Подгорный дворец

Из котлована, который еще час назад был чудеснейшим горным озером, меня доставили на берег. Я помню этот участок, я здесь пряталась за кустами, когда пробиралась во вражеский лагерь за аквалангами. Перед тем как произвести взрыв, боевики перегнали сюда с вала всю технику, в том числе и грузовик. Встав на цыпочки, я увидела низину. Теперь на ее месте появилось маленькое море с торчащими из воды деревьями.

Взбираясь сюда по осклизлому откосу, я испытывала бесконечную горечь и стыд. Горечь от того, что попалась, а стыд – за малоосмысленную попытку обратить противников в бегство при помощи сотрясания воздуха. Какая же вы наивная, Алена Овчинникова!

Командир боевиков остался внизу. Ему было интереснее возиться с медальоном и пирамидой. Впрочем, обо мне он тоже не забыл: двое солдат, которым меня передали на берегу, получили от него строгие указания по рации. Ирбис велел конвоировать Водолазку (так он меня окрестил) в пункт, при назывании которого я сперва подумала, что ослышалась.

Солдат с высоким лбом и залысинами тоже так подумал, а потому переспросил, приложив губы к рации:

– Я правильно понял? Доставить во дворец?

– Ты понял правильно, – ответил Ирбис из динамика. – Глаз с нее не спускайте. Если сбежит... я вам не завидую.

Угроза расстрела, пожалуй, прозвучала бы безобиднее, чем эта последняя фраза.

– Понял, Крыс, он тебе не завидует! – обрадовался второй солдат, накачанный коротышка. – Выпустит из тебя кишки майор наш Ирбис. И подвесит за них на крюке.

– Заткнись, тупица. Он имел в виду нас обоих.

– Ну да, ты у нас, конечно, умник! Слышишь больше, чем тебе говорят...

– Умолкните оба, – раздраженно сказала я. – Клоуны. И без вас тошно.

– А ты помалкивай, Водолазка, – произнес коротышка. – Залазь в машину.

– Я – Скалолазка.

– Тогда скалолазь в машину.

Забираясь в кузов джипа, я успела заглянуть в котлован. Боевики окружили центр хараппского города. Человек двадцать оцепили его со всех сторон, среди них должен быть и майор Ирбис, хотя отсюда не видно. Он вставит медальон в пирамиду. Только ничего у него не выйдет, я уже пробовала... А если выйдет? Если получится? Если рядом с пирамидой вспыхнет неоновый указатель, который укажет на место, где растет древо? Мне будет очень обидно. До боли обидно.

Бравые бойцы положили меня лицом вниз да еще направили в затылок стволы винтовок. Поэтому я не видела, где мы ехали. Могла судить об этом лишь по наклону осей внедорожника. Сначала джип спускался по хрустящему гравию, затем ехал ровно, если не считать кочек. Затем стал подниматься в гору. Я повернула голову и увидела проплывающие над бортом кроны деревьев. Мы возвращались в леса Арьяварты.

Джип в очередной раз подскочил на кочке, обшарпанное дно двинуло меня в подбородок.

– Послушайте, – обратилась я к конвоирам, – позвольте мне сесть! Обещаю, что никуда не сбегу. Я прекрасно понимаю, что в этом случае вам серьезно влетит от начальства...

– Неужели! – усмехнулся коротышка.

– Да, я прекрасно понимаю ваше положение. К примеру, в московском архиве, в котором я работаю...

Один из них хихикнул.

– Вы мне не верите? – обиделась я. – Не верите, что я работаю в архиве? Думаете, я такая же всемогущая, как дочь Гарри Поттера? Да, я обыкновенный человек, переводчица. Просто угодила в переплет с вами...

– Она врет, – сказал боевик с высоким лбом.

– Может, и нет, – ответил коротышка. – Ну, и что ты хотела сказать?

– Только то, что в нашем архиве такая же иерархия, как в войсках. И я знаю, что случается, когда кто‑то прольет чай на рукопись семнадцатого века, которая зарегистрирована на меня. Поэтому я полностью осознаю, как подставлю вас, если сбегу. Меня совесть замучает, что я подвела людей, которые мне доверились.

– Мы не люди, – грустно сказал боевик с высоким лбом. Кажется, Крыс– Мы военные.

– Садись, – смилостивился коротышка. – Только совесть штука ненадежная. Поэтому запомни: если вздумаешь бежать, сразу получишь пулю в затылок.

– Пулю в затылок? Договорились.

На откидном сиденье я развалилась, как в кресле. Наконец можно отдохнуть, прийти в себя. После подводных приключений и потасовки ныли кости и мышцы, горели ссадины на лице, а стоило повернуть голову, как в ушах раздавался треск от залившейся в них воды.

Мои конвоиры сидели спиной к водителю. Высоколобый смотрел на меня подозрительно.

– Напрасно ты разрешил ей, – сказал он напарнику. – Вдруг что‑то случится?

– Трус.

– Сам трус. Я проявляю осторожность. Ты же помнишь, что Ирбис сказал. Знаешь, что он может сделать?

– В зубы дать?

Коротышка широко улыбнулся, показав дай бог половину от отпущенного человеку природой.

– Гораздо хуже... Клоп, ну ты же слышал, каким он тоном сказал! Если что‑то случится, он нам не завидует! Вполне может отправить нас сам знаешь куда. – Он осторожно глянул на меня, но я делала вид, что разглядываю лес. – Пусть она обратно ляжет.

– Если я сказал сидеть, значит, будет сидеть, понял?

– Я буду вынужден рассказать обо всем майору.

– А в зубы хочешь? – невинно предложил Клоп.

– Ребята, – встряла я, – мне очень неудобно прерывать вашу великосветскую беседу, и я бы ни за что этого не сделала, если бы меня не мучил один вопрос. Здесь у всех звериные клички?

– Ничего ей не говори! – зашипел Крыс.

– Ага, у всех, – ответил коротышка, игнорируя напарника.

– А где остались ваши имена?

– У нас их нет.

– Почему?

– Такие правила. Нам запрещается вспоминать то, что было в прошлой жизни. Это вызывает ненужные эмоции и отвлекает от непосредственных обязанностей.

– А как же Мерфи?

– Мерфи? Он важный человек. Третий в нашей иерархии. Он держит связь с внешним миром, поэтому ему требуется имя... Как ты попала сюда?

– В смысле в долину?

– Ага. Обычные путники в долину не попадают. Она хорошо охраняется как с земли, так и с воздуха.

– Меня привез ваш шеф. Леви...

Крыс проворно заткнул мне ладонью рот.

– Сам? – осторожно спросил Клоп.

– Да, – прогудела я сквозь пальцы. – А что, иногда посылает кого‑то другого?

Крыс отнял руку от моего рта и горестно произнес:

– Я говорил, что не нужно поднимать ее с пола!

– Да отстань ты, плакса. – Клоп заинтересованно повернулся ко мне. – Самолично шеф отправляется куда‑то только в исключительных случаях. Все остальное время он проводит здесь.

– А вы сами здесь давно?

Коротышка заметно погрустнел. Я даже пожалела, что задала вопрос.

– Ты спрашиваешь, давно ли мы здесь? Так давно, что уже забыли, что было в прошлом!

Пока я размышляла над этим, лес кончился, и над нами выросла гигантская скала. Машина въехала на каменистую площадку перед ней и остановилась. Шофер снял с приборной доски рацию на шнуре и негромко произнес в нее несколько слов. Из‑под скалы раздался щелчок, одна из вертикальных трещин вдруг начала расширяться. Скала раздвигалась.

Не прошло и десяти секунд, как перед нами открылся вход в освещенный туннель – такой просторный, что в него можно влететь на небольшом самолете. Водитель включил фары и въехал внутрь. Едва задние колеса перекатили через порог, как многотонные стальные створки, замаскированные снаружи скальными плитами, поползли навстречу друг другу.

Мы двигались по туннелю медленно, не быстрее десяти километров в час. На нас выдвинулись и проплыли мимо две могучие бронированные башни, из бойниц которых торчали стволы крупнокалиберных пулеметов. Под их прицелом я почувствовала себя очень неуютно. Впрочем, мои конвоиры тоже выглядели растерянными.

К счастью, жутковатые охранные башни вместе с технологическим туннелем остались позади, и мы въехали в удивительный по красоте подземный зал с колоннадой. Светильники были установлены низко на колоннах, поэтому я не могла разглядеть высоту сводов – они тонули во мраке. Здесь наш путь закончился. Водитель припарковал джип возле стены, рядом с другими автомобилями, среди которых я заметила «хаммеры», хотя среди них не было бронированного.

Выбираясь из кузова, я подумала, что Кларк укрылся от недоброжелателей надежно и с удобствами. Достать его из этого Сим‑Сима практически невозможно. Здесь можно спрятать целый секретный завод и охранять армией солдат (знала бы я, как недалека от истины!), а если пожалуют непрошеные гости, то их ожидает теплая встреча с перекрестным огнем из крупнокалиберных пулеметов и другие, думаю, не менее приятные сюрпризы.

Я разглядывала колонны и резные орнаменты на фризах. Похоже туннель пробит много веков назад. Трудно сказать кем – представителями хараппской цивилизации или ариями. Может, даже самими прелюдиями. Кларк занял помещение, благоустроил его, провел электричество и поставил раздвижные двери на входе. Но ко всему остальному он непричастен.

Из тьмы в дальнем конце зала появились двое и направились к нам. В их фигурах и походке было нечто такое, отчего сразу становилось ясно, что шутить они не любят. Когда подошли ближе, я их узнала. Мы встречались возле храма. Личная охрана Кларка. Ребята выглядели на порядок серьезнее моих конвоиров – одеты в строгие темно‑синие комбинезоны, у каждого под локтем по короткому автомату, в обтекаемой форме которого угадывалась последняя военная разработка.

Мои конвоиры готовились передать меня этим элитным бойцам.

– Пока, ребята! – сказала я негромко Клопу и Крысу. – Вы оказались не такими отъявленными мерзавцами, как подумалось вначале.

Высоколобый Крыс недовольно покачал головой и сделал вид, что не слышал. Клоп некоторое время смотрел на приближающуюся лакированную охрану, а затем зашептал, почти не разжимая губ:

– Веди себя послушно, не совершай проступков и выполняй все, что прикажут. Не будешь слушаться – накажут. Они заберут тебя для Ритуала, а хуже этого на свете нет ничего!

– Какого ритуала?

Я с удивлением посмотрела на коротышку. Он хотел мне ответить, но личные охранники Кларка были уже возле нас.

Охранники шли по обе стороны от меня, держась чуть сзади, за спиной. Казалось, что они вовсе не люди, а два кровожадных потусторонних существа, не растерзавших меня лишь потому, что в данный момент не сильно голодны.

По темной пустой галерее мы двигались молча. Каждый шаг звенел в каменных стенах. Светильники давали мало света, словно их душил подземный мрак. Своды смыкались над головой, как в готическом храме. Из‑за них чувствуешь себя ничтожеством под ногами большого и могущественного божества. Именно в этой галерее меня настиг нешуточный мандраж.

После той безумной драки и на пути в подгорный дворец мне было глубоко безразлично все, что произойдет дальше. Меня нисколько не волновало, сохранят ли мне жизнь, потому что в ней больше не было смысла. От моей безумной веры в прелюдийский санскрит осталось то же, что от могучего и прекрасного озера – огромный пустой котлован и грязные лужи на дне. Но, очутившись под этими сводами, ведомая двумя грозными охранниками, догадываясь о том, на прием к кому они меня ведут, я почувствовала, что эмоции вернулись, и меня охватил неодолимый суеверный страх.

Я сразу вспомнила о том, что посмотрела на строки, на которые смотреть было строжайше запрещено. Я вовсе не собиралась нарушать запрет Левиафана – нужно быть совсем сумасшедшей, чтобы выступать против его воли и против его запретов. Но так уж получилось, я увидела верхние строки. Пусть ничего не поняла из них, но меня должна постичь законная кара. Я боялась представить, какие наказания придумает Кларк, и мне хотелось лишь одного: оказаться за пределами этих стен – в лесу, в котором приходится ночевать на неудобных камнях, а ядовитые змеи кусают за пятки. Отчаянно захотелось вырваться из‑под этих сводов. Ко мне вернулось желание жить, и это желание было очень сильным.

В стенах галереи появились ниши. Первые из них были пусты, но в следующей я увидела фигуру... И это был человек, вне всяких сомнений, человек. Изготовить такую физиологически правдоподобную статую могут лишь восковых дел мастера, а это слишком дорого, да и не нужно здесь. Нишу наполовину скрывала тень, и было трудно рассмотреть ее обитателя, однако две вещи я могла назвать безошибочно. Человек сидел в классической позе лотоса. И он определенно был мертв.

Я обнаружила таких людей и в следующих четырех нишах. В легендах о сомати, состоянии векового сна, в которое добровольно погружаются тибетские ламы, говорится о том, что душа не уходит из них навсегда. Она остается рядом и витает над головой, в то время как тело становится сухим и твердым. Люди добровольно превращают себя в мумий, их плоть отныне не подвержена тлену ни через год, ни через тысячелетие. А самое интересное в этой истории заключается в том, что в один прекрасный день они могут проснуться... Когда мы миновали последнюю нишу, я вздохнула свободнее. Если легенды о сомати правдивы, значит, я какое‑то время находилась в окружении не живых и не мертвых. Не очень уютное общество, правда?

Галерея закончилась высокой двустворчатой дверью, разукрашенной цветными изображениями зубастых змеев. Личные охранники Кларка сняли с меня наручники и распахнули створки. С замирающим сердцем я вошла в просторный зал. Двери за спиной закрылись.

Первое, что я ощутила, переступив порог, было невероятное напряжение, витавшее в зале. Словно за стенами одновременно работали два десятка мощных трансформаторов, отчего воздух едва заметно гудел, вибрировал и источал едкий запах...

В центре зала стоял высокий трон.

На троне, задумчиво опираясь на подлокотник, восседал Левиафан.

При виде него страх окончательно пригвоздил меня к полу. На глаза навернулись слезы, из‑за которых черная фигура на троне (невероятно, это был именно трон!) расплылась в кляксу. Но если фигура и потеряла очертания, то исходящий от нее ужас никуда не ушел. Он был конкретным, концентрированным, выжигающим чувства.

– Подойди, – позвал Кларк‑Левиафан.

Голос многократно отразился от стен.

Я пошла к нему, вовсе этого не желая. Каждый шаг давался с невероятным трудом, с каждым шагом я чувствовала, как растет напряжение в воздухе. Остановилась метрах в четырех. Дальше идти не могла, страх душил удавкой.

Руководитель «Мглы» и властелин подгорного чертога оторвался от плоских мониторов, установленных рядом с троном, и устремил свой взгляд на меня. Я сразу ощутила почти физическое давление и поспешно опустила глаза. Слезы лились уже ручьем, я стерла их ладонями.

– Древо Ашваттха, – произнес он самым обыкновенным голосом. – Волшебное творение, вызывающее изумление даже у самих прелюдий. Их величайшая святыня. С его помощью можно установить контакт с трансцендентными силами и получить откровение такой мощи, которое способно на всепоглощающее исцеление... Ты ведь хочешь найти древо? Признайся честно. Хочешь?

– Да.

– Подойди ближе, – пригласил он.

Я сделала два шага.

– Еще, не бойся.

Еще три. Оказалась у самого подножия трона.

Кларк заговорил, пристально глядя на меня:

– Яркие представители тех, кто нашел древо: Будда, Один, Иисус... Именно под древом они получили величайшую магическую силу. Ты знаешь об этом?

– Догадываюсь.

– И что ты об этом думаешь?

Мониторы возле его локтя показывали долину. На одном была панорама дымящегося леса, на другом – с какого‑то холма обозревалась единственная улица деревни жевунов... Горная река... Монастырь на утесе... Затопленная низина и котлован на месте озера... Кларк все отсюда видит. Долина Арьяварта, казавшаяся мне девственным местом, напичкана камерами слежения и находится под пристальным наблюдением!

– Так что? – услышала я вопрос.

– Простите?

– Что ты думаешь о силе древа Ашваттха? Что оно дает?

– Это чистое и светлое творение. Я думаю, оно питает людей надеждой, которая помогает не утратить веру в жизнь.

Он молчал. Мне показалось, что согласился со мной.

– Ты помнишь, что случилось под храмом?

– Это вышло случайно, – стала я оправдываться. – Я не успела прочесть верхние строки!

– Значит, ты все же посмотрела?

Я настолько удивилась, что долго не могла собраться с мыслями, чтобы сформулировать вопрос:

– А разве вы не помните?

В его взгляде мелькнула растерянность, но в тот же миг глаза закрылись. А затем я увидела, как пространство вокруг потемнело. Что‑то изменилось – незаметно, неуловимо. Мне вдруг показалось, что после того, как я задала вопрос, из Кларка проступило другое существо – мрачное и недоброе. Скажем так, это не тот Кларк, с которым я спускалась в пропасть и который записывал переведенный мною текст, а тот, который обрезал веревку, что держала меня. У каждого человека есть темная половина, у Кларка она особенно мрачная.

Когда он поднял веки, белки в углах глаз стали черными.

– Зачем ты ищешь мировое древо? Зачем ты ищешь Ашваттху?

– Оно поможет мне вылечить маму.

– Вот как? Потратить драгоценный дар на одного человека? Занятно. – Он откинулся на спинку трона. – Но забудь об этом. Когда я найду древо, оно будет уничтожено.

Я не верила своим ушам.

– Зачем?

– Так нужно.

– Вы не посмеете, – робко сказала я.

– Кто меня остановит? Неужели ты! – Он не на шутку рассердился. – Неужели ты осмеливаешься думать, что можешь помешать мне? Ты ничего из себя не представляешь! Ты никто! Песчинка в огромном механизме! Зерно, которое я втопчу в землю одним нажатием подошвы! Тля, которую я могу раздавить двумя пальцами!

– Древо Ашваттха нельзя погубить. Это чистое и светлое творение, это надежда...

– Древо должно быть уничтожено. Поэтому я ищу его.

Я ошалело глядела на мелькающие на мониторах картинки. Искать древо жизни для того, чтобы его уничтожить? Разорвать контакт человечества с духовным источником, всевышней подпиткой? И что нам останется? Заводы, небоскребы и фондовые биржи?

– У вас ничего не выйдет, – сказала я. – Вам не успеть. Ваша бывшая Служба уже знает о подгорном дворце.

На его лице не отразилось никакой реакции.

– Люди Конторы уже идут сюда, – продолжала я наступление. – Они мчатся на всех парах, чтобы схватить вас, а вы даже не знаете, в какой части долины находится древо. Вам не найти его. Ни за что не успеть.

Чернота, выступившая из‑под век, залила большую часть глазных яблок. От его взгляда у меня заныло сердце.

– Это правда, – сказал Левиафан. – Людишки из внешнего мира мечтают получить эту голову. – Он коснулся пальцем своего виска. – В ней остались многие секреты, которыми они хотят владеть. Только не тешь себя надеждами, чистыми и светлыми, как древо Ашваттха. Им ни за что сюда не пробраться. Долина надежно защищена со всех сторон. Они могут попасть сюда только мертвыми!

– Это нечестно! – не выдержала я.

– Нечестно?!! – Мне показалось, что тронный зал вздрогнул от разгневанного голоса. – Кто тут смеет говорить мне о честности? Ты нарушила условия договора!

– Мы не заключали никакого договора.

– Тебе было сказано не смотреть на верхние строки. Но ты взглянула на них!

У меня закружилась голова. Я решительно не понимала, что с ним творится. Эти провалы в памяти, резкие перемены облика, наливающиеся чернотой глаза...

– Я ничего там не увидела.

– Это не играет роли. Ты нарушила запрет. Поэтому тебя ждет обязательная кара.

По телу побежали мурашки от того, с каким холодным спокойствием он произнес последнюю фразу.

– Смерть будет для тебя тривиальным исходом, поэтому... Опустись на колени.

От ужаса я не поняла приказа.

– Что?

– На колени!!

Я уткнулась коленными чашечками в напольные плиты, даже не осознавая этого. Левиафан поднялся с кресла и, обойдя меня, встал за спиной.

– Наказание будет пострашнее смерти. То, чего ты боишься больше всего на свете. Ты останешься здесь навсегда. Ты станешь безликой рабыней долины Арьяварта. И ты никогда не увидишь ни своего дома, ни своих близких... ни свою мать, которая тебе так дорога. Она умрет в безумии.

Ледяные пальцы коснулись моей шеи, я вздрогнула, словно от удара электричеством. Трансформаторы за стенами заработали на полную мощность. Вибрация воздуха ощущалась кожей, заныло в висках. Я попыталась вырваться, но лежавшая на шее каменная рука не позволяла. В воздухе задрожала тончайшая струна. В девятом позвонке родилась острая пульсирующая боль. Воздух почернел, словно от копоти, и наполнился резким запахом. Боль усиливалась, невидимые щипцы ломали позвонки на моей шее. Хотелось кричать, но я не могла даже раскрыть рта...

Все закончилось неожиданно. Каменные пальцы отпустили шею. Я без сил рухнула у подножия трона, чувствуя оставшуюся на позвонках свербящую боль, из‑за которой отнимались конечности. Все, на что я была способна, это тупо глядеть перед собой.

Ноги в коричневых замшевых ботинках прошли перед моим лицом. Левиафан вернулся на трон, распластанная на полу рабыня Арьяварты его больше не интересовала. Не помню, сколько времени я так валялась, униженная и беспомощная, пока не появились охранники. Взяв под руки, они потащили меня к выходу из зала. Левиафан сидел на троне, снова уставившись на мониторы. Глаз его я не видела.

Возле дверей мы столкнулись с Ирбисом, который вошел в зал с поклоном. Меня он даже не удостоил взглядом. Последнее, что я слышала, прежде чем захлопнулись двери, были его слова, доносящиеся словно с другого конца света.

Ирбис доложил, что медальон на пирамиде заработал.

На позвонках, к которым прикасался Левиафан, осталось жжение, отчего по телу прокатывалась дрожь, а к горлу подступала тошнота. Мне хотелось пощупать, что там такое, но я не могла дотронуться до шеи, потому что руки крепко держали охранники. Мы двигались по коридору, прорубленному в гранитном теле горы. По потолку тянулись трубы с электропроводкой. Настенные светильники за решетками, словно умирая, почти не давали света.

Коридор закончился неприметной дверью, перед которой мы остановились. Правый охранник загрузил в магнитный замок пластиковую карту‑ключ. Морганием зеленого светодиода замок информировал, что карта пришлась ему по вкусу. Дверь убралась в стену, и перед нами открылась настолько потрясающая картина, что даже в моем измочаленном организме нашлись силы для восхищения увиденным.

Мы оказались под сводами необъятного подгорного зала, площадью в пять или шесть стадионов «Лужники». Внизу, у наших ног, разделенные бетонными перегородками и стеклянными стенками, простирались бесчисленные секции научных лабораторий, исследовательских отделов и сборочных цехов. В них копошились сотни людей, двигались автокары, механизмы и даже роботы, а над головами летали тележки с талями, кабины кранов и видеокамеры. В зале витал стойкий запах... не знаю, как его назвать – такой всегда бывает у новых, только что купленных вещей.

Охранники поволокли меня по узким металлическим мосткам, пролегающим почти под самыми сводами подгорного комплекса. Я ошеломленно глядела вниз за перила. Можно прожить целую жизнь, но не увидеть и десятой доли чудесных вещей, которые собраны здесь.

Прямо подо мной, в могучей кирпичной камере без крыши, военный в желтых очках целился из похожего на водяной пистолет устройства в бетонный блок. Нажатый курок – и без вспышки и грохота бетонный блок развалился на куски. К стрелку тут же подошли люди в белых халатах. Часть из них принялась о чем‑то его расспрашивать, сверяясь с планшетными компьютерами, другая часть стала изучать произведенные дезинтегратором разрушения.

Мы прошли дальше, и мое внимание переключилось на секцию по правую сторону от мостков. В прозрачном кубе врачи осматривали нескольких молодых людей, обнаженных по пояс. Это выглядело как заурядный медицинский осмотр, и вряд ли я обратила бы на него внимание, если бы молодые люди не имели абсолютно одинаковые лица. Я прекрасно это видела и не могла ошибиться. Словно их штамповали по одной заготовке. В другом стеклянном кубе ученые в скафандрах выполняли какие‑то манипуляции, припав к микроскопам. Чтоб я по горам больше не лазала, если никто из них не слышал о клонировании!

Под ногами проплыло несколько конструкторских отделов и лабораторий, где было еще много интересного и удивительного. Не все было понятно, но впечатлений хватало. Заслышав звон шагов по трапу, ученые и конструкторы отрывали головы от мониторов и схем, украдкой оглядывались на нас и, облегченно вздохнув, возвращались к работе. Я решила, что этим путем частенько прохаживается Том Кларк, чтобы лично понаблюдать за подчиненными и своим появлением подстегнуть их рабочую активность. Продемонстрировать, так сказать, недремлющее начальственное око.

Мы прошли над секциями и производственными участками через весь зал. Закончившись возле стены, трап уперся в дверь. Когда мы уже входили в нее, я услышала режущий ухо свист и оглянулась. В дальнем конце зала большой летательный аппарат в форме тарелки поднялся в воздух и завис над цехом. Я притормозила в надежде разглядеть его повнимательнее, но один из охранников толкнул меня в дверной проем, и я вылетела на свежий воздух...

Мы вышли на дно широкого ущелья. Высоко наверху светило солнце, но сейчас оно казалось чужим и недоступным. Со всех сторон нависали скалы, почти полностью закрывавшие небо. В просвете между ними поднимался горный пик, красоту которого я отметила еще возле озера. Значит, мы недалеко от тех мест.

На дне ущелья кипела жизнь, подчиненная внутреннему распорядку военного лагеря. Две казармы, навес для техники. Водонапорная башня с насосной станцией, несколько бунгало и большой хозяйственный блок, от которого доносился запах пищи. В дальнем конце ущелья, где находился выход в долину– пара сторожевых вышек и кольца колючей проволоки. Армия Кларка спрятана с большим искусством. Неудивительно, что ее до сих пор не могут обнаружить.

По бетонной дорожке охранники повели меня к дощатому зданию хозблока. Мимо плаца, где отделение боевиков тренировало поворот шеренгой, мимо спортивного городка, где вертелся на кольцах блестящий от пота атлет. В хозблок вошли с торца, который, думаю, является черным ходом. Прямо возле двери охранники положили меня на бельевые тюки. Не бросили, не опустили бережно – просто оставили на них мое безвольное тело, затянутое в водолазную резину. И быстро ушли.

Я лежала на тюках неподвижно, в той позе, в какой меня на них опустили. Только глазами вертела по сторонам. Смотрела на стены, обшитые вагонкой, на коробки стирального порошка, обтянутые пленкой и возвышающиеся до потолка. Смотрела на единственное окно, из которого виднелись опоры смотровой вышки. И медленно отходила от того, что со мной случилось.

Я в плену.

Со мной это не в первый раз. Но именно сейчас почему‑то очень горько осознавать свою неволю. На душе гадко. Вероятнее всего, потому, что я не смогла воспользоваться медальоном, а мои противники смогли. Обычно всегда было наоборот, а тут... Старею, что ли? Хватку теряю? Теперь Кларку известен путь к древу, которое он собирается срубить под корень. Может, из‑за этого так погано на душе? Или оттого, что меня побили?

Нет.

Оттого, что меня побили, только челюсть болит и под глазом. А сердце болит из‑за Максимки. Что с моим мальчиком? Надеюсь, все закончилось удачно. Мысль о том, что он мог погибнуть, – тягостна и невыносима!

Как хочется домой! Даже не в свою квартирку, пустую и холодную, в которой от каждой вещи разит тоскливым одиночеством. Нет, хочется в бабушкину квартиру. Где на окнах герань в горшочках, где старый сервант набит книгами, которые я все читала в детстве, где мягкое и пахнущее табаком дедушкино кресло, а в комнатах аромат свежей выпечки. Бабушка – всегда гостеприимная, заботливая, немного ироничная... Я скучаю по ней. И по маме тоже. Пусть даже она немного не в себе и не узнает меня.

Вновь напомнило о себе жжение на позвонках. Пришлось приложить усилие, чтобы согнуть руку и дотронуться до шеи. Пальцы наткнулись на выпуклое шершавое пятно, сантиметра четыре в диаметре, похожее на родимое. Похожее, да не совсем. Четыре заостренных отростка, овальная сердцевина, в центре которой два провала. Какой‑то узор. В зеркало бы глянуть. Но поблизости его не было. Впрочем, в зеркало свой затылок и не увидишь. Тут необходима система зеркал.

Я вспомнила мертвого археолога, на которого наткнулась неподалеку от деревни жевунов. У него на шее тоже был символ – черный и неприятный. Я еще тогда подумала, что это татуировка...

Левиафан заклеймил меня. Поставил на шею индивидуальный концлагерный шифр.