Артефакт

Снежинки на лице. Воздух как густой кисель, обволакивающий тело и мешающий движению. Серая дымка перед глазами, расплывающиеся силуэты. Невыносимо тяжелые руки, отказывающие повиноваться. Тупое, заторможенное сознание, почти неспособное сосредоточиться. На дне, на самом дне. И только светлое пятнышко над головой, как слабое напоминание о привычном мире. Из последних сил отталкиваешься от земли и плывешь к небу. Сначала очень медленно, едва заметно, с трудом преодолевая нечеловеческую тяжесть. Но с каждым мгновением ты становишься все легче и легче, а свет все ближе…

– Ы‑ы‑ы!!!

Боль, страшная боль. Каждая мышца скручена жестокой судорогой, каждый нерв трепещет и стонет. Бьешься в конвульсиях, хочешь закричать, но не можешь, сведенные челюсти мочалят толстую палку, вставленную в рот. Глаза словно стремятся вывернуться наизнанку, сходя с ума от безумного, обжигающего света.

– Ы‑ы‑ы!!!

Сознание скручивается жгутом и бьется об стенку, искрясь воспоминаниями и разбрызгиваясь сукровицей.

– Ы‑ы‑ы!!!

Тело вытягивается струной, звенящей болью на все октавы, связанные руки тщетно рвут веревки, срывая кожу и пачкая их кровью, а скованные ноги безуспешно скребут землю, оставляя глубокие, рваные борозды. Трещит дерево под стиснутыми зубами, бьется о твердую почву затылок и…

Все… все, отпускает. Судорога прошла. Тело бьет крупной дрожью, холодный пот льется ручьями, зрачки расширены, взгляд безумен. Во рту противно от вкуса древесины, смешанного с кровью. Но это все, это и в самом деле все.

Чьи‑то теплые ладони развязывают узлы и вынимают измочаленную палку из твоего рта. Освобожденные зубы выбивают оглушительную дробь. Хрипишь.

Те же ладони освобождают твои руки и скованные цепью ноги. Становится холодно, сознание звенит и по‑прежнему отказывается сосредоточиться. Съеживаешься калачиком и дрожишь.

Сильные руки поднимают тебя и переносят на теплое одеяло, укрывают сверху другим одеялом и подносят к губам железную горячую кружку с дымящимся настоем. Ты не в силах пить, настой разбрызгивается и течет по подбородку. Тебе осторожно помогают, придерживая дрожащую челюсть и буквально вливая в рот ароматную жидкость. Ты обжигаешь себе язык, обжигаешь нёбо, но при этом согреваешься и понемногу успокаиваешься. Настой выпит. Твое лицо вытирают мягким платком, и ты, скорчившись под мягким одеялом, безучастно смотришь, как над тобой стремительно проносятся серые тучи в маленьком окне, окаймленном верхушками окружающих тебя деревьев. Мышцы расслабляются, затихает дрожь, блаженное тепло возвращается в твое тело, и ты засыпаешь.

Сколько ты спал – час, два или, может, вечность? Все та же картина перед мутными после сна глазами. Качающиеся деревья и серые тучи в маленьком просвете. Тело ноет от перенесенного напряжения, но оправившееся сознание наконец‑то начинает искать ответы на не заданные еще вопросы.

Рустам откинул тяжелое одеяло и, сделав над собой усилие, с трудом сел, застонав от боли. Перед его взглядом предстала небольшая поляна, окруженная густым хвойным лесом. Посреди поляны, в трех шагах от его ложа, горел костер. Над костром весело булькал казанок, умопомрачительно пахнущий вареным мясом. Рядом с костром сидел высокий и худой мужчина с задумчивым выражением лица. Длинные волосы его были подвязаны узорчатой ленточкой, а черные глаза машинально щурились, словно им не хватало больших очков в старомодной роговой оправе.

– Ронин, – хрипло выдохнул Рустам и закашлялся.

– Такое ощущение, будто ты не рад меня видеть, – криво улыбнулся Ронин и предупреждающе вскинул руки: – Только не пытайся встать, ты еще слишком слаб.

Рустам послушался его совета и не стал искушать судьбу. Тело было слабым и очень легким, словно все мышцы в одночасье превратились в воздух. Он провел подрагивающей ладонью по лицу и спросил:

– Где я? Что произошло?

– А ты не помнишь?

– Не‑а… то есть…

В голове закрутились смазанные картинки: вокзал… остановка… сломавшийся стартер… замерзшая проститутка… пьяные мужики… драка… резкая боль в спине… окровавленный грязный снег…

– Черт!

– Вот тебе и черт, – усмехнулся Ронин и бросил Рустаму светлую рубаху. – На лучше, переоденься. А то ты весь мокрый от пота.

Рустам снял джинсовую рубашку, бывшую больше чем нужно почти на два размера, и натянул рубаху. Задумчиво пощупав материю, из которой она была сшита, он высказал догадку:

– Мы в Глинглоке?

– Молодец, – похвалил его Ронин, – соображаешь. А ведь могло быть и иначе. – Он взял снятую Рустамом рубашку и разложил ее на бревне рядом с костром. – Пускай обсохнет. Это моя любимая, – пояснил он зачем‑то Рустаму и многозначительно покачал пальцем, – цени.

– Так это твоя… А зачем?

– А затем, друг мой, что из морга я тебя забрал абсолютно голого. Такая вот глупая традиция – оставлять покойников без одежды.

– Ты хочешь сказать… – начал было Рустам и замолчал на полуслове.

Ронин кивнул:

– Да, как раз это я и хочу сказать. Тебя ударили ножом в спину, парень. И ты умер прямо на операционном столе. Твое изрезанное тело отвезли в морг и прикрепили бирку к большому пальцу. Теперь напишут свидетельство о смерти и вычеркнут тебя из всех списков. Но…

– Но?

– Да, именно «но». «Но» всегда мешает, ты заметил? Это маленькое слово мешает даже смерти. А сколько раз оно мешало мне… Впрочем, не буду отвлекаться. Ты и вправду умер, НО я вовремя почувствовал, что с тобой приключилось нечто нехорошее. Дальнейшее было уже делом техники. Я проник в больничный морг и забрал твой труп…

– С помощью магии?

– С помощью денег. Трупы, знаешь ли, не так уж и дороги. Короче, я забрал тебя из морга, отвез в укромное местечко и перебросил сюда. После чего вплотную занялся твоим воскрешением. Между прочим, пришлось изрядно потрудиться.

– Я человек? – спросил Рустам с некоторой опаской.

– Человек, человек, – успокоил его Ронин. – Зомби и вурдалаки, к твоему сведению, выглядят и чувствуют себя несколько иначе.

В другое время Рустама обязательно заинтересовало бы, как чувствуют себя зомби и вурдалаки, но сейчас ему было не до зомби.

– Я умер, и ты меня воскресил. Ты что, бог?

Ронин насмешливо хмыкнул и скривился:

– Сплюнь и постучи по дереву. Вот еще не хватало. Я маг, Рустам, просто маг. И я тебя не воскрешал, я тебя всего‑навсего излечил.

– Ты сказал, что забрал меня из морга. И даже не меня, а мой труп.

– Хм, это всего лишь фигура речи. Не придирайся к словам.

– Хорошо, тогда объяснись.

– Легко сказать! – фыркнул Ронин. – Как объяснить слепому, что такое красное? Ладно, попробую. В общем, так: в твоем мире современная медицина реанимирует больных, которых в прежние времена безоговорочно посчитали бы мертвыми. А в этом мире, мире Глинглока, целители способны излечить тех, на ком ваши реаниматологи не сговариваясь поставили бы крест. В свою очередь то, на что способен я, даже не снилось самым сильным из здешних целителей. Но это вовсе не означает, что кто‑то из нас воскрешает мертвецов. Вовсе нет, мы всего лишь реанимируем тех, кто еще жив.

– Значит, – задумчиво произнес Рустам, – я все еще был жив?

– Да, – кивнул Ронин, – несмотря на то что сердце твое не билось, а тело было изрядно изрезано кухонным ножом и скальпелем хирурга, ты был все еще жив. Впрочем, я едва успел, еще бы немного и… процесс стал бы необратимым. А еще, скажу без ложной скромности, излечить тебя было очень сложно. Мне даже пришлось перенести тебя сюда, потому что в твоем мире магии раз‑два и обчелся, а здесь очень сильные потоки.

– Наверное, я должен сказать тебе спасибо, – заметил Рустам.

– Наверное, должен, – пожал плечами Ронин, доставая из дорожной сумки деревянную чашку и наполняя ее из казанка бульоном. – А впрочем, обойдусь. Вот лучше бульончику попей, – протянул он Рустаму чашку, – мясо тебе пока есть рановато, а вот бульончик будет в самый раз.

– Спасибо, и за бульон, и за… лечение.

– Пожалуйста.

Ронин достал из сумки вторую чашку и, наполнив ее не только бульоном, но и мясом, с удовольствием принялся за еду.

– Кстати, – сказал он, когда первый голод был им утолен, – надеюсь, ты догадываешься, что тебе теперь придется остаться здесь.

– Догадываюсь, – кивнул Рустам. – Воскрешение из мертвых вызовет нездоровую сенсацию и пристальное внимание спецслужб. Возникнет много вопросов.

– Не в вопросах дело, – отмахнулся Ронин. – Это‑то как раз несложно, минимум магического вмешательства, и все в порядке.

– Тогда я не понимаю…

– А между тем все просто, – перебил его Ронин. – Тебе попадались магические артефакты? Вижу, что попадались. Так вот, артефакты ничто без энергетических магических потоков. Перенеси артефакт в твой мир, и он испортится в одночасье.

– Я не понимаю, – повторил Рустам.

Ронин вздохнул:

– Рустам, ты теперь сам – артефакт. Без здешних энергетических потоков ты не проживешь и минуты.

Прошло два дня. После того разговора Рустам ушел в себя и был непривычно молчалив. С каждым часом в его тело возвращалась жизнь. Окрепли мышцы, исчезла противная слабость, прошла боль. На утро третьего дня Ронин стал собирать его в дорогу.

Первым делом он распаковал одну из своих дорожных сумок и достал из нее полотняные штаны, рубаху, кожаные сапоги и кожаную же куртку.

– Одевайся, – велел он Рустаму. – Одежда не новая, зато чистая и по размеру, да и вопросов ненужных ни у кого не вызовет.

Дождавшись, когда Рустам оденется, Ронин протянул ему широкий пояс и меч в ножнах.

– Держи, это твое. Сохранил, как видишь. В твоем мире он был не к месту, но здесь пригодится.

Все так же молча Рустам надел пояс, пристегнул ножны и, не удержавшись, обнажил меч. «Верой и правдой» – блеснули на солнце знакомые руны. Рустам провел по ним ладонью, глубоко вздохнул и вернул лезвие в ножны.

– И вот еще что, – сказал тем временем Ронин и протянул Рустаму маленький кожаный мешочек. – Здесь, правда, только серебро, да и того немного, но чем богат. Уж больно неожиданно все произошло, а евро здешние банкиры не признают. Конечно, я могу наколдовать тебе золотишка, вот только наколдованное золото добра не приносит, примета верная, ты уж поверь.

Рустам молча взял мешочек и привязал его к поясу. Ронин взглянул на наручные часы, смотревшиеся немного дико на фоне средневековой одежды, и сказал:

– Пора. Иди вслед за мной и постарайся не сломать шею с непривычки. Повторно возвращать к жизни уже не буду.

Долго идти не пришлось, часа через полтора деревья расступились и Рустам с Ронином вышли на дорогу. Ронин снова сверился с часами и сказал:

– Оставлю тебя здесь. Никуда не уходи и скоро встретишь знакомого тебе человека.

Рустам молча кивнул в ответ. Ронин пристально посмотрел на него и спросил:

– Попрощаться не хочешь?

Рустам спокойно выдержал его взгляд.

Ронин пожал плечами:

– Ну как хочешь. Бывай, может, еще свидимся.

Ронин махнул рукой и успел сделать несколько шагов по направлению к лесу, когда Рустам неожиданно его окликнул:

– Ронин! Почему меня?

Ронин оглянулся и недоуменно наморщил лоб:

– Не понял?

– Почему ты оживил именно меня? – пояснил Рустам. – В том морге наверняка были еще люди, которых можно было вернуть к жизни. Почему только меня?

Ронин улыбнулся:

– Чувство вины. Я тогда не совсем хорошо с тобой поступил и, когда почувствовал, что ты в беде, решил вернуть должок.

– Чувство вины? – переспросил Рустам и ухмыльнулся: – Мы такие благородные, да? Что ж ты тогда не помог пассажирам недавно разбившегося самолета или умирающим от СПИДа детям из Шымкента, которых заразили недобросовестные врачи? Что ж ты им‑то не помог, Ронин?

– А я им ничего не должен, Рустам, – усмехнулся Ронин. – Это не я заразил их СПИДом, и не я испортил двигатели у того самолета.

– Удобная точка зрения.

– Удобная, – не стал спорить Ронин, – мне, по крайней мере, нравится. Еще вопросы есть?

– Нет.

– Может, просьба какая напоследок? Ты говори, не стесняйся, если не слишком обременительно, я исполню.

Рустам задумался, а потом улыбнулся одними губами и, четко выговаривая каждое слово, произнес:

– Больше никогда в моей жизни не появляйся. Сможешь исполнить?

Глаза Ронина потемнели.

– Запросто.

А разбойнички‑то совсем распоясались, не врал трактирщик. Прямо посреди чистого поля дорогу преграждала банда человек в тридцать. Стояли не таясь, наглые и самоуверенные. Одетые кто во что и так же разномастно вооруженные. Сразу видно, что до этих мест твердая рука молодого короля еще не добралась.

Купец проворчал проклятия и невольно натянул поводья. Всполошились охранники, подтягивая завязки шлемов и доставая оружие. Заерзали на своих местах возничие, правившие тихоходными повозками. И только Гарт был по‑прежнему спокоен, лишь побелела кожа на обострившихся скулах.

– А ну тихо! Чего засуетились, службу забыли? – Голос Гарта прозвучал обыденно и уверенно.

Возничие перестали ерзать, купец отпустил поводья, а охранники смутились.

– Бойцам снарядить арбалеты, возничим не дергаться и не мандражировать, едем тихо и спокойно. Всем молчать, разговаривать буду только я. Быть настороже, но без команды в драку не лезть и лошадей не гнать. А ты, хозяин, оттянись‑ка немного назад и держись в середине, в случае чего там безопасней.

Все так же спокойно и размеренно торговый обоз продолжил путь и подъехал вплотную к перегородившим дорогу разбойникам. От банды отделился разодетый в крикливо‑яркий кафтан парень с настоящим рыцарским мечом на поясе и поднял вверх руку.

– Тпру! – закричал он нагло и насмешливо. – А ну– ка стойте, господа купцы. Эта дорога наша, и чужакам на ней делать нечего.

Обоз остановился, повинуясь короткому жесту Гарта. Сам Гарт со скучающим выражением на лице выехал вперед. Разбойник с рыцарским мечом смерил его взглядом и осклабился:

– Впрочем, мы люди незлые. Если заплатите пошлину, то езжайте дальше, бог с вами.

Гарт остановил коня и, даже не глядя на говорившего разбойника, с нарочитой ленцой спросил:

– Кто старший?

Разбойник с мечом сделал еще один шаг вперед, заложил большие пальцы рук за широкий пояс и подбоченился:

– Ну я…

Хырс! – боевой топорик, запущенный Гартом, раскроил атаману череп. Разбойники растерянно отшатнулись и заворчали. Неизвестно, что произошло бы в следующее мгновение, если бы не раздался снова уверенный и ленивый голос:

– Кто старший?

Как будто бы ничего и не произошло – расслабленная поза, скучающий взгляд. Вот только в руках, которые до этого лениво поигрывали топориком, был уже зажат снаряженный кавалерийский арбалет.

– Я спрашиваю: кто старший? – В голосе Гарта отчетливо послышалась угроза, не напряженная и нервная, а высокомерная и раздражительная угроза.

Разбойники переглянулись и отступили.

– Нет, значит, старших. Ну а тогда что встали, босота? Освободить дорогу!

Разбойники неуверенно расступились. Гарт искривил губы, как будто и не ожидал ничего другого, и тронул поводья, поехав вперед намеренно неторопливо и безмятежно. Проезжая мимо мертвого атамана, он, не выпуская из правой руки арбалета, наклонился и вырвал левой рукой застрявший в голове атамана топорик.

– Пригодится, – услышали разбойники его холодный голос и невольно отошли от дороги еще на несколько шагов.

Умные лошади осторожно переступали через распростертое на дороге тело, безмозглые деревянные колеса проезжали прямо по нему с тошнотворными звуками, разбрызгивая смешанную с грязью кровь. Позеленевшие разбойники молча провожали их взглядами. И только когда обоз скрылся за поворотом, молодой и безусый разбойник с сожалением выдохнул:

– Эх и добрая была бы добыча…

И тут же получил хорошую затрещину от одного из старших товарищей:

– Добрая, добрая… А ты того волчару видел? Вот то‑то и оно, дурила.

Купец поравнял свою лошадь с Гартовым жеребцом и, не в силах сдержать радость, крепко сжал предплечье Гарта.

– Ты… ты… ты просто о‑го‑го! Каково, а?! Каково?! – восторженно и бессвязно выпалил купец, не в состоянии справиться с эмоциями.

Гарт лишь усмехнулся в ответ, не забывая, впрочем, оглядываться по сторонам.

– Но откуда? – всплеснул руками улыбающийся купец. – Откуда ты знал, что они расступятся и не станут драться? Ведь ты рисковал, Гарт. Признайся, ты сильно рисковал. – Он радостно, хоть и несколько нервно рассмеялся и даже шутливо погрозил Гарту пальцем.

– Рисковал, – согласился Гарт и веско добавил: – Но не так сильно, как тебе кажется, хозяин. Эта банда привыкла к безнаказанности, но в то же время не шибко‑то хочет драться. Им больше нравится запугивать проезжающих и собирать с них дань. Вдобавок среди них не было ни одного бывшего солдата и был только один настоящий вор – атаман. Стоило его убрать, и оставшиеся сразу вспомнили, кто они есть такие на самом деле. А на самом деле они простые крестьяне, по тем или иным причинам подавшиеся на большую дорогу. Так что риска особого и не было, вот ежели бы я по атаману промахнулся, тогда дело другое, а так – пара пустяков.

– Нет, Гарт, – засмеялся купец, – ты меня не обманешь. Не все так просто, как ты расписываешь. Не будь тебя, мы бы тут попали в серьезный переплет, крестьяне они или не крестьяне, а оружие у них в руках было самое что ни на есть настоящее. Так что с меня причитается.

– Ну это уже другое дело, – ухмыльнулся Гарт. – С этим я спорить не буду. Вот только погоди, хозяин, радоваться. Эта банда хоть и несерьезной оказалась, но уж шибко наглой. А это значит, что за порядком здесь никто пока не смотрит и впереди нас может ждать все, что угодно.

Купец лишь самоуверенно отмахнулся, ему сейчас казалось, что Гарт способен играючи справиться с любой угрозой, а следовательно, и бояться нечего. Однако когда чувства немного спали, он снова посерьезнел и даже помрачнел. Дорога сворачивала налево и уходила в лес, чьи гущи вполне могли таить новые опасности для хрупкого купеческого счастья.

В лесу Гарт решил удвоить бдительность и велел двум охранникам ехать в ста шагах впереди обоза. Какое‑то время все было вполне спокойно, но скоро словно начали сбываться его худшие предсказания. Не успел головной дозор свернуть за очередной поворот, как тут же показался снова и понесся к обозу сломя голову. Осадив коней возле встревоженного Гарта, охранники выпалили:

– Там впереди нас уже ждут! Снова разбойники, как и раньше!

Гарт бросил быстрый взгляд на побледневшего купца и спросил:

– Сколько их?

– Всего один, но стоит нагло прямо посреди дороги, а на поясе меч, как и у того.

– Один, говоришь, – прищурился Гарт. – А вот это уже плохо, значит, остальные в засаде. Эти уже поумнее будут. Так, слушай мою команду! Продолжаем движение. Возницы, будьте настороже, если из леса начнут стрелять, падайте на дно повозки. Но вперед не гоните, если оторветесь от нас – вам конец. Бойцы, наблюдайте за лесом, в случае чего – спрыгивайте с лошадей и прячьтесь от стрел за ними. Арбалеты зарядить, но стреляйте, только если увидите противника, начнете лупить в белый свет – выпорю. А ты, хозяин, лезь в первую повозку и ложись на дно.

– Я не трус, – гордо сказал купец.

– Я знаю, – мягко заметил Гарт. – Но в первую очередь мы охраняем тебя, и будет очень глупо и обидно, если мы прорвемся, а тебя убьют.

Купец блеснул глазами, яростно встопорщив усы, оглядел смотревших на него охранников и возничих и, недовольно фыркая, словно кот, слез с лошади и забрался в повозку. Никто и не подумал засмеяться или презрительно скривиться. Раз Гарт сказал «надо», значит, надо.

Обоз снова тронулся в путь. Гарт опять выехал вперед, но на этот раз он вместо топорика сразу взял в руки заряженный арбалет. Судя по всему, дураков там, за поворотом, не было. И если придется драться, то драться придется жестко.

Дозорные сказали правду. Посреди тракта, широко расставив ноги, их ждал всего один человек, перепоясанный рыцарским поясом с прицепленным к нему мечом. И этот человек не был ни вором, ни крестьянином. Это был воин, настоящий воин, Гарт определил это сразу, даже еще не видя лица, а уж Гарту в этом деле можно было довериться. Напряжение, охватившее Гарта при виде этой стоящей к ним спиной и затянутой в простую кожаную одежду фигуры, не ускользнуло от внимания вымуштрованных им охранников, они подтянулись и приготовились к худшему. Пробрало даже почтенного купца, лежащего на дне повозки. Вполголоса матерясь и чертыхаясь, купец прижимал к груди заряженный арбалет, готовый вступить‑таки в намечающуюся схватку, что бы там Гарт ему ни говорил.

Когда до воина, преградившего им дорогу, осталось каких‑то двадцать шагов, он повернулся лицом. И тут Гарт закричал так сильно, что одновременно произошло сразу несколько событий: охранники спрыгнули на землю и, попрятавшись за лошадьми, судорожно принялись выцеливать в лесу противника, возчики, ополоумев от страха, упали на дно повозок, а купец, напротив, выскочил из повозки, воинственно размахивая арбалетом.

В следующее мгновение им всем стало не то чтобы стыдно, но как минимум немного неудобно. До них наконец‑то дошли слова Гарта, кричавшего как заклинание:

– Не стрелять! Не стрелять!

Охранники растерянно переглянулись, купец опустил арбалет, а возчики подняли головы. Не обращая на них внимания, Гарт, отбросив оружие в сторону (чего за ним никогда не водилось), спрыгнул с коня и, подбежав к стоящему посреди дороги воину, заключил его в свои медвежьи объятия.

До ничего не понимающего купца донеслись его восторженные восклицания:

– Рустам! Рустам! Твою в черта душу мать, живой, чертяка! Живой!

Норфолд, разграбленный и разоренный город, обрел новую жизнь. Указом короля Георга город стал столицей основанной королем северной марки. А графству Норфолдскому был придан статус маркграфства со всеми вытекающими из этого привилегиями и обязанностями. Отстраивались дома, открывались восстановленные купеческие лавки, оживали кварталы ремесленников. В город ежедневно прибывали тысячи возвращающихся беженцев – прежде чем вернуться на свои земли, они должны были пройти через Норфолд. Здесь их ставили на учет, вносили в восстановленные реестры, снабжали толикой денег, зерном для посева и пропитания, скудным сельхозинвентарем, большим семьям, бывало, выделяли и скотину, и отправляли по родным деревням. Жизнь налаживалась.

Купец рассчитался щедро и без обмана. Попутно постаравшись договориться и на обратную дорогу. Но Гарт лишь пожал плечами, назад, в Эдвитанию, купец собирался не раньше чем через два месяца, а так далеко вперед Гарт не загадывал. Если к тому времени Гарт со своими ребятами будет в городе и не будет обременен другими обязательствами, тогда – пожалуйста. Ну а если нет, то недаром же говорится – «на нет и суда нет». Купца подобный ответ конечно же не устраивал, но что поделать, не может же он целых два месяца платить жалованье (и неплохое) бездействующим охранникам, пришлось уступить.

В переполненном беженцами городе ночлег найти было непросто, многие ночевали прямо под открытым небом, в своих повозках, наспех сделанных шалашах или просто на земле, положив под голову кулак и укрывшись чем придется. Постоялые дворы и гостиницы были переполнены, в рассчитанных на два спальных места комнатах спали по трое, четверо или даже пятеро постояльцев. Но Гарта, похоже, это обстоятельство не особенно‑то и взволновало. Получив у купца расчет и по справедливости рассчитавшись со своими людьми, он уверенно повел Рустама чуть ли не через весь город к приютившемуся у самой городской стены постоялому двору «Толстый кот». Где им без всяких возражений тут же выделили комнату на втором этаже, правда, с одной кроватью, зато довольно просторную и чистую.

Умывшись с дороги и немного отдохнув, Рустам с Гартом спустились вниз, чтобы поужинать. В столовой было многолюдно, но хозяйка без долгих разговоров освободила для них уютный угловой столик, а круглолицая веселая служанка, не дожидаясь заказа, принесла лапшу с курицей и пироги с зайчатиной. Рустам удивленно покачал головой:

– Тебе не кажется, Гарт, что нас что‑то чересчур обхаживают? К чему бы это?

Гарт почему‑то смутился и несколько натянуто улыбнулся:

– Не бери в голову, ничего удивительного в этом нет. Хозяйка, наверное, сразу распознала в тебе рыцаря, отсюда и уважение.

Рустам недоверчиво хмыкнул, но возражать не стал, воздав вместо этого должное сытному ужину. Когда с лапшой было покончено, а от пирогов остались только крошки, хозяйка самолично принесла кувшин с яблочным сидром и тарелочку с порезанным на тонкие ломтики сыром. При этом она одарила Гарта таким выразительным взглядом, что Рустам сразу же все понял.

– Интересно, а муж у нее есть? – спросил он как бы между прочим.

Гарт посмотрел на друга, понял, что больше нет смысла притворяться, и тяжело вздохнул:

– В том‑то все и дело, что мужа у нее уже нет. Вдова. Умная, красивая, веселая и к тому же абсолютно свободная вдова.

– Но это же хорошо, – неосмотрительно вырвалось у Рустама.

Гарт скривился:

– Ну да, лет эдак через десять, я думаю, это и в самом деле было бы хорошо. Пришла бы пора остепениться, повесить оружие на стенку и успокоиться.

– А почему бы… – начал было Рустам.

Но Гарт решительно поднял руку:

– Все, хватит, не хочу больше ничего об этом слышать. Давай лучше о тебе поговорим.

– А что обо мне говорить, – пожал Рустам плечами. – Ты и так все уже знаешь.

– Я не о прошлом, – отмахнулся Гарт, – я о будущем. Что делать‑то будешь?

– Не знаю, – признался Рустам. – Я вообще‑то о возвращении и не думал. Все‑таки там мой дом, семья. Все знакомо, все привычно. Родина. Только‑только зажил по‑человечески, работать начал, машину купил…

– Это такая повозка, про которую ты рассказывал, что она без лошадей может ездить, на одних только деньгах? – уточнил Гарт.

– Угу, – кивнул Рустам. – Я, правда, немного по‑другому объяснял, но суть ты уловил верно, закидываешь туда деньги, и она едет. Проблем с этой повозкой зачастую больше, чем пользы, но что поделать, в моем мире без нее трудно. Вот я и купил себе такую повозку. В общем, все у меня было нормально, иногда, правда, хотелось все бросить и вернуться в Глинглок. Да только что бы я здесь делал? Война‑то ведь закончилась.

– Да, – согласился Гарт, – война закончилась. Мне очень жаль, что тебе пришлось покинуть родину.

– Мне тоже. Но что поделать, там я умру, здесь буду жить. И никто в этом не виноват, кроме меня самого. Слишком я расслабился, размяк, вот и получилось то, что получилось.

– Ты изменился, – заметил Гарт, – возмужал. Уже не мальчишка – мужчина.

– Возмужаешь тут, – смутился Рустам, – чем меня только не протыкали и не рубили. Тут и копье, и топор, и меч, и даже заурядный нож.

– Надоело?

Рустам хотел уже ответить «да», но перехватил взгляд друга и задумался.

– К чему ты это? – спросил он у Гарта.

– Ты вернулся, – улыбнулся Гарт. – Там, у себя, ты мог быть кем угодно, но здесь ты рыцарь, братец. И этим все сказано.

– То есть…

– А то и есть. У рыцарей служба бессрочная. Раз вернулся, то должен решить, готов ты к новым передрягам или не готов. Если готов, тогда обязан явиться к здешнему маркграфу, отметиться и получить назначение как рыцарь глинглокской короны.

– А если не готов? – тихо спросил Рустам.

– Все равно должен показаться у маркграфа, отметиться и попросить, чтобы тебя перевели в списки дворянского ополчения. Это значит, что, пока не начнется война, ты свободен как ветер в поле и волен делать все, что тебе заблагорассудится. В этом нет ничего зазорного, – добавил Гарт, – многие рыцари именно так и поступают.

– Я не знаю, – растерянно произнес Рустам. – Все так неожиданно произошло. В который раз все с ног на голову. Я не могу…

– Рустам, – мягко прервал его Гарт, – не напрягайся. Я не маркграф и не король, я твой друг. Не торопись, обдумай все, реши, а потом вместе пойдем к маркграфу. Хорошо?

– Хорошо.

– Вот и ладушки. А сейчас пошли‑ка, братец, спать. Утро вечера мудренее, да и дорога была нелегкой.

О том, что у них всего одна кровать на двоих, Рустам вспомнил, только когда они поднялись в комнату. Он растерянно почесал в затылке и поинтересовался:

– Кто будет спать на полу, а кто на кровати? Может, монетку бросим?

– Рустам, знаешь… – Гарт замялся. – Не нужно монетки. Можешь спать на кровати. Я, видишь ли, буду спать… мм… в другом месте.

– Ага, – только и смог выдавить из себя Рустам, вспомнив о многообещающих глазах хозяйки.

– Вот тебе и ага, – ухмыльнулся Гарт и вышел из комнаты.

«А жизнь не стоит на месте, жизнь меняется, – философски подумал Рустам, перед тем как уснуть. – Влюбленный Гарт, надо же, бывает, оказывается, и такое».

– Как его звали?

– Кого, ваше величество? – удивился граф Честер.

– Лакея, погибшего во время покушения, – пояснил король.

– Ах лакея. Линтер, его звали Линтер.

– Линтер, – тихо повторил король. – У него была семья?

– Жена, двое сыновей и дочь, ваше величество.

– О них позаботились?

– Да, ваше величество. Вдове назначена хорошая пенсия. А дети получат образование и будут пристроены при дворе.

– Тяжело, – едва слышно произнес король.

Но граф Честер все‑таки услышал.

– Что тяжело, ваше величество?

Георг отвернулся от открытого окна, возле которого стоял, скрестив на груди руки, и посмотрел графу в глаза:

– Тяжело быть королем, Честер. Когда над тобой только небо, а за тобой целое королевство. Этот лакей, он же не воин, но, когда пришло время, он не раздумывая пошел за меня на смерть. А я ведь даже не знал его имени.

– Не он первый, не он последний, ваше величество, – заметил граф Честер. – У каждого народа свои знамена, и не нужно быть воином, чтобы понять, что за знамена можно и нужно отдавать жизни. На наших знаменах написано ваше имя, ваше величество. И Линтер это знал.

– Да, Линтер это знал, – согласился с ним Георг.

Неожиданно взгляд его потвердел, и граф понял, что минута слабости прошла. На какое‑то неуловимое мгновение король позволил себе расслабиться и немного размякнуть, но мгновение прошло. И перед графом снова предстал требовательный правитель.

– Но чье же тогда имя было на знаменах предателя Локсби?

– Герцога Аркского, ваше величество, – ответил граф без промедления. Лирика кончилась, начался серьезный разговор.

– Это меня не удивляет, – заявил Георг, усаживаясь напротив графа. – Меня удивляет, что ему дали нанести удар. Как такое могло случиться, Честер?

– Это моя вина, ваше величество, – признался граф. – Мои люди проверяли рыцаря Локсби, он не вызвал у них ни малейшего подозрения. Очень тонкая работа, ваше величество. У нас появился весьма серьезный противник – Луинэль Монтейро, барон Винроэль, он же лондейлский купец Трамгель, он же рыцарь Ахилаил, он же жрец Неиклота Бунриэль, он же Пес, легенда аркской тайной полиции, которую он же и возглавил после безвременной кончины прежнего барона Винроэля.

– Серьезный послужной список, – заметил Георг. – А смерть прежнего барона Винроэля случайно не его рук дело?

– Нет, ваше величество. Это целиком и полностью «заслуга» самого герцога Аркского.

– Пес, – задумчиво повторил Георг, – что‑то знакомое.

– Архивы конклава высших жрецов, – напомнил ему граф.

– Точно, – подхватил Георг, – какой‑то большой скандал, связанный с конклавом жрецов Неиклота. Один из тех скандалов, где на поверхности лишь легкая рябь, в то время как в глубине бушует буря.

– Вы верно заметили, ваше величество. Буря была страшная. Пес вошел в доверие к высшему жрецу Клайманиэлю, получил доступ в архив конклава и выкрал очень важные документы.

– Но если я правильно помню, то вора казнили. Или я ошибаюсь?

– Нет, ваше величество, не ошибаетесь. Или вернее будет сказать – ошибаетесь, но не только вы, весь мир ошибался вместе с вами. Пса принародно казнили, и на этой казни присутствовали наши агенты и представители почти всех известных нам тайных служб. Ни у кого не возникло и малейших сомнений, что Пес умер, по крайней мере, тогда. Хотя сразу же после той казни произошли весьма примечательные события. В конклав высших жрецов в течение двух лет были введены сразу трое представителей Аркской жреческой епархии. Едва вступив в конклав, они начали серьезную борьбу с другими высшими жрецами, причем не исключено, что ими были задействованы выкраденные бумаги. Были проведены несколько решений, которые давали нешуточные привилегии Аркской епархии и герцогу Аркскому. А двое высших жрецов из «старой гвардии» покончили жизнь самоубийством. Это был пик аркского могущества. Конклав не потерпел подобных грубостей. Все трое аркских высших жрецов погибли в одночасье, во время одного весьма подозрительного пожара. Привилегии Аркской епархии были тут же урезаны, но не до конца, и это недвусмысленно указывает на то, что герцоги Аркские все еще владеют украденными документами и их нынешние отношения с конклавом можно охарактеризовать как холодное перемирие. Стороны боятся друг друга и не хотят делать резких движений. Война на уничтожение не нужна никому, но и полноценного мира между ними быть уже не может. В то время как Пес, заваривший всю эту кашу и считавшийся мертвым, оказался очень даже живым. И успел даже побывать в наших руках, но, к сожалению, мы его неразумно отпустили, обменяв на сэра Хорнблая и еще четырех наших рыцарей. А теперь он возглавляет тайную полицию герцога Эландриэля. И, судя по всему, имеет прямой и недвусмысленный приказ – убить ваше величество.

– У него почти получилось, – нахмурился Георг.

– Да, и это моя вина, – повторно повинился граф. – Я был слишком беспечен, и это едва не стало причиной катастрофы. Нельзя было доверять безопасность вашего величества одним только гвардейцам. Гвардия может защитить от копий наступающего противника, но против коварства убийц она бессильна.

– Что ты предлагаешь?

– Я предлагаю, ваше величество, основать рыцарский орден телохранителей. С жестким отбором в его ряды, где основополагающими критериями станут не знатность и богатство, а преданность и боевая выучка. Мы не можем закрыть гвардию для отпрысков знатных семей, среди которых нетрудно посеять измену. Но рыцарский орден – это не гвардия. Он не только может быть, но и должен быть закрытым. Это не будет противоречить ни обычаям, ни законам. Не будет бросаться в глаза и не будет провоцировать знать.

– Идея толковая, – признал Георг. – Но в королевстве уже существуют два рыцарских ордена, стоит ли создавать третий?

– Стоит, ваше величество, – уверенно ответил граф. – Более того, уже существующие ордены послужат прекрасной ширмой для ордена телохранителей.

– Хорошо, – согласился Георг, – набросайте устав и основные положения, посмотрим, может, что‑то и впрямь получится.

Граф молча поклонился. Над проектом ордена телохранителей уже работали лучшие специалисты тайной службы. День‑два, и все будет готово. В вопросах безопасности граф не терпел промедлений и проволочек, и в его ведомстве об этом знали.

– И еще, – продолжил тем временем его величество, – что там с этим молодым гоблином, подавшим прошение на мое имя о принятии его на королевскую службу? Информацию собрали?

– Да, ваше величество. Фабио Иманали – младший сын гоблинского банкира Паоло Иманали. Родился и проживает в Глинглоке. Умен, образован, обладает недюжинными способностями в области финансов. Несмотря на молодость, уже успел провести несколько успешных операций в банкирском доме своего отца. Способен на нестандартные решения, имеет аналитический склад ума и хорошие организаторские способности.

– Неслабо, – с легкой растерянностью произнес Георг. – Как же тогда так получилось, что подобному специалисту приходится искать работу на стороне? Такими кадрами не разбрасываются.

– Это все эмоции, ваше величество. Фабио Иманали влюбился в некую Венеру Султанэли, сироту, проживавшую в их доме. И сорвал тем самым планы своего отца, задумавшего женить его на Алсер Антонадо и таким образом объединить два банкирских дома. Между отцом и сыном произошла ссора, после которой Фабио был изгнан из дому.

– Хорошо, а почему же тогда он пришел к нам, а не обратился в другие банкирские дома?

– Этому способствовали целых два фактора, ваше величество. Первое – старик Иманали надеется, что изгнание послужит хорошим уроком для молодого строптивца и вынудит его вернуться в семью и покориться отцовской воле. В связи с чем предупредил всех своих сородичей, что ежели они не хотят вызвать его неудовольствие, то не стоит покровительствовать изгнанному Фабио. Второй фактор заключается в характере самого Фабио. Парень очень честолюбив и не собирается прозябать в чужих банкирских домах, где ему уготованы только вторые роли. Видимо, он решил, что в нашем казначействе у него шансов больше.

– Интересно, – заметил Георг, – но это все на поверхности. А что в глубине? Какова вероятность, что вся эта романтичная история не более чем красивая ширма для внедрения молодого Фабио в мое казначейство?

Граф понимающе покачал головой.

– Мы все проверили, ваше величество. Парень чист, хотя наши эксперты и не исключают возможности внедрения. Однако… хотите мое личное мнение, ваше величество?

– Конечно.

– В этом деле нет никакого второго дна. Фабио Иманали не агент влияния. Он просто влюбленный упрямец, покинувший отчий дом и ищущий свое счастье на стороне. И если вы примете его на службу, ваше величество, он будет верен вам.

– Что ж, граф, вашему мнению я доверяю полностью. Если вы так считаете, значит, так оно и есть. Но у этого дела есть еще и другая сторона. Гоблинские банкиры наши друзья и партнеры. Мне не хотелось бы наступать им на мозоли. Если мы примем молодого Иманали на службу, не почувствуют ли они себя оскорбленными?

– Нет, ваше величество, даже напротив – гоблины вздохнут с облегчением, эта история им уже порядком надоела. Они будут только рады, что все наконец разрешилось, пусть даже и таким причудливым образом.

– Тогда не будем тянуть, – решительно заявил Георг и достал из стола незаполненный патент. – Проверим парня в деле и для начала сделаем его секретарем у младшего казначея Освальда. Пусть систематизирует наши займы.

Не так представлял себе Рустам встречу с маркграфом, совсем не так. Впрочем, и Гарт хорош, мог бы и предупредить. Тогда и позориться не пришлось бы, стоя в дверях с отвисшей от удивления челюстью.

– Ну что встал, – усмехнулся его сиятельство, отрываясь от лежащих перед ним документов, – проходи, раз пришел.

Рустам машинально сделал несколько шагов вперед и растерянно произнес:

– Господин маршал?

– Бывший маршал, – поправил его Седрик Тревор, – и бывший барон, а ныне, как видишь, маркграф Норфолдский и главнокомандующий северной армией. Да ты проходи давай, чего встал‑то? Садись вот напротив и докладывай. Где был? Что все это время делал? И почему отлынивал от королевской службы?

– Я не отлынивал, меня отпустили, – вырвалось у Рустама.

– Ваше сиятельство, – ненавязчиво напомнил Седрик.

– Ваше сиятельство, – поправился Рустам, – я не отлынивал, граф Калу сказал, что моя служба закончена и я могу быть свободен.

– А ты и рад? – ухмыльнулся Седрик.

– Как это? – растерялся Рустам. – То есть я хотел сказать… э‑э‑э, я не знал… я думал, ваше сиятельство… э‑э‑э…

– Ладно, расслабься, – махнул рукой Седрик. – Тогда, после войны, бардак был полный. Твоей вины здесь нет. Да и где был, не так важно. Важно – что вернулся и готов к службе. Дел сейчас много, а рыцарей мало. Отстраиваться надо, землю поднимать, пахать, сеять надо, чтобы не пришлось снова осенью хлеб закупать. А для этого в первую очередь нужно крестьянина защитить, чтобы работал он спокойно, без оглядки на ближайший лес. Разбойников всех переловить, нечисть вывести и границу закрыть от лихих бригад с эльфийской стороны. Короче, работы невпроворот, так что ты вовремя. Где остановился‑то?

– На постоялом дворе… ваше сиятельство.

Седрик, взяв перо и бумагу, размашистым, крупным почерком написал короткую записку и протянул Рустаму:

– Передашь кастеляну[7]. Сегодня же собирай вещи и перебирайся в замок. Кастелян поможет тебе устроиться. Вечером ужинать будешь со мной и моими рыцарями, там и подберем тебе дело по плечу да по способностям. Все ясно? Ну а раз ясно – действуй.

Рустам машинально поднялся и отдал честь. Он собирался уже выйти, когда Седрик его окликнул:

– Кстати, сэр Рустам, помнишь, что ты там говорил графу Калу? Что‑то вроде того, что убивать и терять – это не для тебя?

– Помню, ваше сиятельство.

– Так вот: забудь. Ты рыцарь, у тебя меч на поясе и сердце в броне. Ты убиваешь и теряешь, чтобы другие жили спокойно. В этом твой долг. И мой тоже. Иди.

– Ну что молчишь? – набросился на Рустама Гарт. – Что сказал маркграф?

– Маркграф сказал – вперед и с песней! – буркнул Рустам и укоризненно ткнул Гарта кулаком в плечо: – А ты тоже хорош, мог бы предупредить, что барон Годфри стал маркграфом Норфолдом.

– Да ладно, – отмахнулся Гарт. – Не хотел портить сюрприз, думал, тебе будет приятно.

– Ага, – поддакнул Рустам, – приятно было по самое не балуйся. Пока я там стоял с открытым ртом, за меня уже все решили – и поругали, и похвалили, и работой загрузили. Я про дворянское ополчение даже заикнуться не сумел.

– А оно тебе надо? – ухмыльнулся Гарт во весь рот. – Это дворянское ополчение?

Рустам задумался.

– Я хотел бы решать сам, – сказал он наконец.

– Ну так и реши сам, – предложил Гарт. – Пока еще не поздно повернуть все вспять. Можешь вернуться и сказать, что ты не можешь. Неволить не будут, я уверен.

Рустам нервным движением взъерошил волосы.

– Я не хочу больше убивать детей.

– Вот еще! – насмешливо воскликнул Гарт. – Если ты про тех эльфят, то хочу тебе напомнить: у них было оружие, и они его использовали.

– Возможно, они были напуганы. Просто напуганы, потому и убили. Я должен был сначала разобраться…

– Они убили Жано, – напомнил Гарт.

– Жано просил меня не мстить. – Рустам до боли закусил губу. – Но я потерял голову, я не мог отпустить их просто так, я хотел убивать, хотел крови… и я ее получил.

– Ты отпустил девчонку.

– И это единственное, о чем я не жалею.

– Послушай, – Гарт положил руку ему на плечо, – не кори себя попусту. Ты ни в чем не виноват. Иногда бывают такие ситуации, когда нет правильных решений. И любой твой выбор принесет с собой зло.

Рустам поднял голову и посмотрел другу в глаза:

– Может быть, потому мне и нужно было сейчас отказаться, чтобы больше не попадать в такие ситуации. Чтобы больше не выбирать из двух зол меньшее.

Лицо у Гарта закаменело.

– Это твоя жизнь, Рус. Тебе и решать.

Рустам отвернулся.

– Хочешь вернуться и отказаться? – спросил Гарт намеренно безучастно.

Рустам только тяжело вздохнул в ответ. Тогда Гарт продолжил:

– Это не самый плохой выбор, братец. Ты хорошо послужил Глинглоку и имеешь полное право уйти на отдых. Никто и не подумает тебя упрекнуть.

Рустам задрал голову и посмотрел на пронзительно‑синее небо. Самое время обратиться к Богу и спросить совета. Но Бог не дает советов, как не дает и ответов. Бог лишь задает вопросы, отвечать на которые необходимо самостоятельно.

– Мой отец любил повторять, – тихо сказал Рустам то ли Гарту, то ли самому себе, – «никогда не перекладывай свою работу на чужие плечи». Я часто с ним спорил и очень редко соглашался с его советами. Но сейчас я понимаю, что он был прав, почти всегда был прав. Быть рыцарем – убивать и терять, служить и защищать – это тоже работа. Не громкие слова в красивой обертке, а кровь на грязи… – Он замолчал.

– Что ты решил? – спросил Гарт.

– Я решил не перекладывать свою работу на чужие плечи, – ответил Рустам. – Хочу я этого или нет, но я рыцарь. А маркграф сказал, что для рыцарей сейчас много работы и кто‑то должен ее делать. Этим все сказано.

– Не подумай, что я тебя отговариваю, – осторожно произнес Гарт, – но ты должен понимать, что снова можешь попасть в ситуацию, когда из двух зол придется выбирать меньшее. Готов ли ты к этому?

– Нет, – немного хрипло отозвался Рустам. – Но я буду стараться, я очень сильно буду стараться, чтобы такие ситуации больше никогда не повторялись.

Гарт некоторое время смотрел ему в глаза, потом кивнул:

– Что ж, значит, возвращаемся на королевскую службу. Не так уж это и плохо, особенно учитывая, что мы с тобой уже не безнадежные. Кормить нас должны будут лучше, а бить меньше. А это что у тебя? Поручение к кастеляну? Хм, получается, переезжаем в замок. Ладушки, пошли собирать вещи.

Рустам не хотел этого говорить, но и промолчать он не мог.

– Гарт, ты не обязан идти вслед за мной на службу, – выдавил он из себя. – У тебя своя жизнь, свои дела, постоялый двор опять‑таки… В общем, я пойму, если ты…

– Стоп, – остановил его Гарт. – Хватит, братец, молоть чушь. Во‑первых, мы с тобой друзья. А во‑вторых, я абсолютно свободен и у меня нет дел, которые было бы жалко бросить. Что же касается постоялого двора, то я уже говорил тебе, что я еще не готов. Она милая женщина, и, признаться, я к ней очень даже… хм… неравнодушен, но… Короче, королевская служба – это великолепный шанс немного приостановить кое‑какие отношения. Ты понимаешь?

Растроганный Рустам обнял его:

– Я рад. Я очень рад.

– А уж я‑то как рад, – постарался скрыть за усмешкой свое волнение Гарт. – Да ладно, чего уж там, пошли лучше кастеляна разыщем. И, когда он тебя спросит, сколько у тебя людей, не забудь про меня, а не то придется спать по очереди на одной кровати. А я этого не люблю, ты знаешь.

– Фабио Иманали, секретарь младшего казначея, – объявил дворецкий.

Молодой гоблин глубоко вздохнул, скрестил на удачу пальцы и, низко кланяясь, вошел в королевский кабинет. Ему уже доводилось видеть короля, но никогда еще он не был от него так близко – десять шагов, строго по этикету. Когда Фабио остановился у положенной ему по рангу отметки, король оторвал взгляд от бумаг и смерил его взглядом, заставившим Фабио затрепетать. У него пересохло во рту и противно задрожали колени.

– Ваш преданный слуга явился по вашему зову, ваше величество.

Король взял со стола исписанный лист и взмахнул им в воздухе:

– Знаешь, что это такое?

– Никак нет, ваше величество.

– Это прошение от казначея Уотфорда с просьбой тебя уволить.

Фабио натужно сглотнул воздух, застрявший в горле. У него вдруг неприятно перехватило дыхание.

– Уотфорд пишет, – продолжил король, – что ты своевольничаешь, лезешь не в свои дела и возводишь клевету на моих честных слуг. Он также жалуется, что ты ведешь непозволительные речи и чересчур дерзок со старшими по званию. Этого вполне достаточно не только для увольнения, но и для начала служебного расследования. Королевская служба – дело серьезное, проштрафившихся не выгоняют, а сажают в крепость. Ты должен был знать об этом, когда подавал прошение о приеме на службу.

– Ваше величество…

– Я разве разрешил тебе говорить? – Голос короля хоть и прозвучал бесстрастно, но это бесстрастие было для молодого гоблина страшнее отцовской ярости. – Я хочу, чтобы ты запомнил: со мной можно спорить, меня можно убеждать, но никогда и ни в коем случае мне нельзя перечить.

Фабио вжал голову в плечи и не на шутку пригорюнился. «Что теперь со мной будет? – мелькнула у него в голове шальная мысль и тут же была поглощена другой, более важной: – А что будет с Венерой, если меня посадят?»

Молодость есть молодость, опыт приходит с годами, и никак иначе. Будь Фабио постарше, он бы непременно задумался – а чего ради король дает ему уроки на будущее (пускай и весьма жесткие), если все равно собирается его посадить?

Тем временем король, убедившись, что молодой гоблин проникся до глубины души, скомкал прошение казначея Уотфорда и выбросил его в корзину.

– А теперь перейдем к делу. Подойди ближе и сядь.

Совершенно растерянный Фабио поднял голову.

– М‑мне…

Он хотел сказать: «Мне не положено подходить ближе». Но король удивленно приподнял бровь, и слова благоразумно застряли в горле. Потрясенный гоблин подошел ближе и сел на стул, стоявший всего в четырех шагах от его величества. Так близко к королю не могли приближаться даже титулованные дворяне.

Королю было не до этикета. Он взвесил на ладони толстую папку и сказал:

– Я пролистал твои отчеты и предложения. Здесь написано, что мы можем сэкономить семнадцать тысяч золотых монет. Объясни.

Сердце молодого гоблина вздрогнуло и затрепетало в груди, подобно влюбленному жаворонку. Он позеленел от волнения и, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в омут, принялся излагать. Вкратце пробежавшись по использованным им методам систематизации и анализа и более подробно остановившись на выявленных в результате фактах, Фабио шаг за шагом раскрыл перед королем неприглядную картину многочисленных злоупотреблений. Это было тем более удивительно, что он не рассказал ничего нового или ранее неизвестного. Фабио всего‑навсего собрал разбросанные по многочисленным отчетам сведения и сложил их в единую мозаику. Выводы получились шокирующие и неутешительные:

– Таким образом, ваше величество, мы повсеместно закрываем «дешевые» займы и продолжаем платить по «дорогим». Вот очередной пример: банкирскому дому Критолини мы должны двадцать четыре тысячи золотых под двенадцать процентов, а банкирскому дому Бриоли – двадцать три тысячи под двадцать один процент. Следуя простейшей логике – из этих двух займов следует закрыть «дорогой» кредит Бриоли, продолжая выплачивать «дешевые» проценты Критолини. Вместо этого, по неведомым мне причинам, казначейство закрывает кредит Критолини, продолжая выплачивать большие проценты Бриоли. А ведь это на две тысячи монет больше. И все это на фоне жестокого дефицита. В то время как стоит только рационализировать погашение казначейских займов, и в первый же год высвободятся искомые семнадцать тысяч. А ведь есть еще бартерные займы, это те случаи, когда казначейство занимало не деньгами, а товаром. Конечно, в некоторых сделках четко прописано, чем, собственно, мы должны расплачиваться. Но в большинстве случаев казначейство разумно оставило за собой право решать, в чем именно будет производиться расчет. Однако, разумно оставив за собой это право, распоряжаемся мы им абсолютно неразумно. Как пример – сделка с гномьей ростовщической конторой «Клекланд и сыновья». Еще до войны они ссудили казначейство зерном – пятьдесят четыре тонны пшеницы под двадцать шесть процентов. Не знаю, право, как им это удалось. Разумно – закрыть столь «дорогой» заем при первой же возможности. Но абсолютно неразумно, я бы даже сказал преступно, расплачиваться по займу зерном, выросшим в цене более чем в два раза. Ведь по договору мы можем расплатиться и деньгами…

– Сколько мы можем сэкономить на бартерных сделках? – прервал его король, до этого времени внимательно слушавший.

– Не знаю, ваше величество, – признался гоблин, которому родная финансовая стихия помогла прийти в себя и избавиться от робости. – Как секретарь младшего казначея Освальда, я имел доступ только к так называемым чистым займам. Информацию по бартерным займам мне удалось раздобыть лишь по двум‑трем случаям.

Лицо короля оставалось спокойным, но в глазах проявились стальные отблески, выдавшие хорошо контролируемый холодный гнев.

– Добрая половина из доложенного тобой не попала в твои отчеты. Почему?

– Я боялся за свою жизнь, ваше величество, – честно ответил гоблин. – Слишком большие деньги, ради них даже мягкотелые чиновники сподобятся на убийство.

Глухо хрустнули королевские пальцы, сжатые в кулак, глухо прозвучал и вопрос:

– Освальд?

Фабио облизнул пересохшие губы.

– Чист, ваше величество.

В воздухе повисла напряженная пауза, которую прервал тяжелый вопрос:

– Уотфорд?

– Чист, ваше величество, – выдохнул молодой гоблин. – Их запутали в цифрах и отчетах. Завалили массой мелких расчетов. Они виноваты лишь…

– Договаривай.

– В невнимательности, ваше величество.

Фабио хотел сказать «в некомпетентности», но ему показалось, что это будет похоже на грязную попытку «подсидеть» вышестоящее начальство, и он невольно сгладил формулировку. От короля не ускользнули его душевные метания, он все понял правильно и по достоинству оценил. Впрочем, разговор был еще не окончен.

– Честер, тебе пора к нам присоединиться, – сказал король.

Гобелен с изображением соколиной охоты отъехал в сторону, и из потайного угла вышел глава тайной службы, граф Честер. Фабио остолбенел от удивления и страха, вновь напомнившего о себе. Графа Честера во дворце боялись все, за исключением лишь самого короля и его старого дворецкого Бертрама.

– Покажи ему список, – приказал король.

Граф протянул Фабио исписанный листок бумаги. У Фабио задрожали пальцы, от этого списка веяло сыростью темницы и жаром пыточных принадлежностей.

– Все ли здесь? – тихо спросил у него граф.

Фабио взял себя в руки. В конце концов, произволом здесь и не пахло, графа Честера считали ужасным, но справедливым. А наказание есть воздаяние. Нечего было воровать и жировать за чужой счет. Фабио прочитал список и уверенно ответил:

– Нет.

После чего назвал несколько имен, которые граф прямо на его глазах собственноручно добавил в список.

– А теперь?

Фабио еще раз проверил список и решительно очертил ногтем несколько фамилий:

– Про этих я ничего не знаю.

– Зато мы знаем, – усмехнулся граф. – Ваше величество, разрешите?

– Докладывайте, Честер. Присутствие Иманали нам не помешает, даже напротив, будет весьма полезно.

– Ваше величество, здесь нет измены. В основном – сговор, взяточничество и казнокрадство. При полном попустительстве невиновных, но и некомпетентных руководителей. А в частности королевского казначея Уотфорда и его помощников, младших казначеев вашего величества. Мы еще не разгадали всех хитросплетений, но и того, что накопали, уже вполне достаточно для проведения арестов.

– В этом деле необходимо разобраться до конца, – заявил король. – Брея Уотфорда в почетную отставку, сор из дворца выносить не будем, пусть все оформят чинно и красиво. Всех, кто замешан, – сегодня же арестовать и подвергнуть допросу. Однако предупреждаю: раскаленное железо дозволительно применять только к тем, чья вина не вызывает сомнений.

– Как прикажете, ваше величество, – поклонился граф.

Король достал из ящика заполненный патент и протянул его Фабио:

– Это патент на должность королевского казначея. Ты возглавишь мое казначейство и будешь заведовать королевской казной.

Фабио позеленел почти до синевы и бережно, двумя руками, прикоснулся к патенту. Но его величество не спешил выпускать бумагу.

– Я хочу, чтобы, прежде чем принять решение, ты осознал – обратного пути не будет. Королевский казначей знает слишком много и просто так не уходит. Уотфорд – исключение, он служил моему отцу. К тебе у меня подобных чувств нет, если проворуешься или не справишься – навсегда исчезнешь в сырых подвалах. Поэтому, если не уверен, лучше откажись.

Фабио убрал от патента руки, вытер рукавом вспотевшее от напряжения лицо и встал на колени:

– Я не подведу вас, ваше величество.

Он протянул ладони, и король вложил в них патент. Фабио поцеловал королевскую подпись и отчеканил:

– Клянусь служить вашему величеству верой и правдой, не жалея живота своего и сна своего. Моя жизнь отныне принадлежит вам, ваше величество.