Глава 8. Пока мы катились в воняющем бензином милицейском «уазике», Валера Гурьев не отставал от майора и все пытался узнать

Пока мы катились в воняющем бензином милицейском «уазике», Валера Гурьев не отставал от майора и все пытался узнать, что же все‑таки произошло. Но Белоглазов словно воды в рот набрал и на все вопросы Валеры отделывался молчанием. Мне, не первый год знавшей майора, такое его поведение внушало самые серьезные опасения и тревогу, которая еще больше возросла, когда мы вдруг въехали на территорию университетского городка и остановились возле первого корпуса, про который я отлично все знала – он принадлежал химическому факультету, где и работал мой муж Володя.

У входа нас встретил незнакомый милицейский лейтенант, взявшийся тут же сопроводить нас по лабиринтам здания. Еще один милиционер с погонами сержанта следовал за нами сзади. Это выглядело совсем уж нелепо, будто мы арестованы. Встречавшиеся нам во множестве по дороге студенты поглядывали на нас с вялым любопытством. Надо полагать, им еще ничего не было известно о таинственном происшествии на крекинг‑заводе.

А вот и кабинет декана факультета. Сам декан, пожилой, очень уважаемый ученый, наш с Володькой хороший знакомый, не раз бывавший у нас в гостях, расхаживал нервными шагами по узкому свободному пространству собственной приемной, на нас с Валерой он посмотрел сумрачно и неприветливо и на мое приветствие едва ответил, после чего тут же отвернулся. Дверь его кабинета была настежь открыта, и наша процессия во главе с майором проследовала туда.

На стульях возле длинного стола декана рядком сидели мой муж Володька и Самосадный, оба с понурым, виноватым видом. Некий незнакомый мне милицейский капитан, пристроившись рядом, писал протокол. А на столе возле них лежал… ну да, хорошо мне знакомый прозрачный полиэтиленовый пакет с засохшими следами нефти на нем.

При виде меня Володька встрепенулся было, робко покосился на невозмутимо продолжавшего строчить капитана, сказал вполголоса:

– Не бойся, Ирина, с нами все в порядке. Я этому придурку, – он сердито ткнул в бок локтем сидящего с ним рядом Самосадного, – говорил: не звони ты в ментуру, не звони, мороки с ними не оберешься. Нет, куда там! Говорит, такие вещи надо немедленно правоохранительным органам сообщать… Вот и сообщили!

– Разговорчики, задержанные! – вальяжно проговорил капитан, продолжая писать протокол.

Володька покорно умолк. Мне вдруг стало все ясно.

– А что в пакете нашли? – спросила я своего супруга. – Марихуану?

– Ее самую, – сказал капитан, на мгновение поднимая голову от писанины. – Вы подождите, сядьте на стул. Сейчас до вас очередь дойдет.

Ну да, сначала они должны были составить все протоколы по форме! Иногда мне казалось, что у ментов совершенно нет ни души, ни сердца, ни живых человеческих эмоций. Неужели им не интересно поскорее допросить меня? Неужели им не интересно знать, откуда у моего супруга взялся этот пакет?

Только дописав протоколы и заставив во всех них моего супруга и Самосадного расписаться, капитан обратился ко мне. Майор Белоглазов стоял рядом и спокойно наблюдал за происходящим.

– Итак, – начал капитан, – для начала познакомимся. Я капитан Фильченков, работник отдела областного УВД по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. А вы, как я понимаю, Ирина Лебедева, тележурналистка?

Я подтвердила, что именно так оно и есть.

– Вы узнаете этот пакет? – Капитан кивнул на лежащий рядом с ним кусок грязного прозрачного полиэтилена.

– Разумеется, – спокойно ответила я.

Фильченков, видимо, ожидавший, что я стану отпираться, посмотрел на меня откровенно изумленно.

– Ну, хорошо, что вы так откровенны с нами, – сказал он. – Это во многом облегчит наше с вами общение. – Я молча кивнула. – Итак, в этом пакете были найдены частицы марихуаны, сушеной конопли, – продолжал капитан. – Ваш муж утверждает, что получил этот пакет от вас. Это правда?

– Да, это так, – твердо сказала я. Капитан опять удивился.

– Так, хорошо, – сказал он, снова выбитый из колеи. – Объясните, откуда вы взяли этот пакет.

– Вчера поздно вечером я нашла его на территории нашего крекинг‑завода, – ясно отчеканила я.

Капитан тихо присвистнул.

– Если не секрет, – проговорил он осторожно, – что вы делали вчера поздно вечером на крекинг‑заводе?

– Искала этот пакет, – невозмутимо отвечала я.

– И нашли?

– Как видите!

– Что, только один этот пакет?

– Нет, там их была целая куча, но я взяла только один этот.

– Почему же только один?

– Так было надо!

– Петя, хватит трепаться! – вдруг нетерпеливо воскликнул молчавший до сих пор майор Белоглазов, вставая и подходя к капитану вплотную. – Ты что, хочешь дело проворонить?

– Почему это – проворонить? – опешил тот.

– Ирина Анатольевна, вы говорите, там было много таких пакетов? – не слушая коллегу, повернулся ко мне майор Белоглазов.

– Целая куча, – подтвердила я. – И, кроме этого, много чего еще.

– Значит, сейчас же нужно срочно ехать на крекинг‑завод и все там посмотреть, – продолжал так же энергично Белоглазов. – Давай, отправляемся сию минуту, может, еще не поздно. Я тебе по дороге все объясню…

Капитан, продолжая удивленно хлопать глазами, все же подчинился, сложил протоколы обратно в папку и поднялся из‑за стола. Валера, с иронической усмешкой наблюдавший за милиционерами, процедил сквозь зубы:

– Если еще не поздно… Боюсь, уже сегодня утром было поздно!

И я прекрасно поняла, что именно Гурьев имел в виду.

* * *

Напрасно я просила оперативников отпустить моего супруга и Самосадного домой, уверяя, что в происшедшем они ничуть не виноваты: капитан только сумрачно покачал головой, пропуская мимо ушей мои уверения. Он приказал своему подчиненному лейтенанту отвезти обоих ко мне домой и забрать там мою перемазанную в нефти после позавчерашнего взрыва юбку, заявив, что все это, конечно, мура и в красивую сказку насчет, как он выразился, нефтяного терроризма верится с трудом, но его долг проверить все возможные версии и предположения. Я объяснила Володьке, где найти перепачканную нефтью юбку, потому что была уверена, что он ее ни за что не найдет и будет понапрасну перерывать всю квартиру. Вместе с юбкой капитан велел ехать в управление, отдать ее на химическую экспертизу, сделать запрос у экспертов о возможностях аварии на реакторах такого типа и ждать их возвращения с крекинг‑завода. Володька и Самосадный, таким образом, все еще были под арестом, с мрачным, понурым видом покинув кабинет декана химического факультета. Капитан Фильченков сунул главную улику, перемазанный в нефти полиэтиленовый пакет, себе в карман, и мы направились к милицейскому «уазику». Не без тревоги я подумала, как мы впятером, с шофером и Валерой Гурьевым, втиснемся в машину.

На территорию крекинг‑завода с машиной нас все‑таки не пропустили. Тряский милицейский «уазик» вместе с водителем пришлось оставить у проходной и по территории крекинг‑завода ходить пешком. Миновав вертушку проходной, под взглядом знакомого мне уже дедка‑вахтера, хмурого и подозрительного, мы направились по разбитой асфальтовой дороге к цеху № 5, зашли внутрь его огромного пространства. Оба реактора работали, деловито рокоча и источая клубы пара, в аппаратных горел свет. Валера Гурьев молча указал оперативникам на пустую бетонную платформу, занявшую место взорвавшегося реактора, груду цветов и зажженные свечи на том самом месте, где нашли бездыханное тело начальника цеха. Оба милиционера взирали на это понимающими глазами, впрочем, довольно равнодушно и спокойно. Видимо, им приходилось наблюдать еще и не такое. Никто не произнес ни слова.

Затем мы направились через цех ко второй, незаметной дверце, выводившей к подъездным путям. Оперативники молча следовали за нами. Омерзительный запах гари все еще стоял в воздухе, оперативники морщили нос, а у меня мурашки побежали по спине – вдруг здесь еще что‑нибудь подстроено и один из оставшихся реакторов сейчас взорвется?

Запах объяснялся совсем просто. Выйдя из помещения цеха через стальную скрипучую дверь и оказавшись в небольшом глухом дворике с подъездными железнодорожными путями, на этот раз снова пустыми, мы обнаружили, что там прямо на рельсах установлен небольшой мусорный контейнер, в котором горит нечто, источая ядовитый черный дым и этот удушливый запах гари. Возле контейнера стоял рабочий в оранжевом грязном комбинезоне и ворошил горящий мусор длинной стальной кочергой. На нас, так внезапно возникших перед ним, он посмотрел удивленно, синей милицейской униформы даже на мгновение испугался, но в следующее мгновение спокойно продолжил свое занятие, не обращая более ни на кого особого внимания. Так ведут себя люди с чистой совестью, подумала я.

– Ну, где они? – спросил нетерпеливо майор Белоглазов, оглядываясь на меня.

Я огляделась, поискала пакеты глазами и тихо ахнула: пакетов больше не было! Дым небольшого ядовитого костерка неторопливо вздымался к небу, и у меня в голове возникла вдруг страшная догадка. Впрочем, раньше, чем мне, эта мысль пришла в голову Гурьеву.

– Слышишь, капитан, – сказал он с кривой усмешкой. – Ты дым от марихуаны по запаху узнаешь?

– Ну, узнаю, дальше что? – проговорил тот хмуро.

– Тогда вот не стой как дурак, а принюхивайся!

Капитан, изумленный Валериной наглостью, хотел было рявкнуть на него, потом его словно осенило, и он недоверчиво уставился на костер в контейнере.

– Ты что, хочешь сказать, это марихуаной пахнет? Нет, это вонь от горящего полиэтилена. Вон, видишь, он его палит…

– Правильно, – сказал Валера. – Потому что полиэтилена здесь больше, чем марихуаны. Марихуаны было только чуть‑чуть на полиэтиленовых стенках мешков.

– Ты что это, – вдруг вспылил капитан, – теперь собираешься утверждать, что ваши хреновы пакеты этот хмырь вон в том контейнере спалил? Так, что ли?

Валера равнодушно пожал плечами и отвернулся.

– Я же говорил, что, скорее всего, мы опоздаем, – сказал он наконец сквозь зубы.

Капитан изумленно переводил взгляд с Валеры на невозмутимо продолжавшего ворошить горящую массу рабочего.

Я решила подойти ближе к нему, он посмотрел на меня хмурыми глазами, продолжая помешивать горящий мусор.

– Скажите, – обратилась к нему я, – а разве на территории крекинг‑завода можно жечь костры? Здесь же кругом нефть, нефтепродукты, от одной искры может все вспыхнуть.

– Может, и нельзя, – сердито отозвался тот. – Мне‑то какое дело…

– Что, никакого?

– Мне сказали, я и жгу, – сказал он так же хмуро. – Еще ругался, сволочь, почему вчера вечером не спалил. Вечно приходится всякую поганую работу выполнять: то эти кульки из цистерн, как из навоза, выковыривать, теперь вот жечь их…

– Какие кульки? – спросил капитан, доставая из папки подобранный здесь мною накануне полиэтиленовый пакет. – Такие?

– Может, и такие, – нехотя отозвался рабочий. Вдруг он остановился, точно вспомнил что‑то, уставился на нас во все глаза. – Эй, эй, начальник, ты мне ничего не подсовывай, я здесь ничего не знаю! – заговорил он вдруг еще более агрессивно. – Что мне сказали делать, то я и делаю. Сказали жечь, жгу…

– Сказали насыпать, сыплю, – заметила я.

Рабочий опешил.

Я подошла к противоположной стороне забора, стала осматривать пространство между рельсов – нет, все было чисто, никаких банок из‑под сернистого ангидрида или азотной кислоты, ничего.

– Хорошо убираете, – сказала я рабочему, – никакого мусора не осталось…

– Так он же наорал на меня, этот хмырь, – возразил рабочий сурово. – Говорит, если еще раз здесь хоть один пакет увижу, тебя самого в нефти утоплю!

– Кто это так сказал? – поинтересовалась я.

Рабочий только тут опомнился, умолк, глядя на всех нас настороженно и враждебно.

– Тебя спросили, кто тебе давал указание палить этот мусор, – повторил майор Белоглазов строго. – Давай, не молчи, говори! Кто?

– Не скажу! – вдруг выпалил рабочий, крепче сжимая в своих руках горячую стальную кочергу и ошалело глядя на нас.

– Ты так думаешь? – спросил спокойно капитан, подходя ближе. – Говори, кто тебе давал указания! Ну! Кто?

Рабочий некоторое время в ужасе смотрел на него, потом вдруг выпалил:

– Ну, Щеглов сказал! Дальше что?

– Да ничего, – проговорил сквозь зубы капитан. – Поедешь с нами, вот что.

Рабочий в ужасе смотрел на капитана, растерянно сжимая длинную горячую кочергу. Он мог бы запросто перебить всех нас этой стальной штуковиной, тем более что капитан повернулся к нему спиной, вытащил из кармана мобильник и стал набирать какой‑то номер. Однако рабочий не делал этого, только смотрел на нас, и казалось, что смысл произошедшего медленно, но все‑таки доходит до его сознания.