Глава 4. Домой они ехали молча. Мария тихонько мысленно молилась

Домой они ехали молча. Мария тихонько мысленно молилась. В душе был такой мир, будто она не слышала слов профессора. Мария не только не испугалась, а напротив, почувствовала к своему малышу такую любовь, что готова была, не задумываясь, пожертвовать собой ради благополучия ребёнка.

— Странно, — подумала Маша, — а ведь это нормальное материнское чувство. Почему же мне его вменяют в вину? И кто? Моя собственная мама!

Мария искоса взглянула на мать. Людмила Константиновна сидела насупившись.

— Мама... — тихо сказала Мария.

— Маша, я не могу разговаривать с человеком, который не вполне нормален.

— Мама, а ты могла бы умереть за меня?

— Мария, что за вопрос?

— Мама, очень простой вопрос. Ты можешь для спасения моей жизни отдать свою?

Людмила Константиновна повернулась к дочери и взяла ее руки в свои.

— Машенька, доченька! Ты же знаешь, как я тебя люблю. Конечно, я умру за тебя, не задумываясь!

— Мама, и ты считаешь это нормальным?

— В каком смысле?

— Ты считаешь, что женщина, которая готова отдать свою жизнь для благополучия своего ребёнка, это нормальная женщина?

— Я думаю, да, — после некоторой паузы произнесла Людмила Константиновна.

— Тогда почему, мамочка, ты считаешь меня ненормальной только лишь потому, что я готова отдать свою жизнь, чтобы жил мой ребёнок?

В машине стояла полная тишина. Маша повернулась к матери, та тихонько плакала. Мария обняла её и прошептала на ухо:

— Мамочка, не плачь, всё будет хорошо. Бог с нами.

Людмила Константиновна резким движением плеч скинула руки дочери.

— Не говори мне о Боге. Если Он и есть, то более жестокого тирана я в своей жизни не встречала.

Дальше они ехали молча, отвернувшись друг от друга, смотрели в окна, в которых проплывали дома и парки столицы.

Дома Людмила Константиновна развила бурную деятельность. Она позвонила Сергею и, не стесняясь в выражениях, описала ситуацию, искажая слова врача и сгущая краски. Она срочно вызвала с работы мужа. Георгий Иванович был спокойным, неконфликтным, но чересчур безвольным в отношениях с Людмилой Константиновной человеком. Он души не чаял в дочери, но как будто стеснялся этого чувства, не выставляя его напоказ. Однако на новость он отреагировал достаточно бурно, приводя дочери аргументы, по которым было ясно, что жена уже поговорила с ним и поговорила достаточно круто.

Маша слушала его молча, прося у Бога сил не сорваться и моля о любви к родителям.

Последний же родительский аргумент неожиданно рассмешил Машу.

— Маша, ты должна понять, что для нас с мамой это тоже тяжелый выбор, — нахмурив брови, вещал Георгий Иванович. — Но мы подумали так, ты реальный взрослый человек, в тебя мы вложили столько сил, средств, мы тебя любим уже почти двадцать семь лет, а твоего ребёнка мы никогда не видели, мы его не можем любить, как тебя.

Мария расхохоталась.

— Ой, папа... — она смеялась и не могла остановиться.

— Ничего смешного не вижу! — нервно выкрикнула Людмила Константиновна.

Георгий Иванович обиженно замолчал.

— Не обижайся, папа, — Маша прижалась к отцу, — просто ты мне напомнил отца Дяди Фёдора из Простоквашино.

Она весело посмотрела на обиженного родителя.

— Помнишь, когда мама поставила ему условие — или я, или кот Матроскин, он выбрал маму, а мотив был такой же, как у тебя. Он сказал: «Я выбираю маму, потому что я её дольше знаю, а кот этот мне совсем не знаком».

Маша вдруг серьезно посмотрела на родителей.

— Мама, папа, разве это аргумент? Я понимаю, как я дорога для вас. Поймите и вы, что для меня тоже дорог мой малыш.

— Малыш!!! — вдруг заорала Людмила Константиновна. — Это не малыш! Это слизь! Это набор клеток! Я пойду к колдунам, я выучу заговоры, но я спасу тебя!!!

— Люда, — вдруг осмелился возразить жене Георгий Иванович, — что ты несёшь?! Какие колдуны?!

— Ты сделаешь аборт! — неистовствовала взбешённая женщина. — Ты убьёшь этого ребёнка!

В глазах Людмилы Константиновны горел огонь, но от этого огня становилось темно, холодно и страшно. И тут Мария осознала, чей это голос, кому так неугоден её младенец.

— Нет, сатана, — властно произнесла Маша, — я не позволю тебе убить моего малыша.

— Что?!!! — взвизгнула Людмила Константиновна. — Это ты на мать — сатана?

— Маша, — строго сказал отец, — это уже слишком.

Белая, как стенка, мать кричала:

— Тебе в твоей секте полностью голову забили. Я их ненавижу!!!

— Кого, мама? — спокойно спросила Мария.

— Ненавижу всех!!! Ненавижу!!!

— И меня?

Людмила Константиновна выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.

В комнате повисло тягостное молчание.

— Папа, я вечерним поездом возвращаюсь домой, мне надо отдохнуть, завтра меня ждет непростой разговор с Сергеем.

Взгляд отца потеплел.

— Машенька, ты наше сокровище.

— Я знаю, папа.

— Если с тобой что-то...— его голос сорвался. — Я даже думать об этом не могу, не то что говорить. Машенька, любимая доченька, я умоляю тебя, — его глаза повлажнели, — подумай еще раз и всё взвесь. Ты подлечишь сердце, и у тебя еще могут быть дети.

— Папа, успокойся. У меня уже есть под сердцем ребёнок, плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Я не могу ему никак повредить. Я буду его защищать до последнего дыхания.

Отец погладил дочь по голове.

— Пусть тебе Бог даст сил. Я не умею этого делать, но я буду молиться о тебе.

— Спасибо, папа, для меня так важно было это услышать.

Они стояли, обнявшись, и мир Божий наполнил комнату.