Глава 3. Иногда мне хочется просто на весь мир прокричать: ну до чего ж мне повезло с начальством

Иногда мне хочется просто на весь мир прокричать: ну до чего ж мне повезло с начальством! Мой шеф, заместитель главного редактора нашего областного ГТРК Евгений Васильевич Кошелев – добрейшей души человек. Он всегда идет мне навстречу в небольших просьбах и пожеланиях. Сегодня, например, он не только дал мне всю мою съемочную группу для поездки на крекинг‑завод, не только позвонил на этот завод и попросил, чтобы нас всех приняли там хорошо и ни в коем случае не выставили за дверь – а я всерьез опасалась такого поворота событий после вчерашнего несчастья, – но он даже подписал наряд и выделил нам машину Кости Шилова вместе с ним самим, разумеется, хотя накануне тот же самый Костя Шилов и в самом деле послал Кошелева, важного телевизионного начальника, на хрен, причем не когда‑нибудь, а в тот момент, когда Евгений Иванович жестким начальственным тоном потребовал от Шилова отвезти его жену в супермаркет: ей, видите ли, непременно нужно было прикупить кое‑каких продуктов по мелочи для застолья. У Кошелева прошлым вечером отмечали день рождения дочери – боюсь, дело кончится тем, что со временем эту историю будут пересказывать как некий веселейший, хотя и неправдоподобный анекдот. И вот теперь мы все, включая оператора Павлика и мою помощницу Лерочку Казаринову, втиснувшись кое‑как в серую «Волгу» Кости Шилова, едем по направлению к крекинг‑заводу, и я машинально вглядываюсь в ветровое стекло, ища вздымающийся к небу столб черного дыма из аварийного цеха. Нет, все это глупости, конечно, пожар давно уже потушили, и никакого дыма больше нет.

Впрочем, въехать вместе с машиной на территорию предприятия нам все равно не позволили. И Костю Шилова, несмотря на все мои просьбы, вместе с нами на территорию завода не пустили, оставили ждать за воротами, потому что в отличие от нас у него не было журналистского удостоверения. Я Косте сказала, что ему необязательно стоять здесь, у ворот, и ждать нас. Мы, скорее всего, пробудем здесь долго, так что он может смело отправляться по своим делам. Я была уверена, что советы мои будут Костей проигнорированы и он все равно останется сидеть в своей «Волге» здесь, у проходной крекинг‑завода, честно дожидаясь нас. Я знала, что протестовать в таких случаях бесполезно, временами наш водитель отличается редким упрямством и все делает по‑своему.

Пройдя через проходную, мы втроем направились было по знакомой разбитой асфальтовой дороге к злополучному пятому цеху. Павлик, тащивший телекамеру и прочие необходимые для ее работы телевизионные аксессуары, злился, что Костя Шилов теперь отдыхает в своей машине, тогда как он, Павлик, должен надрываться один. Он, впрочем, не стесняясь, разделил часть своего груза между нами, мной и Лерой, однако самое ценное, телекамеру, тащил сам, не доверяя ее никому.

Вдруг впереди мы заметили спешащего нам навстречу Щеглова. Уже издали, заметив нас, он широко заулыбался, картинно раскрыл объятия, выражая тем самым свой восторг от того, что обнаружил нас всех здесь.

– Ну, обалдеть! – воскликнул он весело. – Вчера только одна с телевидения пришла, так реактор на хрен взорвался. Теперь целая телевизионная шайка приперлась, и даже с телекамерами. Значит, теперь весь завод ко всем чертям разнесет!

Лера Казаринова рядом со мной хихикнула, я почувствовала, как они со Щегловым обменялись небезразличными друг к другу взглядами.

– Чем обязан? – обратился он ко мне, галантно целуя руку – украдкой я вытерла о штанину оставшееся на руке слюнявое пятно. – Вчерашний осмотр завода вас не удовлетворил?

– Напротив, – ничуть не смущаясь, ответила я. – Я нашла здесь так много интересного, что вот решила на сей раз захватить с собой всю съемочную группу.

Он снова окинул стоящую рядом со мной Леру понимающим взглядом. Та снова хихикнула.

– Ну что ж, прошу! – сказал Щеглов, показывая широким жестом завод. – Снимайте, если вам так хочется. От начальства получено строжайшее указание не скрывать от вас ничего!

Мы продолжили свой путь по разбитой и пыльной асфальтовой дороге мимо дымящихся паром и нефтепродуктами очистных сооружений. Не без иронии я незаметно наблюдала, как брезгливо морщит нос наша Лерочка Казаринова: такого рода зрелища ей были явно не по душе. Напротив, Павлику все открывавшееся взору было, видимо, интересно и занимательно: не сгибайся он под тяжестью телевизионных аксессуаров, то всем бы был доволен. Как‑то само собой получилось, что мы направились снова к тому самому пятому цеху, где вчера произошла авария, унесшая человеческую жизнь.

– А что, – осторожно начала я разговор, – правительственная комиссия по выяснению причин вчерашней аварии сейчас работает?

К моему удивлению, Щеглов зашелся смехом.

– Да бог с вами, Ирина Анатольевна, – воскликнул он сквозь смех, – какая комиссия? Дело яснее ясного, тут и расследовать нечего!

– Значит, все свалили на Наташу Шутову, – подытожила я. – Ну, очень мило…

– А вы что, с этим не согласны? – сказал Щеглов, внезапно становясь серьезным и пристально вглядываясь мне в глаза. – Вы что, видели, какой она вентиль сперва открывала?

– Нет, не видела, – призналась я. – Но я видела, как пар идет из реактора. Знающие люди мне сказали, что раз шел пар, значит, вода там уже была, значит, пар подан был прежде вакуума, и взрыва быть не должно было бы.

– Не должно? – вдруг вспылил Щеглов. – Да как бы не так! Пар шел, потому что задвижку от паровой трубы в первую очередь давлением выбило, понятно вам? Вообще, обследование аппаратной показало, что водяной вентиль тоже был открыт. Значит, Наташка прежде взрыва успела открыть оба вентиля, потому и шел пар из реактора во время взрыва. Сам по себе тот факт, что он шел, еще совершенно ничего не доказывает!

– Вы в этом твердо уверены?

– Абсолютно! – неожиданно жестко отрезал Щеглов. – Кстати… – Он вдруг остановился, повернулся ко мне и опять стал пристально вглядываться мне в глаза. – Если не секрет, что это за знающие люди, с которыми вы советовались?

– Да так… – Я чувствовала себя совершенно сбитой с толку замечаниями Щеглова. – Мой муж, преподаватель химического факультета университета, в том числе…

– Ах, университета! – Щеглов зло расхохотался. Отвернувшись от меня, он энергичными шагами продолжил свой путь, а я покорно засеменила следом. – Тоже нашли мне знающих людей! – С досадой он сплюнул на землю. – Вы посмотрите, каких они недоумков присылают нам из этого университета! Какая‑нибудь девочка с красным дипломом и кучей всяких премий за отличную учебу, а ацетон от водки отличить не умеет!

Я молчала, смущенная этим неожиданным взрывом эмоций. Щеглов, казалось, тоже устыдившийся своей несдержанности, вдруг умолк и притих.

– А вы сами химик по образованию? – не зная зачем, спросила я его.

Щеглов резко обернулся, пристально посмотрел на меня.

– Нет, не химик. И дальше что? – сказал он довольно агрессивно. – Думаете, если у меня нет официального диплома, заверенного государственной комиссией, о том, что я пять лет протирал штаны в химическом вузе, то я полный придурок и в производственных процессах на этом заводе ничего не смыслю, да?

Я неопределенно пожала плечами. Неожиданно эмоциональная и даже, я бы сказала, агрессивная реакция Щеглова изумила меня. Однако, думала я, если он по образованию не химик, то говорить ему про сернистый ангидрид бесполезно, он опять начнет ругать моих советчиков, и ничего путного от него не добьешься.

Мы вошли в пятый цех, пострадавший накануне от взрыва и пожара. На месте взорвавшегося первого реактора оставалась только закопченная бетонная платформа, основание реактора, его искореженные стальные обломки были уже убраны. Сверху и по бокам над пустой бетонной платформой нависали обрезки труб, еще вчера подводивших к реактору реагенты и откачивавших готовую продукцию. Этих труб было так много, их переплетение так замысловато, что я не могла отделаться от ощущения, что вот точно так же должна выглядеть грудная полость человека после того, как руки хирурга извлекут оттуда сердце.

На полу неподалеку от пустой бетонной платформы лежала груда живых цветов и горели свечи. Я поняла, что они обозначают то место, где нашли изуродованное тело погибшего Венглера, начальника цеха. Однако, оглядевшись вокруг, я не без удивления обнаружила, что два уцелевших реактора, простаивавшие еще вчера, теперь работали, деловито гудели, сопели и попыхивали горячим паром. Я видела освещенные желтым светом лица аппаратчиц в узких, точно бойницы, окнах их стальных коробок‑аппаратных, на мгновение каждая из них выглянула наружу, чтобы посмотреть на посетителей, после чего тут же снова повернулась к своим приборам.

– Ну да, цех работает, – словно прочитав мои мысли, проговорил Щеглов. – Контракты на поставки авиационного керосина никто не отменял, а других установок по его производству на нашем заводе нет.

– И не боитесь нового взрыва? – поинтересовалась я.

– Ох, вы опять? – Щеглов покорно вздохнул. – Я же вам объяснил, что взрыв произошел из‑за человеческого фактора. Понятно вам?

– Нет, непонятно, – я постаралась прикинуться дурочкой. – Что это значит – из‑за человеческого фактора?

– Это значит, – стал раздраженно объяснять Щеглов, – что если эти аппаратчицы будут делать все правильно и крутить вентили в нужной последовательности, то никаких взрывов реактора не будет.

– Вы это аппаратчицам так и объяснили?

– Нет, не я объяснял, – сказал Щеглов с нервным вздохом, – а директор нашего завода Михаил Евгеньевич Горбунов собственной персоной.

– Даже сам директор? – удивилась я. – Значит, что же, эти аппаратчицы сначала отказались выходить на работу?

– Ну, какая же вы догадливая, черт вас возьми! – проговорил Щеглов с прежней своей ухмылкой. – Вы как, случайно не в юридическом институте учились на следователя? Там вас научили из людей сведения вытягивать?

– Никто меня этому не учил, – сказала я. – Просто я думаю, что если у аппаратчиц были сомнения в том, что здесь, как вы выразились, сработал человеческий фактор, значит, это неспроста. Что‑то здесь в этой аварии неладно!

– Ох, ну я же вам объясняю! – воскликнул Щеглов, теряя терпение. – Никаких сомнений у этих аппаратчиц нет! Они попросту боятся нового несчастного случая, понимаете вы это? Самый простой, элементарный человеческий страх, что, раз взорвалось один раз, может взорваться и во второй. И неизвестно, уцелеешь ли ты при этом новом взрыве или сгоришь, как этот старый брюзга Сергей Викторович.

Щеглов с выражением крайней досады на лице умолк и отвернулся от меня в сторону. Мои спутники смотрели на меня выжидающе: когда, наконец, я дам им указание начинать работать. Но у меня еще не иссякли вопросы к нашему провожатому, поведение которого все больше удивляло меня и казалось мне подозрительным.

– Скажите, – спросила я, пристально глядя на Щеглова, – а вы сейчас продолжаете перерабатывать ту же самую партию нефти, что вчера взорвалась в реакторе?

– С чего вы взяли? – удивился Щеглов. – Вчерашняя партия нефти вся израсходована, от нее не осталось ни капли. А это новая. Вчера поздно вечером к нам прибыл состав из восьми цистерн, вот мы их и перерабатываем. Железная дорога совсем осатанела из‑за вчерашнего взрыва, требует, чтобы цистерны были возвращены в кратчайшие сроки, поэтому и пришлось оба реактора запустить. Еле уговорил директор этих чертовых аппаратчиц на работу выйти, даже премиальные пообещал.

– А что, железнодорожные цистерны вчера тоже пострадали? – глупо спросила я.

– Да в том‑то и дело, что нет! – горячо воскликнул Щеглов. – Как стояли вон там, за стеной, так и стоят. Но эти железнодорожники боятся, что у нас здесь опять что‑нибудь взорвется и их хреновы цистерны вообще к черту разнесет.

– А такое бывало?

– Да нет, конечно! – Щеглов рассмеялся. – Но вчера, представляете, сразу после взрыва какая‑то падла на станцию Князевка позвонила, говорит, на крекинг‑заводе авария, взрывы, страшный пожар, так что забирайте скорее ваши цистерны, если вообще хотите назад их получить. И они тут же прислали маневровый тепловоз!

– И укатили цистерны?

– Конечно! – рассмеялся Щеглов. – Раньше, чем пожарные машины с завода уехали.

– И вы уверены, что нефти в цистернах больше не осталось?

Щеглов смущенно усмехнулся, поглядывая на меня.

– Вы думаете, я в них заглядывал? – сказал он наконец.

– Значит, часть нефти в цистернах могла остаться? – констатировала я.

– Могла, – согласился Щеглов. – Только железнодорожникам на это наплевать. Они отправили цистерны на мойку, и вся лишняя нефть вместе с горячим паром отправилась в отстойники.

– Эти отстойники находятся возле станции Князевка? – поинтересовалась я.

– Что, терминалы, где моют цистерны? Нет, они возле станции Нефтяная, там, дальше, возле моста через Волгу. Там, около этого моста, еще более мощный нефтяной отстойник, там нефтью пахнет еще сильнее, чем здесь, на крекинг‑заводе! – Щеглов весело рассмеялся, будто сообщил мне нечто в высшей степени забавное.

Я умолкла, переваривая полученную информацию. Что‑то во всем, рассказанном Щегловым, мне не нравилось, я еще не могла понять, что именно. Тем временем я заметила, что Павлик, которому, видимо, надоело стоять без дела, включил все‑таки свою телекамеру и стал снимать место аварии и лежащие на полу цеха цветы. Лерочка Казаринова, решив, что я уже достаточно долго занимаю внимание Щеглова, подскочила к нему и стала донимать его вопросами об устройстве цеха и его реактора, Щеглов сразу же заметно повеселел, охотно отвечал на ее расспросы. Я стояла рядом и рассеянно слушала. Потом заметила, что Щеглов все больше и больше увлекается разговором с Лерой, перестает обращать внимание на меня, а их диалог все более перетекает в незатейливый флирт. Признаться, мне было обидно наблюдать своими глазами, как молодая девочка дает мне фору, однако у меня родилась отличная мысль: пока Щеглов занят флиртом с моей ассистенткой, самое время мне потихоньку улизнуть от него. Опека Щеглова начинала действовать мне на нервы, а с главным инженером мне бы хотелось побеседовать без его контроля. Поэтому я шепнула Павлику, чтобы он держался возле Щеглова и снимал все, что Лера ему скажет, а сама осторожно, так, чтобы тот ничего не заметил, вышла из цеха и направилась к зданию заводоуправления, высившемуся неподалеку от заводской проходной.

* * *

Там меня встретили не очень ласково. Один совершенно незнакомый мне управленец, лысый, с животиком, я была абсолютно уверена, что не видела его вчера, остановил меня посреди коридора и строго спросил, что мне здесь надо. Узнав, что я хочу поговорить с главным инженером крекинг‑завода, посмотрел на меня сумрачно и заявил, что Валерии Дмитриевны сегодня не будет, она срочно улетела на совещание в Москву.

– Наверное, делать отчет о вчерашнем происшествии? – предположила я. Сообщение, что с главным инженером мне сегодня поговорить никак не удастся, серьезно опечалило меня.

– Стойте‑ка, вы ведь Ирина Лебедева, корреспондентка с телевидения? – вдруг поинтересовался лысый управленец, глядя при этом все так же неприветливо.

Я подтвердила, что все именно так и обстоит.

– Что же вы тогда одна по заводу ходите? – осведомился он удивленно. – Вас же Щеглов по заводу водит, вот и идите к нему, – заметил он, как ему показалось, очень резонно. – Где вы его потеряли?

– Нигде я его не теряла, – отвечала я, пожимая плечами. – Он моей ассистенткой увлекся.

– Да, это на него похоже, – управленец рассеянно кивнул. – Как кобель хренов, за каждой юбкой бегает.

– А какие у него отношения были с Сергеем Викторовичем? – вдруг неожиданно для самой себя спросила я.

– С Венглером, что ли? – переспросил управленец. – Да нормальные. Они собачились, конечно, ну да Венглер со всеми собачился. А потом с теми же самыми людьми водку пьянствовал.

– Он водку пьянствовал? – изумилась я.

– Ну, выпивал, – лысый управленец сердито хмыкнул. – Что вы к словам‑то придираетесь?

– Да нет, вовсе я не придираюсь, – робко проговорила я. – Меня просто интересует, какие у Сергея Викторовича были отношения с работниками завода.

– Да нормальные! – управленец снова хмыкнул. – Старый хрен он был, конечно, это все знают… Но, в принципе, мужик как мужик. А вы почему спрашиваете? – вдруг насторожился он.

– Да так, – рассеянно отвечала я. – Просто интересно…

– Интересно, какие у Венглера были отношения с людьми? Это похоже на милицейское расследование. Вы что, расследованием пытаетесь заниматься? – Управленец ухмыльнулся. – Попробуйте разберитесь в этом. Здесь такой клубок всего…

Он вдруг умолк, точно жалея о сказанных только что словах.

– А правда, что Венглер продавал налево авиационный керосин? – спросила я.

– Кто вам сказал? – Управленец невозмутимо поднял на меня глаза.

– Щеглов, еще вчера.

– Может, и продавал. Дальше что?

– Кому, за сколько, вам известно?

Управленец смотрел на меня со смесью недоверия и презрения.

– Вы что, на налоговую полицию работаете, сведения для нее собираете? – спросил наконец он.

– Нет, но я интересуюсь причинами вчерашней аварии…

– Причины вчерашней аварии установлены точно и определенно: ошибка аппаратчицы, не в той последовательности открывшей вентили подачи водяного пара и вакуума, – сказал управленец жестко. – А насчет, как вы выразились, продажи налево авиационного керосина, то у меня по этому поводу концов не ищите, я про это ничего не знаю и знать не хочу. Понятно вам?

Я кивнула. Самосадный вчера был прав, утверждая, что администрация крекинг‑завода никак не будет в восторге от моего расследования, результатом которого может вполне оказаться доказательство вины руководства завода, допустившего халатность, а не скромной аппаратчицы Наташи Шутовой.

– Слушайте, давайте‑ка на выход, – вдруг сказал лысый управленец, глядя на меня по‑прежнему сурово. – Вас Щеглов по заводу водит, так? Вот пусть он вас и водит и за вас везде отвечает. Я не могу позволить, чтобы вы шлялись здесь где попало без провожатых!

– Боитесь, что я криминал какой‑нибудь откопаю? – спросила я насмешливо.

– Нет, не боюсь, но одной вам здесь ходить не положено! Если не пойдете, я начальника охраны позову!

– Валяйте! – сказала я беспечно. – Пусть мне скрутят руки за спиной, надают дубиной по голове и выволокут на улицу через проходную. У меня там, за проходной, оператор с включенной телекамерой работает, он все это дело аккуратно заснимет, а потом мы это покажем по областному телевидению!

– Да что вы, собственно, хотите? – воскликнул управленец раздраженно. – Здесь‑то вы что ищете? Я же вам сказал, главного инженера завода сейчас на месте нет и не будет, она улетела в Москву.

– А заводская лаборатория на месте? – спросила я агрессивно. – Или она тоже в Москву улетела?

– Господи, да зачем вам лаборатория?

– Хочу побеседовать с людьми, – сказала я невозмутимо. – У меня, знаете ли, работа такая, с людьми беседовать – и перед телекамерами, и так. Понятно вам?

И, не дожидаясь ответа лысого управленца, я повернулась и пошла прочь от него по коридору. Насчет лаборатории это я хорошо придумала, с ее работниками мне нужно было поговорить обязательно, вдруг они знают что‑то конкретное? Правда, я не знала, где именно эта лаборатория находится, но почему‑то у меня была уверенность, что стоит мне только немного походить по многоэтажному зданию заводоуправления, как я непременно ее отыщу.

* * *

Я и правда вскоре отыскала заводскую химическую лабораторию в полуподвальном этаже. Это было обширное, с высокими потолками помещение, заставленное широкими столами со множеством колб, пробирок, каких‑то необычного вида стеклянных аппаратов с резиновыми трубками; назначения всего этого инструментария я не могла знать. Во всех хранились, кипели, бурлили и испарялись какие‑то разноцветные жидкости, от коричнево‑черных до совершенно бесцветных и прозрачных. Несмотря на работавшие мощные вентиляторы, запах нефтепродуктов стоял чувствительный. Впрочем, за последние сутки я так надышалась нефтяными запахами, что постепенно стала воспринимать их как совершенно нормальные и естественные.

На этот раз я сознательно не пошла к начальнику лаборатории, дверь в кабинет которого находилась тут же, рядом, а решила побеседовать с кем‑нибудь из младшего персонала, лучше всего женского пола – такие, по опыту, оказываются со мной откровеннее. Поэтому, зайдя в лабораторию, я стала напряженно оглядываться, ища, с кем бы можно было поговорить. На меня поначалу никто не обратил внимания, трое или четверо сотрудников, занятых в тот момент делом, казалось, не замечали меня. Я уж собралась было подсесть к одному из них, как вдруг дверь лаборатории отворилась, и в нее влетела молодая лаборантка в белом, как и все тут, халате. Увидев меня, она вдруг застыла на месте с открытым от изумления ртом.

– А вы к нам, да? – проговорила она, смутившись и кое‑как оправляясь от изумления.

Я подтвердила, что это именно так.

– Ой, а вас же Щеглов должен водить, – снова проговорила она. Из этой фразы я заключила, что, без сомнения, узнана.

– Щеглов занялся своими делами, – сказала я устало, – а мне бы очень хотелось посмотреть вашу лабораторию.

– Ах, ну конечно! – воскликнула лаборантка радостно. – Девочки, отвлекитесь на минуту, к нам Ирина Лебедева пожаловала!

«Девочки», одна из которых была мужского пола, а другой было явно за пятьдесят, вяло подняли голову и равнодушно посмотрели на нас, не выказав при этом ни малейшего энтузиазма. Однако это не смутило лаборантку.

– Проходите, садитесь, пожалуйста, – сказала она. – Чаю хотите?

Мне подумалось, что до сих пор не приходилось пить чай в такой нефтяной атмосфере. Впрочем, отказываться было поздно, лаборантка уже включила электрический чайник.

– Меня зовут Оксана, – сказала лаборантка. – Скажите, а вы что, передачу про нашу лабораторию делать будете?

– Возможно, будем, – мне не хотелось сейчас говорить «нет», – если найдем интересный материал для съемок. Для этого, собственно, я вчера на крекинг‑завод и приезжала.

– И попали в такую переделку, – сказала лаборантка, сочувственно глядя на меня. – Скажите, – тут она понизила голос, – а вы очень испугались, когда вчера рвануло?

– Нет, я толком и испугаться не успела, – ответила я, – пока поняла, что это авария, Щеглов уже вывел меня из цеха.

– Да уж, Щеглов! – Лаборантка скроила презрительную гримасу. – Балбес!

– Вы думаете, это он виноват в случившемся?

– Да ну, нет, – сказала Оксана грустно. – Он‑то здесь при чем? Ума не приложу, кто виноват. Все говорят, Наташа Шутова, аппаратчица, но у меня в голове не укладывается, как она могла. Там всего‑то проблема – вентили не перепутать, и она столько лет на этом реакторе проработала.

– Щеглов говорит, человеческий фактор, – сказала я. – Рано или поздно кто угодно может ошибиться.

– Да ну, бросьте! – воскликнула лаборантка. – Вы больше слушайте этого Щеглова! Тут у нас покруче проблемы решать приходится, где по‑настоящему голова нужна, и ничего, справляемся. А там всего‑то два вентиля в нужном порядке открыть!

– А если не это, тогда почему произошел взрыв?

– Не знаю, – с искренним сожалением сказала лаборантка. – Просто ума не приложу.

Я кивнула, рассеянно оглядывая стол со множеством пробирок, колбочек, каких‑то стеклянных устройств с резиновыми шлангами, закрепленных в штативе. Электрический чайник тем временем вскипел, лаборантка приготовила чай в большой фарфоровой кружке, подала мне ее. Несмотря на нефтяные ароматы вокруг, чай был хорош на вкус.

– Скажите, а вы делаете анализ каждой партии нефти, что поступает на завод? – прихлебывая напиток, спросила я.

– Конечно! – кивнула лаборантка. – Без разрешения нашей лаборатории ни одну партию в технологический процесс не пропустят.

– Делали и в этот раз?

– В какой раз? – переспросила лаборантка озадаченно. – Мы ведь здесь партии не считаем. Все, что нам приносят, мы делаем, потом результат кладем на стол начальнику лаборатории, он выписывает разрешение. Конечно, мы делали анализ той партии, которая взорвалась в реакторе, – добавила лаборантка задумчиво.

Я кивнула, не ожидая другого ответа.

– А анализ на этот… – я запнулась, припоминая название, – сернистый ангидрид – тоже делаете?

Оксана посмотрела на меня заинтересованно.

– В смысле, количественный анализ? – переспросила она. – Конечно, делаем!

– Вы знаете о ПДК на сернистый ангидрид для нефти, что отправляется на переработку в этот…

– Для вакуумного гидроформинга? Конечно, знаем! – отвечала лаборантка – Вы что, думаете, взрыв произошел из‑за превышения ПДК?

– Вполне возможная версия, – заметила я.

– Только тогда это должна быть какая‑то левая партия, прошедшая мимо нашей лаборатории, – сказала лаборантка. – Мы все партии нефти проверяем, до сих пор ни разу превышения ПДК по сернистому ангидриду не зафиксировали. Правда, Ольга Александровна? – обратилась она к даме за пятьдесят.

Однако та только усмехнулась, бросила на нас короткий неприветливый взгляд, потом снова занялась своими пробирками. Такое поведение коллеги ничуть не смутило Оксану.

– А такое возможно – левая партия нефти? – осторожно спросила я.

– На нашем заводе все возможно! – уверенно заявила лаборантка. – Мафия тут страшно сказать как шурует. И нефть воруют, и дорогой бензин…

– И авиационный керосин? – подсказала я.

– И его тоже, – ничуть не смущаясь, подтвердила лаборантка.

– И кто его ворует?

– Я же говорю вам – мафия. Здесь целая шайка орудует, все друг с другом повязаны, все друг за дружку горой стоят. Только потяни за одного, все остальные тебя съедят.

– А кто это – все? – нетерпеливо спросила я. – Покойный Сергей Викторович Венглер тоже воровал? Или как?

– Венглер? – Лаборантка презрительно рассмеялась. – Кто это вам сказал?

– Щеглов.

– Я же вам сказала, поменьше вы слушайте этого Щеглова, он балбес!

Лаборантка продолжала с улыбкой смотреть на меня. Я в это время задумалась – что‑то во всех этих разговорах мне активно не нравилось. Но понять, что, я не успела. Потому что в этот момент в лабораторию влетел раскрасневшийся от волнения и быстрой ходьбы Щеглов. Увидев меня, он одно мгновение напряженно хмурился, словно стараясь понять, что мне удалось узнать от лаборантки. Но это длилось только одно мгновение. В следующее он широко улыбнулся, словно надел маску любезной улыбки, и подошел ко мне.

– Ну вот, Ирина Анатольевна, наконец‑то я вас нашел! – воскликнул он радостно и фальшиво. – Что же это вы, взяли да и сбежали от меня? И даже свою команду бросили! Пойдемте, нас ждет стол, ваши сотрудники уже все сидят там.

И, взяв меня за руку, он бесцеремонно потащил меня прочь из лаборатории. Ее работницы, пряча иронические ухмылки, смотрели нам вслед.

* * *

Стол и в самом деле был накрыт в заводской столовой, причем очень даже неплохой стол. И нефтью внутри столовой больше не пахло – или, может быть, я просто уже привыкла к этому запаху настолько, что более не ощущала его. Этот обед оказался теперь очень даже кстати, был уже первый час дня, и с утра я успела проголодаться. Щеглов, усевшись рядом со мной, к досаде Лерочки Казариновой, ухаживал за мной как мог. Открыл бутылку шампанского, предложил тост за областное телевидение. Однако я только пригубила вино и поставила фужер обратно на стол. Пить мне было еще решительно рано: за прошедшие полдня я не узнала практически ничего из противоречивых слухов и неясных подозрений, и «загудеть» теперь мне было совершенно ни к чему. Хотя создалось такое ощущение, что именно этого и добивался Щеглов. Что ж, его можно было понять. Он, очевидно, получил от начальства задание встретить телевизионщиков как можно радушнее, для виду ни в чем им не отказывать, но на деле показать как можно меньше.

Щеглов меж тем выпил два больших фужера шампанского, рожа его покраснела, а глаза сально заблестели.

– Зря вы не хотите ничего выпить, – проговорил он, вплотную придвигаясь ко мне и дыша в лицо отвратительной смесью винного и табачного перегара. – Живем‑то мы один раз, надо же что‑нибудь и хорошее в жизни иметь.

– Например, напиться, как свинья, – заметила я.

Щеглов нахально ухмыльнулся.

– А кстати, как к вам прибывает нефть на завод? – поинтересовалась я. – Только по железной дороге?

– Бывает, что и по железной дороге, – сказал он, глядя на меня расслабленно. – Как раз этой ночью пришло восемь цистерн.

– Это я уже слышала, – сказала я. – А других способов доставки нефти на завод не существует? Я вот слышала, что через Багаевку тянется к вашему заводу нефтепровод…

– Тянется, конечно. – Щеглов ухмыльнулся, вальяжно откидываясь на стуле и не сводя с меня своих сальных глаз. – Тянется, потягивается…

– Но он ведь сейчас не функционирует, правда?

– Почему это не функционирует? – удивился Щеглов. – Все нормально функционирует. Качают по нему нефть, все как положено.

– И эта нефть также поступает для производства авиационного керосина?

– Эта – нет, – сказал Щеглов. – Эта идет на производство солярки и дешевого бензина… Слушайте, бросьте вы это все на хрен, а? Охота вам в этом дерьме копаться? Давайте лучше выпьем! Нате‑ка ваше шампанское! Такое шампанское грех не выпить!

И он, нагло облапив меня левой рукой за плечи, правой взял мой невыпитый фужер шампанского и стал подносить его к моему лицу. Почувствовав бесконечное омерзение, я стряхнула его руку, едва‑едва удержалась от того, чтобы не заехать ему по морде. От удивления Щеглов выронил фужер, шампанское разлилось по столу.

– Что‑то вы не очень любезны, гражданин начальник! – заявил Щеглов, делано рассмеявшись. – Ни дружить, ни пить со мной вы не хотите. За что такая суровость?

– За свинское поведение, – невозмутимо сказала я. – Вы мне заявили, что погибший вчера Венглер воровал на заводе авиационный керосин. Это правда?

– Может быть, и правда, – Щеглов нахально ухмыльнулся.

– А поподробнее вы мне можете про это рассказать?

– Вам что, надоело жить на этом чудесном белом свете? – деловито осведомился Щеглов. – Вы что, не знаете, что такое бензиновая мафия?

– Нет, не знаю, – сказала я сухо. – Вот вы мне и расскажите, что это такое. Так сказать, просветите меня.

– Ну уж нет! – Щеглов расхохотался, снова наливая себе шампанского. – Если вам на земле жить надоело, то я‑то умирать раньше времени не собираюсь!

– Стоило тогда вчера трепаться? – сказала я презрительно. – Хотели цену себе набить в моих глазах, да? Этаким борцом за порядок на заводе представиться, а на самом деле вы просто пустое трепло!

Лицо Щеглова вытянулось, он посмотрел на меня ошалело.

– Слушайте, вы что, собственно, хотите, а? – сказал он настороженно. – Я вас уже спрашивал об этом. Вы мне так ничего и не ответили.

– Я хочу знать: в реактор, который вчера взорвался, могла случайно поступить левая партия нефти, не прошедшая лабораторной проверки?

– Левая партия? – Щеглов изумленно посмотрел на меня. – Впервые слышу про такое. Здесь, на нашем заводе, все надежно схвачено, и на входе, и на выходе, постороннему человеку голову оторвут, вздумай он какой собственный бизнес устроить без ведома других. Чтобы неизвестно какая партия нефти прошла в реактор… Чушь какая‑то! Да и зачем это? Готовый керосин все равно поступит в общую емкость.

– Вчера мы видели, как его сливают прямо из трубы, – возразила я.

– Да, действительно, – согласился Щеглов. – Вот и надо воровать керосин из трубы, а не левые партии нефти на завод присылать!

– Вы уверены?

– Не знаю, – Щеглов с сомнением покачал головой. – Никогда не слышал, чтобы на наш завод неизвестно откуда нефть прибывала. А что, у вас есть сведения, что такое имело место? – спросил он, внезапно оживляясь.

– Нет, у меня только предположения, – отвечала я. – Сначала расскажите, а Сергей Викторович, который погиб, знал о ПДК на сернистый ангидрид?

На мгновение лицо Щеглова снова стало серьезным.

– ПДК по сернистому ангидриду? Может, и знал, – сказал он сухо. – Он ведь был химик по образованию в отличие от меня. При чем здесь это?

– При том, что превышение концентрации сернистого ангидрида могло привести к взрыву реактора, даже если вентили были открыты в правильной последовательности.

– Серьезно? Ну ни хрена себе! – Щеглов выглядел совершенно выбитым из колеи этой информацией.

– Вы что, никогда не слышали про такую возможность?

– Никогда! – с совершенно искренним видом признался он. – А вы откуда про это знаете?

– Секрет фирмы, – ответила я.

– Но даже если это так, – проговорил рассеянно Щеглов, – что это нам дает? Что из всего этого следует?

– Из этого следует, что тот, кто занимался левым бизнесом – перерабатывал нефть на керосин, минуя лабораторию, – мог случайно отправить в реактор партию нефти, в которой было превышение ПДК на сернистый ангидрид. А он про это ничего не знал. И в произошедшем взрыве обвинили аппаратчицу Наташу Шутову, которая на самом деле во всем этом не виновата.

Щеглов вдруг стал серьезным и задумчивым, откинулся на спинку стула, отодвинулся от меня, стал рассеянно смотреть в сторону.

– Вон вы куда, барышня, клоните, – сказал он наконец. – Только ведь это не я, а покойный Сергей Викторович Венглер, царство ему небесное, хотя он и был сволочью, – это он левый керосин гонял. Вот, значит, и поплатился! – добавил он не без иронии.

– Проболтались‑таки! – сказала я насмешливо. – А тоже мне, грозились: жить хочу, ничего не скажу!

– Ничего и не скажу! – повторил Щеглов с детским упрямством. – И вам я ничего не говорил, барышня. Вам все это в пьяном сне приснилось!

Пожалуй, Щеглов становился невыносимо груб, но делать было нечего, такая уж у меня работа. Мне подумалось, что обижаться на него пока еще рано, можно попробовать еще кое‑что из него вытянуть.

– А что, про это на заводе никто не знал? – осторожно поинтересовалась я. – Что Венглер керосин воровал?

– Обижаете, барышня, все знали, – нехотя отозвался Щеглов. – Все, до самого последнего рабочего.

– И директор знал?

– Ясное дело!

– И терпел такое?

– Так Венглер же делился! – Щеглов нагло ухмыльнулся. – Здесь от его левого бизнеса многие доход имели.

– Поэтому‑то они все так и поспешили обвинить во всем Наташу Шутову, – подытожила я. – А мои возражения, что я ей вовсе не мешала следить за технологическим процессом, что видела, как она нужный вентиль открывала, никто и слушать не хотел. И вы, между прочим, тоже не хотели!

– И не хочу! – Щеглов расхохотался. – То, что я вам теперь по пьянке наболтал, в счет не идет, этому ни один следователь не поверит. И обелить Наташку Шутову не мечтайте, это здесь никому не нужно, понимаете? Жизнь она вам, конечно, спасла, здесь не поспоришь, но…

– Эй, стой, стой, стой!

Резкий и неожиданный выкрик Павлика, нашего оператора, заставил нас обоих вздрогнуть и обернуться. К нашему удивлению, Павлик вдруг стремительно выскочил из‑за стола, где он так удобно устроился и ел в свое удовольствие, кинулся к тому месту, где у него были сложены телекамера и прочие телевизионные аксессуары. В испуге мы тоже повскакивали со своих мест, пока что не понимая, что происходит. А Павлик судорожно схватил свою камеру, некоторое время бережно осматривал ее, потом, убедившись, что с ней все в порядке и кассета на месте, положил ее обратно, сокрушенно покачав головой.

– Чуть‑чуть не сперли, – сказал он в ответ на наши вопросительные взгляды. – Я только‑только отвернулся, задумался, стал пирог с бужениной жевать, смотрю – кто‑то вдоль стены крадется и прямо к камере! Если бы я не крикнул, он уволок бы ее на хрен. Слушайте, у вас тут что, на заводе, одни жулики работают?

– Да ладно! – Щеглов беспечно расхохотался, блеснув веселыми и пьяными глазами в мою сторону. – Украли бы – мы бы вам новую купили. Проблем‑то куча!

Оптимизму Щеглова можно было позавидовать. Я‑то знала, какое горе для телеоператора, когда происходит потеря любимой телекамеры. Впрочем, бдительность спасла Павлика и на этот раз. Мы снова уселись за стол, Павлик же, теперь не доверяя никому, взял свою драгоценную камеру с собой, расчистил место на столе и положил ее рядом, чтобы была в поле зрения. Щеглов с усмешкой наблюдал за его манипуляциями.

Впрочем, настроение у всех было решительно испорчено. К еде мы более не притронулись, Павлик скорее для приличия, чем из аппетита дожевывал свой пирог с бужениной, происшедшее расстроило его больше других. Щеглов, верный своим принципам, продолжал трепаться, рассказывать какие‑то анекдоты, впрочем, не особенно смешные и оригинальные, я слушала его рассеянно и едва улыбалась в ответ. Непонятная тревога вдруг овладела мною, я чувствовала, что что‑то здесь не так с этим внезапным похищением телекамеры, все это неспроста. Но объяснение, что именно все это должно означать, мне и в голову не приходило.

Наконец Щеглов дал нам понять, что пора вставать из‑за стола, и мы поднялись без особого сожаления. Пора было и вовсе уходить с этого крекинг‑завода, в данный момент делать тут было абсолютно нечего. Можно, конечно, потребовать организовать беседу с директором завода Михаилом Евгеньевичем, но не было сомнения, что на свои вопросы я получила бы столь же неопределенные, уклончивые ответы, как и от Щеглова. Этот тип был прав: администрации завода совершенно ни к чему, если я докажу невиновность аппаратчицы и виновность их самих. Да еще всплывет история с переработкой левой нефти на левый керосин, что, несомненно, может потянуть за собой и другие неприятные разоблачения. В тот момент я решила непременно написать заявление на имя прокурора области, изложить там все, что видела тут и слышала, потребовать создания специальной комиссии по расследованию причин взрыва. Как я поняла, такая комиссия так и не была создана. Пробираясь по разбитой асфальтовой дорожке между дымящимися паром и нефтепродуктами отстойниками, я пыталась сообразить, какое ведомство в правительстве области занимается крекинг‑заводом, куда именно следует мне обращаться с жалобами и своими подозрениями. Логичнее всего спросить об этом у Валеры Гурьева, нашего криминального репортера, тот хорошо знал все подобные вещи.

Миновав проходную и очутившись на небольшой асфальтированной площадке перед въездом на территорию завода, мы все, к нашему всеобщему огорчению, обнаружили, что наша телевизионная «Волга» вместе с Костей Шиловым куда‑то исчезла. С одной стороны, конечно, я сама сказала ему, чтобы не ждал нас и отправлялся по своим делам. И наверняка Кошелев не преминул позвонить ему и повелеть немедленно быть с машиной на рабочем месте – теперь у Кости не было уважительной причины послать его на хрен. С другой стороны, нам теперь предстояло добираться в центр города на общественном транспорте, самим тащить на себе все телевизионные аксессуары. Павлик отчаянно кряхтел и ругал свою тяжелую долю телевизионного оператора, наверное, в глубине души жалея, что не имеет права точно так же отругать меня. Впрочем, мы ему помогали, как всегда, приняли на себя часть его груза, но основную тяжесть аппаратуры до ближайшей автобусной остановки Павлику пришлось тащить самому, а это не было особенно легко, так как остановка находилась неблизко. От проходной крекинг‑завода к оживленной городской улице, по которой ходил в центр города автобус, вела довольно широкая дорога. Высокий непроницаемый бетонный забор крекинг‑завода был с одной ее стороны, с другой – толстая труба теплотрассы, за которой виднелись какие‑то дачные участки, желтевшие листвой в это осеннее время года плодовые деревья. Вокруг было пустынно и, можно сказать, тихо, если не считать равномерного гудения крекинг‑завода за бетонной стеной, воспринимавшегося как сама тишина. День был почти такой же прекрасный, как вчерашний, теплый, солнечный, только теперь на небе клубилось некоторое количество пушистых облаков, похожих на клочья белой ваты. Не без удовольствия ощутила я эту тишину и покой практически в центре промышленного района города рядом с одним из самых грязных и экологически вредных предприятий, какие только могут быть…

То, что произошло дальше, стремительностью своей, неожиданностью и абсурдностью напоминало кошмарный сон. Неожиданно раздался рев мотора легковой машины, вывернувшей откуда‑то из бокового проулка между дачными участками. Машинально я посторонилась и потянула к себе Павлика, шедшего по самой середине тихой, безлюдной дороги. Я ожидала, что машина на бешеной скорости промчится мимо нас – мало ли зачем гоняют люди на больших скоростях! Но, к нашему удивлению, раздался вдруг оглушительный визг и скрежет тормозов, оглянувшись, мы увидели, что машина – это была ничем не примечательная «шестерка» темно‑синего цвета – остановилась около нас, едва не наехав на груженного телеаксессуарами Павлика. В тот же момент из машины выскочили трое мужчин. Они были одеты в одинаковые зеленые пятнистые куртки, и на головах у них были надеты жуткие черные чулки с прорезями для глаз. Двое из них, те, что выскочили с передних сидений, были огромного роста и исключительной ширины, настоящие гориллы. Третий же, выбравшийся с заднего сиденья, был нормального роста и телосложения, тем не менее непонятно почему мне казалось, что именно он здесь самый главный. На пальце правой руки его я заметила большой золотой перстень с печаткой. Все трое набросились на бедного Павлика, и, прежде чем мы успели что‑либо понять, один из них с силой ударил его ногой в живот, так что наш оператор со стоном согнулся пополам и повалился на землю, роняя коробки с телекамерой и аксессуарами, которые держал в руках. Впрочем, двое других тут же подхватили это и стали как попало швырять в свою машину. Потом они направились к нам с Лерой, ошалело и беспомощно стоявшим на месте, и стали вырывать у нас из рук пакеты, коробки, оставив, однако, наши сумочки. Все отобранное как попало они покидали в машину, стремительно запрыгнули в нее сами. Взревел мотор, заскрежетали колеса, и, стремительно сорвавшись с места, машина умчалась прочь, скрывшись за ближайшим поворотом. Мы остались стоять на месте, словно пригвожденные, лежащий скрючившись на земле Павлик тихо постанывал.

Прошло некоторое время, прежде чем до меня стал доходить смысл произошедшего. Вокруг по‑прежнему не было видно ни одной живой души, тускло светило сентябрьское солнце, деловито гудел, сопел и попыхивал крекинг‑завод за бетонной стеной. Павлик, корча отчаянные гримасы, тяжело кряхтя и постанывая, приподнялся и сел прямо на пыльный асфальт. Вид у него был жалкий и беспредельно несчастный.

– Павлик, тебе очень больно? – спросила его Лера Казаринова, похоже, легкомысленнее всех нас отнесшаяся к происшедшему.

– Очень! – неожиданно для всех нас Павлик по‑детски всхлипнул. Тогда Лера Казаринова подошла к нему, наклонилась и ласково погладила его по голове. – Черт бы побрал эти рабочие окраины! – воскликнул Павлик в неожиданной ярости, отстраняясь от ласковых рук Леры. – Чтобы я еще раз сюда приехал! Телекамера была новая, я с ней только‑только работать начал… Все они отобрали, сволочи, все! До последнего проводка! Да еще по морде дали, бандюги проклятые! Что у нас за город, вообще, что за страна!

– Не по морде тебе дали, а под дых! – уточнила Лера Казаринова. – Радуйся, что вообще жив остался. У меня есть один знакомый, которого вот так же поздно вечером в рабочем районе встретили и так избили, что потом ему череп вскрывали, он первую группу инвалидности получил…

– Ну, спасибо, утешила! – воскликнул сердито Павлик. – По‑твоему, это мало, что меня обокрали, нужно, чтобы мне еще башку проломили, да?

– Такого я не говорила, – невозмутимо заметила Лерочка. – Ладно, Павлик, хватит ныть. Давай вставай, не сиди на холодном и грязном асфальте, а то еще простудишься…

Лера подала ему руку, и Павлик послушно стал подниматься, отчаянно кряхтя и постанывая. Я растерянно наблюдала за обоими, не зная, что про все это и думать. Нас обокрали посреди бела дня прямо на улице! Подумать только, что делается в нашем городе!

– Это все ты виновата! – вдруг Павлик в ярости накинулся на меня. – Если бы ты сегодня утром Шилова не отпустила, мы бы сейчас нормально на машине домой поехали, и ничего такого с нами не случилось бы!

– Да ладно тебе трепаться, Павлик! – возразила невозмутимо Лера. – Ты же знаешь Шилова. Ирина могла ему говорить все, что угодно, он все равно остался бы стоять здесь и ждать ее.

– Куда же он тогда на хрен делся? – воскликнул Павлик в ярости.

– Наверное, Кошелев вызвал его по телефону и сказал, что предстоит срочная поездка, – предположила Лера Казаринова. – Ты же знаешь, такое и раньше бывало. Без приказа Кошелева Шилов никуда бы не уехал, это точно, стоял бы здесь и ждал свою Ирину.

– Сволочи проклятые! – продолжал ругаться, не слушая ее доводов, Павлик. – Что за страна такая, что за народ! Хотели потихоньку камеру умыкнуть на заводе – не получилось! Так они дождались, когда мы выйдем! Выследили нас, на машине подъехали! Ну не мерзавцы ли?

Тем временем мы уже шли по направлению к остановке автобуса, чтобы ехать в центр города. Впрочем, один автобус нам все‑таки пришлось пропустить, потому что на остановке я обнаружила телефонную будку и решила, что мне надо бы позвонить на телевидение и сообщить о случившемся с нами несчастье. Такого рода вещи самое безопасное рассказывать начальству именно по телефону. Пусть оно, это грозное начальство, мечет свои громы и молнии в телефонную трубку, а не в нас. А потом, когда мы наконец подъедем, начальство уже немного разрядится, успокоится, а заодно и подумает над тем, что теперь делать. Не мне же одной над всем произошедшим голову ломать! Подумав немного, я также решила рассказать о происшествии Валере Гурьеву и попросить его во время нашего с начальством объяснения быть рядом. Конечно, простая уличная кража для Валеры была не столь интересная вещь, как, например, убийство, но все равно. Нам же от Валеры теперь очень нужна была помощь.