Глава 16. Проваленные контрольные и неудачные эссе были всего лишь неприятным прологом

Проваленные контрольные и неудачные эссе были всего лишь неприятным прологом. Для Скипа, меня и слишком большого числа наших карточных партнеров второй раунд зачетов оказался полнейшей катастрофой. Я получил А с минусом за классное сочинение на заданную тему и D за европейскую историю, но провалил социологию и геологию — первую только чуть не дотянув до проходного числа ответов, а вторую очень и очень не дотянув. Скип провалил антропологию, колониальную историю и социологию. За дифференциальное исчисление он получил С (но и там лед грозил вот-вот проломиться, признался он мне) и В за эссе. Мы согласились, что жизнь была бы много проще, если бы все сводилось к эссе, которые писались на занятиях и, следовательно, вдали от гостиной третьего этажа. Иными словами, мы бессознательно хотели бы вернуться в школу.

— Ладно, хватит, — сказал мне Скип вечером в ту пятницу. — Я поджимаю хвост, Пит. Клал я на то, чтобы учиться в университете, и на диплом, чтобы повесить его на стенку над камином, но хрен, если я хочу вернуться в Декстер и болтаться в хреновом кегельбане с остальными дебилами, пока Дядя Сэм меня не затребует.

Он сидел на кровати Ната. Нат во Дворце Прерий кушал пятничную рыбу. Было приятно знать, что у кого-то на третьем этаже Чемберлена сохранился аппетит. При Нате мы бы такой разговор ни в коем случае не завели. Мой сосед, деревенская мышь, считал, что последние зачеты сдал очень даже недурно — только С и В. Он бы ничего не сказал, если бы слышал нас, но поглядел бы на нас взглядом, яснее всяких слов объяснившим бы, что мы слабаки. Что, пусть это и не наша вина, мы оказались морально неустойчивыми.

— Я с тобой, — сказал я, и тут из коридора донесся исступленный вопль (“0-о-о-о-ох.., чтоб мне!”), который оповестил нас, что кому-то всучили Стерву. Наши взгляды встретились. Не знаю, как Скип (хотя он был моим лучшим другом в университете), но я по-прежнему считал, что время еще есть.., и почему бы мне так не думать? Ведь у меня оно всегда было.

Скип начал расплываться в ухмылке, я начал расплываться в ухмылке. Скип захихикал. Я захихикал вместе с ним.

— Какого хрена, — сказал он.

— Всего один вечер, — сказал я. — А завтра вместе закатимся в библиотеку.

— Засядем за книги.

— До самого вечера. А сейчас… Он встал.

— Пойдем поохотимся на Стерву.

И мы пошли. И не только мы. Я знаю, объяснения нет, но было именно так.

Утром во время завтрака, когда мы стояли рядом у конвейера, Кэрол сказала:

— Говорят, у вас в общежитии идет карточная игра по-крупному? Это так?

— Вроде бы, — сказал я.

Она поглядела на меня через плечо с той самой улыбкой — той, которую я всегда вспоминал, когда думал о Кэрол. Вспоминаю и теперь.

— “Черви”? Охота на Стерву?

— “Черви”, — согласился я. — Охота на Стерву.

— Я слышала, что некоторые ребята совсем очумели и у них неприятности с оценками.

— Да, пожалуй, — сказал я. На конвейере ничего не было, ни единого подноса. Я не раз замечал, что аврала никогда не бывает, когда он нужен.

— А как у тебя? — спросила она. — Я знаю, это не мое дело, но мне…

— Нужна информация. Ну да, я знаю. У меня все в порядке, а кроме того, я бросаю играть.

Она ограничилась той улыбкой, и, да, правда, я все еще иногда вспоминаю эту улыбку. Как и вы вспоминали бы на моем месте. Ямочки, чуть изогнутая нижняя губа, знавшая так много о поцелуях, веселые искры в голубых глазах. Это были дни, когда девушки не входили в мужское общежитие дальше вестибюля.., и, естественно, наоборот. Тем не менее мне кажется, что в октябре и ноябре 1966 года Кэрол видела очень много, гораздо больше, чем я. Но, конечно, она не была сумасшедшей — по крайней мере тогда. Ее безумием стала война во Вьетнаме. Да и моим тоже. И Скипа. И Ната. “Черви” были, по сути, ерундой, легонькими подземными толчками — такими, от которых хлопают двери на верандах и дребезжит посуда на полках. Землетрясение — убийца, апокалиптический сокрушитель континентов, оно еще только приближалось.