Правда про 3 октября 1993 года

Вечерело.

Гера и Игорем сидели в подвальной комнате напротив компьютера.

– А еще, – сказал Игорь, закусывая грибочком, – хочу рассказать тебе одну штуку. Что ты знаешь про путч 1993 года?

– Это который в Москве?

– Он самый.

– То же, что и все, – сказал Гера. – Ну собрались, ну постреляли. Танки ввели. Парламент разнесли в клочья. Одним словом, демократия победила.

– Тогда ты не знаешь самого главного. Значит, с одной стороны – Боря Ельцин и реформаторы, с другой – чечен Хасбулатов и депутаты. Генерал Руцкой – за чечена и депутатов. Народ – хрен знает, за кого народ. Но армия вроде за президента… Хотя и не сразу. За этих самых – боевики. Со свастикой, деревянными автоматами и одной гранатой на четверых. Мы, как всегда, в тени, и поддерживаем порядок.

– Чего ты мне травишь? Это все знают.

– Про нас никто не знает, – обиженно сказал Игорь. – Значит, такая ситуация: боевики ломанулись, взяли мэрию, еще что‑то взяли. На подступах к телецентру. В окружении президента – жуткий шухер. Там же трусы все, каких свет ни видывал. Они думают, что режиму конец, и скоро их потащат на фонари. Самое главное ведь неясно: за кого армия? Стоит третье октября, боевики шарятся, где хотят. Все ожидают штурма Кремля. Это только ведь потом выяснилось про деревянные автоматы, одну гранату на четверых, бездарное руководство… Руцкой – бездарь, это я тебе как военный могу сказать.

– Почему? – спросил Гера.

– Потому что бестолково делал переворот, – сказал Игорь. – Ты бы сделал его чуть лучше. Я – намного лучше. А они – полные кретины. Во‑первых, не то штурмовали. Во‑вторых, не так. В‑третьих, забыли про народ, а это главное. В девяносто первом про народ не забыли, и Белый дом устоял. В девяносто третьем забыли, и Белый дом расстреляли к хренам собачьим. В‑четвертых, плохо вооружились. В‑пятых, взяли не тех союзников. В‑шестых, начали переворот военными средствами, и лоханулись как дураки. В‑седьмых… Да что говорить: наши трутни из аналитического отдела насчитали сорок ошибок.

– А вы сами‑то за кого?

– Мы ни за кого, – строго сказал Игорь. – Мы, как нам велено, за порядок. Так вот, кончается воскресенье: в Кремле шухерятся, в Белом доме открыли шампанское. Почему шухерятся? Информации в ноль, все сидят на нервах и старых фобиях. Ну ты знаешь: красный террор, коричневая чума, так далее. Общее мнение – страна проиграна, история повернулась вспять. На армию никто не надеется, прошел слух: армия поддержала восстание. Но делать что‑то надо, и тогда одна сука идет к Борису Николаевичу… Очень известная сука, могу тебе сказать. Если я скажу фамилию, ты ее вспомнишь. Но я тебе, Гер, фамилию не скажу…

– А почему она сука?

– Слушай дальше, – предложил Игорь. – Этот человек пришел к президенту и предложил ему охеренный способ. Тебе сейчас станет дурно.

– Да ты говори, – усмехнулся Гера.

– Он предложил начать третью мировую войну. Самую настоящую, но с предрешенным финалом. Конкретно – нанести три ядерных удара по территории США. Видишь ли, система ядерной безопасности США носит автоматизированный характер. Если нанесены три атомных удара, президент уже ничего не решает. И министр обороны не решает. Все решает голая автоматика. Я не знаю, зачем американцы так сделали, но это факт. Короче, вся ядерная мощь США бьет по территории агрессора. Это атака, которую на современном уровне невозможно блокировать. Сука, пришедшая к президенту, это знала. Иными словами, она предложила стереть Россию с карты планеты.

– И себя тоже?

– Нет, он полагал, что уцелеет одна Москва. Это единственный город с системой ПВО, способной отбить ядерную атаку. Остальные погибают – Москва живет. На самом деле, конечно, гибнет и Москва – в евразийской хиросиме выживших не бывает. Да там не только Россию гибнет, там всем конец, кроме полярников в Антарктиде… Но этот человек считал, что он и его семья уцелеют. Он пытался доказать, что уцелеет и президент.

– Но зачем?

– Он считал, что по‑другому человечество не расстанется с коммунизмом. И ради того, чтобы это выжечь, допустимо пожертвовать одной сверх‑державой. Но это – идеальная сторона… Я же говорю: он чуял, что после переворота его место на фонаре. А в том, что переворот совершен, ребята не сомневались. Это страшный вариант, но для них, как ни странно, это был вариант спасения. Они спасали жизнь и одновременно становились героями – в своих глазах, разумеется.

– Они, по‑моему, неправы, – сказал Гера.

– По‑моему, тоже, – сказал Игорь. – Вот мы их и урезонили. Это, конечно, не наша функция, но пришлось. Ведь если бы третья мировая случилась, наша функция могла бы такого не пережить.

– А как урезонили‑то?

– Это, – сказал Игорь, – станет известно нашим потомкам. Главное – человечество до сих пор живет. Но недолго ему осталось.

– Это почему?

– Мы уже не можем контролировать все. Вот, допустим, в 1949 году была ситуация. США, пользуясь перевесом в силах, хотело ухреначить СССР, сбросив бомбы на крупнейшие города. У них уже был потенциал, чтобы устроить Армагеддон. Та же самая евразийская хиросима – и конец всему… Тогда наши коллеги им помешали. Пришлось выйти на их президента, но ничего, вышли как полагается. А потом возник паритет, у СССР тоже появился потенциал, и никто не начал бы первым… «Холодная война» – это годы стабильности на планете. Страшные времена начинаются лишь сейчас, бомба расползается по миру! Наши трутни посчитали, что до 2100 года человечество погибнет в ядерном смерче с вероятностью девяносто один процент. Тут мы ничего не поделаем – если красная кнопка будет в бункере каждого дурака, бессильны КЧН, ФСБ и ЦРУ вместе взятые. Бессильны даже те силы, что на заре цивилизации создали КЧН.

– На заре цивилизации?

– Тогда мы, естественно, назывались чуть по‑другому. Мы использовали уже готовые структуры, внедряясь и ставя их на свои задачи. Союз Тигра, тамплиеры, пара лож… Сейчас мы работаем через братства и государственные разведки. Мы знаем, что наша работа обречена. Но в том, Гера, и состоит достоинство человека – делать работу, которая при любом раскладе обречена. В Древней Греции говорили: герой – это человек, который умирает, если не может достойно жить. Противоположность герою – раб. Эта скотина живет при любых условиях. Красиво отработать обреченное дело – то же самое, что погибнуть, если не можешь достойно жить. Джордж Сорос сказал: «Некоторые сражения надо вести, даже если они заранее проиграны». Он, правда, имел ввиду свою экономику. Но как точно! За это я прощаю Джорджу его проект…

– Но надо же спасать мир!

– Мир, – сказал Игорь, подцепляя грибочек, – спасет, мать его, красота. А мы работаем свое дело.

– Зачем ты мне это рассказал? – спросил Гера, поднимая рюмку.

– Это политзанятие, лейтенант. Ты же должен чуток догадываться, за что ты помрешь?

– Помирать обязательно? – спросил Гера, опуская рюмку.

– Вовсе нет, – сказал Игорь. – Можешь жить хоть сто с лишним лет. Но если умрешь, то неплохо бы знать, что ты умер не абы как. Умер, мать мою, на рабочем месте! Умер, как сказали бы в Древней Греции, настоящим героем… Ты, Гер, уже в ореоле славы, только пока ничего не видишь. Вот такая она, брат, метаполитика.

– А местных дураков стрелять – тоже метаполитика?

– Это, – отмахнулся Игорь, – наша рутина. На каждой службе существует свои формальности. И время отнимают, и силы, и сами по себе полная ерунда… Но что поделаешь, служба – она не дружба.

Гера засыпал просветленный, а рядом на трехногом стуле дремал пистолет. Он успел полюбить свое оружие. Еще немного, и спел бы ПээМу железную колыбельную…