Муравей

За неделю своего пребывания на тестевой даче я ошалел от тяжелой, как мешок ваты, беспросветной скуки. От постоянного созерцания полусгнивших сиверских избушек в животе стояла изжога и страстное желание извергнуть содержимое желудка. Поэтому, когда в одну из ночей меня разбудили истошные крики “Пожар!”, на душе стало немного радостно.

Быстро натянув на себя одежду я скорым шагом направился к месту происшествия. Горела новенькая избушка, совсем недавно построенная в том месте, где в реку Оредеж впадает небольшой ручеек, образуя очень похожую на антенну излучину. Избушка была красивой, похожей на расписной русский терем, и поэтому мне стало ее жалко. “Лучше бы вся эта Сиверская погорела, а избушка осталась!” - подумал я.

На самый разгар пожара я, конечно, опоздал и к тому моменту, когда я пришел, насытившийся огонь уже лениво догладывал обломки древесины. Крыши, стен, окон, дверей как не бывало, все исчезло в огненно-красной огненной утробе. Одним словом, все близилось к завершению и смотреть уже было не на что.

Рядом стояла пожарная машина, возле которой покуривали и безучастно смотрели на огонь трое пожарных.

- Пойми, отец, если мы сейчас затушим хибару, то что тебе останется? Развалины, которые все равно потом придется разгребать, в итоге - лишняя работа. А так огонь сам место расчистит, и тебе и нам лучше, - говорил пожарный старшина стоящему возле него деду, по-видимому - хозяину.

Дед молча кивнул головой и присел на торчащий возле забора пенек. Пожарные докурили и уехали восвояси.

- Вот уже пятый раз строюсь, и все то же самое... - пробормотал старик.

- Что “то же самое”? - спросил я у деда, которому сейчас явно хотелось с кем-нибудь поговорить чтобы выплеснуть наружу свое горе.

- Да дачу пять раз строил - и все горит. Вернулся помню из армии, устроился шофером работать. Потом женился, родился сын и я по известной пословице “родить сына, посадить дерево и построить дом” взялся за строительство дачи. Строил сам, в выходные, ночами. Помню, после рабочего дня машину бревен сюда привез, а она взяла да и забуксовала. Провозился с ней до утра, а утром опять на работу. Обросший, вечно усталый, дома - хоть шаром покати, все средства сюда, на дачу. За пять лет построил дачу, решил сделать ее красивой, чтоб детям радостно в ней жить было. Нашел тогда в какой-то книжке картинку с теремком, мне он очень понравился, и расписал так избушку.

Собрался наконец свое творение семье показать, привез их сюда - а тут одни головешки, нет дачи как и не было. Я даже не поверил вначале, думал - сплю или место перепутал. Сперва пощипал себя - нет, не сплю, потом место сверил - все правильно, место то самое, а дачи моей желанной - нет!

Ну я молод тогда был, задор меня взял, как будто с судьбой решил в драку вступить. Вместо того, чтобы плакать я тут же взялся за топор и принялся строить по новой. Трудился с еще большим остервенением, даже кличку у местных получил “муравей”. Откуда силы пришли - сам не пойму, как будто бы с Неба. Главное, нравилось работать, даже рабочих не нанимал, хотя и возможности были. Только если с чем-то было одному совсем не справиться - просил друзей помочь. Казалось тогда, что свою душу в материал воплощаю, а в таком деле чем меньше помощников, тем лучше. Это вроде как жить с женой...

И вот уже через два года дача красовалась в прежнем великолепии, даже расписал ее снова. Ну, думаю, на этот раз я победитель! От радости прямо плясать хотелось. Я ведь не просто дом строил, я свою душу вкладывал, и наконец она воплотилась прямо передо мной. И любуюсь: вот она, моя душа, стоит передо мной, красавица! От радости даже в пляс пустился, трижды вокруг дачи обошел. Захожу вовнутрь - красота, деревом пахнет, век бы не уходил оттуда! Запах сосновой смолы опьянил даже, гладить и целовать стены хочется! Самое время семью вести.

- Но через неделю - тот же самый итог, одна лишь груда золы.

- Да, именно так! И причин вроде бы никаких нет. Маньяков-поджигателей тогда в этих краях не было, ведь если бы они были, то уж наверняка не только бы у меня такая беда произошла, жгли бы избу за избой. Никто на даче не жил, поэтому и неосторожность с огнем исключена, курил я исключительно на улице, а печек летом, как известно, не топят. Одним словом - загадка. Милиция целый месяц следствие вела, но так и не смогла ничего найти, хотя милиционеры тогда были не то, что теперешние менты.

И тогда я впервые по-настоящему, до самых своих глубин почувствовал поражение и целый месяц не вылезал из пьянства. Заперся в своей комнате, никого в нее не пускаю, выхожу только в магазин, сам себя поминаю ибо за прошедшие годы я стал дачей, а дача - мной. Жена и друзья видят, что дело плохо, и буквально уговорили меня строиться в третий раз. Даже помогали поначалу, стройматериал достали.

- Опять дерево, - перебил я, удивившись дремучей несообразительности старика, который по-видимому начисто забыл сказку про трех поросят.

- Да, сосновый кругляк.

- Но ведь есть материалы и понадежнее, которые и стоят раз в десять дольше и не горят. Кирпич например, пенобетон там или шлакоблоки на худой конец.

- Кирпич! Что ты понимаешь?! Дом живым должен быть, дышать он должен! Ведь это воплощение моей души, а ты предлагаешь ее в мертвый камень загнать! А то что горит - на все Божья воля, может это и к лучшему, а кирпичи твои да шлакоблоки - сплошная гордыня, даже думать о них не хочется.

Так вот, снова взялся я за топор сперва с неохотой, но потом былая радость работы снова вернулась ко мне. И снова музыка топора заставляла все нутро плясать в залихватской русской пляске, а все растущий и растущий сруб порождал все большее и большее веселье. Не сравнимый ни с какими новомодными дезодорантами запах свежего дерева опьянял лучше всякого вина. Работа не просто шла - она плясала. Тело закалилось, стало как стальное, мускулы аж звенели, любо-дорого на себя в зеркало было смотреть. И душа моя опять нырнула в эти свежайшим бревна, разбежалась по ним и одушевила построенный с таким весельем домик. Теперь я решил не вылезать из домика до приезда семьи, следить за его сохранностью, ибо осознал, что нельзя отрывать от себя своей же части, бросать ее на произвол судьбы. Живу я в новенькой дачке - душечке моей, здорово мне, но в то же время и тревожно - как бы опять чего не случилось, не выхожу почти из нее. Тогда я впервые почувствовал, как люблю ее, больше чем жену. В жене ведь моя - какая-то частица, пусть и большая, но не занимающая ее всю, целиком. А дача - она моя полностью, до каждой мельчайшей частички, как и душа моя.

Дед достал “Беломор”, всхлипнув прикурил от тлеющей головешки и продолжил рассказ:

- Но тут бумага пришла из района - за одно заплатить, другое - оформить. На жену перекладывать боязно, она с документами путает всегда, сильно она их не любит, сын еще маленький тогда был, всего-навсего двенадцать лет. Ну я сам и поехал. Думаю, что там, делов-то на три часа всего, а то и меньше. Поехал, хотя и волновался очень, трясло аж всего. А там как начал бумагами заниматься - так до самого вечера, устал страшно, решил домой ехать чтоб жена хоть нормальной едой покормила, а не консервами всякими. На следующий день чуть свет обратно помчался, а тут снова одно пепелище. Я все это тогда уже и так знал, я понимал, что все так и должно быть. Постоял я тогда, посмотрел в небо и твердо решил строить опять. Не может же человеческий труд просто так раствориться в мире, исчезнуть словно его и не было! Как раз тогда я познакомился с одним очень мудрым стариком, и он мне сказал: “-Работай, ведь для Того Света трудишься, красивее его делаешь, будет куда душе твоей уйти!” И тут на меня как будто снизошло что-то, величие я свое почувствовал, что ли?! Ведь дачки себе много кто мастерит, но чтобы Тот Свет обустраивать - такого еще никогда не было! И доверено это мне! Отныне я должен воплощать свою душу в материю, чтобы потом она снова развоплотилась и ушла Туда, но выглядеть она после этого будет совсем иначе, по-другому и быть не может.

- И Вы снова стали строить?

- Да, стал! С молитвой, со взглядами на Небо. Работал я уже не для таких мелочей, как спокойная старость на берегу реки и возможность вдыхания свежего воздуха для внуков, на моем труде лежала печать Жертвы. В жертву Высшему люди всегда приносили только самое лучшее, и тот, у кого это лучшее было, ощущал себя самым счастливым человеком. Ты Библию читал?

- Читал.

- Я вот тоже ее почитывал во время перекуров. Так там почти в самом начале рассказано, как Каин и Авель по этому поводу поссорились и их ссора закончилась убийством. Вот до чего серьезное дело! А я, как и Авель, увидел свою Жертву принятой, полюбившейся Господу, это ли не счастье?! Что в сравнении с такой радостью спокойненькая жизнь на берегу речушки до самого гроба? Да ничто. И теперь я стал работать с утроенной силой, делал все еще лучше, чем раньше, когда для себя домик строил. И молитвы изучал, чтобы молиться как ты думаешь о чем?

- О чем? - спросил я, догадываясь что молился он уже не о прочности своего жилища.

- Конечно о том, чтобы когда я закончу строить, Господь мой домишко к себе забрал. Такое у меня желание было на этот счет, мечта прямо. Тогда перестройка шла полным ходом, ничего не достать было, я всеми правдами и неправдами все нужное искал, целую кучу знакомств завел, половину зарплаты на добычу водки для их поддержания тратил. А там девяностые пошли, денег не было, доски даже кое-где поворовать пришлось. Потом и городскую квартиру “раскулачивать” потихоньку стал, антресоли разобрал на доски, пару стекол вытащил и забил до лучших времен фанерой. Ведь сказано в Писании “Создавай себе богатства на Небе”.

И в итоге домину построил аж в два этажа, даже сам удивился. А красота какая, вся Сиверская ходила любоваться, даже детей крохотных приводили к культуре приобщать.

Потом, когда последний гвоздик вбил, перекрестил я свой домик, сказал: “-С Богом” и поехал на два дня в город, где меня чуть жена не съела. Ее тоже нужно понять - ничего полезного для семьи не делаю, почти вся зарплата куда-то исчезает, и что самое поганое - не пью, а значит и вины своей не чую. Стал я ей проповеди читать, Библию пересказывать - она только рукой махнула.

Через два дня я снова был здесь и обрадовался - принял Господь мою жертву. Тогда стал уже в пятый раз строить, и вот, как видишь, - он окинул взглядом угасающее пламя и груды горячей золы.

- А сын у Вас уже взрослый, он помогал?

- Помогал! Еще как помогал! - с тяжелым вздохом вымолвил дед, - Он у меня врач-психиатр, так вовсю помогал, только по своей части. И гипнотизировать пытался, и психотерапевтические беседы проводил, и, когда ничего не помогло, таблетки в чай стал подмешивать. Но у меня на них быстро нюх выработался, как учую медицинский запах - сразу чай в унитаз, а сыну говорю: “-Как ты не понимаешь, что не больной я! Просто я знаю, что этим миром все не кончается, что за Этим Светом есть еще Тот Свет, а за ним - много еще чего, а для тебя есть только то, что ты видишь и слышишь! Но разве в этом правда? Ведь все равно люди рано или поздно умирают, без этого не бывает!” Он улыбается, кивает головой - ведь по медицинским наукам спорить с больным нельзя, а что я для него больной - это уже давно стало понятно.

- И опять Господь принял Ваш дар...

- Хвала ему! - воскликнул дед и снова уставился на увядающие во тьме язычки пламени.

Через пару недель возле реки снова застучал топор и завизжала пила. Я несколько раз проходил мимо, но старик даже не здоровался, он вообще перестал реагировать на людей и видел только свою работу. Его лицо приобрело выражение, свойственное самому убежденному фанатику. Когда он один таскал бревна, превосходящие его по размерам в два-три раза я мысленно соглашался с данной ему в округе кличкой “муравей”.

Через месяц топор навсегда затих, а последняя изба навеки осталась недостроенной, с лежащей рядом грудой никому больше не нужных бревен. Дед умер от разрыва сердца, силясь поднять очередное бревно, которое по моим представлениям могли поднять только два - три здоровых молодых мужика.

Когда эта новость дошла до меня, я тут же представил себе Муравья, взирающего на грешную Землю из окошка построенного им небесного терема.