Глава 4. – Что, все отняли? – громовым голосом спросил Кошелев, глядя в лицо Павлику

– Что, все отняли? – громовым голосом спросил Кошелев, глядя в лицо Павлику. – Прямо до последнего проводка?

Павлик, сидя на стуле перед начальственным столом, устало и безнадежно кивнул, покорно поникнув головой. А Кошелев продолжал смотреть строго, недоверчиво, будто сомневаясь, не продал ли попросту его оператор телеаппаратуру по дешевке, деньги пропил, а теперь вот пришел жаловаться на каких‑то там мифических уличных воров.

– Ирина Анатольевна! – Кошелев в своих репликах был строго официален. – Вы подтверждаете, что именно так все и было, как этот олух теперь рассказывает?

– Да, Евгений Васильевич, подтверждаю, – так же официально ответила я. – Только, если хотите, олухи мы все трое. Эти бандиты на нас налетели, все поотнимали, а мы даже пикнуть не успели. Так что в произошедшем виноваты мы все одинаково.

Кошелев посмотрел на меня пристально, однако было видно, что мои слова внушают ему большее доверие. Как будто мы не могли кому‑нибудь загнать по дешевке телеаппаратуру все вместе, а деньги потом пропить на троих!

– Однако это черт знает что такое, Ирина Анатольевна! – заявил Кошелев таким тоном, что я поняла: сейчас пойдет метать громы и молнии. – Вы посмотрите! Куда бы вы ни поехали, к кому бы ни обратились с поисками кандидатов для вашей программы, обязательно с вами что‑нибудь случается! То взрыв какой‑нибудь, то криминальная разборка, то отравят кого‑нибудь насмерть. Что это за чертовщина такая, а? Может быть, вы это нарочно так делаете? Может быть, вас сглазил кто? Ну, не в состоянии же просто так человек притягивать к себе несчастья!

Про себя я подумала, что, в принципе, очень даже в состоянии, такие случаи и прежде с кем угодно бывали, но вслух я сочла за лучшее этого не высказывать. Начальству надо выговориться, что называется, выпустить пар. После этого с ним можно будет разговаривать серьезно.

– Ладно, прежде несчастья случались с вами хотя бы через раз! – продолжал Кошелев. – Убьют с самого начала какого‑нибудь бедолагу, и все. Теперь же всякие истории стали происходить с вами буквально каждый день. Вчера взрыв на крекинг‑заводе, сегодня эта кража. А завтра что будет?

– Ну, не знаю, какие‑нибудь хулиганские действия, наверное, – отвечала я, пожимая плечами. – Что там еще в Уголовном кодексе осталось?

Кошелев, шокированный моей внезапной наглостью, бросил на меня взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Но пока что решил сдержаться и продолжал таким же сухим, официальным тоном:

– Ну, объясните мне, Ирина Анатольевна, за каким чертом вы поперлись сегодня на этот злосчастный крекинг‑завод? Вас кто‑то туда звал? Вам что, мало вчерашнего взрыва?

– Вы что, думаете, это я его устроила?

– Да ничего я не думаю! – воскликнул с досадой Кошелев. – Просто хочу знать, почему вы решили туда сегодня поехать.

– А я хочу знать, почему я поехала туда вчера! – парировала я сердито. – Вы говорите, что я притягиваю к себе несчастья? Хорошо! Как раз вчера на крекинг‑заводе произошло это ужасное несчастье, когда погиб человек. А почему, спрашивается, я туда попала? Если не ошибаюсь, именно вы меня туда направили, фактически в приказном порядке! Или это не так?

Кошелев даже приоткрыл рот от изумления. Такой капитальной наглости он от меня явно не ожидал.

– Послушайте, – сказал он наконец. – Вы на что, собственно, намекаете?

– Вовсе ни на что я не намекаю! – решительно возразила я. – Но непременно желаю знать, с чьей именно подачи я оказалась вчера на этом проклятом крекинг‑заводе.

– Ну а если с моей? – сказал Кошелев. – Что тогда?

– С вашей? – Я не шутя изумилась. – Чем же этот крекинг‑завод вам так приглянулся?

Кошелев скорчил гримасу досады, на некоторое время умолк, хмуро глядя в сторону.

– Я, конечно, понимаю, наглость города берет, – проговорил он наконец вполголоса.

– Евгений Васильевич! – вмешался Валерий Гурьев. – Однако это в самом деле необычайно интересно. С нашей Ириной постоянно происходят какие‑то чрезвычайные происшествия, да еще нередко замешанные на криминале. Вы что, серьезно считаете, что это просто злой рок? У вас нет ощущения, что во всем этом надо разобраться? Кто‑то же, черт возьми, затащил ее на этот хренов крекинг‑завод? Если не она сама туда приехала, по собственной, так сказать, инициативе, тогда по чьей? Евгений Васильевич, вы должны это знать!

– Кто‑то с завода ее пригласил, – произнес Кошелев устало. – Мне лично позвонили и предложили непременно прислать на завод съемочную группу, посмотреть, в каких условиях трудятся там женщины.

– Тот, кто вам звонил с завода, – сказал я, – хотел просто, чтобы мы сняли репортаж о работе предприятия?

– Ну, что‑то вроде этого, – отозвался Кошелев.

– Значит, звонившему было все равно, кто конкретно приедет на крекинг‑завод?

– Ну, нет! – возразил Кошелев. – Он требовал именно вас, Ирина Анатольевна, и никого, кроме вас!

– Меня? – С одной стороны, мне было приятно такое проявление внимания телезрителей, с другой, после того, что на этом крекинг‑заводе произошло, это внимание несколько пугало. – Евгений Васильевич, а почему именно меня? Этот звонивший как свое желание объяснил?

– Ну, как объяснил, – Кошелев неопределенно пожал плечами. – Просто тем, что они там постоянно смотрят вашу программу и очень ее любят.

– И это говорил мужчина?

– Кто вам такое сказал? – удивился Кошелев.

– Вы постоянно говорили «он»…

Кошелев озадаченно посмотрел на меня, потом кивнул.

– Ну, в принципе, да, – сказал он. – Я теперь отчетливо припоминаю, это был именно мужской голос.

– И как он вам представился, этот звонивший? – спросила я. – Он называл вам свою фамилию, занимаемую должность?

– Разумеется, – отвечал Кошелев. – Заместитель главного инженера завода по чему‑то там.

– А по чему именно заместитель? – не унималась я. – Может быть, по эксплуатационной части?

– Вот, вот! – радостно воскликнул Кошелев. – Он мне это несколько раз повторил, так что я хорошо запомнил.

– А фамилию свою он вам случайно не назвал? – поинтересовалась я.

– Разумеется, назвал, – сказал Кошелев. – Только я ее забыл. Какая‑то простая такая фамилия, очень русская, короткая…

Он задумался, рассеянно глядя в сторону.

– Может быть, Щеглов? – не выдержала я.

– Вот! – обрадованно воскликнул Кошелев. – Точно, Щеглов!

– Вы уверены? – со вздохом спросила я.

– Абсолютно, – сказал Кошелев. – Он мне ее несколько раз повторил, и очень отчетливо, так что я точно запомнил.

– Щеглов… – повторила я задумчиво. Что‑то во всем этом меня не устраивало. – Перед своим вчерашним визитом на крекинг‑завод я туда звонила по номеру телефона, который получила от вас, Евгений Васильевич.

– Ну, правильно! – воскликнул Кошелев. – Мне ваш Щеглов этот номер и продиктовал, чтобы я его записал.

– Но когда я приехала на крекинг‑завод, – задумчиво продолжала я, – и с этим Щегловым встретилась, мне пришлось ему заново объяснять, зачем я приехала. Как будто бы это не он пригласил меня сюда. Но если не он, тогда кто?

Я замолчала и изо всех сил попыталась сосредоточиться. Мне показалось, что работники крекинг‑завода вчера или уже сегодня что‑то говорили по поводу того, кто устроил наш визит на их предприятие. Но что именно они говорили? Как я ни силилась, я не могла припомнить ничего конкретного.

– Шалавый, как я погляжу, мужик этот твой Щеглов, – сказал с усмешкой Валера Гурьев.

– Ладно, бог с ним, с Щегловым, – решительно заявил Кошелев. – Я думаю, что в конечном счете не так уж важно, кто именно пригласил вас на крекинг‑завод.

С этим я была не согласна, но решила, что в настоящий момент не время спорить.

– Теперь вот что, – продолжал Кошелев. – Предположим, вчерашний взрыв на крекинг‑заводе чистая случайность, и лично вы, Ирина Анатольевна, предотвратить его никак не могли. Но сегодняшняя кража! Ее‑то вы, если бы захотели, вполне могли избежать!

– Серьезно? – обиженно вскинулась я. – Каким это образом, если не секрет?

– А сами вы не догадываетесь? – Кошелев посмотрел на меня иронически. – Тогда объясните мне, я что‑то никак не пойму, за каким же чертом вы шли от проходной крекинг‑завода пешком? Почему решились ехать на автобусе? В таком опасном, криминогенном районе, одни, с кучей материальных ценностей на руках?.. Почему же, черт вас раздери, вы не поехали вместе с Шиловым?

– Потому что Шилова на месте не оказалось, – сказала я похоронным тоном. – Мы вышли из проходной, смотрим, ни его, ни машины.

– То есть как это ни его, ни машины? – изумленно вскинулся Кошелев. – Что же он, сволочь, опять куда‑то смылся?

– Так Ирина сама его отпустила, – мстительно улыбаясь, сказал Павлик. – Не захотела, чтобы он мучился, стоял, ждал нас.

– То есть как это не захотела? – ошалело посмотрел на меня мой начальник. – Ирина Анатольевна! Это что, правда? Вы действительно отпустили Шилова вместе с машиной?

Мне ничего не оставалось, как подтвердить, что такого рода указание я Косте действительно дала.

– Ну, знаете! – Кошелев все еще никак не мог прийти в себя от удивления по поводу моего легкомыслия и глупости. – Тогда уж извините, но пенять вам не на кого! В случившемся виноваты сами! Не отпустили бы вы Шилова, доехали бы на машине, и ничего дурного с вами не произошло бы.

– Но, Евгений Васильевич! – попыталась оправдываться я. – Я отпустила Шилова как бы не совсем, а только на несколько часов, потому что на крекинг‑заводе мы собирались пробыть достаточно долго. Так, собственно, оно и оказалось. Я думала, что Костя ко второй половине дня подъедет…

– А разве вы сами, Евгений Васильевич, Шилова не вызвали для очередной поездки? – воскликнула молчавшая до сих пор Лерочка Казаринова.

– Я? – Кошелев смотрел на нее удивленно. – Как же это я его вызову? У него что, мобильник свой имеется?

– А радиотелефон в машине?.. – робко возразила Лера.

– Эк хватились! – воскликнул Кошелев насмешливо. – Эта штука уже давно вышла из моды, ее попросту демонтировали еще пару месяцев назад. Вы же ездили на «Волге», неужели не заметили?

Мы дружно захлопали глазами: нет, ничего не заметили! И как‑то даже не обратили внимания, что место радиотелефона возле рычага переключения скоростей в Костиной «Волге» теперь занял обычный радиоприемник.

– Однако, если вы его не вызывали, – задумчиво проговорил Павлик, – тогда почему он уехал? Шилов ведь непременно должен был ждать Ирину.

– Да, в самом деле, почему? – вторила ему Лерочка. – Не мог же он допустить, чтобы Ирина возвращалась в центр города на автобусе, в то время как само начальство приказало возить Ирину Лебедеву везде, где она только пожелает!

– Почему, почему… – недовольно проворчал Кошелев. Он снял трубку внутреннего телефона, набрал какой‑то номер, грозно сказал в нее: – Это Кошелев! Водителя Шилова пригласите ко мне в кабинет, пожалуйста! Что? – Выражение его лица изменилось. – С утра еще не появлялся? А почему? Понятно, спасибо…

Он положил трубку, растерянно оглядывая нас.

– Слышали? С утра весточки от него ждут! – Кошелев с досадой поморщился. – Чертовщина какая‑то, однако, происходит! – сказал он после паузы. – Аппаратуру отобрали, водитель исчез… Ну, что скажешь, Гурьев? Криминал – это по твоей части!

Валера Гурьев, до сих пор молча слушавший наши разговоры, важно откашлялся.

– А что, ценность украденной аппаратуры велика? – как бы между прочим поинтересовался он.

– Я тебе что, завхоз? – проворчал в ответ Кошелев. – Уж не меньше десяти тысяч вся эта хренотень наверняка стоит, можешь быть уверен!

– Всего‑то десять тысяч? – Гурьев высокомерно пожал плечами. – Ради таких копеек настоящие криминальные элементы даже не почешутся! Уж точно не станут рисковать разбойным нападением средь бела дня, уверяю вас!

– Однако ж рискнули, как видишь! – произнес Кошелев грозно. – И вполне успешно!

– Я поняла тебя, Валера, – сказала я негромко. – Ты хочешь сказать, что аппаратуру украли не ради нее самой, а ради чего‑то еще, более важного. Но вот только ради чего?

– В том‑то весь вопрос! – сказал, ухмыляясь, Гурьев.

– Это Павлика надо спрашивать, – сказала насмешливо Лера. – Что у него там за сокровища были, что даже таких матерых преступников привлекли…

– Да ничего особенного!.. – обиженно вскипел Павлик. – Обычная телекамера, южнокорейская… Правда, почти новая. Ну не знаю, такую купить в магазине проще, чем украсть с риском быть пойманными. Вон она в магазине на Привокзальной площади продается, бери не хочу…

Он хотел еще что‑то добавить, но осекся, замер с открытым от изумления ртом, уставившись на дверь. Мы тоже оглянулись туда и тоже изумленно застыли. Потому что, пока мы увлеченно спорили, дверь кошелевского кабинета незаметно приоткрылась, и на ее пороге возник Костя Шилов с самым виноватым, какой только может быть, видом. Мы так и ахнули.

– Смотрите, «видение в лаптях»! – воскликнул Кошелев, довольно потирая руки. – Ну‑с, молодой человек, проходите, рассказывайте, где это вас черт носил, пока вашу съемочную группу грабили матерые бандиты…

Костя послушно закрыл дверь, прошел к столу, несмело остановился посередине кабинета. Мне показалось, что он уже в курсе всего случившегося с нами.

– Понимаете, Евгений Васильевич, со мной какая‑то чертовщина произошла, – начал он.

– Опять чертовщина! – радостно воскликнул Кошелев.

– Да, – поспешил заверить Костя. – Я знаю, вы мне не поверите…

– Ну почему же? – возразил Кошелев. – Смотря как будете врать!

– Понимаете, – невозмутимо продолжал Костя, – я стоял возле проходной, ну, в смысле, сидел в машине, книжку читал… Вдруг ко мне подъехала какая‑то машина, темно‑синяя «шестерка», оттуда выскочили трое в камуфляжных куртках и черных масках. Главное, так быстро все произошло, я и очухаться не успел, как они уже вытащили меня из машины, дали чем‑то тяжелым по голове, и я больше ничего не помню. А когда очнулся, смотрю, я лежу на заднем сиденье в машине, а сама она стоит в каком‑то узком дачном проулке… Ну, пока я из этих проулков выбрался, пока сориентировался, пока доехал до проходной завода, мне там сказали, что съемочная группа уже ушла.

Костя смущенно умолк, робко глядя на нас, словно прося прощения за свою неловкость. Мы все некоторое время ошарашенно молчали.

– А про то, что произошло с вверенной вашему попечению съемочной группой после того, как они вышли с проходной завода и направились к автобусной остановке, вам, конечно же, ничего не известно? – спросил, саркастически улыбаясь, Кошелев.

– Почему неизвестно? – возразил Костя Шилов. – Я как сюда приехал, мне в гараже все уже рассказали. Кошмар, что делается в нашем городе! – И он снова оглянулся на меня с виноватым видом.

Кошелев тяжело задумался, потом кивнул, жестом указав Косте Шилову на стул. Тот послушно и с видимым облегчением уселся. Мы помолчали.

– Снова темно‑синяя «шестерка», – заметил Валера Гурьев задумчиво. – Слушай, а те трое, которые на тебя напали… Костя, ты успел разглядеть их, запомнил, как они выглядели?

– Лица – точно нет, – поспешил заверить тот. – Я же вам говорю, у них на голове какие‑то черные маски надеты были. И потом, они так неожиданно сзади подскочили…

– И что, значит, вообще ничего не запомнилось?

Костя задумался.

– Ну, двое из них вроде как огромного роста, типичные амбалы такие, высокие, широкие, как бочонки… – Наш водитель немного помялся. – А у третьего на пальце золотой перстень был…

– Золотой перстень? – в изумлении переспросила я.

– Да, – подтвердил Костя, – здоровый такой, с печаткой…

Мы с Валерой понимающе переглянулись.

– Итак, без всякого сомнения, это действия одной компании, – подвел итог Валерий. – Кстати, – спросил он, – номерные знаки этой «шестерки», я надеюсь, вы потрудились записать?

– Номерные знаки? – Мы все так и ахнули. В самом деле, как же это мы про них забыли!

Мы все трое, я, Лера и Павел, недоумевающе переглянулись друг с другом, чувствуя, что не понимаем в этой истории вообще ничего.

– Слушай, Валера, – вспомнила я. – Что‑то никак не могу понять, как они даже выглядели, эти номерные знаки. Будто их вовсе не было.

– Вот‑вот! – подтвердила Лера. – Я эту «шестерку» как сейчас вижу, вот она стоит, и те трое бандитов из нее выскакивают. А что у нее на месте номерных знаков было, не помню, так, какое‑то черное пятно.

– Серьезно? Точно черное? – переспросил Валера с ехидной ухмылкой. – А не белое?

– Черное, – повторила Лера тихо и печально.

– Ну а ты, Костя, что по этому поводу скажешь? – повернулся Гурьев к Шилову.

– Ничего, – Костя покачал головой. – Говорю тебе, я книжку читал. А они сзади подъехали. Я мельком глянул – синяя «шестерка», а потом снова в книжку уткнулся.

– Значит, все, что мы видели, это черное пятно вместо номера, – подытожил Валера Гурьев.

– Ну, значит, Ирина Анатольевна права, их там не было вовсе, этих номеров! – воскликнул Костя Шилов. – Они, наверное, попросту сняли их, когда на дело отправились, и все! Место там пустынное, гаишников в радиусе трех километров ни одного. А встретится, остановит их – ну и что? Дадут ему на рыло, сколько попросит, он их и отпустит. Ничего подозрительного они с собой не везут, так, какую‑то телеаппаратуру…

Валера посмотрел на нашего шофера с ехидной ухмылочкой, как бы удивляясь, когда это Костя научился так рассуждать. Однако потом кивнул в знак согласия: то, что говорил Костя, выглядело весьма логично и правдоподобно.

– Ну, прямо детективный сериал какой‑то, – Кошелев саркастически усмехнулся. – Смотрите‑ка, они даже потрудились заранее нейтрализовать Костю Шилова, чтобы шуму меньше было. И это все ради каких‑то десяти тысяч рублей!

– Каких десяти тысяч рублей? – не понял Костя.

Пришлось ему рассказывать все наши сомнения и доводы по поводу соизмеримости ценности украденной аппаратуры и риска быть пойманными на месте преступления. Костя слушал внимательно и, видимо, с нашими соображениями полностью согласился.

– Вот задача, Костя, – сказал Валера Гурьев после того, как тому все объяснили. – Из‑за чего некие таинственные преступники решают украсть не новую и не самую лучшую в мире телевизионную аппаратуру методом разбойного нападения? Сейчас в криминальном мире крутятся такие деньги, что десять тысяч рублей за аппаратуру – гроши, ради которых не стоит рисковать разбойным нападением!

– Значит, им нужна была не аппаратура! – убежденно заявил Костя.

– А тогда что? – огрызнулся Павлик. – У меня там больше ничего не было!

– Было! – тихо, но отчетливо сказала я. Все присутствующие посмотрели на меня с напряженным ожиданием. – У тебя, Павлик, там была видеокассета, на которую ты снимал внутренности крекинг‑завода. Ведь ты снимал, Павлик, правда?

– Ну, снимал, – Павлик смотрел на меня недоумевающе. – Там нечего особенно и снимать‑то было, просто закопченный цех, и все…

– Это для тебя ничего особенного, – заметил Валера. – Значит, там было что‑то такое, что преступники не хотели, чтобы оно было заснято. Павлик пожал плечами, считая нас не иначе как недоумками. Слышно было, как он бормотал себе под нос: «Да ну, не было там ничего особенного. Цех как цех…»

– А ты только в цеху снимал? – вдруг спросил Валера Гурьев.

– Почему? Нет, – Павлик пожал плечами. – Что я там, в цеху, снимать буду? Как этот тип с Леркой заигрывает? Я вышел во двор, в смысле, через другую дверь, не ту, через которую мы зашли.

– Постой, какую дверь? – не поняла я. – Там больше никаких дверей не было!

– Да была дверь, – возразил невозмутимо Павлик. – Я сам‑то чисто случайно на нее наткнулся. Как раз мужик какой‑то из нее вышел, ну и мне интересно стало, что там.

– И ты попер туда?

– Ну, ясное дело, – Павлик хмуро кивнул.

– Ну? – спросил настороженно Валера Гурьев. – А там что?

– Да ничего! – Павлик снова недоумевающе пожал плечами. – Какие‑то цистерны с нефтью разгружались.

– Цистерны? – переспросила я. – Их было сколько, восемь?

– Я их что, считал? – спросил Павлик весьма агрессивно. – Довольно длинный был состав, все, что я помню.

– И долго ты его снимал? – поинтересовался Гурьев.

– Ну да, – кивнул Павлик. – Там как раз один рабочий по цистернам лазил, ругался страшно, а я его снимал.

– Ругался? Почему ругался?

– Потому что в нефти перемазался как свинья, – Павлик ухмыльнулся.

– В нефти перемазался? – удивилась я. – Он что, внутрь самих цистерн забирался?

– Конечно, внутрь, – Павлик снова довольно ухмыльнулся. – Залезет, спрыгнет в эту дырку, а там же, наверное, скользко из‑за нефти, так он как поскользнется и шлепнется с грохотом на стальной пол! Ну, и пошел чесать трехэтажно! А цистерна‑то стальная, слышно через стенки хорошо, только немного гулко, как через очень большой рупор. Умора! Представляете, стоит ряд цистерн, никого вокруг нет, только мат слышен. Я специально снимал, хотел вам показать. Думаю, вы бы лежали от смеха!

Мы переглянулись, однако вовсе не столь весело.

– И долго он так лазил? – спросил Валера Гурьев.

– Долго, – кивнул Павлик. – Наверное, в каждую цистерну залезал. Я‑то до конца не мог снимать, ко мне этот тип подошел, говорит: «Пойдемте, там вас банкет ждет».

Я кивнула. Конечно, Щеглов был поблизости и старался держать ситуацию под контролем.

– А зачем же он лазил по цистернам, ты не понял? – спросил Гурьев.

– Вроде как выгружал оттуда что‑то, – сказал Павлик. – Он ругался, говорил, трудно было в одной цистерне все сложить, надо обязательно в каждую сунуть.

– Сам себе, что ли, он это говорил? – поинтересовался Валера Гурьев.

– Ну а почему нет? – Павлик ухмыльнулся. – Матерился он точно не для чужих ушей, а вполне от души.

– Павлик, а ты не рассмотрел, что именно он доставал из нефтяных цистерн? – спросила я. – Хотя бы на что это было похоже?

– На мешки это было похоже, – отвечал Павлик.

– Большие мешки?

– Ну да, обычные мешки, в каких сахар или муку возят. – Павлик, казалось, немного удивлялся настойчивости наших расспросов.

– Что, белые мешки? – спросил Валера.

– Должны быть белые, – усмехнулся Павлик. – Когда он их вытаскивал, они скорее были черно‑коричневые, все в нефтяных разводах.

– Ах, ну да, – сказала я со вздохом. – Они же были в нефти.

– Ну а что потом? – спросил Валера. – Я не пойму, с чем эти мешки‑то оказались?

– А я знаю? – Павлик пожал плечами. – Какая‑то коричневая труха… На молотое сено похожая..

– Молотое сено? – задумчиво переспросил Валерий, откидываясь на спинку стула. – Вряд ли молотое сено стали бы возить таким способом!

– И я так думаю! – согласился Павлик. – Я еще удивлялся, что он над этой трухой так трясется!

– Трясется? – удивились мы.

– Ну да! – Павлик снова ухмыльнулся. – Он же ее просыпал на землю, эту труху, понимаете? Мешок на землю швырнул, наверное, слишком грубо, что‑то в нем лопнуло, я это слышал. Потом он стал из него пакеты поменьше доставать, смотрит, а они все полопались. Как он тут разъярился, стал психовать, я думал, помру со смеху!

– Подожди, подожди, Павлик! – воскликнула я. – Значит, в больших мешках были пакеты поменьше, так? И только в них уже находилась эта, как ты говоришь, труха?

– Конечно, пакеты поменьше, – подтвердил Павлик. – Он как все мешки из цистерн повыкидывал, руки о какую‑то тряпку от нефти вытер и стал мешки распаковывать. Раскрыл первый, смотрит, а там эти пакеты полопались, ну, он и начал ругаться.

– Большие мешки, а в них поменьше, – проговорил Гурьев задумчиво, – а в тех, что поменьше, какая‑то травяная труха… Знаете, на что это больше всего похоже? Кто‑то в железнодорожных цистернах нелегально возит травку с юга страны в наш город.

– Травку? – недоумевающе переспросила я.

– Ну, в смысле, марихуану или что‑нибудь в этом роде, – пояснил Валера. – Наркотик такой есть, знаешь?

Разумеется, я слышала о таком наркотике. Только поверить в то, что кто‑то решил возить его в нефтяных цистернах, мне было трудно.

– А все остальное просто нет смысла возить с такими предосторожностями, – заметил Валера Гурьев. – Чай и табак давно уже перестали быть объектом контрабанды, их проще перевозить легальным путем. Я вот только одного не пойму. Ведь нефть жидкость очень тяжелая. А травка – штука очень легкая, в нефти сразу же всплывет, как поплавок. И те, кто нефть в цистерны наливал, должны были сразу же заметить, что внутри что‑то плавает. Почему же тогда не заметили?

– Да мало ли? – робко возразила я. – Может, те, кто мешки в цистерны закладывал и кто заполнял их нефтью, были одними и теми же людьми…

– Едва ли… – начал было Валера, но договорить ему не дал внезапно зазвонивший внутренний телефон.

Кошелев снял трубку, сказал коротко: «Хорошо, пусть проходит».

– Инспектор уголовного розыска прибыл, – пояснил он. И, видя наши вытянувшиеся лица, воскликнул: – А как же вы хотели? Украдена собственность телецентра, государственная собственность, понимаете? Разумеется, я обязан был сообщить о случившемся в милицию!

Впрочем, нас немного успокоило, что инспектором уголовного розыска оказался наш хороший знакомый, майор Белоглазов, с которым нам уже приходилось сталкиваться при прежних недоразумениях и криминальных происшествиях. Он кивнул нам с Валерой как хорошим знакомым, но, как мне показалось, не без иронии. В самом деле, и у него, наверное, создалось впечатление, что я притягиваю к себе криминал, не убийство, так ограбление! Велика разница!

Майору Белоглазову пришлось рассказывать все с самого начала и во всех подробностях, это было довольно утомительно, потому что он неустанно донимал нас глупыми вопросами, сомневаясь практически в каждом нашем утверждении. Я твердо решила про виденные Павликом пакеты, достававшиеся из нефтяных цистерн, Белоглазову ничего не говорить – мало ли что! Поэтому незаметно, но изо всех сил надавила на колено Павлика, чтобы он помалкивал, и на все вопросы отвечала сама, кому бы они ни адресовались. Майор Белоглазов скоро заметил эту мою тактику, злился, но ничего поделать не мог: мы держались, как мушкетеры, один за всех и все за одного. Потом, отчаявшись узнать от нас больше, чем мы хотели ему сообщить, Белоглазов решил свозить нас на место происшествия, к крекинг‑заводу, а заодно и порасспросить там людей, не видел ли кто чего‑нибудь подозрительного.

Уже смеркалось, когда мы туда подъехали на тряском милицейском «уазике». Однако без труда нашли то место, где на нас напали и отобрали аппаратуру. Майор Белоглазов рассеянно осмотрел смазанные жирные следы от протекторов на гладком и сухом асфальте, оставшиеся там, где темно‑синяя «шестерка» резко и с таким шумом тормозила. Вздохнув и покачав головой, он решил, пока светло, отправиться и поискать тот проулок, где Костя Шилов очнулся вместе со своей «Волгой» после нападения на него у проходной. Надо сказать, что и этот проулок наш Костя также нашел без труда. Оперативники взялись было и здесь изучать следы, но на твердой, как камень, глинистой земле отпечатался лишь рисунок протектора последней проехавшей здесь по грязи машины. Касательно же нашего преступления оперативникам не удалось найти почти ничего. Что же касается размазанных следов на асфальте возле проходной, то это были следы протекторов самой обычной «шестерки», какие тысячами бегают по улицам нашего города, и никакого ключа к разгадке тайны сегодняшнего преступления они не давали.

Майор Белоглазов все‑таки подошел к вахтеру на проходной крекинг‑завода, стал спрашивать, не заметил ли он чего подозрительного во время дежурства возле ворот, но вахтер, весьма затрапезного вида дедок, заявил, что наружу он не смотрит, его дело следить за теми, кто проходит через его вертушку. Да, какой‑то шум в середине дня он слышал, визг тормозов в том числе, но выходить смотреть, в чем дело, он не стал, потому что, знаете ли, нелюбопытный. Майор Белоглазов с самым безразличным видом выслушивал объяснения старого вахтера, будто ничего другого он и не ожидал узнать от него.

Однако мы все‑таки не зря съездили к крекинг‑заводу. Потому что, едва зайдя в проходную, я сразу же заметила на противоположной стене большой портрет погибшего накануне Сергея Викторовича Венглера в траурной рамке и объявление, что гражданская панихида по нему состоится завтра в помещении заводского ДК «Нефтяник». Таким образом, я знала, под каким предлогом я снова смогу прийти завтра на крекинг‑завод, не вызывая у начальства подозрения, что чересчур интересуюсь происходящими здесь делами. Впрочем, я отлично знала, что Дворец культуры «Нефтяник» находится не на территории завода, а в спальном квартале, что было вполне разумно – там живут люди, там он нужнее. Но зато можно было быть уверенной, что на панихиде будет присутствовать все заводское начальство, а уж незаметно приставать к этим людям с вопросами – это было для меня делом техники.

Кроме того, в некрологе о смерти Венглера сообщалось, что попрощаться с телом усопшего можно также у него дома. Был предусмотрительно указан и домашний адрес. Немного подумав, я вытащила записную книжку и записала его туда: наверняка пригодится для чего‑нибудь.

Тем временем оперативники пришли к выводу, что здесь им делать больше нечего, и собрались уезжать. Нам тоже было пора отправляться восвояси, я не без самоиронии размышляла, насколько справедливо в данном случае выражение: «не солоно хлебавши». Майор Белоглазов галантно распахнул передо мной дверцу потрепанного милицейского «уазика», приглашая сесть первой, но я замерла на пороге машины, одна навязчивая мысль вдруг овладела мной.

– Так, ребята, я не еду! – заявила я решительно. Все присутствующие посмотрели на меня озадаченно.

– Слушай, Ирина, мне домой пора, – заявил недовольным тоном Павлик.

– Нас средь бела дня здесь ограбили, а ты хочешь вечером тут остаться? – вторила ему Казаринова. – Вообще с ума, что ли, сошла? Лично я теперь в этих местах иначе, как в сопровождении милиции, ни за какие тысячи не появлюсь!

– Ну, поезжайте, – сказала я твердо. – Я же вас не держу, правильно? Лично я остаюсь здесь. Так надо!

Лерочка Казаринова обиженно хмыкнула и скроила презрительную гримасу. Видимо, решив, что я окончательно сдурела, она махнула рукой и первой полезла в милицейский «уазик». Павлик, недолго думая, последовал за ней. Валера и Костя Шилов остались стоять рядом, выжидательно глядя на меня. Майор Белоглазов, видя, что мы трое не садимся, махнул рукой, пробормотал себе под нос что‑то вроде: «Да ну вас всех на хрен, своих проблем полно!» – и тоже полез в машину. Дверь ее с оглушительным грохотом захлопнулась, мотор взревел, «уазик» резко тронулся с места, покатил по пустынной дороге и вскоре скрылся из виду. Мы остались втроем посреди небольшой заасфальтированной площадки‑парковки перед проходной. Над нами раскинулось широкое густо‑синее вечернее небо; несколько расположенных у самого входа на завод уличных фонарей лишь немного прогоняли ночной мрак, за бетонной стеной деловито сопел и гудел крекинг‑завод.

В стороне, у самого края асфальтовой парковки, где в этот поздний час стояло всего две машины, я заметила лавочку, почти скрытую от постороннего взгляда раскинувшейся кроной старого клена, и предложила пойти и сесть там. Ребята молча, беспрекословно подчинились.

– Ирина, у тебя что, есть идеи? – доверительно спросил Валерий Гурьев, когда мы уселись на жесткую деревянную лавочку.

– Нет, Валера, – сказала я грустно, – одни только сомнения. Или, если хочешь, на старости лет я решила поискать себе приключений, сижу в бандитском районе, вдали от мужа, в компании двух молодых мужчин.

Валера довольно ухмыльнулся, Костя Шилов смотрел на меня по‑прежнему внимательно и очень серьезно.

– Я все пытаюсь понять, – сказала я, – что у них там могло быть в этих пакетах? Не молотое же это сено, в самом деле!

– Говорю тебе, это марихуана, – беспечно ответил Гурьев. – Что еще имеет смысл перевозить так тайно?

– Марихуана? – переспросила я недоверчиво. – И они нагло, средь бела дня, доставали эти пакеты со дна цистерны?

– Ну а почему нет? – пожал плечами Валера. – Что, там, на заводе, очень людно?

– Да я бы не сказала… Все равно, увидит кто‑нибудь, пристанет с вопросами, что это, для чего, где взял…

– И получит по репе! – добавил Валера с обычной своей ухмылкой. – Ты с этим просто не сталкивалась, а вообще, любого человека запугать элементарно просто. Взбучить один разок как следует, сказать, что, если в милицию нажалуется, вообще отдаст концы, никто его не спасет, – и все. И не пикнет!

– Персонал целого завода ведь не изобьешь, правильно? – возразила я. – А если они этим бизнесом будут заниматься постоянно, на заводе будут все про это знать, и тогда обязательно рано или поздно информация в милицию просочится.

– Но доказательств у нее никаких не будет! – возразил Валера Гурьев.

– Оперативники могут нагрянуть с обыском…

– И ничего не найдут! – заявил Валерий жестко. – А тем немногим, что найдут, ни у кого заниматься желания не будет. Ты же знаешь, как они там, эти опера, загружены работой!

Мы умолкли. Логика Гурьева казалась мне непробиваемой, спорить с ним было бесполезно.

– Интересно, откуда прибыли эти цистерны с нефтью, – вздохнула я.

– Из Чечни, наверно, – легкомысленным тоном предположил Валера. – В Чечне черт знает какой криминал сейчас орудует, из‑за войны безнаказанно шурует, там наверняка есть перевалочные базы торговцев наркотиками.

– А нефть‑то они откуда в Чечне взяли? – удивилась я.

– Из земли выкачали! – со смехом отвечал Гурьев. – В Чечне крупнейшие месторождения нефти в нашей стране, если хочешь знать. Я слышал, что оттуда в наш город нефть по железной дороге возят. Потому что нефть с местных месторождений поступает по нефтепроводу, это я совершенно точно знаю!

– А у нас в области тоже месторождения нефти есть? – Мое удивление было искренним. – Я знала, что у нас есть нефтепровод, но почему‑то думала, что по нему нефть гонят откуда‑нибудь из Сибири…

– Нет, это из местных месторождений, – возразил Валера. – Их у нас даже очень много, и нефтяных, и газовых!

– Тогда зачем же нам эта нефть из Чечни? – не унималась я. – Что, нам своей мало?

– Наша нефть плохая, – сказал Костя Шилов. – Уж не знаю, чем именно, но слышал, что чеченская нефть намного лучше. Например, делать авиационный керосин предпочтительнее именно из чеченской нефти, какие‑то в ней есть преимущества.

– А, я слышала, слышала про это! – воскликнула обрадованно я. – Мне Щеглов про это уже трепался сегодня во время нашего застолья на крекинг‑заводе.

– Ну, вот и отлично, тогда ты все знаешь, – сказал Валера Гурьев. – Потому‑то чеченскую нефть и возят цистернами по железной дороге, это недешево, но в этом есть смысл.

– Хорошенькая, однако, картина получается! – возмутилась я. – Возят в наш город цистерны с нефтью, вместе с нею – пакеты с наркотиками. Затем их, наверное, вскрывают, развешивают на более мелкие партии. А куда при этом смотрит милиция, вот что вы мне скажите!

– Стой‑ка, Ирина, – Валера задумчиво посмотрел на меня. – У меня есть один знакомый лейтенант из отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Сейчас я ему позвоню и спрошу, не попадалась ли ему марихуана, упакованная в полиэтиленовые пакеты со следами нефти снаружи.

Он вытащил свой мобильный и стал звонить кому‑то, мы рассеянно слушали реплики Валеры, из которых, впрочем, выходило, что никаких таких пакетов местный отдел борьбы с незаконным оборотом наркотических средств не видел.

– Да, там все чисто, – сказал наконец Валера, засовывая свой телефон обратно в карман. – Значит, хорошо прячутся, заразы!

– Однако полиэтиленовый пакет, перемазанный нефтью, – заметная штука, – возразила я. – Если этот канал работает достаточно активно, таких пакетов должно быть множество.

– Самое главное, с ними у самих перевозчиков много возни, – сказал молчавший до сих пор Костя Шилов. – Выгрузить, перегрузить, привезти… Пока все это сделаешь, в нефти как свинья перемажешься.

– Что наш Павлик и снимал сегодня на видеокассету, которую у него потом отобрали, – сказала я.

– Да, не зря этот рабочий, который по цистернам лазил, так матерился, – довольно ухмыльнулся Валерий. – Ему‑то, наверное, больше всех досталось!

Я улыбнулась рассеянно. Мне не давало покоя одно соображение, и я сказала:

– Пакеты с марихуаной, перемазанные нефтью, не всплывали до сих пор ни разу во время милицейских проверок, правильно?

Валера кивнул.

– Этот факт можно объяснить по‑разному, – продолжала я. – Во‑первых, это может быть никакая не марихуана, и мы тут с вами гадаем на кофейной гуще. Во‑вторых, это самая первая партия марихуаны, переправленная таким способом, и те пакеты, что видел Павлик, единственные, существующие в природе. И в‑третьих, перевозчики марихуаны освобождаются от пакетов прямо здесь, на крекинг‑заводе, где столько всего перемазанного нефтью, что на это просто никто не обращает внимания.

– Молодец, Ирина, ты гений! – восторженно воскликнул Валера Гурьев. – Третий вариант самый правдоподобный, он, между прочим, прекрасно объясняет, из‑за чего разгорелся весь этот сыр‑бор с похищением старой телевизионной аппаратуры Павлика.

– И, может быть, с убийством Сергея Викторовича Венглера, – тихо, словно про себя, добавила я.

Ребята удивленно посмотрели на меня.

– Ты думаешь, что это убийство? – спросил, озадаченно глядя на меня, Валера Гурьев.

– Я только предполагаю, – сказала я. – Официальная версия причины аварии, которую выдвинуло руководство крекинг‑завода, выглядит очень сомнительно. Впрочем, версия о взрыве как злом умысле также не имеет пока никаких конкретных подтверждений. Но зато, если окажется, что в пакетах из цистерн была именно марихуана и след ведет к наркобизнесу, то версия об убийстве Венглера получает вполне правдоподобный мотив.

– То есть мотив, что Венглер стал случайным свидетелем того, как наркоторговцы провозят марихуану в наш город, и покатил на них бочку? – предположил Валера.

– Ну да. А почему нет? – заговорила я, все более воодушевляясь. – Понимаете, ребята, Венглер ведь был начальником пятого цеха, того самого, где произошел взрыв и за стеной которого перегружались эти мешки с пакетами. Если подобное случалось не раз, неужели вы думаете, что руководитель долго ничего не замечал?

– Наверняка замечал, – согласился Валера. – Вопрос только в том, что Венглер, заметив, стал делать дальше. Он мог потребовать у наркоторговцев делиться, запросив за свое молчание слишком много, и те решили, что проще и безопаснее его устранить. А мог оказаться принципиальным человеком, этаким производственным донкихотом. Такие в этой жизни, правда, редко, но встречаются. Пригрозил им всем расправой, и те только и ждали удобного случая, чтобы ликвидировать его.

Валера умолк, а я почувствовала, что у меня по спине поползли противные холодные мурашки от Валериных выкладок и соображений. Как же это жестоко – убить человека из‑за того, что тот проник в твою криминальную тайну и угрожал лишить бандитов – нет, вовсе не жизни, а просто очень легкого и быстрого источника обогащения. А ведь у Венглера осталась семья: жена, двое детей‑подростков. Я вспомнила, как вдова Венглера рыдала вчера над изуродованным и обгорелым телом своего мужа. Черт возьми, этак они и меня могут прикончить, если я слишком глубоко проникну в их бизнес и не буду при этом достаточно осторожной! И мой Володька будет плакать над моим мертвым, изуродованным телом!.. При мысли о муже я вдруг подскочила на месте, впрочем, совсем по другой причине.

– Слушайте, ребята, – воскликнула я, спохватившись, – а который теперь час?

– Начало восьмого, – ответил Костя, глянув на свои часы. – Ты куда‑то спешишь?

– Да куда мне спешить! – воскликнула я сердито. – Меня же дома муж ждет! Теперь Володька совсем с ума сойдет! – проговорила я огорченно. – Я ж его даже не предупредила, что задержусь, и он подумает, что со мной опять черт знает что случилось!

– Но ведь так и есть! – заметил хладнокровно Гурьев. – Или, по‑твоему, сегодняшняя кража аппаратуры не черт знает что? Ладно, не нервничай, – сказал он, вытаскивая из кармана и подавая мне мобильник. – На вот, позвони домой, успокой мужа!

Я поспешно схватила трубку, набрала домашний номер и немного успокоилась, только услышав в трубке голос моего драгоценного супруга.

– Слушай, Вовк, у нас тут такое случилось!.. – залепетала я.

– Да уж знаю, – преспокойно сообщил он. – Я звонил тебе на работу, мне сказали, что ты опять загуляла с Шиловым и Гурьевым.

– Да нет, Вовик, тут все гораздо серьезнее!..

– Ладно, ладно, знаю, опять расследование! – Тут только я уловила иронию в его голосе. – Кстати, тебе интересно узнать результат нашего анализа на сернистый ангидрид?

– Ох, что‑то я совсем закрутилась! – воскликнула я удрученно. – Позабыла про все на свете. Конечно, интересно. Ну же, Вовик, давай, рассказывай, что вы там такого нашли!

– Мы с Самосадным обнаружили какую‑то чертовщину, – заявил Володька.

– Опять чертовщину?

– Именно! – Володька был невозмутим. – Сначала подумали, что оба чокнулись, потому что результат количественного анализа на сернистый ангидрид был 17,3 %. Представляешь?

– А это много, да? – осмелилась я робко его спросить.

– Слушай, ты случайно сернистым ангидридом не потеешь? – спросил он самым невинным тоном.

– Ты в своем уме?

– Не знаю, просто я перебираю все возможные варианты объяснения этого факта, – сказал Володя очень серьезно. – 17,3 % – это очень много, такое при всем желании в нефти раствориться просто не может. Мы уж думали, прибор барахлит, делали анализ снова и снова, так что от твоей блузки, которую я взял утром в лабораторию, только лоскуты остались. Но результат все равно оставался прежним: больше 17 %. И тогда твой хороший знакомый Самосадный подумал, что тут дело нечисто, и решил делать полный количественный анализ образца. В результате от твоей блузки не осталось даже лоскутов, но зато наука точно установила, что, во‑первых, нефть такого состава вообще не может содержать сернистый ангидрид больше 0,4 процента. Во‑вторых, содержание ангидрида в нем действительно не менее 17 % от массы. А в‑третьих, в нефти, кроме всего прочего, имеется около 10 % азотной кислоты, которая и является непосредственным растворителем ангидрида. Без нее он давно бы выпал в осадок.

– Ну, и что из всего этого следует? – спросила я, по‑прежнему ничего не понимая.

– А вот что, – продолжал менторским тоном Володька. – Я еще могу допустить, что ангидрид мог попасть в нефть естественным путем. Понимаешь, нефть, протекая по трещинам в земной коре, соприкасается с самыми разнообразными минералами и веществами. Случается, что на ее пути оказываются залежи сернистого ангидрида, и когда в составе нефти имеются вещества, способные быть его растворителем, а таких веществ, надо сказать, не так уж мало, то нефть попросту вымывает сернистый ангидрид из прочей породы. В таком случае концентрация сернистого ангидрида, как, впрочем, и других попутных соединений, может оказаться весьма высока. Случается это, впрочем, довольно редко. Но азотная кислота не может оказаться в нефти естественным путем, или я самый последний придурок!

– Почему не может оказаться? – тупо спросила я.

– Потому что в природе этого вещества практически не наблюдается! – патетически провозгласил Володька. – Азотная кислота – слишком активный реагент, и, едва появившись в естественных условиях вследствие, ну, например, грозового разряда, она с чем‑нибудь сразу же вступает в новую реакцию и, таким образом, исчезает.

– Но как же тогда она попала в нефть? – спросила я, чувствуя, что голова у меня идет кругом от всех этих научных разглагольствований моего супруга.

– Думаю, не иначе как с помощью человеческих рук, – сказал Володька торжествующе. – Проще говоря, кто‑то ее туда налил. И затем насыпал ангидрид и еще как следует поболтал смесь, чтобы это вещество наверняка растворилось. А потом подал всю эту адскую смесь в реактор.

– То есть ты на сто процентов убежден, что здесь налицо чей‑то злой умысел?

– Именно, – удовлетворенно сказал Володька. – Я рад, что ты наконец‑то поняла меня.

– Я тоже очень‑очень этому рада, – вздохнула я. – Так ты говоришь, что от моей блузки почти ничего не осталось? – спросила я мужа. – Полагаю, мы должны предъявлять милиции как вещественное доказательство ее остатки.

– Да зачем тебе блузка? – возразил Володька невинно. – У тебя цела юбка, которая тоже хорошо пропиталась нефтью.

– Да, и еще комбинезон Наташи Шутовой, – проговорила я. – На нем наверняка должно быть немного нефти из реактора, если, конечно, кто‑то уже не догадался от этого комбинезона избавиться. Ладно, Вовик, – сказала я громко. – Счастливо и спасибо тебе за работу. Ты меня скоро не жди, я тут сижу вместе с Гурьевым и Шиловым, мне с ними очень хорошо, погода чудная, так что мы еще немного погуляем! – И прежде, чем Володька мог что‑то возразить, я отключила телефон.

Я вернула трубку Валере Гурьеву в глубокой задумчивости. Ребята сидели рядом, молча и выжидающе смотря на меня.

– Азотная кислота, ангидрид… Володька только что сказал, что кто‑то сознательно добавил эти вещества в нефть, которая пошла в реактор, в результате чего произошел взрыв. Само собой такого произойти не могло.

– Значит, все‑таки убийство, – удовлетворенно констатировал Валера Гурьев. – Ну, ни хрена себе! Я‑то думал, просто несчастный случай. Везет тебе, Ирина, на криминал, ей‑богу, везет!

– Понимаете, ребята, – продолжала я. – Нефть в реактор подавалась прямо из железнодорожных цистерн, Щеглов мне об этом достаточно определенно сегодня сказал.

– Значит, взрывоопасная смесь была смешана прямо в железнодорожной цистерне! – сделал вывод Гурьев.

– Да, похоже на то, – согласилась я. – Иначе попросту больше негде. Меня изумляет, что они все так ловко подгадали по времени: реактор взорвался как раз в тот момент, когда и Венглер, и я были в цехе. Или вообще никто ничего не подгадывал? – тут же усомнилась я. – И все это чистое совпадение?

– Ну а что там было особенно подгадывать? – пожал плечами Валера Гурьев. – Высыпал реагенты в железнодорожную цистерну, помешал их как следует, чтобы хорошо растворились, и все. Они тут же пошли в реактор, и тут же громыхнул взрыв. Главное, чтобы этот Венглер на месте был.

– Вот именно! – согласилась я. – А ведь он мог в любой момент выйти, он же начальник цеха и не обязан там сидеть восемь часов подряд, не покидая рабочего места.

– Значит, они держали ситуацию под контролем, – сказал Валера невозмутимо. – Кто‑то постарался сделать так, чтобы и взрыв произошел будто бы по естественным причинам, и Венглер в это время на месте был. Кто‑то должен был задержать его в цехе как раз в это время.

– Как это – задержать? – удивилась я. – В цехе его держал один только Щеглов, я видела, как они стояли посреди цеха и чесали языки. А Щеглов сам чуть‑чуть не погиб во всей этой заварухе.

– Вот именно – чуть! – саркастически усмехнулся Валерий. – Ты говорила, он сегодня снова водил вас по крекинг‑заводу с экскурсией, а потом вы даже сели пьянствовать вместе с ним?

– Ну, сели, и дальше что?

– Больно уж легко он отделался, вот что! – Гурьев криво усмехнулся. – Как же так получилось, что, находясь практически в одинаковых условиях, один человек погиб, а другой почти не пострадал, только рожа обгорела? Ну, объясни мне! – закончил Валера торжествующе.

– Щеглов говорит, он за бетонным экраном спрятался, – попыталась робко возразить я.

– Ах, за экраном! – Валера цинично рассмеялся. – А почему тогда он за этот экран Венглера не утащил? Что же он своего товарища бросил?

Валера смотрел на меня победоносно, а мне словно огнем обожгло грудь. Щеглов – главный злодей во всей этой истории? Да ну, бред какой‑то! То, что Щеглов трепло и бабник, я согласна, но убийца! Однако в следующий момент мне вспомнились неприятные, безобразные морщины вокруг его рта. Значит, все‑таки Щеглов? И я целых два дня провела в обществе матерого уголовника, торговца наркотиками, злодея и убийцы? Мне вдруг стало невыносимо душно, хотя спустившаяся на город осенняя ночь, ясная и сухая, становилась все свежее и холоднее.

Костя Шилов тем временем принялся рассказывать, что в армии во время боевых действий бывали такие случаи, когда практически в одинаковых обстоятельствах, при взрыве или чего‑то в этом роде, один человек погибал, а находившийся буквально рядом с ним выходил из переделки живым и невредимым, как будто ничего с ним не случилось. Так происходит потому, что существует как бы два типа людей, продолжал Костя. Одни в момент опасности или, скажем так, экстремальной ситуации впадают в особого рода транс, когда им кажется, что время вдруг остановилось, все вокруг происходит как в замедленной съемке, и они начинают что‑то делать, и делают все, в общем‑то, правильно, и спасают свою жизнь. А другие, наоборот, замирают на месте, смотрят тупо на происходящее и ничего не предпринимают. Если такие случайно остаются живы, их потом спрашивают, ты что это, мол, ничего не делал, стоял столбом. Тогда они рассказывают, что про само происшествие ничего не помнят, будто в тот момент в черную яму какую‑то провалились. Так что, сделал вывод Костя Шилов, ваши Щеглов и Венглер могут попросту принадлежать к этим двум разным типам людей. Щеглов как понял, что реактор сейчас взорвется, так вошел в этот самый транс и вовремя метнулся к защитному экрану. А Венглер впал в апатию, замер на месте, ну, его взрывом‑то и накрыло!

Мы с Валерой, занятые каждый своими мыслями, рассеянно слушали Костины объяснения.

– Все равно странно, – сказала я задумчиво. – Подгадать так, чтобы взрывом убило одного только Венглера, и так рисковать при этом жизнью самому! И почему, спрашивается, в этот момент оказалась там я? Это что, тоже случайность? Или кто‑то меня все‑таки подставил? Если подставил, то зачем? И почему я не могу найти концов, кто именно пригласил меня на этот крекинг‑завод? Щеглов ведет себя так, будто он сам здесь ни при чем, а инициатива исходила от кого‑то еще.

– Конечно, он теперь так себя ведет, – согласился Валера. – Зачем ему лишний раз в этой истории светиться?

– Мне кажется, в первую очередь нам надо найти того, кто мог подсыпать реагенты в железнодорожную цистерну, – сказал Костя Шилов убежденно.

– Да, только и всего, пустячок какой‑то, – заметил ехидно Валера Гурьев. – Это мог сделать кто угодно, понимаешь ты, Костя, любой рабочий. Подозревать можно весь завод.

Я рассеянно кивнула. Конечно, это мог сделать кто угодно, и нет никакой возможности уличить его в этом. А если я начну во всем этом копаться, задавать неприятные вопросы всем подряд, мне или будут врать и давать путаные, противоречивые сведения, как Щеглов, или просто пошлют куда подальше, как этот лысый управленец, с которым я беседовала сегодня утром. Одним словом, все это задачка не из легких.

– Послушайте, ребята! – сказала я решительно. – Мне нужен работник завода, в котором я могла бы быть на сто процентов уверена, что он к убийству Венглера и контрабанде наркотиков непричастен. Думаю, от такого человека мы могли бы получить наиболее объективную информацию о том, что на самом деле происходит на этом проклятом крекинг‑заводе.

– Ну, это ты многого захотела! – рассмеялся Валера Гурьев. – Где ж ты такого возьмешь? В душу людям не залезешь, правильно? Не посмотришь, что там у них происходит.

– Однако я знаю такого человека, – не слушая его, продолжала я.

– Да? И кто же это?

– Наташа Шутова, аппаратчица, едва не погибшая при взрыве реактора. Едва ли она, зная о готовящемся преступлении, согласилась бы так рисковать своей жизнью. И не только жизнью: ведь в случившемся непременно обвинили бы ее, что, собственно, и произошло на самом деле.

– И что‑то из заводских сплетен она наверняка знает, – заметил Валера с усмешкой. – Молодец, Ирина, ты гений! Если в этой истории и можно кому‑то верить, так это пострадавшей аппаратчице. Нам надо с ней непременно побеседовать. Только вот где ее сейчас найти?

– В одной из городских больниц, – отвечала я.

– Ах да! – воскликнул он. – Я же видел, как ее вчера на «Скорой» увозили. Если так, едва ли ее отпустили по истечении суток. Ты подожди, Ирина, – Гурьев снова достал свой мобильник. – Сейчас я позвоню кое‑кому и все выясню.

Еще раз уточнив у меня фамилию и имя аппаратчицы, Гурьев стал названивать куда‑то, кажется, диспетчеру службы «Скорой помощи». Там ему сообщили номер телефона больницы, и я видела, как лицо у Валеры при этом заметно вытянулось. Предчувствие, что опять возникли какие‑то препятствия, стало томить меня, но я не решалась задавать вопросы, предпочтя дождаться объяснений от него самого. Он позвонил по больничному номеру, стал просить о встрече, и тут на его лице отразилось еще большее разочарование по поводу услышанного.

– Ладно, не беда, – сказал наконец Гурьев, засовывая свой мобильный в карман. – Шутова переведена в закрытую спецбольницу для подследственных, вход туда только с разрешения следователя.

– Ого! – присвистнул Костя. – Дамочка‑то, кажется, увязла!

– Именно, – подтвердил Валерий Гурьев. – Ей предъявлено обвинение по статье «Халатность на рабочем месте, приведшая к гибели людей». Но ничего, это не проблема. Я добьюсь с ней свидания, у меня есть знакомые в ментовке. Но это, конечно, не сегодня, а только завтра, и не раньше вечера!

Я кивнула: лучше, чем вообще ничего.

– Ну, что теперь? – спросил Костя.

– Теперь? – Я нервно вздохнула, поднимаясь с лавочки. – Как вы думаете, в этом заборе вокруг крекинг‑завода есть какие‑нибудь дыры?

– Наверняка, – пожал плечами Валера. – Вон там, где заросли кленов, обязательно должны быть потайные выходы. Рабочие же должны иметь возможность тайком слинять с родного предприятия, иначе жить нельзя. А ты почему об этом спрашиваешь?

– Пойдемте поищем эти ходы, – сказала я. – Я непременно хочу проникнуть сегодня на этот крекинг‑завод так, чтобы никто из начальства об этом не знал.

– А если охрана задержит? – предположил Гурьев. – Ирина, ты что, спятила? Это же, между прочим, подсудное дело, на чужой завод без пропуска!

– Мне плевать, у меня журналистское удостоверение с собой, – ответила я невозмутимо. – А этот завод вовсе не секретный объект, никакой государственной тайны тут нет. Так что в шпионаже против своей страны и в измене родине нас не обвинят.

– Да зачем вам все это, Ирина Анатольевна? – воскликнул Костя Шилов в смущении. – Это же в самом деле очень опасно!

– Ну, что ж теперь поделаешь, – вздохнула я. – Волков бояться – в лес не ходить. Но мне позарез надо поискать на территории крекинг‑завода рваные и перепачканные нефтью полиэтиленовые пакеты. Иначе я сегодня ночью не смогу уснуть.

С этими словами я решительно повернулась и направилась к зарослям кленов, где, по мнению Валеры, должен был быть потайной ход на крекинг‑завод. Не оборачиваясь на своих спутников, я тем не менее чувствовала, что они следуют за мной. Неохотно, но следуют.