II класс 5 page

– А вы, С. Л., отдыхайте!

Сидела я среди зрителей, смотрела со стороны получасовую программу и тихо блаженствовала: как хорошо все идёт без меня… А раз так хорошо без меня, то тогда зачем я?

Дети старались вовсю: приятно сознавать себя самостоятельными, ответственными за большое, серьезное дело. Приятно хоть чуточку приблизиться к тем замечательным, необыкновенным Старшим.

Ребята очень любили слушать рассказы о моем прежнем доблестном классе «Б». Особенно их поразила история о том, как II «Б» ходил в ТЮЗ. Тогда перед зимними каникулами я заболела, слегла с высокой температурой. Две мамы и один папа пообещали сводить ребят в театр – билеты были куплены заранее. После каникул мы обсудили спектакль, ребята оживленно делились впечатлениями. Последний вопрос задала я:

– А взрослым спектакль понравился?

– Мы одни в театр ходили.

–?!!!

(Тут целую страницу можно заставить всякими знаками. Они будут означать следующее: «Малыши! Одни! В театр! До остановки около километра, на трамвае – если придёт! – ехать – если не сломается! – 12 остановок. В ТЮЗе без взрослых гардеробщицы не примут пальто. Если всё же примут – раздеться, а потом одеться, не потеряв и не перепутав вещей. Сесть, а это бывает непросто, в трамвай и т. д.)

– Почему же вы одни ходили? – спрашиваю абсолютно спокойно (хочу надеяться, что моё состояние внешне было похоже на спокойствие).

Оказывается, одна мама простыла, другая затеяла стирку, а папа был пьяный – никто не смог. (По‑моему, самым распространённым человеческим качеством стала ненадежность.)

– Все вторые классы строились около школы, – рассказали ребята. – Мы попросили учителей взять нас с собой, а они сказали: «Дети, расходитесь по домам. Мы не можем за вас отвечать». И все ушли, а мы остались. Посоветовались и решили пойти одни: мы же не маленькие, и билеты есть. Построились и пошли. Впереди – Лена Щербакова (командир. – С.Р.). В ТЮЗе у нас не хотели принимать пальто, спрашивали, где старший. Мы сказали, что старшая – Лена, тогда взяли. Вели себя хорошо, а когда ехали обратно в трамвае, нас даже незнакомые бабушки похвалили – за то, что место уступали и не шумели.

Сами дети восприняли свой самостоятельный поход как нечто обыкновенное, само собой разумеющееся. Может, они правы?..

Мой теперь уже V «Б» предстал перед нынешними моими ребятами во всём своём великолепии, совершенно случайно – в Музыкальном театре. Было это в прошлом году. После спектакля вместе ехали домой. Малыши немели от восхищения: какие умные пятиклассники, какие воспитанные! А старшие с интересом вглядывались в младших, которых тоже знали по моим рассказам и по фотографиям. (Поразительно: они ещё до встречи почти безошибочно узнавали на фотографиях каждого из малышей по описаниям – не внешности, а поступков, характеров.

Умеют «читать» лицо. Театральное воспитание?..) Я им как‑то плакалась в жилетку: «Мне так трудно с ними. Жаль, что вас рядом нет, вы бы помогали». Они и сами очень хотели помочь. И вот случай представился. Старшие отнеслись к малышам покровительственно‑заботливо, обращались с ними в слегка ироничном добром стиле, сразу взяли в оборот «выпадающих из рамок». (Они давно уже умели быстро, незаметно и качественно наводить порядок. Научатся и младшие, но это ещё будет…)

Малышата обнаружили свободное место в трамвае, бросились наперегонки, заняли, сидят втроём довольные. Рядом стоит женщина с тяжёлой сумкой. (Всё‑то они знают, но от знания до привычки…) Подошёл Валера, старший, подтолкнул слегка, что‑то на ушко шепнул. Ребятишки дружно вскочили и пригласили женщину сесть. Та села, похвалила малышей. Они прибежали ко мне |хвастаться, а Валера в сторонке, улыбается.

Тут подрались Антоша с Алёшей П. Антон стоит и плачет. Губы надул, шапка набекрень, уши в разные стороны – картина! Аня с Марой к нему: кто обидел?!

Антон:

– Я к нему лез, лез, а он мне как даст!

Старшие хохочут:

– Неужели и мы такими же были?

Взяли ребенка в оборот.

– Так, значит, он тебя обидел?

– Обидел… – горько вздыхает Антоша.

– А зачем ты лез?

Вопрос ставит его в тупик. Слезы высохли.

– Ты когда‑нибудь спрашиваешь себя: зачем я это делаю?

– Да, нас С.Л. учила.

– Ну да, только ты, наверное, сначала дерёшься, а потом задаёшь себе вопрос: зачем же я подрался? Так?

– Та‑ак… – улыбнулся Антон.

– А ты попробуй наоборот: сначала спроси, а потом окажется, что и драться не обязательно.

Всё это вспомнилось мне на сегодняшнем празднике.

После представления, проводив гостей, вернулись в класс. Следующий пункт нашей программы – сюрприз. Мы старались сохранить тайну, но разве можно утаить что‑либо от Алёши К.! Он подсматривал в щёлочку, прятался под партой, а когда его обнаружили, заявил, что никуда не уйдет. И верно, ни уговорить, ни выставить, ни вынести его из класса его так и не удалось.

Пришлось смириться сначала с его присутствием, а потом и с активным участием.

Ведущий объявляет:

– А сейчас Лена Д. споёт русскую народную песню «Со вьюном я хожу».

На лицах именинников удивление и разочарование: какой же это сюрприз, когда мы учили эту песню на уроках? Выходит Лена со вьюном на плече, поёт:

– Со вью‑уном я хожу…

И вдруг над ширмой появляется удивительное создание – любимец «того» моего класса Коля. (Эту немецкую куклу, клоуна Олли, я купила в Москве. Его тут же переименовали в Колю, Таня Макарова вместе с мамой сшила ему школьную форму. Получился мальчишка, большой лукавец и озорник, способный на любые проказы. У него выразительное лицо, вихры во все стороны, гибкие туловище и руки‑ноги. Управлять им – одно удовольствие.).

– А куда ты пошла? – с любопытством спрашивает Коля (Алеша Щ.).

Лена сердито отмахивается и продолжает:

– С золо‑отым я хожу…

– Ух ты, с золотым! – Коля восхищён.

– Я не знаю, куда вьюн положить…

– А ты на лавочку положи!

Лена, изнемогая от Колиного вмешательства:

– Я не знаю, куда вьюн положить.

– Клади, не бойся, я покараулю!

И полез через ширму. Сел на край, свесив босые ноги.

Каждый может продолжить этот «капустный» номер по‑своему. Назвали мы этот жанр «песня с комментариями». А может быть, и стихотворение или сказка – простая и короткая. Главное, чтобы они были не сами по себе, а вплетены в определённую жизненную ситуацию, в конкретное действие.

(Такую игру мы придумали ещё с «тем» III «Б» буквально на ходу, возвращаясь из школы домой. Как‑то сама собой сложилась у нас традиция ходить всем вместе от школы до трамвайной остановки. По дороге мы либо обсуждали животрепещущие вопросы, на которые не хватило времени в школе, либо импровизировали, тихо пели на два голоса.)

После сюрпризов, поздравлений, чаепития, игр дети разошлись по домам, и мы с родителями остались чаи допивать и разговаривать. Так все чувствовали себя гораздо свободнее, чем в обычной, официальной обстановке.

Оказывается, родители не верили, что их дети пишут сочинения самостоятельно.

– Вы знаете, – сказала одна из мам, – сын обижается, твердит: «Мама, ну правда С.Л, нам не помогает, мы всё пишем сами!» А мне не верится: так умно и интересно написано!

– Наши дети на многое способны. Думаю, что мы не знаем всех их возможностей. Мы с вами должны поддерживать в детях веру в себя, «ставить на крыло». «Ты можешь, мы в тебя верим» – вот наша позиция.

Очень интересный и полезный разговор получился и о каждом в отдельности. Папы и мамы выразили желание почаще так собираться. Но на следующий день мне пришлось выдержать целую бурю. Вызывает директриса.

– Что я узнаю?! Вы! В стенах школы! Устроили сборище?!

Я растерялась, даже не поняла, в чем она меня обвиняет.

– У нас был день именинника…

– Какого ещё именинника? Вы что, Указ не читали?! Не знаете, что в стенах школы запрещены всякие сборища?!

Мои попытки объяснить ей, что чай не является спиртным напитком и что праздник для детей и родителей не является сборищем, успеха не имели. И я замолчала, так как поняла: истина ей не нужна, ей нужен повод для скандала. Как всегда.

И дело тут не в её характере. Это просто такой метод борьбы. Называется «накопление компромата». (Компромат – компрометирующий материал. Из словаря бюрократа.) Если бороться надо – «диалектика» велит, – а компромата нет, то его создают.

Хожу в школу в состоянии боевой готовности, готовности отразить нападение, готовности к любым вздорным обвинениям со стороны моего начальства. И в конце рабочего дня, если ничего не случается (редкие дни!), испытываю тихую радость. От работы с детьми, от общения только с ними я никогда не устаю, наоборот, даже уходить не хочется. С I классом уставала, но то была нормальная, здоровая усталость от работы, а не измочаленность от выматывания нервов. Второклассники – это вполне взрослые, чрезвычайно интересные люди. Если научены человеческому общению. Если научены творить.

«Лечить неудовлетворенную, скорбящую душу способно лишь творчество. Только творчество поднимает на ту высоту, с которой кажутся пустяками любые житейские горести. С творчеством переносишь любые невзгоды. И не важно… на что направлена эта целящая сила. Можно книги писать, можно придумывать новый способ обработки земли или хотя бы кулинарный рецепт. Главное – задумать и выполнить то, чего до тебя не делал никто». Это из книги В. Есенкова «Отпуск».

Творчество – это единственное, что спасает нас в этой дикой атмосфере. Стараюсь научить творчеству ребят.

Творят на уроках умных вопросов:

– Почему летом бывает град? Ведь вода при такой температуре не должна замерзать!

– Почему на Земле теплее, чем в космосе? Ведь Солнце греет одинаково!

– Почему на коньках нельзя прокатиться по полу, даже если он совсем гладкий?

– Почему все вещи так называются? Например, стол – это «стол», а дерево – «дерево»?

– Почему воду нельзя зажать в руке?

– Откуда все взялось?

Извольте отвечать, С. Л.!

Творим театральную программу на переменах, после уроков. В этом году выступают уже все ребята, правда, кто на большой, а кто на малой сцене, перед своими. Это очень важно. Свои не осудят, если что‑то не получилось, наоборот, поймут, поддержат. Зимой впервые выступила Эльмира. Распрямляется ребенок. Дома стало поспокойнее, мать устроилась на работу.

Прорвалась на большую сцену Таня Л. Забавным был ее путь в театр. После первых же успехов одноклассников Татьяна подошла ко мне:

– С.Л., а можно я тоже буду выступать?

– Пожалуйста, выступай.

– А вы мне подберёте сценку?

– Конечно нет.

– Почему?

– Мне некогда. Будь добра, подбери сама.

Обе хитрим. Таня хочет выступать и зарабатывать аплодисменты… не работая. (Вспомним Бобика, который стоит «под крыльце».) Я ещё больше Тани хочу, чтобы она свои богатые артистические таланты направила в нужную сторону, но преднамеренно воздвигаю препятствие на её пути.

Татьяна входит в свою излюбленную роль беспомощного дитяти:

– А как я подберу‑у?.: Я не знаю что…

Подхватываю её ноющий тон:

– И не знаю где… и не знаю как…

Татьяна, узнав себя «в зеркале», веселится.

– Таня, ведь тебя же никто не заставляет. Не хочешь – не играй на сцене…

– Хочу, хочу, очень хочу! – энергично.

– А раз так – приходи со своим репертуаром.

И Таня с Наташей нашли чудесное, полное юмора стихотворение Б. Заходера «Никто», с которым обе потом и выступали.

В течение года мы много выступали: перед родителями, на утренниках, в детских садах, перед учителями, перед шефами, в ДК. Записались на радио. Редактор Эльвира Вячеславовна отметила рост:

– По сравнению с прошлым годом – небо и земля! Научились держаться, доброжелательны, остроумны. В творческом плане театр значительно вырос: дети выразительны, с хорошим чувством меры.

Думаю, что Эльвира Вячеславовна просто к нам добра, но небольшие сдвиги есть.

Самое трудное выступление было на утреннике первых классов, а самые большие переживания – не на сцене, а в зале, среди режиссеров, когда на сцене играл наш подшефный класс. Мои режиссеры места себе не находили. Потом Алёша Ш. признался:

– Играть самому намного легче, чем смотреть, как играет твой ребенок.

Они так и называют первоклассников: наши малыши, наши дети. Это очень важная позиция. Человек как можно раньше должен почувствовать себя старшим, сильным и добрым, защитником и покровителем. Когда он видит восхищённый взгляд малыша, он растёт, стирается делать всё, чтобы не обмануть веры, старается стать именно таким, каким его видит малыш.

И в то же время ему самому необходимо смотреть снизу вверх на кого‑то из старших, смотреть восторженно и преданно, иметь перед глазами эталон. И чтобы этот эталон тоже был сильным, добрым и умным. И чтобы очень‑очень хотелось стать таким же, как он.

Полноценным человек вырастает только при условии включенности в такую цепь в качестве звена. Человек – звено в цепи отношений. У нас же в настоящее время звенья либо валяются где попало сами по себе, либо, что гораздо хуже, включены в порочную цепь унижений и подлости – сверху вниз.

Мне могут возразить, что в любой школе старшие шефствуют над младшими. Кое‑где – мoжeт быть, но, как правило, всё это фикция. Шефство существует только в липовых отчетах, в порядке миража. Как, впрочем, многое в школе, начиная от пионерской организации и кончая фактическими знаниями детей.

И у нас были назначенные шефы. Но, во‑первых, они ничего не могли дать младшим, поскольку находились на той же ступени развития, хотя учились в V классе (наша школа здорово умеет оглуплять, этого у неё не отнимешь). Во‑вторых, мы им были не нужны и не интересны, а необходимость появляться у нас 2–3 раза в год – в тягость. Шефы, неплохие, по крепко обработанные школой ребята, чувствовали моральное превосходство младших, а кому это понравится… Я пыталась поправить дело, но бесполезно: я одна, а там система.

Пришли как‑то шефы в апреле рассказать ребятам о В.И. Ленине и его соратниках. Сразу протягивают тетрадку, в которую я должна поставить отметку. Рассказывают безграмотно, нелогично, допускают фактические ошибки. Так и выглядит работа не для души, а для галочки. Второклассники слушают их вежливо, не шумят, в трудные моменты деликатно приходят на помощь: то поправят в фактах, то мысль правильно сформулируют, то дополнят. И ещё подбадривают и успокаивают. Шефы до конца не договорили, засмеялись:

– Да ну, хватит. Они больше нас знают о Ленине.

– А вы хотите знать? Приходите к нам почаще.

Не пришли…

А знают мои дети о В. И. Ленине действительно много, более того, воспринимают его как живого и близкого человека. И это несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было стендов. Или благодаря этому обстоятельству.

«Застендованность» школы – это какая‑то болезнь. Порой страсть к увешиванию стен стендами и плакатами доходит до абсурда. Во время зимних каникул на одном из заседаний, главная цель которого – не допустить, чтобы учитель, хотя бы в каникулы, остановился и поразмышлял о детях, о своей работе, нам рекомендовали (попробуй не^: выполни рекомендацию!) сделать:

1) стенд к знаменательной дате;

2) стенд к еще одной, менее знаменательной, дате;

3) классный уголок (то, что в нем обязательно должно быть, займет половину стены);

4) календарь природы и труда;

5) уголок чтения;

6) экран соревнования;

7) уголок «Учись учиться»;

8) уголок «Сегодня на уроке».

И т. д.

При самых скромных подсчетах все это великолепие займет все стены, окна, дверь и даже часть потолка.

Закончив перечисление всех деталей «правильного оформления класса», мудрые методисты посоветовали нам не загромождать класс стендами, ибо детей ничто не должно отвлекать на уроке.

Ещё нас обязали оформить кучу альбомов по разным темам: собирание, вырезывание и приклеивание картинок, оказывается, со страшной силой воспитывают детей.

Польский поэт С. Лец говорил, что всегда найдётся эскимос, который напишет инструкцию для жителей Конго о том, как уберечься от жары…

У нас стендов не было: я их постепенно из класса выживала, несмотря на их бурное сопротивление. Были только цветы на стенах и выставка рисунков. Но зато с полной нагрузкой работала магнитная доска. И папки в шкафу не пылились. Все необходимые материалы были перед детьми. Они вызывали большой интерес, рождали споры, обсуждения. Но как только материал переставал работать, я тут же его убирала. Ведь если то, что ты уже усвоил, продолжает торчать перед глазами, продолжает воздействовать насильно, оно становится источником недовольства и раздражения. Действует, но уже со знаком «минус». А я не могу допустить, чтобы фотографий, репродукции картин выдающихся художников, рассказы о Революций, о Победе, о замечательных людях мозолили детям глаза, вызывали негативную реакцию. Каждая такая встреча должна быть праздником.

Высокие комиссии подобными материями не интересовались. Их занимал только один вопрос: сколько стендов? И доказать свою правоту было невозможно, меня просто не слушали. Точка зрения комиссий поражала монументальностью: есть инструкция, всё, что в ней написано, хорошо, всё, что ей не соответствует, плохо. Со всеми вытекающими последствиями: нарушает… не выполняет… проявляет аполитичность. Поговорить про творческий подход можно, на этот счёт тоже есть инструкция. Поговорить, но не более. Но ведь тут и творчества‑то никакого нет, обыкновенный здравый смысл.

Вообще такой уровень руководства школой и контроля просто пугает. Любой чиновник при малейшей опасности начинает кричать, что вы обижаете – уже обидели! – Советскую власть, хотя вы всего лишь щёлкнули его, чиновника, по носу. Методика, раздувшись от сознания своего величия, претендует на вселенскую мудрость и пытается уверить нас в том, что всё знает наперёд, всё, что может произойти, давно предусмотрела и даже выдала рецепт: принимать по две беседы три раза в день. То, чего нет в методике, не существует. Даже если находится перед глазами.

Самое первое столкновение с методистом запомнилось мне надолго. Она, посмотрев урок изобразительного искусства, отметила его положительные стороны, но сделала и замечание:

– А вот эти картинки надо убрать.

– Почему?.. Это же «малые голландцы», а мы на уроке…

– Они давно устарели, – безапелляционно заявила она. – Детям надо что‑то яркое, современное.

С годами я закалилась и научилась выслушивать перлы, даже не пошатнувшись: «Планы у вас слишком короткие. Надо писать подлиннее», «Каждый учитель обязан внести два предложения для реформы. К понедельнику».

Смысл работы любого проверяющего (за редким исключением) – заставить учителя не думать. Не думать, почему на деле‑то получается совсем не то, что планировали: изо всех сил формировали активную жизненную позицию – получился нахал и эгоист, воспитывали патриота – получился циник… Почему? Почему нарастает разобщённость между людьми и между поколениями, и не просто разобщённость – отчуждение? Почему растёт пустота внутри человека? В чём причины? Как исправить?

И если уж начал думать, волей‑неволей приходится идти против инструкций. Не пойдёшь же против себя!

Вместо предписанной нам игры‑путешествия «Октябрята по стране Октября», которую мне даже неудобно предлагать детям по причине её немотивированности, ребята вызвали меня на обсуждение фильма… «Убийство на улице Данте» (посмотрели по телевизору, хотя фильм, откровенно говоря, не рассчитан на второклассников – тем усерднее они его смотрели). Дома фильмы, как правило, не обсуждаются. Посмотрели и разошлись. Детям многое остаётся непонятным, а кое‑что они понимают неправильно. Думаю, что их нужно вводить в мир взрослых проблем тогда, когда они в него «стучатся». «Малы еще, не поймут» – это несерьёзно. Всё поймут, и правильно, если проблемы, их волнующие, прокомментированы в соответствии с возрастом, но честно и без скидок на возраст.

После «нечаянного» просмотра фильма у детей появилась масса вопросов, на которые они не получили ответов. «Малы…» Но невозможно запретить думать. Вот они и думают, кто как умеет. В общем, сориентировались правильно. Из высказанных мнений получилось общественное. Проверяю взгляды на прочность:

– В чем вы обвиняете сына? Ведь он же сам не убивал, он просто был рядом. Значит, он ни в чём не виноват.

Буря эмоций. Доказывали мою неправоту, помогая друг другу формулировать мысли, искать доказательства в сегодняшнем дне, в том, что нас окружает, в поступках вроде бы пустячных, но одного порядка с предательством, подлостью.

Потом созрела проблема вещизма, потребительства. Сообща выяснили, что самое‑то дорогое как раз и не купишь ни за какие деньги. Можно ли купить мать, друга? А достоинство, уважение людей? Можно ли купить поделки, которые подарили мне Старшие: красивые закладки для книг, игрушки, дощечки с выжиганием, рисунки, игольницы, шкатулки, модель корабля, тетрадь стихов, богато иллюстрированную самими авторами? Это вещи уникальные. В них вложены труд и любовь. Они бесценны, как бесценны воздух, вода, земля, лес. Но есть люди, которые этого не понимают. Они гоняются за вещами, которые дорого стоят на рынке или в магазине, и безобразно относятся к тому, что даётся даром. Такие люди транжирят воду, загрязняют реки и воздух, вырубают леса, отравляют землю ядохимикатами, не задумываясь о том, что будет дальше. Такие люди забывают родителей и бросают детей, они не умеют ни любить, ни дружить. Им кажется, что главное – достать побольше дорогих вещей: хрусталя, ковров, золота, тогда и придёт счастье. Но вот всё купили, а счастья нет. Почему?

Казалось бы, поговорили и забыли, опять нас одолели сиюминутные дела и хлопоты. На самом деле не так. Проблема прокручена на рациональном и эмоциональном уровнях, ушла вглубь перевариваться и зреть. И впоследствии повлияет на мысли и поступки, даже если ребёнок и не вспомнит об этом разговоре. Но для этого всё, о чем мы говорили, должно быть правдой, подтверждаться всем строем жизни коллектива.

«Как слово наше отзовётся…» Мы обязаны думать, как отзовётся. Мне запомнился разговор с одной женщиной. Она давным‑давно окончила школу, институт, работает учителем. И вот, когда её ребенок должен был идти в I класс, при составлении списков оказалось, что он попадает в класс Н.В., у которой училась его мама. Узнав об этом, она немедленно перевела своего ребенка в другой класс. Рассказала почему:

– Я тогда училась в III классе. Стою у доски, помню, и никак не могу понять, чего от меня хочет Н.В. Училась я хорошо, но тут приболела и пропустила несколько уроков. Стою и молчу. Н.В., скрестив руки на груди, говорит: «Ну какая же ты тупая!» И столько самодовольства, столько превосходства в голосе… Я уверена, что она сразу же забыла о своих словах, а я помню до сих пор. Не хочу, чтобы то же самое пережил мой ребенок.

Её ранили не столько слова, сколько тон. А тон – это выражение позиции. Можно порыться в памяти и найти самые наивежливейшие слова, но позицию не спрячешь.

Наши учителя нас уважали. При этом они совсем не старались выбирать непременно дипломатические выражения.

С самыми тёплыми чувствами вспоминаю музыкальную школу № 1. Давид Львович, вскричав: «Ну кто же так играет?! Вот послушай, как надо!», мог в пылу азарта и со стула сбросить, если не успеешь вскочить и уступить ему поле деятельности. Нина Федоровна, разгневавшись на ученицу, не выучившую гаммы могла и из класса выставить, да при этом сказать много всяких слов. Но мы никогда не обижались, потому что всё шло от добра и было справедливым. С нас тpeбовали, как со взрослых. Такое отношение поднимало, помогало взрослеть.

В этой же школе принято принижать, придавливать: сиди и помалкивай, не твоего ума дело, мал ещё.

Сначала подросток бунтует, потом смиряется и даже находит плюсы в таком положении. Мал, значит, какой с меня спрос! Ни за что не отвечаю!

Наломали дров, насоздавали себе проблем, теперь мучаемся, пытаемся понять, почему наши дети вынуждены (!) от скуки – плохо мы их развлекаем, плохо, мало открыли дискотек, мало! – собираться в стаи. Но дело в том, что никто и ничто, ни компания, ни дискотека, не спасёт человека от него самого. Никто не поможет, если внутри пусто и разъедает скука. И чтобы получить удовольствие от картин, музыки, книг, спектакля, от работы, игры или общения, надо основательно потрудиться. Без труда физического, умственного, душевного не будет и радости. Мы же за долгие годы отвратили детей от всякого труда. Мы всеми доступными нам способами пытались уничтожить потребность растущего человека в продуктивной деятельности, в самовыражении и самосовершенствовании. Но потребность истребить нельзя. Искалечить, изуродовать – можно.

И я просто пытаюсь вернуть вечным ценностям их настоящую цену в глазах детей. В противном случае получается человек, не имеющий никаких нравственных ориентиров.

Читала недавно; подросток совершил подвиг, проявив героизм на пожаре, а через некоторое время совершил ограбление. Нет работы души, не выработаны критерии оценки своих поступков. Куда несёт, туда и лечу.

Из таких моя Лена М. Это ребёнок, способный на всё. Растет без отца, мать целый день на работе. В наш класс она пришла в конце прошлого учебного года. Как‑то перед началом занятий поджидает меня возле кабинета незнакомая женщина и сообщает, что Лена… украла сапоги её дочери.

Никогда ничего подобного у нас не случалось. Приходит Лена.

– Где сапоги?

– Какие? – с непривычки девочка краснеет.

– Сама знаешь какие. Ответь на мой вопрос, потом будешь задавать свои.

– У меня нет резиновых, можете проверить, у меня только кожаные, желтые, а коричневых нет…

– Я просила на вопрос ответить.

– У девочки… Из другого класса…

– Почему не дома? Почему маму не порадовала? Сказала бы: «Вот я какая умница. Добытчица!»

Лене стыдно. А я не могу понять мотивы ее поступка. Она очень импульсивна, не умеет себя сдерживать, не чувствует границ свободы, так как в I классе, когда шло интенсивное усвоение этой нравственной категории, у нас не училась. Может натворить много чего – не расхлебаешь, но не со зла, а из неправильно понятой справедливости. И всё же натура у неё честная, открытая.

Наконец обнаружились мотивы.

– У меня нет резиновых сапог, а мне так хотелось побегать по лужам! Я думала – побегаю, а потом их на место поставлю. Сапоги взяла на лестничной площадке.

Хоть плачь.

Но вот попал в больницу с аппендицитом Сережа Ш., и Лена первая беспокоится, объединяет вокруг себя ребят, и они пишут ему письмо – доброе и участливое. У неё отличные организаторские способности, она очень хозяйственная, учится хорошо. Мечтает стать командиром «звездочки». И я была бы рада, если бы её выбрали – вдруг поможет? Не выбирают. Лена обладает достаточной волей, энергией, чтобы повести за собой ребят, но – увы! – сама не знает, куда, в какую сторону, к какой цели. И ребята это видят. А поскольку система эталонов сложилась, они довольно тщательно выбирают, думают, прежде чем пойти за кем‑то. Это не толпа, а коллектив. Интереснейший трудовой, думающий коллектив!

Конец года. Контрольные позади. Дети стали мало интересоваться отметками. Работают с удовольствием, их уже радует сам процесс преодоления трудностей и постижения нового.

На уроках осталось много сэкономленного времени, и мы развлекаемся: решаем задачи и примеры повышенной трудности, заглядываем вперёд, в III и даже в IV класс, решаем задачи на сообразительность.

В начале урока интересуюсь:

– Чем займёмся? Будем жевать манную кашу или грызть орешки?

Народ желает грызть орешки. Орешки – это общие принципы решения задач или примеров, до изучения которых мы дойдём только через полгода. А сейчас нам торопиться некуда, мы не спеша совершаем маленькие открытия. А что прикажете делать, если С.Л. предлагает интереснейшие задачи, но сама не знает, как их решать? И никто в классе не знает.

Через неделю таких развлечений 10 человек решили итоговые контрольные за III класс, не подозревая об этом. Многие были близки к завершению, но не хватило времени.

– Знаете, с чем вы сейчас справились?

Сказала.

– Ура‑а! – горды победой и над материалом («Как мы их, эти задачки!») и над собой.

Звонок.

– У‑у, звонок какой‑то]

– Давайте ещё порешаем!

– Да, не пойдём на перемену!

А на дворе – конец мая, птички, цветочки, солнышко. Такая красота!

На уроках русского языка мы писали каждый своё: дети – анкеты, которые помогали мне составлять социограммы, и сочинения, а я – планы на будущее для себя и для них. Пыталась исправить наши педагогические ошибки, накопившиеся за много лет. Пыталась ложкой море вычерпать…

Наташа Б. в сочинении «Волшебная палочка» пишет: «Хочу, чтобы у меня был папа». Об этом пишет не только она. И я ничем не могу помочь ни ей, ни всем остальным (треть класса!), ни своей дочери. Выросло не одно поколение не‑мужчин и не‑отцов, неумелых, ленивых, безвольных, безответственных. В результате они предают и ближних, и себя. Такого современного мужчину, так сказать, в полном расцвете, в высшей точке развития я видела в очереди за помидорами. Подошла беременная женщина, попросила взвесить ей пару штук. Мужчина, бдительно охраняющий очередь от вторжения, пошел грудью на врага: