Часть вторая 4 page. — Заткнись, — вполголоса прикрикнул я и мысленно обратился к Виверос: «Что дальше?»

— Заткнись, — вполголоса прикрикнул я и мысленно обратился к Виверос: «Что дальше?»

«Дальше — держаться, — ответила она и отцепила от пояса свой универсальный инструмент. Сформировав из него зеркало на ручке, она подняла его и посмотрела через край валуна. — Сюда идут шестеро, нет, семеро…»

Внезапно неподалеку раздался грохот.

«Пятеро, — спокойно поправилась она и сложила свой импровизированный перископ. — Переключайтесь на гранаты, делайте как я, а потом сразу же перейдем в другое место».

Я кивнул, Уотсон вновь усмехнулся, и после команды Виверос: «Огонь» — мы все выпустили по навесным траекториям несколько гранат через валуны. Я выпустил три очереди по три. После девяти взрывов выдохнул, коротко воззвал к Богу, поднялся и увидел труп одного консу. Другой неуклюже отползал от нашей позиции, а еще двое лихорадочно пытались укрыться где-нибудь. Виверос прикончила раненого, мы с Уотсоном сняли одного из двоих уцелевших.

— Ну, как вам такая пьянка, засранцы?! — проорал Уотсон и с ликующим выражением перемахнул через свой валун — чтобы нос к носу столкнуться с пятым консу, который вырвался вперед, оказался в мертвой зоне во время нашего гранатного обстрела и терпеливо просидел в укрытии те несколько секунд, за которые мы успели разделаться с его друзьями. Консу направил ствол своего оружия прямо в Уотсона и выстрелил; лицо Уотсона провалилось внутрь, а в следующую секунду из него гейзером хлынула Умно-Кровь и ошметки того, что только что было головой моего напарника, брызнули на консу. Комбинезон Уотсона сделал все, что было положено: капюшон принял на себя выстрел — к сожалению, изнутри, — отвердел и перераспределил энергию удара, но в результате выкинул УмноКровь, крошки раздробленных костей черепа и мозги через лицевое отверстие капюшона.

Уотсон так и не успел осознать свою гибель. Последним, что он передал через своего МозгоДруга, был всплеск эмоции, которую было бы лучше всего описать как легкое замешательство, мимолетное удивление человека, увидевшего перед собой нечто такое, чего он не ожидал, и не успевшего сообразить, что же это. А потом связь с ним прервалась — так на середине текста прекращается общение с базой данных при внезапном отключении питания.

А консу, застреливший Уотсона, сразу же запел. Когда начался бой, я не дал команды отключить перевод и теперь знал, что он пел о смерти именно этого своего противника, то и дело повторяя слово, означавшее искупление или освобождение. Консу пел, а на панцире оседали капельки кровавой массы, в которую превратилась голова его противника. Я громко заорал и начал палить. Консу отбросило назад, тело словно взорвалось изнутри, так как я послал в его грудную пластину длинную очередь разрывных пуль. Я всадил в уже мертвого консу не менее тридцати пуль и лишь тогда сумел остановиться.

— Перри! — окликнула меня Виверос. Наверно, она заговорила вслух, чтобы вывести меня из исступления. — Сюда идут другие. Пора сматываться. Пошли.

— А как быть с Уотсоном? — спросил я.

— Пусть лежит себе, — ответила Виверос. — Он мертв, а ты нет, и в любом случае здесь нет никого, кто стал бы его оплакивать. За телом мы вернемся позже. А сейчас — валим отсюда. Постараемся уцелеть сами.

Мы победили. Сдвоенные винтовочные выстрелы успели очень заметно сократить ряды врагов, прежде чем те поумнели, сменили собственную тактику, отступили и начали ракетный обстрел наших позиций, отказавшись от лобовых атак. После нескольких часов вялой перестрелки консу отступили еще дальше и укрылись под щитом, оставив на поле боя лишь небольшую группу, которая должна была совершить ритуальное самоубийство в знак признания своего поражения. После того как самоубийцы вонзили церемониальные ножи в полости, где у консу находится мозг, нам осталось лишь отправиться подбирать убитых и раненых, оставшихся на поле боя.

Второй взвод проявил себя хорошо — двое погибших, включая Уотсона, и четверо раненых, из них лишь одна тяжело. Ей предстояло потратить предстоящий месяц на восстановление нижнего отдела кишечника, а трое остальных должны были вернуться в строй уже через несколько дней. С учетом всех обстоятельств дела могли обернуться куда хуже. Скоростной бронетранспортер консу прорвался сквозь линию обороны четвертого взвода роты К и взорвался, уничтожив шестнадцать человек, включая командира взвода и двух командиров отделений, и ранив едва ли не всех остальных солдат и сержантов. Если бы лейтенант четвертого взвода не погиб, то, подозреваю, он после такой чудовищной оплошности горько жалел бы, что уцелел.

После того как мы, построившись, выслушали все положенное от лейтенанта Кейеса, я возвратился за Уотсоном. Вокруг него уже столпились восьминогие падалыцики. Я подстрелил одного, и остальные благоразумно разбежались. Впрочем, за то довольно короткое время, что оказалось в их распоряжении, эти твари добились внушительного успеха: я испытал нечто вроде мрачного восхищения, поняв, насколько мало остается от человека, когда он лишается головы и изрядной части мягких тканей. Взвалив на плечо то, что осталось, я потащил останки Уотсона в полевой морг, развернутый в паре километров отсюда. По пути мне лишь однажды пришлось остановиться, чтобы поблевать.

Как раз за этим занятием меня и застал Алан.

— Может, тебе помочь? — спросил он, подойдя поближе.

— Я в полном порядке, — ответил я. — А он теперь совсем не тяжелый.

— Кто это? — поинтересовался Алан.

— Уотсон.

— Ах, этот, — Алан поморщился. — И все равно не сомневаюсь, что где-то кто-то будет скорбеть по нему.

— Только не надо выжимать из меня слезу, — сказал я. — Как твои дела?

— Неплохо, — ответил Алан. — По большей части валялся, уткнувшись носом в землю, время от времени тыкал винтовкой в сторону врага и даже несколько раз выстрелил в том направлении. Может быть, и попал в кого-нибудь. Не знаю.

— Ты слушал их песнь о смерти перед сражением?

— А кто ж ее не слышал? — удивился Алан. — По-моему, с таким звуком могли бы трахаться два влюбленных товарных поезда. Такую вещь нельзя не услышать, как ни старайся.

— Нет, — остановил я его. — Я имею в виду: слышал ли ты перевод? Понял, о чем они пели?

— Да, — ответил Алан. — Впрочем, я не уверен, что мне нравится их план перетаскивания нас в свою религию. Тем более что они там поклоняются смерти и всему такому.

— ССК, похоже, думают, что это всего лишь ритуал. Молитва, которую они произносят, потому что делали так всегда и у них это принято.

— А ты думаешь по-другому? — заинтересовался Алан.

Я кивнул на труп Уотсона.

— Консу, который его так, во всю глотку кричал: «Искупленный, искупленный», а может быть: «Освобожденный, освобожденный». Я уверен, что он вел бы себя точно так же, если бы распотрошил меня. Мне кажется, что ССК недооценивают то, что здесь происходит. Я думаю, что консу не возвращаются после проигранных сражений вовсе не потому, что они, дескать, проиграли и больше не претендуют на этот мир. Я вообще считаю, что они вели это сражение вовсе не ради чьей-нибудь победы. С их точки зрения, эта планета теперь освящена кровью. И мне кажется, они считают, что теперь завладели ею.

— Тогда почему они не оккупируют ее?

— Возможно, еще не пришло время, — ответил я. — Может быть, они должны дождаться какого-то Армагеддона. Но я не думаю, будто ССК знают, как консу относятся к этой планете: считают ее потерянной для себя или, наоборот, своей собственностью. Мне почему-то кажется, что через некоторое время наших ждет немалое удивление.

— Ладно, так уж и быть, покупаю твою гипотезу, — сказал Алан. — У всех военных, о каких я когда-либо слышал, обязательно были ограниченность, тупость и чрезмерная самоуверенность. А ты-то что предлагаешь?

— Черт возьми, Алан, не имею ни малейшего представления, — признался я. — Разве что попытаться помереть задолго до того, как это случится.

— Тогда давай перейдем к более приятным материям, — предложил Алан. — Здорово ты придумал стрелять в них двумя пулями. А то кое-кто из наших уже успел наложить в штаны, глядя, как несмотря на нашу стрельбу, эти страшилища как ни в чем не бывало встают и продолжают наступать. В ближайшие несколько недель тебе, пожалуй, не придется платить за выпивку. Думаю, многие захотят угостить тебя стаканчиком.

— Мы и так не платим за выпивку, — напомнил я. — У нас полностью оплаченный тур по кругам ада, если ты забыл.

— И все равно если бы мы платили, то тебе теперь не пришлось бы.

— По-моему, ничего особенного я не сделал, — сказал я и лишь потом заметил, что Алан встал по стойке «смирно». Оглянувшись, я увидел, что к нам приближаются Виверос, лейтенант Кейес и еще какой-то офицер, которого я не узнал.

— Перри, — обратился ко мне лейтенант Кейес.

— Лейтенант, — отозвался я. — Прошу простить, что я не отдал вам честь. У меня заняты руки: я несу труп в морг.

— А-а, вот куда они шли, — заметил Кейес и подошел к телу. — Кто это?

— Уотсон, сэр.

— Ах, этот, — протянул Кейес. — Ему понадобилось немного времени.

— Он был чересчур возбудим, сэр, — сказал я.

— Да, наверно, так оно и было, — согласился Кейес. — Что ж, был так был. Перри, это подполковник Райбики, командир двести двадцать третьего.

— Сэр! — воскликнул я. — Простите, что не приветствовал вас по уставу.

— Да, труп, я уже знаю, — ответил Райбики. — Сынок, я всего лишь хотел поблагодарить тебя за идею по поводу стрельбы. Ты сэкономил много времени и сохранил много жизней. Ублюдки консу хотели разделаться с нами при помощи нового оружия. Их личные щиты оказались для нас совершенной неожиданностью и могли причинить массу неприятностей. Я объявлю вам благодарность в приказе, рядовой. Что вы об этом думаете?

— Благодарю вас, сэр, но я уверен, что рано или поздно это понял бы кто-нибудь еще.

— Очень даже вероятно, но первым сообразил ты, — подполковник то и дело переходил с официального тона на отеческий и обратно, — а это чего-нибудь да стоит.

— Так точно, сэр.

— Когда вернемся на «Модесто», надеюсь, ты позволишь старому пехотинцу поставить тебе выпивку, сынок?

— Буду очень благодарен, сэр, — ответил я и увидел, как Алан за спиной командиров ухмыльнулся.

— Вот и прекрасно. Еще раз поздравляю. — Райбики повернулся к останкам Уотсона. — Сожалею о вашем друге.

— Спасибо, сэр.

Алан самым лучшим строевым образом отдал честь за нас обоих. Райбики отсалютовал в ответ и затопал прочь в сопровождении Кейеса. Виверос вернулась к нам.

— У тебя удивленный вид, — обратилась она ко мне.

— Я просто подумал, что прошло уже лет пятьдесят с тех пор, как меня в последний раз назвали сынком, — объяснил я.

Виверос улыбнулась и ткнула пальцем в труп Уотсона:

— Знаешь, что с ним нужно делать?

— Морг находится вон за тем холмиком, — ответил я. — Доставлю его туда, а потом с первым же транспортом вернусь на «Модесто», если, конечно, у тебя не будет других приказаний.

— Брось ты это дерьмо, Перри, — сказала Виверос. — Ты у нас герой дня, так что можешь делать все, что хочешь.

Она повернулась, чтобы идти.

— Эй, Виверос, — окликнул я, — а это всегда бывает так?

Она обернулась.

— Ты о чем?

— Об этом, — сказал я. — Война. Сражения. Бои.

— Что? — переспросила Виверос и громко фыркнула. — Черт возьми, Перри, конечно нет. Сегодня была не война, а сельская танцевальная вечеринка. Таких развлечений почти что и не бывает.

Она снова фыркнула и умчалась, все еще сохраняя на лице удивленное выражение.

Вот так прошел мой первый бой. Началась моя военная эпоха.

Мэгги первой покинула клуб «Старые пердуны».

Ее жизнь закончилась в верхних слоях атмосферы планеты-колонии под названием Воздержание. Это звучало особенно иронически, потому что, как и на большинстве колоний с развитой тяжелой горнодобывающей промышленностью, она была буквально усеяна барами и борделями. Из-за насыщенной металлами коры планеты людям было трудно заполучить Воздержание и, как оказалось, удержать ее было ничуть не легче. Численность ССК на планете втрое превышала обычное число войск, охраняющих колонии, да еще туда то и дело посылали дополнительные отряды. «Дейтон» — так назывался корабль, на котором находилась Мэгги, — получил назначение туда после нападения оху, забросавших поверхность планеты беспилотными военными катерами.

Взвод Мэгги должен был отвоевать алюминиевый рудник, находившийся в ста километрах от Мерфи, главного порта Воздержания. Во время снижения в их космошлюпку угодила ракета оху. Взрывом в корпусе проделало большую пробоину, через которую вакуум высосал в космос нескольких солдат, среди которых оказалась и Мэгги. Большинство из них погибли сразу — вследствие взрыва или же от повреждений, причиненных осколками ракеты и кусками обшивки.

Но Мэгги не попала в число погибших сразу. Когда ее, пребывавшую в здравом уме и твердой памяти, вышвырнуло в пространство над Воздержанием, боевой комбинезон автоматически сомкнулся вокруг ее лица, чтобы не дать возможности воздуху покинуть легкие. Она немедленно попыталась связаться со своими командирами. То, что осталось от командира отделения, плыло неподалеку от нее, наглухо запертое в своем боекомбинезоне. Командир взвода, с которым Мэгги удалось установить связь, не смог оказать ей помощь, но его вины в этом не было. Космошлюпка вообще-то не приспособлена для маневрирования и проведения спасательных операций в космосе, а эта получила серьезные повреждения и кое-как тянула под вражеским обстрелом в сторону ближайшего крупного транспорта ССК, чтобы высадить туда уцелевших пассажиров.

Переговоры с самим «Дейтоном» тоже ничего не дали: крейсер вел артиллерийскую дуэль с несколькими кораблями оху и не мог отвлекаться на спасение одного солдата. Ни у кого не оказалось возможности прийти ей на помощь. Даже если бы вокруг не кипел бой, все равно Мэгги — слишком маленький объект для того, чтобы ее можно было разглядеть. Притяжение Воздержания неумолимо тащило ее к планете, она уже приближалась к верхним слоям атмосферы, и спасти ее смог бы разве что какой-нибудь отчаянный пилот из числа лучших асов. А во время сражения ей следовало считать себя мертвой с самого начала.

И тогда Мэгги, чья УмноКровь отдала почти весь запасенный кислород, уже, несомненно, начиная задыхаться, взяла свою МЦ, прицелилась в ближайший катер оху, рассчитала траекторию и принялась выпускать ракету за ракетой. Каждый выстрел давал отдачу, отбрасывавшую Мэгги все ближе и ближе к ночному полушарию Воздержания. При последующем анализе хода сражения выяснилось, что ее ракеты, выпущенные почти с предельного расстояния, все же попали в корпус вражеского кораблика и оставили на его обшивке несколько вмятин и трещин.

Затем Мэгги повернулась лицом к планете, которая должна была вскоре убить ее, и, как и подобает незаурядному профессору в области восточных религий, каковым она являлась в прошлой жизни, составила дзисай, предсмертное стихотворение в форме хайку:

Не оплакивайте меня, друзья, Я лечу падающей звездой В следующую жизнь.

Она передала эти стихи и ощущения последних секунд своей жизни нам шестерым, а затем умерла, ярко вспыхнув в ночном небе планеты со странным именем Воздержание.

Она была моим другом. Недолго, мимолетно, она была моей любовницей. В миг смерти она оказалась храбрее, чем это когда-либо удастся мне. И, готов держать пари, она была неописуемо красивым метеором.

— Проблема Сил самообороны колоний заключается не в том, что они представляют собой недостаточно хорошую боевую силу. Дело в том, что их слишком легко использовать.

Это говорил Таддеус Бендер, два срока занимавший пост сенатора-демократа от штата Массачусетс, бывший посол (в разное время) во Франции, в Японии и в Организации Объединенных Наций, госсекретарь печально известной администрации Кроу, писатель, профессор и, помимо всего этого, самое свежее пополнение взвода D. Последнее касалось всех нас в наибольшей степени, и мы после недолгого наблюдения пришли к выводу, что рядовой посол-сенатор-госсекретарь Бендер на самом деле редкостное дерьмо.

Просто удивительно, насколько быстро салажня может превращаться в опытных бойцов. По прибытии на «Модесто» мы с Аланом получили назначения от лейтенанта Кейеса, приветствовавшего нас со странной смесью сердечности и равнодушия (правда, он с некоторым удивлением вскинул бровь, когда мы передали ему привет от сержанта Руиса). Все же остальные солдаты и сержанты взвода отнеслись к нам с полнейшим пренебрежением, хотя и без грубости. Командиры отделений обращались к нам, когда это было необходимо, солдаты передавали ту информацию, которую мы должны были знать. Во всем остальном мы оставались вне коллектива.

В этом не было ничего личного. Трое других новых парней — Уотсон, Гэймэн и Маккин — встретились с точно таким же отношением, чему были две причины. Первая заключалась в том, что новички появляются в составе взвода после того, как из него выбывает кто-то из старых товарищей, а эвфемизм «выбыл» по большей части означает «погиб». Если рассматривать армию как общественный институт, солдат в ней можно заменять, как винтики. Однако на уровне взвода и отделения ты замещаешь чьего-то друга, товарища по оружию, который сражался рядом с остальными, побеждал, а потом погиб. Сама мысль о том, что ты можешь заменить умершего друга, соседа по строю и окопу, является в некотором роде оскорблением для тех, кто знал его или ее.

Во-вторых же, дело просто в том, что ты еще не участвовал в боях. И пока это не произойдет, ты не станешь одним из них. Не сможешь стать. Здесь нет никакой твоей вины, и это положение быстро исправится. Но до выхода на поле боя ты всего лишь парень, занимающий место человека, которому и в подметки не годишься.

Я заметил разницу сразу же после сражения с консу. Меня стали окликать по имени, приглашать присесть за стол в столовой, предлагали сыграть на бильярде и принять участие в беседе. Виверос, командовавшая моим отделением, спрашивала, что я думаю по тому или иному вопросу, вместо того чтобы безапелляционно сообщать мне, как следует к ним относиться. Лейтенант Кейес рассказал мне о сержанте Руисе, дочери колониальщика и грузовике такую историю, в которую я никак не мог поверить. Короче говоря, я стал одним из них — одним из нас. Этому помогли моя выдумка насчет того, как стрелять в консу, и последовавшая благодарность в приказе. Но отношение к Алану, Гэймэну и Маккину тоже изменилось, хотя никому из них, в отличие от меня, на этот раз не пришло в голову ничего полезного — они просто участвовали в сражении и уцелели. Этого было достаточно.

Теперь же, по прошествии трех месяцев, мы успели получить еще несколько порций свежего пушечного мяса, увидели, как новички заменяют тех, с кем мы успели сдружиться, и сами знали, что чувствовал взвод, когда прибыли мы. Наша реакция была точно такой же: пока вы не прошли боевое крещение, вы — никто и просто занимаете чье-то место. Большинство новичков врубились в это, поняли и терпеливо старались пережить первые несколько дней — от своего прибытия до начала очередной операции.

А вот рядовой посол-сенатор-госсекретарь Бендер ничего не понял. С момента прибытия он в лепешку расшибался, пытаясь добиться расположения к себе взвода. Он приставал ко всем и каждому со своими попытками установить глубокие личные отношения и немыслимо раздражал всех.

— Такое впечатление, будто он проводит предвыборную кампанию, — пожаловался Алан.

Да, именно так и выглядело поведение Бендера. Конечно, человек, достаточно долго отиравшийся в хитросплетениях коридоров власти, вряд ли сможет быстро избавиться от нажитых там привычек. Он просто не в состоянии понять, что бывают ситуации, когда эти привычки нужно засунуть куда подальше.

Что касается рядового сенатора-посла-госсекретаря Бендера, то у него за плечами была целая жизнь, на протяжении которой множество людей подобострастно интересовались его мнением по всем вопросам жизни на Земле, и поэтому он не умолкал никогда — даже в те минуты, когда его никто не желал слушать. Так что, попытавшись завязать в столовой диспут о целях и средствах ССК, он, по существу, говорил сам с собой. Но, увы, выбранная им тема не могла не вызвать раздражения у Виверос, в обществе которой я вкушал прекрасный ленч.

— Прошу прощения, — сказала она. — Не могли бы вы повторить ваши последние слова?

— Я сказал, что считаю проблемой ССК не то, что они имеют какие-то недостатки как боевая сила, а то, что их слишком легко использовать, — повторил Бендер.

— Да, — задумчиво произнесла Виверос, — именно это я и услышала.

— На самом деле все очень просто, — заявил Бендер и принял позу, которую я очень хорошо помнил по бесчисленным фотографиям и телерепортажам земных времен: поднял согнутые в локтях руки перед собой ладонями внутрь, как будто намеревался схватить излагаемую концепцию и вручить благодарным слушателям. Я ощутил, насколько высокомерным и, пожалуй, даже презрительным был этот жест.

— В том, что Силы самообороны колоний представляют собой чрезвычайно мощные воинские силы, не может быть никакого сомнения. Но при реалистичном взгляде на вещи оказывается, что проблема вовсе не в боеспособности. Проблему можно сформулировать так: что мы делаем, чтобы избежать использования этой военной силы? Нет ли у нас оснований считать, что в ряде случаев интенсивные дипломатические усилия могли бы привести к лучшим результатам?

— Вы, по-видимому, не слышали той речи, которая произвела такое сильное впечатление на меня, — вставил я. — Там говорилось, что вселенная — далеко не идеальное место и борьба за владение недвижимостью в ней проводится очень оперативно и жестоко.

— О, я слышал этот тезис, — ответил Бендер, — вот только не знаю, можно ли принимать его на веру. Сколько звезд насчитывается в этой галактике? Примерно сто миллиардов, верно? У большинства этих звезд имеются планетные системы. Так что на самом деле недвижимость во вселенной практически неисчерпаема. Нет, реальная проблема в том, что мы прибегаем к силе, сталкиваясь с чужими разумными расами, потому что сделать это легче всего. Все происходит быстро, напрямик и к тому же примитивно, если сравнивать со сложностями дипломатии. Или вы владеете куском земли, или нет. В противоположность дипломатии, которая в интеллектуальном отношении является намного более трудным делом.

Виверос быстро взглянула на меня и снова перевела взгляд на Бендера.

— Вы считаете то, чем мы занимаемся, примитивным?

— Нет-нет. — Бендер широко улыбнулся и картинно воздел руки. — Я сказал «примитивно» в сравнении с дипломатией. Если я даю вам ружье и говорю, что вы должны отобрать холм у его обитателей, ситуация довольно проста. Но если я прошу вас отправиться к ним и достигнуть соглашения, позволяющего завладеть этим холмом, то сразу же возникает много побочных проблем: что делать с нынешними жителями, какую компенсацию им предоставить, какие прямые или косвенные права на этот холм у них сохраняются и так далее.

— Если только жители холма не пристрелят вас, как только вы направитесь к ним с верительными грамотами в руке, — заметил я.

Бендер улыбнулся уже мне и энергично кивнул.

— Видите ли, как раз в этом все дело. Мы предполагаем, что наши оппоненты точно так же настроены воевать, как и мы. Но что, если… что, если дверь для дипломатии все же приоткрыта, хотя бы на крохотную щелку? Неужели не найдутся такие разумные расы, которые захотят открыть эту дверь? Взять, например, вхайдиан. Мы ведь отправляемся на войну именно с ними, не так ли?

Он сказал чистую правду. Вхайдиане и люди уже более десятка лет пребывали в состоянии вялотекущей войны за систему Эрнхардта, в которой имелись сразу три планеты, подходящие для жизни обеих рас. Системы, в которых имелось несколько планет, пригодных для колонизации, попадались довольно редко. Вхайдиане были упорными, но не такими уж сильными противниками; освоенные ими планеты были крайне немногочисленными, и основная часть их промышленности еще базировалась в родном мире. Поскольку вхайдиане не желали понимать самых прозрачных намеков и продолжали цепляться за систему Эрнхардта, был разработан план, согласно которому следовало ворваться к ним, уничтожить космопорт и главные промышленные объекты. Это отбросило бы их экспансионистские возможности на несколько десятков лет назад. Двести двадцать третий батальон входил в ударную группу. Нам было поручено высадиться в их столице и немного пошуметь там. Мы должны были по возможности избегать убийства гражданских жителей, но при этом пробить несколько дырок в здании парламента, религиозных центрах и так далее. Стратегический смысл здесь отсутствовал. Просто таким образом мы прямо и четко говорили им, что, дескать, можем в любое время разделаться с ними, когда сочтем нужным. Это должно было бы их отрезвить.

— Так что вы хотели о них рассказать? — спросила Виверос.

— А вот что. Я провел небольшое исследование, — сказал Бендер. — Вы знаете, у них существует замечательная культура. Наивысшее из существующих у них искусств — это искусство массового хорового пения, имеющее некоторое сходство с нашими грегорианскими песнопениями. Представьте себе: собирается целый вхайдианский город и они начинают петь. Я читал, что их песни слышны за много километров и они могут петь по многу часов.

— И что же?

— То, что это культура, знакомству с которой мы должны радоваться, которую мы должны любовно исследовать, а вовсе не закупоривать ее на планете лишь потому, что ей выпало несчастье оказаться на нашем пути. А предприняли ли власти Союза колоний хотя бы попытку установить мир с этими людьми? Я не нашел никаких свидетельств, которые говорили бы о чем-нибудь подобном. Я думаю, мы должны предпринять такую попытку. Возможно, это следует сделать именно нам.

Виверос громко фыркнула.

— Между прочим, Бендер, ведение мирных переговоров — это не ваше дело.

— Во время моего первого сенатского срока я поехал в составе торговой делегации в Северную Ирландию, итогом этой поездки оказался мирный договор между католиками и протестантами. Я не имел полномочий на ведение таких переговоров, и по возвращении в Штаты мне пришлось долго оправдываться. Когда возникает возможность для заключения мира, мы должны ею воспользоваться, — заявил Бендер.

— Я помню этот договор, — сказал я. — Сразу же после его заключения последовал сезон самых кровопролитных за два столетия столкновений между общинами. Не самое успешное из мирных соглашений.

— Виной этому явилось вовсе не соглашение, — слегка извиняющимся тоном ответил Бендер. — Какой-то одурманенный наркотиками мальчишка католик бросил гранату в шествие оранжистов, что испортило все дело.

— Да уж, черт бы побрал этих реальных живых людишек, загораживающих дорогу к вашим мирным идеалам, — съязвил я.

— Послушайте, я ведь уже сказал, что дипломатия очень нелегкое дело, — возразил Бендер. — Но думаю, что в конечном счете мы получим значительно больше пользы от работы с этим народом, чем от попытки его истребить. Это альтернатива, которую, по меньшей мере, необходимо принять к рассмотрению.

— Благодарю вас за семинар, Бендер, — сказала Виверос. — А теперь, если вы позволите мне взять слово, то я хотела бы указать вам на два пункта. Первый заключается в том, что пока ваша единственная обязанность — драться, и мне, и всем остальным насрать на то, что вы думаете или, по вашему мнению, знаете. Здесь не Северная Ирландия, и не Вашингтон, округ Колумбия, и даже не планета Земля. Когда вы подписывали контракт, то согласились на единственное предложение — стать солдатом, — и было бы хорошо, если бы вы об этом не забывали. Во-вторых, независимо от того, что и о чем вы думаете, рядовой, вы сейчас несете ответственность не перед вселенной и не перед человечеством в целом, а передо мною, перед вашими товарищами по отделению, вашим взводом и ССК. Когда вам дадут приказ — будете его выполнять. Если выйдете за пределы ваших полномочий, то придется держать ответ передо мною. Вам понятно?

Бендер смерил Виверос прямо-таки ледяным взглядом:

— Со словами «я только выполнял приказ» было сделано неизмеримо много зла. Надеюсь, что нам никогда не придется оправдываться этой сакраментальной фразой.

Виверос прищурилась.

— Я уже сыта. — Она поднялась, взяв свой поднос. Бендер, выгнув брови, взглянул ей вслед.

— Я совершенно не хотел ее оскорбить, — сказал он мне.

Я посмотрел Бендеру в глаза.

— Скажите, Бендер, а вам ничего не говорит фамилия Виверос?

Он слегка нахмурился:

— Не помню, чтобы мне приходилось ее слышать.

— Поройтесь в памяти, — сказал я. — Нам с вами тогда было лет пять-шесть или что-то в этом роде.

В его глазах мелькнуло понимание.

— Был такой перуанский президент по имени Виверос. Если я не ошибаюсь, он был убит.

— Совершенно верно. Педро Виверос, — подтвердил я. — И не только он — во время военного переворота убили его жену, брата, жену его брата и вообще почти всех родственников. Уцелела только одна из дочерей Педро. Нянька сбросила ее в прачечную по желобу для грязного белья, когда солдаты переворачивали президентский дворец, разыскивая родных президента. Кстати, няньку жестоко изнасиловали, а потом перерезали ей горло.

Зеленоватая кожа Бендера сделалась серой.

— Она не может быть той самой дочерью, — сказал он.

— Это она и есть. И, знаете, когда переворот был подавлен и солдаты, истребившие всех ее родных и близких, предстали перед судом, они пытались оправдываться как раз тем, что только выполняли приказы. Так что независимо от того, хорошо или плохо была обоснована ваша точка зрения, Виверос, пожалуй, самый неподходящий человек во всей вселенной, которому следовало читать лекции о банальности природы зла. Она знает об этом все. Ведь это ее семью жестоко истребляли, пока она лежала в подвале, зарывшись в грязное белье, истекая кровью и стараясь не плакать.