Улаан‑бурхат. Чингис‑хан же, едва увидав пыль, поймал своего мерина, завьючил и уехал. Еще немного – и было бы поздно. Подъехал, оказывается, Чжамуха, который успел присоединиться к Ван‑хану. Тут Ван‑хан спросил Чжамуху: «А кто у сынка Темучжина в состоянии принять с нами бой?» Чжамуха и говорит: «У него, говорят, Уруудцы с Ман‑худцами. Эти, пожалуй что, примут бой.

Окружить‑забрать

Им одним подстать.

А подстилку слать –

В пору помощь звать.

Привыкать ли им?

С малых лет друзья

Для меча, копья.

Береженый сам,

Чорно‑пестрый стяг

Их хранит в боях».

[«Окружить кого – это им как раз подобает; подстилку стлать – помощь им подобает. Люди – с малых лет привычные к мечу да копью. Знамена у них – черно‑пестрые. Этих, пожалуй, не взять врасплох: осторожны.]

«В таком случае, – говорит Ван‑хан, – мы бросим против них Хадаги с его Чжиргинскими богатырями. В помощь [28]Чжиргинцам бросим Тумен‑Тубегенского Ачих‑Шируна. В помощь Тубегенцам бросим Олан‑Дунхаитов. В помощь Дунхаитам пусть скачет Хоришилемун‑тайчжи, во главе тысячи Ван‑хановских гвардейцев‑турхаудов. А в помощь тысяче турхаудов пойдем уж мы, Великий средний полк». Потом Ван‑хан говорит: «Управляй ты, брат Чжамуха, нашим войском!» Чжамуха отъехал немного в сторону и, обращаясь к своим товарищам, говорит: «Ван‑хан просит меня управлять этим своим войском. Я ведь не могу сражаться с андой, а он велит мне управлять этим войском. Как ни прыток был Ван‑хан, а оказался‑то позади меня. Значит, и друг‑то он на час. Давай‑ка я подам весть анде – пусть анда воспрянет духом!» И Чжамуха тайно послал Чингисхану такое уведомление: «Спрашивал меня Ван‑хан, кто у сынка Темучжина в состоянии принять бой. А я ответил ему, что передовым отрядом „туму“ пойдут Уруудцы и Манхудцы. В виду этого и они тоже порешили сделать передовым отрядом своих Чжиргинцев и пустить их впереди всех. За Чжиргинцами по уговору назначили Тумен‑Тубегенского Ачих‑Шируна. В помощь к Дунхаитам назначили Хоришилемун‑тайчжия, начальника Ван‑хановской тысячи турхаудов. В тылу же его будет стоять, согласно этому уговору, Ван‑ханов Великий средний полк. Потом Ван‑хан сказал мне: „Управляй этим войском ты, брат Чжамуха!“ и таким образом возлагал управление на меня. Если в это дело вникнуть, то выходит, что друг‑то он на час. Как можно вместе с ним править своим войском? Я и раньше не мог сражаться с андой. Но Ван‑хан, пошел, видно, дальше меня. Не бойся же, анда, дерзай!»

§ 171. Получив это известие, Чингис‑хан сказал: «Что скажешь ты, дядюшка Чжурчедай Уруудский, если тебя назначим передовым?» Не успел еще Чжурчедай и рта раскрыть, как Манхудский Хуилдар‑Сечен говорит: «Я сражусь перед очами анды! Воля анды – позаботиться потом о моих сиротах!» – «Нет, – говорит Чжурчедай, – перед лицом Чингисхана будем сражаться мы оба: и Урууд и Манхуд!» И с этими словами Чжурчедай и Хуилдар выстроили перед лицом Чингис‑хана своих Уруудцев и Манхудцев. Не успели они выстроиться, как подошел неприятель, имея во главе Чжуркинцев. Подошел он, и Урууд с Манхудом ударили на него и смяли Чжуркинцев. Смяли и несутся вперед. Тут ударил на них Тумен‑Тубегенский Ачих‑Ширун. Ударил и сбил копьем Хуилдара Ачих‑Шйрун. Отступили Манхудцы и окружили Хуилдара. Чжурчедай же со своим Уруудом несется вперед и сбивает Тумен‑Тубегенцев. Сбивает и, устремившись, далее, встречает встречный удар Олан‑Дунхаита. Поразил Чжурчедай и Дунхаитов. Поразил и принимает встречный удар Хоришилемунова полка турхаудов. Потеснил Чжурчедай и Хоришилемун‑тайчжия, потеснил, разбил – и вперед. Тут Сангум, не посоветовавшись даже с Ван‑ханом, ударил, было, навстречу, но, пораженный в румяную щеку, тут же упал Сангум. Видя паденье Сангума, повернули назад все Кереиты и обступили Сангума. Мы все продолжаем теснить, а солнце уже заходит за горные кряжи. Тогда наши повернули назад, взяли Хуилдара, упавшего от раны Хуилдара, и отступили на прежние места. Когда наши отошли от Ван‑хана, с места боя, Чингис‑хан, продвинувшись несколько в темноте, заночевал на новых местах.

§ 172. Стали и расположились на ночлег. С наступлением дня стали считать своих. Оказалось, что нет Огодая, нет Борохула, нет Боорчу. «Вместе с Огодаем, – говорит Чингис‑хан, – вместе с Огодаем остались и верные Боорчу и Борохул. Почему же все они отстали: живы ли, или погибли?» Наши провели ночь при своих конях, и Чингис‑хан, стоя в боевой готовности, сказал: «Если вздумают преследовать, примем бой». Вдруг, при полном свете дня, видим, подъезжает какой‑то человек с тыла. Подъехал – и видим Боорчу. «О, Вечное Небо, твоя воля [29]!» воскликнул Чингис‑хан, подозвав Боорчу и обнажая грудь свою. Тут Боорчу стал рассказывать: «Во время боя подо мною был убит конь, и я бежал пеший. Как раз в это время Кереиты обступили Сангума. Тут в суматохе вижу вьючную лошадь, которая стоит с покосившимся своим вьюком. Я срезал у нее вьюк, вскочил на ее вьючное седло и выбрался. Долго я шел по следу нашего отходившего войска. Наконец‑то нашел вот!»

§ 173. Прошло немного времени, как опять подъезжает какой‑то человек; едет, а ноги у него навесу болтаются. Издали глядеть‑будто один, а как подъехали близко, оказывается это – Борохул, а сзади него «сундлатом» (вдвоем) сидит и Огодай. Подъехали. У Борохула по углам рта струится кровь. Оказывается, Огодай ранен стрелою в шейный позвонок, а Борохул все время отсасывал у него запекавшуюся кровь, и оттого‑то по углам его рта стекала спертая кровь. Как увидал все это Чингис‑хан, заскорбел душой и слезы полились из глаз его. Он приказал тотчас же развести огонь, прижечь рану и напоить Огодая. Сам же стоял наготове на случай наступления врага. Тут Борохул и говорит ему: «А неприятельская‑то пыль назад стелется. Далеко назад расстилается его пыль по южному склону Мау‑удурских высот, в сторону Улаан‑бурхатов. Он подался туда!» Когда Борохул дошел до этих слов, он все продолжал стоять наготове к бою. Потом он тронулся, говоря: «Раз неприятель бежит, мы нападем на него в обход!» Двинулись затем, пошли вверх по Улхуй‑шилугельчжит и вступили в Далан‑нэмургес.

§ 174. Но тут с тылу, от Ван‑хана, в половину перешел к нам, т. е. без жены и детей, перешел на нашу сторону Хадаан‑Далдурхан. Он сейчас же рассказал о Ван‑хане вот что: «Когда Ван‑ханов сын Сангум упал, пораженный стрелой в румяную щеку, и войско обступило его, Ван‑хан и говорит:

Большого задиру

Много и дерут.

Зачинщику в драке

Первый кнут дают!

За то и сыночку

В румяную щечку

Вбили‑таки гвоздь!

[«Тем, кто чересчур занозист, – чересчур и попадает. Теи, кто занозист, – заноза и попала: вот и милому сынку моему в щеку занозу (гвоздь) загнали».]

Кинемся же выручать сынка!» Тут Ачих‑Ширун и говорит ему: «Полноте хан, государь мой!

Втайне о сыне – ты помнишь? – мечтал,

Жертвы‑курения духам ты слал,

Слезно молитвы святые творил

Да неотступно ты «Авва» твердил.

[«Все мы, втайне домогаясь сына, моления и жертвы приносим, „абай‑бабай“ твердим, вознося усердные молитвы…»]

Будь же ты милостив к Сангуму. Ведь по молитвам твоим он родился на свет. При том же ведь с нами большинство Монголов, с Чжамухой, с Алтаном и Хучаром. А те, Темучжиновцы – в леса ведь загнали мы их; и потому вот каковы они теперь:

Вся их тяга – конь,

Вся защита – лес!

[«Средством передвижения у них – конь; покровом‑плащом – лес…»]

Покажись только они нам на глаза, так мы загребем их в полы халатов, словно скотский помет. Мы им покажем!» После этих слов Ачих‑Шируна Ван‑хан молвил: «Ладно. Пусть будет так! Усердно ухаживайте за сыном да смотрите, чтобы его не растрясло!» Сказал и начал отступать с поля сражения.

§ 175. Между тем Чингис‑хан, двинувшись с Далан‑Нэмургеса вниз по течению Халхи, произвел подсчет войска. По подсчету оказалось всего 2600 человек. Тогда 1300 человек он отрядил по западному берегу Халхи, а 1300 человек Уруудцев и Манхудцев – по восточному берегу реки. По дороге продовольствовались облавами на дикого зверя. У Хуилдара еще не зажила рана, и сколько Чингис‑хан его не удерживал, он все продолжал скакать за зверем. Тут рана его снова открылась, и он скончался. Тогда Чингис‑хан тут же и предал его прах погребению при реке Халхе на Орнаунском полугорье, в скалах.

§ 176. Зная, что в низовьях Халхи, в том месте, где она впадает в Буюр‑наур, кочует племя Терге‑Амельтен‑Унгират, он отрядил к ним Чжурчедая с Уруудцами и дал такой наказ: «Если они помнят свою песнь:

Мы Унгиратское племя

С давних времен знамениты

Красою и статностью дев…

если помнят, то обойдемся с ними по‑хорошему. Если же они выкажут непокорство, то будем биться!» Мирно вступил к ним Чжурчедай и мирно был принят. А потому Чингис‑хан никого и ничего у них не тронул.

§ 177. После замирения Унгиратов Чингис‑хан ушел и расположился стойбищем по восточному берегу речки Тунге. Здесь он стал готовить нижеследующие посольские речи для послов своих Архай‑Хасара и Сукегай‑Чжеуна: «Стою на восточном берегу речки Тунге. Травы здесь‑прекрасные. Кони наши блаженствуют. А хану, отцу моему, говорите так: Что это ты, хан и отец мой, вздумал пугать нас во гневе своем? Если уж нужно было кого напугать, так что бы тебе не потревожить сладких снов у дурных ребят своих да у дурных невесток? С чего это ты так пугаешь, что под сиденьем скамьи оседают, а кверху идущий дым в стороны разлетается?

Под сиденьем скамейка разселася,

Кверху дым шел – по ветру развеялся.

Что с тобою, батюшка мой, хан?

Иль мутят тебя лукавые,

Иль расстроили неправые?

Иль мутят тебя неистовые,

Иль науськали завистливые?

Помнишь ли, о чем мы говорили с тобой, хан и отец мой?

Змеи ль зубастые

Нам клеветою шипят, –

Мы клевете не поверим,

С другом увидимся,

Другу мы веру дадим.

Разве не было такого уговора? А ныне, хан и отец мой, разве ты объяснился со мною лицом к лицу, прежде чем разойтись вот так?

Змеи ль клыкастые

Злобу внушают нам, –

Злобу отбросим мы,

Друга послушаем,

Другу лишь веру дадим.

Разве не было такого уговора? А теперь разве, хан и отец мой, разве ты переговорил со мною с глазу на глаз прежде, чем расходиться со мною? Хан и отец мой! Тебе ведь известен я:

Как ни мал я числом,

Многолюдных не стану молить.

Как я родом ни худ,

Благородных не буду просить.

[«Хоть я и мал числом, а не занимать мне многолюдства. Хоть и низок я родом, а не занимать мне благородства…»]

Когда у повозки о двух оглоблях сломается одна оглобля, – и волу ее не свезти. Не так ли и я был твоею второю оглоблей? Когда у двухколесной телеги сломается одно колесо, – нельзя на ней ехать. Не так ли и я был у тебя вторым колесом? Начнем с самого начала нашу повесть. После родителя твоего, хана Хурчахус‑Буируха, ты, как старший из его сорока сыновей, стал ханом, и утвердившись на ханстве, ты убил двух своих младших братьев, Тай‑Темуртайчжия и Буха‑Темура. Опасаясь за жизнь свою от руки твоей, брат твой Эрхе‑Хара бежал и поддался Найманскому Инанча‑Билге‑хану. Дядя твой Гур‑хан ополчился на тебя за твое братоубийство и подошел к твоим пределам. Тогда ты, с сотнею своих людей, искал спасения в бегстве. Ты бросился убегать вниз по Селенге и схоронился в ущелье Хараун‑хабчал. Затем, чтобы как‑нибудь оттуда выбраться, ты подольстился к Меркитскому Тохтоа, отдав ему свою дочь Хучжаур‑учжин. Когда же ты выбрался из Хараун‑хабчала, ты явился к родителю моему, Есугай‑хану, и говорил ему: «Спаси мой улус из рук дяди моего, Гур‑хана». Приняв тебя и выслушав тебя, находившегося в таком бедственном положении, отец мой, Есугай‑хан, снарядил войско и выступил во главе двух отрядов под командою Хунана и Бахарчжи, из Тайчиудцев. Я спасу для тебя твой улус! – сказал он. И, действительно, он спас твой улус и возвратил тебе, прогнав Гур‑хана, всего с 20‑30 его людьми, из Гурбан‑телесутов, где он тогда находился, в страну Хашин. По возвращении из похода вы побратались с отцом моим, Есугай‑ханом, в Тульском Темном Бору. И тогда, хан и отец мой, ты так выразил свои чувства признательности и почтения к отцу моему: да помогут мне Всевышнее Небо и Земля воздать благодеянием за твое благодеяние, воздать сынам твоим и сынам сынов их! Далее, Эрке‑хара выпросил у Найманского Инанчи‑Билге‑хана войско, ополчился против тебя и подступил к твоим пределам. Ты же, спасая свою жизнь, покинул свой улус и бежал в Сартаульскую землю, на реку Чуй, к Хара‑Китадскому Гурхану. Не усидев там и одного года, ты поднял вражду с Гурханом и, убежав от него, скитался по Уйгурским и Тангутским землям. В это время ты кормился тем, что до капли отдаивал пять коз да вытачивал из верблюда кровь. И вот ты опять явился к отцу на единственном кривом кауром. Узнав о столь бедственном прибытии твоем, хан и отец, я, ради прежнего братского соглашения твоего с отцом моим Есугай‑Баатуром, выслал навстречу тебе Тахая и Сюкегая, а потом и сам вышел к тебе навстречу с Келуренского Бурги‑эрги и свиделся с тобой на озере Гусеур‑науре. В виду твоего бедственного положения, я произвел сбор с народа и вручил тебе. И разве в то время не состоялся у нас обряд усыновления, в Тульском Темном Бору, по примеру прежнего твоего братания с моим родителем? В ту зиму я включил тебя в свой курень и содержал на свой счет. Минули зима и лето, а осенью мы пошли на Меркитов, на Меркитского Тохтоа‑беки. Битва произошла при Муруче‑сеуле, у горного кряжа Хадыхлих. Мы прогнали Тохтоа‑беки в страну Баргучжинскую и захватили у Меркитов все: и многочисленные табуны и княжеские юрты, и хлебные запасы. И все это я отдал своему отцу хану.

Не давай я тебе голодать

И до полудня.

Не давал я тебе бедовать.

И с полмесяца.

Потом мы с тобой загнали за Алтай из Улух‑тахарского Сохох‑Усуна, загнали Гучугуртай‑Буирух‑хана. Преследуя его, мы спустились вниз по реке Урунгу, и у озера Кичил‑баши захватили и уничтожили его. На обратном пути, в Байдарик‑бельчире, поджидал нас, с войском наготове, Найманский Коксеу‑Сабрах. Из‑за вечернего времени мы отложили сражение на утро и ночевали в стрбю. Но ты, мой хан и отец, велел зажечь огни на своей стоянке и тою же ночью тронулся вверх по Хара‑сеулу. Поутру, убедившись, что на твоей стоянке никого нет и что ты, таким образом, покинул нас, я тоже ушел, промолвив лишь: «Они‑то, оказывается хотели вовлечь нас в беду!» Пройдя затем Эдер‑Алтайским Бельчиром я расположился лагерем в Саари‑кеере. Тебя же Коксеу‑Сабрах стал преследовать. Он захватил Сангумову семью и весь его народ, да и у тебя, хан и отец, он полонил добрую половину людей и скота, которые находились в Телегетуйских падях. Забрал и ушел. При этом случае, находившиеся у тебя, с народом их, сыновья Меркитского Тохтоа‑Худу и Чилаун‑поднялись и ушли от тебя в страну Баргучжинскую на соединение со своим отцом. Тогда ты, отец и государь мой, прислал ко мне такую весть: «Найманский Коксеу‑Собрах полонил мой народ. Сын мой, пришли мне на помощь своих четырех витязей‑кулюков». Не мысля так, как ты, я тотчас же по твоей просьбе послал к тебе с войском четырех своих витязей‑кулюков: Боорчу, Мухали, Борохула и Чилаун‑Баатура. Еще до прибытия этих четырех витязей, Сангум завязал было бой в урочище Улан‑хуте. Лошадь под ним была ранена в бедро, и его самого уже схватили, когда подоспели эти мои четыре витязя. Они отбили Сангума, отбили его семью и народ и все это вручили тебе. Тут, хан и отец мой, ты стал выражать свою глубокую признательность. Ты говорил: Вот я получаю в дар от сына своего Темучжина свой утраченный народ, который спасли присланные им его четыре, витязя. За какую же вину мою прогневался ты на меня теперь, хан и отец мой? Пошли ко мне посла для объяснения твоего неудовольствия. Если пошлешь, то посылай Хулбари‑Хури и Идургена. Если нельзя двоих, то посылай последнего».

§ 178. Выслушав эту речь, Ван‑хан сказал: «О, погибнуть мне!

Сына ли только забыл я?

Правды закон я забыл.

Сына ли только отверг я?

Долг платежи я отверг.

Если теперь я увижу своего сына да умыслю против него худое, то пусть из меня вот так выточат кровь!» и с этими словами он, в знак клятвы, уколол свой мизинец зеркальным ножичком для сверления стрел и, выточив из ранки берестяной бурачок крови, попросил передать его своему сыну.

§ 179. Чжамухе же, анде своему, Чингис‑хан наказывал сказать так: «Ты из ненависти разлучил меня с ханом и отцом моим. Бывало тому из нас, кто вставал раньше, полагалось пить из синей чаши хана и отца. Вставая раньше, я и получал право пить из нее. Вот ты и возненавидел меня с тех пор из зависти. Осушайте же теперь отцову ханскую синюю чашу! Не много отнимете у меня!» А Алтану с Хучаром он велел сказать: «Открыто ли вы хотите покинуть меня, или надумали покинуть коварно и лицемерно? Тебе, Хучар, как сыну Некун‑тайчжия, мы предлагали быть ханом, но ты ведь сам отказался. И тебе, Алтай, мы предлагали: «Хутула‑хан правил ведь всеми нами. Будь же и ты ханом, ведай всеми, как и отец твой!» – говорили мы. Но ты тоже отказался. Не мог же я повелеть и другим из более высоких по происхождению: «Будьте ханами вы, Сача и Тайчу, как сыновья Бартан‑Баатура». Итак, не имея возможности возвести в ханы вас, я вами же был наречен ханом и вот правил вами. Но если бы ханами сели вы, то на всех врагов ваших я стремился бы в первых рядах, как алгинчи‑передовой. И если бы, с божьей помощью, полони врагов, то вот как я поступал бы:

Дев и жен прекраснощеких,

Меринов статей высоких

Вам послушный доставлял бы.

При охотничьих облавах

Зверя горного добычу

Я, стегно к стегну прижав,

Вам почтительно сдавал бы.

Зверя, что живет в берлогах,

Я, бедро к бедру прижав,

Вам бы полностью сдавал.

Зверя дикого степного,

Брюхо к брюху приложив,

Вам сдавал бы без изъяна.

* * *

Ныне ж хану и отцу

Верой правдой вам служить!

Вам, как будто, не к лицу

Нерадивыми прослыть.

Рот заткните болтовне,

Будто суть тут вся во мне.

А Трехречье, у истока,

Стерегите пуще ока».

[«Я предоставлял бы вам прекрасноланитных дев и жен, прекрасных статей меринов. Когда бы вы посылали передовым в облаву на тенетного зверя, то я предоставлял бы вам горного зверя стегно к стегну; пещерного зверя – предоставлял бы ляжка в ляжку; степного зверя – доставлял бы, притиснув брюхо к брюху.

«Ныне служите хорошенько отцу моему – хану. Поговаривают о вашей нерадивости. Не допускайте подобных толков: ведь вы родственники джаотхури (т. е. мои). Никому не позволяйте стоять (располагаться кочевьем) у истоков Трех рек».]

Такие слова он приказал сказать им.

§ 180. Еще наказывал он передать младшему брату Тоорилу: «Причина прозвания «младший брат» вот какова. Вернулись из похода некогда Тумбинай и Чарахай‑Линху, вернулись с пленным рабом по имени Охда. У раба Охдая был сын‑раб Субегай. Субегаев сын – Кокочу‑Кирсаан. Кокочу‑Кирсаанов сын – Егай‑Хонтохор. Егай‑Хонтохоров сын – ты, Тоорил. Чей же улус надеешься ты получить, что так угодничаешь?! Ведь моего улуса Алтай с Хучаром, конечное дело, никому не дадут. Только потому ведь и зовут тебя младшим братом.

Только затем, что прапрадеду нашему

Предок твой был у порога рабом.

Только затем, что и прадеду нашему –

Стал по наследству рабом‑вратарем.

Вот это я только и хотел сказать тебе».

§ 181. И еще наказывал он: «А вот что передайте вы другу Сангуму‑анде:

Видно, в рубашке на свет я родился.

Ты ж голышом, как и все, появился.

Наш хан и родитель равно заботился об нас обоих. Ты же, друг мой Сангум‑анда, ревновал и гнал меня, лишь только я появлялся около отца. Теперь же ты обязан и утром и вечером, и входя и выходя от отца и хана нашего, должен ты веселить, а не терзать его сердце. Не мучь же и не расстраивай хана и родителя нашего, не отвращай лица его своими настойчивыми и неуклонными притязаниями стать ханом еще при жизни родителя!» А после этих слов присовокупите: «Когда ты, друг Сангум‑анда, будешь снаряжать ко мне посольство, то шли двоих: Билге‑беки и Тодоена. Итак, пусть шлют ко мне по двое от каждого: Родитель‑хан, друг Сангум‑анда, Чжамуха, Алтан, Хучар, Ачих‑Ширун и Хачиун». Такие посольские речи возложил он на Архай‑Хасара и Сукегай‑Чжеуна. Когда же эти речи были выслушаны, Сангум сказал: «Когда это он имел в обычае говорить хан‑родитель? Не именовал ли он отца старым разбойником? А меня‑то когда он называл меня другом‑андой? Не предрекал ли ты мне в будущем закручивать хвосты у туркестанских овец, Тохтоа‑боо? Смысл этих его речей понятен, не требует пояснений. Дело идет о войне [30]. Поднимайте же боевое знамя, Бильге‑беки и Тодоен! Откармливайте коней – нечего судить‑рядить». Тогда Архай‑Хасар сейчас же стал собираться уезжать. А у Сукегай‑Чжеуна семья, оказывается, находилась здесь, у Тоорила. Не решаясь поэтому уехать, Сукегай‑Чжеун отстал от Архая. Архай же приехал и сообщил Чингис‑хану об этих речах.

§ 182. Тогда Чингис‑хан тотчас же ушел с речки Тунге и расположился лагерем при озере Балчжуна. Во время здешней стоянки нам добровольно покорились Горлосцы, после того как Горлосский Цоос‑Цаган вступил с нами в переговоры. Здесь же на водопое произошла встреча с Туркестанцем Асаном, который на белом верблюде гнал от Онгудского Алахуш‑дагитхури тысячу кладеных баранов и попутно скупал соболей я белок у охотников вниз по течению реки Эргуне.

§ 183. На этой же стоянке при водопое подошел к Чингис‑хану и Хасар. Он бросил у Ван‑хана свою жену и троих сыновей‑Егу, Есунке в Туху, и с несколькими товарищами ушел. В поисках своего старшего брата Чингис‑хана он прошел наугад по его следам весь Хараун‑чжидунский хребет, но не мог найти его. Далее шел он, питаясь с голоду сухими жилами, пока, наконец, не набрел на него у Балчжуна. На радостях, что с ним теперь Хасар, Чингис‑хан предложил отправить к Ван‑хану посла. И решили они послать Хариудара‑Чжауредайца и Чахурхана‑Урянхайца, которым поручили сказать хану‑отцу, от имени Хасара, следующее:

«Брата родного я долго искал.

Видом, однако, его не видал.

Следом за ним неустанно следил,

След же его, надо думать, простыл.

Голосом громким к нему я взывал,

Но без ответа мой голос звучал.

Ночью, с рукой в изголовье, лежу,

В небо на звезды печально гляжу.

Если б у хана я милость снискал,

Он бы надежного мужа прислал,

К хану обратно помчался бы я:

Там ведь заждалась родная семья».

[«Я потерял всякий след своего старшего брата, которого выглядывал‑высматривал. Искал, но и следа (пути бега) его не мог сыскать. Взывал, но никто не внял моему голосу. Смотря на звезды, лежу я с рукою в изголовье вместо подушки. Жена и дети – у хана‑отца. Если бы обрел (от хана) верного мужа, то отправился б к хану‑отцу».]

Отправляя с этим поручением Хариудара и Чахурхана, разъяснили им вот что: «Сейчас же вслед за вами выступим и мы. Условным местом встречи будет урочище Аргал‑гоуги на Келурене, куда вы и явитесь на обратном пути, по исполнении поручения». После того, пустив передовыми Чжурчедая и Архая, Чингис‑хан выступил с войском вслед за ними и достиг урочища Аргал‑гоуги на Келурене.

§ 184. Хариудар же с Чахурханом прибыли к Ван‑хану и от имени Хасара передали ему то, что им было наказано. А Ван‑хан в ту пору, оказывается, беспечно пировал, воздвигнув себе золотой терем. На речи Хариудара и Чахурхана он ответил: «Раз так, пусть себе Хасар приезжает!» И он приказал послать к нему, по общему согласию, верного человека, Итургена. Тотчас же их всех и отправили. Подъезжая к условленному месту, к урочищу Аргал‑гоуги, Итурген сразу заметил там, как будто бы, большое скопление людей и круто поворотил назад, но у Хариудара была быстрая лошадь. Хариудар нагнал его, но, не решаясь схватить его, то забегал ему навстречу, то немного приотставал. Тут‑то Чахурхан, у которого лошадь была не так хороша на бегу, выстрелом сзади осадил на кpyп Итургенову лошадь с золотым седлом. Тогда Хариудар с Чaxурханом схватили Итургена и доставили к Чингис‑хану. Но тот не пожелал с ним разговаривать, а только молвил: «Это – дело Хасара, отведите его к нему!» Отвели к Хасару, и тот, не проронив ни слова, тут же на месте изрубил его.

§ 185. Хариудар же и Чахурхан сказали Чингис‑хану: «Ван‑хан, в совершенной беспечности, пирует и веселится в золотом терему. Двигаясь без остановки день и ночь, мы можем накрыть его внезапным налетом». Одобрив это предложение, он послал с передовым отрядом Чжаурчедая и Архая. Не делая даже ночных остановок, подошли и окружили Ван‑хана в Чжер‑кабчигайской пади Чжечжеерских высот. Три дня и три ночи шел бой. Наконец, окруженный со всех сторон, неприятель на третий день сдался. Недоумевали, каким образом Ван‑хану с Сангумом ночью удалось спастись бегством. Оказалось, что это – дело рук известного храбреца, Чжиргинца Хадах‑Баатура. Сдавшись, Хадах‑Баатур явился к Чингис‑хану и сказал: «Мы бились три дня и три ночи. Увидав своего природного государя, я подумал: «Возможно ли схватить его и предать на смерть?!» Нет! сказал я себе. Я не могу покинуть своего государя. Буду биться еще, чтобы дать ему возможность прорваться, налегке бежать и спасти свою жизнь. Теперь же, если повелишь умереть – умру, а помилуешь – послужу». Чингис‑хану понравилась речь Хадах‑Баатура, и он соизволил сказать в ответ следующее: «Разве не настоящий муж‑воин тот, кто не мог покинуть своего природного государя, кто сражался для того, чтобы дать ему возможность налегке уйти и спасти свою жизнь? Это – человек, достойный дружбы». И не дозволил его казнить, но милостиво соизволил повелеть: «За жизнь Хуилдара пусть Хадах‑Баатур и сто Чжиргинцев служат его семье. И сыновья их пусть служат детям и внукам Хуилдара. А дочерей своих родители, Чжиргинцы, не должны выдавать замуж по своей воле.

Пусть они служат членам семьи Хуилдаровой, как предваряя, так и сопровождая их». И повелел при этом Чингис‑хан, жалуя семью Хуилдара: «За то, что Хуилдар‑Сечен раньше всех произнес слова преданности, повелеваю сиротам его, из поколения в поколение, потомственно пользоваться сиротским жалованьем‑абулиха за службу Хуилдара».