Глава девятая. Супермен делает открытие, Асп приглашает отведать кекса, а солнце сияет над Деревом Любви

Супермен делает открытие, Асп приглашает отведать кекса, а солнце сияет над Деревом Любви

Я стоял и тонкими ломтиками нарезал сыр на одно из Торстенсоновых блюдечек. Время от времени ворчал холодильник, а в остальном было тихо. Я и не заметил, как долго пробыл у папы. Нам о стольком надо было помолчать.

Я нарезал приличную горку сыра, когда в кухню вошли мама и Торстенсон.

— Что-то ты больно поздно вернулся, — сказала мама.

— Ну, — протянул я.

— И как провели время?

— Нормально.

Я догадывался, что маме хочется узнать больше. Но она не решалась говорить об отце при Торстенсоне. После того, как папа назвал его говнюком и едва не сделал из него котлету, Торстенсону вряд ли были бы приятны эти разговоры.

— Ничего особенного? — только и спросила мама.

— He-а, все как обычно.

Больше мы ничего не сказали. Они еще посмотрели на меня. А я на них. На Торстенсоне был свежий чистенький халат. А у мамы было посвежевшее лицо, потому что она намазала его ночным кремом.

— Есть хочешь? — спросил Торстенсон, его тяготило наше молчание.

Он кивнул в сторону горки сыра.

И я ему в ответ тоже кивнул:

— Немного.

— Тебя там, небось, не очень-то кормили, — заметил он. — Поставлю-ка я чайник.

Он всегда предлагал чай. Я этого терпеть не мог.

— Да не надо, спасибо. Я лучше пойду лягу.

— И правильно, — поддакнула мама.

Когда я проходил мимо них, Торстеносн уставился на мою полную тарелку.

— А ты, видно, любитель сыра! — заметил он.

Блэки Лоулес, небось, уже зверски проголодался! Ни крошки ведь не ел с тех пор, как я уехал с отцом.

Я сунул блюдце под кровать.

— Блэки, — прошептал я, — я вернулся.

Ну и соскучился я по нему!

Я держал крысу в клетке под кроватью. Во время зимних каникул я сам смастерил ее в Торстенсоновом подвале. Там было полным-полно всяких инструментов. Клетка вышла кривоватая, мастер из меня аховый. Стенки я сделал из металлической сетки, а к дверце приладил крючок, и Блэки, вроде, она понравилась.

— Сейчас поешь, бедняга, — прошептал я.

Блэки должен был бы уже почуять аппетитный запах потных ног, который источает зеленый сыр. Он от него просто с ума сходил. Может, тот ему напоминал о Пне.

Но на этот раз я не услышал ни звука.

Я перевесился вниз головой и заглянул под кровать, ожидая увидеть зубастую улыбку. Маленькие коготки уже, поди, скребутся по деревянному полу, а хвост молотит по решетке.

Я нащупал клетку и вытащил ее из-под кровати. Она оказалась пуста!

Криво прибитая дверца была распахнута, но я-то наверняка закрыл ее на крючок.

— Блэки! — позвал я, насколько было можно громко. — Иди сюда, Блэки! Иди же, засранец!

Мой голос утонул в ковровом покрытии.

Блэки Лоулес не объявился.

Видимо, он проскользнул в дверь и удрал вниз по лестнице. Я обыскал всю комнату, заглянул в корзину для бумаг и в ящики письменного стола — никаких следов.

Наверное, он спрятался где-то в доме. Вряд ли бы его потянуло на улицу — на холод и снег.

С тяжелым сердцем я натянул на себя пижаму. Ее купили несколько лет назад, и она уже стала мне маловата. Она была синяя, как море, а на груди красовался красный треугольник с желтой буквой «С».

Помню, как я радовался такой суперменской пижаме. Теперь это все в прошлом.

Я попытался лечь и заснуть. Но ничего не вышло. Так что я уселся за письменный стол. Может, математика выгонит мысли из головы. Кажется завтра у нас контрольная.

Только я принялся за задачки, как раздался крик Лолло.

— Лассе!

— Что еще?

— Иди-ка полюбуйся!

Нехотя я поплелся в ее комнату. В короткой пижаме я чувствовал себя так, словно мне кто-то сунул в штаны криптонит[17].

— Привет! — сказала она, когда я вошел в ее комнату.

Лолло сидела на кровати. На ней была белая ночная рубашка с кружевами, в ней она здорово смахивала на ангела с подрезанными крыльями.

— Блэки! — охнул я.

Это был он!

Зверек лежал с полузакрытыми глазами и, похоже, блаженствовал, а груди Лолло служили ему высокими подушками.

— Твоя крыса, да? — сказала Лолло и почесала его за ушком, словно всю жизнь с крысами возилась.

— Где ты его нашла?

— Под кроватью.

Она улыбнулась. Я тоже улыбнулся. Хорошо, что с Блэки ничего не случилось. Сейчас отнесу его в клетку и накормлю вкусным сыром.

— Спасибо, что позаботилась о нем. А теперь давай я его заберу.

— А папа знает, что у тебя крыса живет под кроватью?

— Нет.

Я было сделал шаг вперед, чтобы взять Блэки, но что-то в позе Лолло заставило меня остановиться.

— А твоя мама?

— Да она бы его сразу вышвырнула.

— И мой папа тоже, — кивнула Лолло. — Если узнает. Или прибьет его. Наверняка.

Она сжала руки на шее Блэки и сделала вид, будто поворачивает ее, чтобы показать, какая расправа грозит зверьку. Я хотел было выхватить его из Лоллиных рук.

— Так ведь дальше продолжаться не может, — сказала она.

— Но ты-то ведь никому не расскажешь?

— А почему бы и нет? — холодно возразила Лолло. — У меня из-за тебя теперь на груди такой синячище! Хочешь посмотреть?

Вот она была какая! Никогда не догадаешься, что у нее на уме! Только что была сама доброта, а потом словно в нее бес вселился.

— Отдавай живо Блэки! — потребовал я.

Лолло протянула его мне. Теперь он меня увидел. Хвостик махнул, зверек замер в ожидании. Он чувствовал, что я приготовил ему угощение, и глазки его заблестели.

Я наклонился, чтобы взять Блэки, и тут Лолло вцепилась в меня и поцеловала.

— Пока, Супермен, — прошипела она.

И я поплелся назад с Блэки на руках. Ясное дело: от нее всего можно ожидать! Эта девчонка ни минуты не станет колебаться, если решит рассказать Торстенсону про то, что у меня крыса под кроватью.

В ту ночь я плохо спал. Мне снились кошмары. Я то и дело просыпался и заглядывал под кровать убедиться, что Блэки на месте.

Подушка сползла на пол, а одеяло обвилось вокруг тела, словно гигантский змей. Когда я проснулся, у меня ломило затылок.

Я попытался повернуть голову и едва не закричал от боли: голова была намертво свернута вправо.

За завтраком я смотрел вправо, шел в школу на ту самую контрольную по математике и таращился вправо.

Солнце светило мне в затылок, а всем остальным в классе — в левую щеку.

Нам велели раздвинуть парты. Листочки в клеточку покрывались цифрами и подсчетами. Казалось, царит тишь да гладь.

Мне даже захотелось, чтобы этот урок продолжался вечно, чтобы школьные часы остановились, а сидевший перед нами Асп так ничего бы и не заметил.

Я уже закончил!

Первый раз в жизни я без труда справился с контрольной! Это оказалось парой пустяков.

Внутри меня все ликовало. Так бывает, когда играешь во флиппер и шарик вдруг промелькнет, зажжет новые лампочки и прогремит дальше к более высокой цифре.

А я не такой уж и тупица! У Аспа челюсть отвалится, когда он увидит мою работу.

Я попробовал посмотреть в его сторону, но из этого ничего не вышло. Голову прочно заклинило. Но тут я услышал его голос.

— Лассе, чем ты, в конце концов, занимаешься?

Это прозвучало так неожиданно, что я вздрогнул и непроизвольно мотнул головой.

— Ой-ой! — завопил я.

— Тише! — крикнул Асп. — Сидишь и списываешь?

— Списываю? — я попытался посмотреть, не шутит ли он, но это лишь вызвало новый приступ боли.

Тогда я повернулся всем телом, а голову постарался держать неподвижно. Наконец я его увидел. Похоже, мой видок все же испугал его. Цвет лица у меня был явно нездоровым.

— Не дури! — велел он. — Я видел, что ты все время списывал у Мортена.

— Что — я? Вот уж нет!

Я не понимал, что он несет. Впервые в жизни я самостоятельно справился с заданием, а он обвиняет меня в списывании!

— Так ты еще и отпираешься? — возмутился Асп. — Ты что, меня идиотом считаешь?

Тут Пень не выдержал и прыснул. Видно, вспомнил, как Асп расхаживал с той бумажкой под подбородком. Его самого тогда в школе не было, но ему рассказали.

Я тоже рассмеялся. До меня дошло, что виной всему была моя затекшая шея.

— Да это просто шея немного на бок свернута, — объяснил я.

Асп метнул в мою сторону бешеный взгляд. Видно, решил, что я говорю о его голове.

— Я про мою шею, — уточнил я, — так уж вышло. Не могу ею пошевелить. Совсем затекла.

Пень и Данне просто со смеху покатились. И Фиффи стала им подхихикивать. Они бы еще и хлопать в ладоши принялись, дай им волю. Но не вышло.

— Вот я разберусь с этой контрольной! — пригрозил Асп.

Я почувствовал злость и досаду.

— Вы что, мне не верите? Не видите, как мне больно, когда я пытаюсь повернуть голову!

Со злости я повернул ее влево. Будь что будет. Меня пронзила боль.

— Ай-ай-ай! — завопил я хуже прежнего.

— Прекрати! — взбесился Асп.

— Извините, — сказала Габриелла. — Но достаточно сравнить его работу с Мортеновой, чтобы увидеть, списывал он или нет.

Она явно была довольна своей находчивостью. Наверняка решила отомстить мне за то, что я уселся на ее место.

— Вот-вот, проверьте! — согласился я. — Ой-ой!

Пришлось плестись за Аспом в учительскую. Ребята с надеждой смотрели нам вслед. Рыбная Тефтеля поднял вверх два пальца, показывая, что я одержал настоящую победу. А Пень, желая меня ободрить, пошевелил ушами.

Я шел рядом с Аспом. Учитель крепко прижимал к себе листочки с контрольными, словно боялся, что я выхвачу их и дам деру. Он не сказал ни слова, но вид у него был такой, словно он заранее все решил, даже не посмотрев в наши работы.

Учителя в учительской пили кофе. На каждой кружке было написано имя владельца: чтобы не мыть потом чужие. На столе красовался разрезанный кекс и пялился в потолок своим липким желтым оком.

Учителя покосились на нас. Психолог так перегнулся вперед, что едва не проколол указкой натренированные мускулы учителя физкультуры.

— Ну, что ты еще натворил? — спросил он, когда мы проходили мимо.

— Ничего.

Асп протащил меня в дальний угол. Там мы могли побыть один на один.

Он молча сел и погрузился в наши контрольные, сверял пример за примером, водя по странице шариковой ручкой с изгрызенным концом. Время от времени он делал маленькие пометки на полях и хмурился.

Наконец он откинулся на спинку стула.

«Тик-тик, тик-тик», — щелкала ручка под его большим пальцем. Я невольно вспомнил те будильники в универмаге. Того гляди она взорвется. Не хотел бы я при этом присутствовать. Убраться бы отсюда подобру-поздорову! Может, я бы еще успел спрятаться в том закутке, где они хранят карты. Втиснулся бы между Гренландией и Австралией и переждал бы там, пока про меня все забудут.

— Невероятно! — проговорил Асп. — Это, черт побери, невероятно!

Да он мне никогда не доверял! А уж на этот раз явно решил со мной разделаться! Но видок у него был какой-то странный.

— Все верно, — проговорил он тихо. — Ты все решил правильно!

Я сидел молча и смотрел на него, не поворачивая головы.

— Просто не верится! Ты не списывал у Мортена. Он справился хуже тебя.

— Это все из-за шеи, — попытался снова объяснить я.

— Я должен перед тобой извиниться, — сказал Асп с явным раскаяньем. — Но что я мог подумать? Не пойму, что с тобой случилось. Ты, выходит, изменился? Взялся за ум, так?

— Так.

— Я расскажу об этом всему классу, — заявил Асп. — О том, что я ошибся. И директору сообщу. Ну что, доволен теперь?

Я собирался ответить «да», но тут он на радостях решил похлопать меня по плечу.

— Ой-ой-ай! — завопил я.

— Извини! — пробормотал Асп.

У меня слезы брызнули из глаз, но я улыбался. Тут раздался звонок.

— Хочешь кексу? — предложил Асп.

— Да, спасибо, — кивнул я.

Я был как пьяный. Это уже слишком: я сидел в учительской, уплетал кекс и попивал малиновый сок, меж тем как все ребята ждали нас в классе.

Успех окрылил меня. Оставшуюся часть дня я просидел с дурацкой «правосторонней» улыбкой, от которой Мортен в конце концов совсем скис. Асп выполнил свое обещание: попросил у меня при всем классе прощения за то, что заподозрил меня в списывании.

Я стал героем дня.

Прилежные зубрилки косились на меня с восхищением. Асп поглядывал на меня как на чудо. А вся шайка во главе с Пнем смотрела на меня с еще большим уважением. Каким-то загадочным, им неведомым способом мне удалось провести Аспа!

— Ты что, подменил работы? — допытывалась Фиффи, улыбаясь своими вампирского цвета губами. — Небось, написал свое имя на его контрольной, а на своей — его, да? Ну ты молоток! Я бы до такого никогда не додумалась!

— Брось, — хмыкнул Данне. — Когда бы он успел? Неужели ты думаешь, что Асп их из рук выпускал? Нет. Слушай, а может, ты на прошлой неделе пробрался в учительскую и узнал задание? А потом попросил какого-нибудь посмышленее написать за тебя все от начала до конца. Признавайся!

Мальчишки долго ломали головы, пытаясь понять, как мне удалось выкрутиться. Единственное, чего они не могли предположить, — это то, что я сам все выучил.

Когда я им об этом сказал, они только посмеялись.

— Да он просто говорить не хочет! — хитро прищурился Рыбная Тефтеля.

В конце концов ребята разошлись. Остался только Пень.

— Как там Блэки? — спросил он.

— Нормально.

— Можно мне зайти посмотреть на него? Давненько я его не видел.

— Давай в другой раз.

— О’кей.

Он задумчиво посмотрел на меня. Но ничего не сказал. Я поднял с земли свой шикарный портфель и побрел домой.

Я пошел лесом, чтобы никому не попадаться на глаза. Да так было и короче. Тропинка заледенела и была вся в снегу и грязи, я вышел на опушку. Стояла оттепель, но я заметил лыжников, направлявшихся к берегу.

Когда я вошел в лес, то заметил синее пальто.

— Тина, подожди! — окликнул я.

— Ты куда? — спросила она, когда я ее догнал.

— Домой. А ты?

— К подруге.

Мы немного прошли вместе. Кроны сосен были все в снегу, они раскачивались над нами, словно тяжелые белые облака. Я насвистывал папину любимую мелодию «You’re a heartbreaker»[18]. Тина взяла меня за руку. Я не сводил с нее взгляда: она шла справа от меня, и у меня не было иного выхода. Иногда и она поглядывала: смотрю ли я на нее, и улыбалась, убедившись, что это так.

Непросто было идти, не глядя под ноги. То и дело попадались опасные камни и припорошенные снегом заледенелые корни.

— Ты тогда правду сказал? — вдруг спросила Тина.

— О чем?

Она выпустила мою руку. И в этот самый миг мои итальянские ботинки поскользнулись на корнях. Я ухватился за Тину, чтобы не упасть. Мы замерли друг напротив друга как раз под тем деревом, которое называют деревом Любви. На самом деле это были два дерева: их ветви переплелись так, что получились ворота.

— Я правда тебе нравлюсь?

Я не сразу сообразил, что она имеет в виду. Наконец до меня дошло! Это она вспомнила то, что я сказал про себя в тот снегопад, когда мы повстречали отца.

— Я не думал, что ты услышишь.

— А я услышала. — Тина подошла ближе. Мы целую вечность стояли и смотрели друг на друга. В кронах сосен свистел ветер, я чувствовал Тинино дыхание на своем раненом носу. Да пусть думает что хочет! Тина обняла меня, чтобы я опять не поскользнулся, и наши лица оказались совсем рядом.

Тут я услышал за спиной чьи-то приближающиеся шаги.

— Чем это вы занимаетесь!

Лолло! Тина отпрянула.

— Лолло! — пробормотал я.

— На тебя что, снова нашло? — съязвила Лолло.

— Ты о чем? — я почувствовал, что краснею.

— Поосторожнее с ним: он сам за себя не отвечает, — заявила она Тине.

— Почему?

— Да у него что-то с гормонами не в порядке.

— Как это — не в порядке?

— Ну, на него, бывает, находит, и он становится сам не свой, — объяснила Лолло. — Носится повсюду и всем налево и направо говорит, что их любит, а то и поцеловать пытается. Видела бы ты, какой он мне синяк оставил на груди!

— Лолло! — не выдержал я. — Ты у меня получишь!

— Слыхала! — сказала Лолло Тине и схватила меня под руку, словно медсестра, которой поручено увести больного.

— Пойдем-ка, Лассе, — проговорила она заботливым сестринским голосом. — А то я расскажу папе, что ты прячешь под кроватью.

Со стороны могло показаться, что у меня удар. Лицо горело, словно его поджарили.

Я не смел ей перечить: если я не стану плясать под ее дудку, она прямиком направится к Торстенсону и выложит все про Блэки. И тогда бедняге конец.

— Лассе, — окликнула Тина.

Но я молча плелся за Лолло.

Когда мы дошли до поворота на подъеме, я все же оглянулся. Это было непросто: мне показалось, что у меня голова вот-вот отвалится.

Но Тина уже исчезла.