В желтом доме

Скоро Рулона подвезли к большому желтому зданию за высоким забором. Его завели туда и сказали переодеться в полосатую пижаму. Затем его направили в большой зал, похожий на спортивный, весь заставленный койками. Ему выдали матрас и постельное белье и указали, на какой койке он теперь будет спать.

Когда он стал застилать кровать, к нему подошли несколько человек со странным выражением лиц. На них были такие же пижамы. Они спросили у него, откуда он и кто он такой.

— Я центральный раджа-йог Удмуртии и Центрального Казахстана, — браво ответил Рулон.

— А что это такое? — спросил парень с подергивающимся лицом.

— Ну, в общем, я человек, ищущий Бога, — серьезно произнес раджа-йог.

— Ты опоздал, — сказал парень.

— Почему? — удивился он

— Да потому, что Бога уже две недели, как выписали.

— он был здесь? — спросил искатель Истины.

— А где же ему еще быть, как не здесь? — спокойно ответил парень.

— А чему он учил? Расскажите мне, раз я его уже не смог увидеть, — попросил Рулон с любопытством.

— он учил, что когда он умрет, то нам всем каюк настанет, т.к. весь мир существует только потому, что он жив.

Наш мистик глубоко задумался над этим и вспомнил, что и сам как-то раз так думал, значит, что-то Божественное есть и во мне.

— Курить у тебя есть? — спросил другой парень с перекошенной физиономией.

— Я не курю, я йог, — ответил Рулон.

— Йог — это хорошо, а чему ты нас научишь?

— Я вас могу научить всему. Давайте начнем урок русского языка.

Они пошли, сели на койку. Рулона окружило человек двадцать, и он начал урок.

— Давайте начнем с того, что люди не задумываются о том, что они говорят. Вот, например, в нашем великом русском языке есть слова «ералаш», «ерунда», «ересь», «еретик», «дубина стоеросовая», — начал говорить он, войдя в роль школьного педагога, — а оказывается, что эти слова значат совсем не то, что мы с вами раньше о них думали.

При этих словах один парень начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Затем он начал кататься по полу и выть. Все спокойно смотрели, как к нему подошли люди в белом, уложили его на койку, привязали и что-то вкололи, после чего он успокоился.

— Ну вот, продолжим, — сказал Рулон, — все эти слова имеют корень «ер», который происходит от слова «эрос» или, если угодно, «херос». Таким образом, «ересь» не что иное, как, выражаясь по-русски, «херня», «дубина стоеросовая» — это дубина величиною в сто фаллосов. «Ерунда» — это совокупление, а «ералаш» — это беспорядочное групповое половое сношение. И, представляете, так назвали небезызвестную вам детскую передачу.

Слушая Рулона, парни реагировали по-разному. Одни смеялись, громко хлопали в ладоши и визжали. Другие сидели с бессмысленными лицами. У некоторых изо рта бежали слюни. Один из них даже громко заплакал.

— Да ты и вправду учитель, — сказал парень с перекошенной рожей, которого, как выяснилось, звали Геной. — Только ты потише тут говори, потому что за нами следят. Вон видишь, пролетел вертолет. Это не случайно. Здесь везде встроены подслушивающие устройства, — говорил он шепотом, пугливо озираясь, — и ночью сюда приходят зеленые. Они над всеми опыты проводят. Они с Марса.

Рулон понял, что попал в необычное место и что это не просто так. Целый день он занимался йогой и медитировал, сидя на койке. Напротив него лежал парень, тощий, как скелет. Он отказывался от еды и молчал, его кормили через трубку. Рулон прозвал его «бухенвальдский крепыш».

Как-то раз, находясь в туалете, Рулон услышал знакомые крики: «Ахарата, сампо, буагир...» Крики доносились из вентиляционного окна, которое соединялось, по-видимому, с туалетом в другом помещении. Рулон подошел к окну и крикнул туда: «Ха-Хум-Ха!» — мантру астрального каратэ.

— Кто тут занимается школой астрокаратэ? — задал он вопрос в слуховое окно.

— Это я, Гуру Вар Авера, — раздался агрессивный мужской голос. — А ты кто такой?

— Я, Рулон, ваш скромный последователь.

— А ты что, в палате для тихих сел? Давай, все круши! И переходи к нам, буйным, — заорал Вар Авера.

— Да я сейчас разберусь тут, научу всех, а потом перейду и в вашу палату, — ответил он.

— Выше, выше поднимай, давай. Держи! Держи! Ах, болван, что же ты наделал?

— Что? Куда поднимать? — спросил Рулон.

— Да это я не тебе. Тут онанист один дрочил, я учил его «Кундалини» при этом поднимать, а он обкончался, не выдержал.

— А разве при онанизме это возможно делать? — спросил Рулон.

— Конечно, — ответил Вар Авера, — а то, что он зря время-то тратит.

В туалет зашли санитары и, увидев, что Рулон забрался на подоконник к слуховому окну, прогнали его оттуда.

Рулон постоянно заводил знакомства с новыми больными. Наблюдая за их проявлениями, он видел, что это не болезнь, а естество того или иного человека. А у тех, кто остался за забором, болезнь. Они не могут быть естественными, ведут себя, как роботы.

И еще он понял, что все люди, которые встречаются в жизни, есть твои зеркала. Ведь ты можешь увидеть только то, что тебе знакомо, т.е. то, что уже есть в тебе. Как муравей не может увидеть слона или пароход, так и человек не может увидеть того, чего нет в нем. И если тебе не нравятся люди вокруг, значит, в тебе есть то, что тебе самому в себе не нравится. Ведь люди — это твои отражения.

Рулон общался с одним парнем, который лежал с ним рядом на койке. Его звали Вадим. Центральный раджа-йог рассказывал ему о телепатии.

— Да, точно, это и происходит со мной, — подтвердил Вадим, — я вижу, что все люди знают мои мысли. Они берут и вкладывают ко мне в голову какую-нибудь мысль, а я ее беру и другому вкладываю. И еще бывает, — добавил он, понижая голос, — вот у меня тут в животе жаба живет, она там ворочается, прыгает. Представляешь?

Видимо, в тебя вселился Дух, — сказал Рулон, — давай я его буду изгонять, — и он стал читать мантру, изо всех сил выталкивая руками энергетические пучки, чтобы поразить Духа.

Юный маг кричал:

— Изыди, злой Дух. Именем Отца и Сына и Святого Духа!

Но его остановили санитары и пригрозили, что уложат на вязки и вколют серу.

Желтые противные стены с облупившейся штукатуркой создавали ощущение заброшенности и опустошенности. Полосатые одеяния обитателей умственного заведения навевали тоску, но Рулон увидел, сколько здесь лежит одаренных людей, уже раскрывших в себе те способности, к которым он так стремился. Вскоре Рулона вызвали к врачу. В кабинете он стал рассказывать, что уже просветлевает.

— Что же такое «просветление»? — спросил врач.

Рулон описал все свои практики и состояния, рассказал про мистический опыт восточных мастеров.

— Это какая-то новая форма шизофрении, — сказал врач. — Видимо, шизофрения восточного типа.

Находясь у врача, Рулон увидел толстую книгу. Ему хотелось что-нибудь почитать, и он незаметно сунул ее за пояс.

Придя в палату, воришка прочитал название книги. Это была «Психиатрия». Он сунул ее под матрас, решив почитать, когда никто не будет видеть.

***

Через некоторое время, к Рулону приехала мать. Его вызвали на свиданку. Во дворе больницы за высоким каменным забором, где на расстоянии пяти — семи метров до ограждения росли деревья, они сидели на скамейке.

— Что же ты, сынок, что с тобой? — спросила она.

— Учу людей. Тут все, как я, йоги.

Мать покачала головой и отдала ему передачу.

В это же время пришла мать еще к одному парню. Тот молча ее слушал, затем плюнул ей в лицо. Она заплакала, а он шумно расхохотался.

Рулон удивился такой реакции, подумал, наверное, он уже достиг понимания, что к чему. Мать Рулона пришла в ужас от этой сцены.

— Сынок, с кем же ты здесь находишься?

— Не беспокойся, мама, здесь все мои ученики, — сказал он. — они знают Истину.

Рулон решил воспользоваться моментом и передать через мать письмо Марианне. Он часто видел ее во сне, и их отношения там продолжались, однако у него еще оставалась привязанность к физическому контакту. Он написал ей стих, в котором выразил свое отношение к ней:

В морских пучинах жемчуг черный

В веках стал символом для той,

Чей чудный лик и разум горний

Слились в избраннице судьбой.

Как ореолы южной ночи,

Взлетают локоны волной,

Агатами мерцают очи,

Ты дивнобедра, страстноока,

А груди — полные луны.

Сияешь голубой звездою,

Всем вдохновение даря,

Иконописною красою

Сердца людей к себе маня.

О ангел неба, на земное

Быстро написав этот стих, Рулон почувствовал, как он сильно хочет встретиться с Марианной, сказать, что он не выполнил еще ее задания, не научился ощущать Вселенную в себе. Хотя во сне он был вполне счастлив, общаясь с ней.

Однако он научился сам немного перевоплощаться в Марианну. У него тоже иногда стал появляться ее жесткий взгляд, который он прятал под маской добродушия. Иногда он полностью начинал ощущать себя ею, как будто его ум, чувства и даже физическое тело менялись, и Рулон исчезал.

Оставалась только она, окидывая властным взглядом все окружающее и лукаво улыбаясь своим прекрасным лицом. Однако это требовало большого уровня энергии, а он не всегда у него был.

Рулон вспомнил несколько случаев своего общения с Марианной во сне и наяву и описал их в еще одном стихотворении:

Движение — источник энергии всей,

К источникам блага ведущий людей.

Зная всеблагую меру всему,

Мы поспешили к иному гумну.

Когда по прошествии трех светлых дней

Мы жили в доме в роли гостей,

Написал он начало стиха, чуть-чуть задумался, вздохнул и продолжил:

А на остановке-то хохма была,

Ломила в автобус безумно толпа.

Спешили они на работу успеть,

Чтоб спины подставить под жесткую плеть.

Где жертвуя время и здравье свое

За средство, что к вожделенью ведет,

Возможность добраться к влечениям их.

Но вот я увидел животных других.

Везли их на бойню в машине большой,

С своею расстанутся скоро душой.

А я всласть в харчевне питаю живот.

Но как-то однажды упрямый осел

Не тронулся с места. И кто был весел?

Заплакал у ног своего ишака,

Когда плетью тщетно ему мял бока.

Подумал: ужели теперь, как осел,

Я буду таскать груз, что очень тяжел.

И там от бессилья свалюсь на траву.

И точно тогда уподоблюсь ослу.

Но вдруг по-людски тот осел возгласил:

— Ты раньше был весел, теперь стал уныл.

Написав это, Рулон вспомнил свои встречи с Марианной и заплакал от любви к ней и благодарности, что она открыла ему столько Истины. Смахнув слезу он продолжил:

Я призадумался немного.

«О, не суди себя так строго», —

Красавица мне изрекла

И к лимузину повлекла.

Один мужик снял фиакар:

«Нам по пути, какой базар».

И мы, доехав на такси,

Бежали, сдачи не спросив.

Все счеты предоставив мужику,

Чтобы унять его тоску.

Марианна «Чао!» всем сказала.

И ручкой даже помахала.

И долго он не мог понять,

Где плутов сих он мог видать.

Знающий — не платит,

Свободный — денег не тратит.

Любовью мы за жизнь заплатим,

Но вкус к желаньям не утратим.

Если кто-то чем богат,

Друг тогда он нам и брат.

Раскроешь щедрость в их сердцах,

Чтоб мудрость пробудить в глупцах,

Просить не надо уставать,

Не то устанешь ты давать.

Себя не надо здесь терять.

Все — общее, зачем терзать

Себя бессмыслицей пустой,

Ведь в жизни принцип есть простой:

Не стремитесь вы благо стяжать,

А стремитесь свой ум умножать.

Написал Рулон и почесал ручкой себе затылок. Затем, вспомнив еще один рассказ Марианны, облек его в стихотворную форму:

Однажды я поехала на юг,

Попался под руку мне друг,

Что от жены и от детей

Удрать пытался поскорей.

На славный солнечный Кавказ.

И я ему там в самый раз,

Царицей южною представ,

В воображении не устав

Пленяться детскою мечтой

О том, как будет спать со мной.

И как по трапу мы сошли,

Прибывши в южные земли,

Так я пошла подале, право.

Сказавши на прощанье: «Чао!»

— Ну а обратно с юга, птичка,

Поехала ты в электричке? —

У Мэри я тогда спросил,

Но укоризну получил

Во взоре ласковой подруги.

Я не теряла дней на юге.

Впустую празднуя, играя,

Но средства ловко собирая.

И как не взять у тех, кто платит,

Ведь люд сюда приехал тратить

Совсем немалые гроши.

А коль дают, то не греши.

Ты дурню голову вскружи

И злато в гумна положи.

На этом Рулон хотел закончить свой стих, который уже стал превращаться в поэму. Но его сильные чувства снова пробудили творческий процесс. И он описал еще одну историю:

Тебе поведаю сейчас,

Как добралась один я раз

Домой к себе порой ночной

И что случилось там со мной.

На перекрестке я стою,

Машины поздние ловлю.

И тут попался мне такой

Парнишка, частничек лихой.

Ему сказала: «Дорогой,

Езжай со мною в домик мой.

Там приласкаю я тебя

У пламя страстного огня».

И приглядевши перстенек,

Что он на пальчике берег,

И блеск в пылающих глазах,

Просила я, ему сказав:

— о мой любимый, дорогой,

Дай перстенек мне золотой.

И он, спустивши удила,

Мне дал, а я его взяла.

А как доехали домой,

Я из машины прыг долой

Закончил Рулон свое произведение. Вспомнил, как, бывало, часто он писал «дедам» любовные письма для их баб и развлекал их пошлой поэзией, за что они его меньше били.

Запечатав этот длинный стих в конверт, он отдал его матери, хотя не был точно уверен, что Марианна еще здесь и прочтет его.