Глава тринадцатая. Рано утром в среду суперинтендант Жервез созвала очередное совещание по промежуточным итогам в следственном зале

Рано утром в среду суперинтендант Жервез созвала очередное совещание по промежуточным итогам в следственном зале, как теперь стали называть конференц‑зал. Группа расположилась вокруг полированного стола, потягивая кофе из пластмассовых стаканчиков и болтая о том, что вчера вечером показывали по телевизору или о шансах футбольной команды «Боро» на ближайший уик‑энд. На стендах появилось больше фотографий с места преступления, а на грифельной доске были вкривь и вкось написаны имена и личные данные людей, связанных с жертвой.

Энни Кэббот села рядом с Уинсом и констеблем Гэлуэем, которого им одолжили в Харрогитском полицейском управлении; она пыталась осмыслить то, что Бэнкс сообщил ей за ранним завтраком в «Голден гриль». Тот факт, что два человека, непосредственно связанные с «Мэд Хэттерс», группой, о которой Ник Барбер писал большую статью, находились неподалеку от места преступления, Энни, как и Бэнксу, не казался простым совпадением. Она знала о группе и ее истории гораздо меньше Бэнкса, но даже она понимала, что в их шкафах имеются кое‑какие скелеты, которые стоит извлечь и хорошенько проветрить.

Суперинтендант Жервез вошла, звонко стуча высокими сверкающими каблуками, разгладила темно‑синюю юбку в мелкую полоску и заняла место во главе стола, одарив всех теплой улыбкой. Из уст собравшихся хором раздалось «доброе утро, мэм».

Сначала она повернулась к Стефану Новаку и осведомилась у него, есть ли какие‑нибудь новости от экспертов‑криминалистов.

– В общем‑то нет, – ответил Стефан. – Естественно, остались еще многочисленные волокна и волоски, которые предстоит проанализировать. Каждый раз после отъезда постояльцев коттедж должны были тщательно мыть и чистить, но обслуга особым рвением не горела. Мы получили от владельца список последних десяти жильцов, так что вначале проведем сравнение с этими образцами. Лето было оживленное. Некоторые из них живут далеко – в Германии, Норвегии. Проверка займет много времени.

– Отпечатки?

– Кочергу вытерли начисто, а около двери и входа в зимний сад – только смазанные следы. Естественно, мы нашли почти столько же отпечатков пальцев, сколько и других следов, и все эти данные предстоит просеять, сопоставить с имеющимися базами. И это займет определенное время.

– Что с ДНК?

– Ну, мы действительно обнаружили на простынях следы спермы, но ДНК‑анализ показал, что она принадлежит жертве. Мы пытаемся выделить хоть какие‑то следы секреций его партнерши, но пока нам это не удается. – Он посмотрел на Энни, та кивнула.

– Нам известно, кто эта… его партнерша… не так ли, инспектор Кэббот?

– Да, – ответила Энни. – Если только там не побывала еще какая‑нибудь женщина, а я бы сказала, что у него на это вряд ли хватило бы времени. Келли Сомс признает, что дважды спала с жертвой: в среду вечером, когда она не работала, и в пятницу днем, между двумя и четырьмя часами, когда она перенесла визит к стоматологу, чтобы посетить этот коттедж.

– Изобретательная девушка, – заметила суперинтендант Жервез. – По оценке доктора Гленденинга, время убийства – пятница, между шестью и восемью?

– Он говорит, что точнее определить не может, – ответил Стефан.

– Не раньше?

– Нет, мэм.

– Хорошо, – кивнула суперинтендант Жервез. – Давайте двигаться дальше. Что‑нибудь удалось узнать из опроса соседей?

– Ничего определенного, мэм, – сообщила Уинсом. – В тот вечер, еще до отключения света, погода была ужасная и большинство людей поплотнее задернули занавески и остались дома.

– За исключением убийцы.

– Да, мэм. Кроме показаний семейной пары из «Кросс киз» и новозеландки из молодежного общежития, которым показалось, что они видели светлую машину, ехавшую вверх по холму от Мурвью‑коттеджа между девятнадцатью тридцатью и девятнадцатью сорока пятью, у нас есть только показания о темном внедорожнике, который поднимался по той же дороге примерно в восемнадцать двадцать, перед тем как отключилось электричество, а также о белом фургоне, который видели около двадцати часов, пока электричество еще было выключено. Но, как утверждают наши свидетели, ни одна из этих машин не останавливалась рядом с коттеджем.

– Не очень многообещающе, верно? – проговорила Жервез.

– Ну, убийца мог остановиться подальше и вернуться к коттеджу пешком. Там есть где разминуться с прохожими.

– Не сомневаюсь, – неохотно согласилась суперинтендант Жервез, но видно было, что душа у нее к этой версии не лежит.

– Да, – добавила Уинсом, – один свидетель сообщил, что видел человека, перебегавшего поле. Это было вскоре после того, как стемнело, и до того, как отключили свет.

– Приметы?

– Никаких, мэм. Свидетель как раз закрывал занавески, и ему показалось, что он заметил темный силуэт. Он предположил, что кто‑то вышел на пробежку, и не обратил на него особого внимания.

– Толстый, худой, высокий, низкорослый, ребенок, мужчина, женщина?

– Извините, мэм. Просто темная фигура.

– В каком направлении бежал человек? – спросил Бэнкс.

Уинсом повернулась к нему:

– Коротким путем от Фордхема до Линдгарта, сэр, напрямик, через поля, по берегу реки. Это популярный маршрут у бегунов.

– Да, но, вероятно, не после того, как стемнеет. И не в такую погоду.

– Вы удивитесь, старший инспектор Бэнкс, – заявила суперинтендант Жервез, – но некоторые люди действительно весьма серьезно относятся к физическим упражнениям. Вам известно, сколько калорий содержится в пинте пива?

Все засмеялись. Но Бэнкса она не убедила. Вик Гривз не водил машину, как сказал Адамс, но от коттеджа Гривза до Фордхема не так уж далеко, а описанный путь был бы оптимальным маршрутом. Он позволял срезать порядочный угол, уменьшив полуторамильный обратный путь почти вдвое. Бэнкс сделал у себя заметку: попросить Уинсом еще раз побеседовать с этим свидетелем или сделать это самому.

– А что насчет Джека Тэннера? – поинтересовалась Жервез. – Судя по всему, это возможный вариант.

– У него железное алиби, – отозвался Темплтон. – Мы поговорили с шестью членами его команды по дартсу, и каждый клянется, что Тэннер играл в дартс в «Кингз хэд» примерно с шести часов вечера до десяти.

– И я не думаю, что при этом они пили апельсиновый сок «Бритвик», – добавила Жервез. – Возможно, нам следует попросить дорожную полицию, чтобы они понаблюдали за мистером Тэннером.

Все снова засмеялись.

– Итак, есть ли у нас хоть одна перспективная линия расследования? – осведомилась Жервез.

– Крис Адамс предполагает, что Ник Барбер плотно сидел на кокаине, – сообщил Бэнкс. – Я в этом не уверен, но послал запрос в наркоотдел лондонской полиции, чтобы они подняли свои данные. Есть и кое‑что еще.

Бэнкс рассказал о психическом сломе Вика Гривза и о том, как Робин Мёрчент утонул в Свейнсвью‑лодж тридцать пять лет назад, а также о статье, которую Ник Барбер писал для «Мохо».

– Вы не находите, что эта версия притянута за уши? – спросила Жервез, когда он закончил. – Мне никогда не верилось, что столь давние события способны оказывать влияние на настоящее. Такое любят показывать по телевизору. Я больше склоняюсь к самому очевидному решению: мы имеем дело с ревнивой любовницей, обманутым партнером по бизнесу – неважно. В нашем случае – возможно, с рассерженным наркодилером. К тому же, как я понимаю, история со смертью этого Мёрчента в свое время была улажена?

– Некоторым образом, – ответил Бэнкс.

– А вы, значит, считаете, что официальный вердикт не отражал сути произошедшего?

– Сержант Темплтон порылся в архивах. Расследование тогда было проведено довольно поверхностное, так, скорее формальное, – сообщил Бэнкс. – Все‑таки в это дело были вовлечены рок‑звезда первой величины и пэр королевства.

– И в чем же, по‑вашему, причина такой небрежности полиции?

Господи, подумал Бэнкс, неужели я должен тебе это разжевывать?

– Мэм, как я себе представляю, никто не хотел скандала, который мог бы хоть в малейшей степени затронуть элиту общества и даже в известной степени коснуться парламента, – объяснил он. – В то время было достаточно таких скандалов – с Профьюмо, Кимом Филби и всеми прочими. Желтая пресса и так уже набросилась на эту историю. Секс и наркотические оргии в загородном поместье лорда Джессопа. При более глубоком расследовании могли бы всплыть факты, которые никто не хотел предавать огласке.

– Ради всего святого, Бэнкс, что за безумная и глупейшая теория заговора! – возмутилась суперинтендант Жервез. – Откровенно говоря, я придерживалась о вас лучшего мнения.

– Между тем, – невозмутимо продолжал Бэнкс, – все личные вещи убитого, попытавшегося раскопать ту давнюю историю, пропали, в том числе ноутбук и мобильный телефон. Кому‑то явно хотелось, чтобы он замолчал навеки.

– А нам достоверно известно, что при нем были ноутбук и мобильный?

– Келли Сомс говорит, что видела их, когда к нему заходила, – вставила Энни.

Жервез поморщилась, словно в рот ей попало что‑то невкусное, и постучала ручкой по чистой странице блокнота, раскрытого перед ней на столе.

– Бывает, что людей убивают или избивают ради мобильного телефона или даже ради чего‑то менее ценного. Я по‑прежнему не уверена в показаниях этой девушки, инспектор Кэббот. Возможно, она лжет. Побеседуйте с ней еще раз, выясните, насколько соответствует другим показаниям ее рассказ.

– Но вы, конечно, не думаете, что она могла его убить? – спросила Энни.

– Я говорю только, что это не исключено.

– Но она в этот промежуток времени работала в пабе. Там было много свидетелей, они могут за нее поручиться.

– Если забыть о том факте, что она должна была в пятницу днем отправиться к дантисту, но вместо этого находилась в постели с мужчиной, с которым только что познакомилась и который вскоре после этого был найден мертвым. Девушка, очевидно, улеглась бы с любым. Я говорю лишь, что все это наводит на подозрения, инспектор Кэббот. И образ действий подходит. Преступление на почве страсти. Возможно, он обошелся с ней грубо, просил ее сделать что‑то, что она сочла отвратительным. Не исключено, что она обнаружила, что у него есть другая. Поэтому позже она могла ненадолго покинуть бар, уже в темноте. Все это не заняло бы много времени.

– Тогда это было бы умышленное убийство, а не преступление на почве страсти, мэм, – возразила Энни. – К тому же на ней могла бы остаться кровь.

– Возможно, в ней копилось ощущение, что ее обманывают, а потом, когда выключился свет, ей пришла в голову мысль о мщении и она воспользовалась подвернувшейся возможностью еще до того, как принесли свечи? Не знаю. Я лишь утверждаю, что это не исключено и в этом гораздо больше смысла, чем в каком‑то мифическом заговоре, корни которого уходят в далекое прошлое. В любом случае нажмите на нее сильнее, инспектор Кэббот. Я понятно выражаюсь? Да, сержант Новак…

– Слушаю, мэм.

– Поговорите с патологоанатомом, доктором Гленденингом. Попробуйте заставить его установить более точное время смерти, узнайте, есть ли вероятность, что жертва была убита около четырех, а не между шестью и восемью часами.

– Есть, мэм.

Стефан переглянулся с Энни. Оба знали, что доктор Гленденинг не из тех людей, которых можно заставить сделать что‑либо.

– И доставьте сюда отца девушки, – добавила суперинтендант Жервез. – Он достаточно надолго исчезал как раз примерно в момент убийства. Если он узнал, что этот Барбер походя занимался сексом с его дочерью, он мог осуществить правосудие собственными руками.

– Мэм? – обратилась к ней Энни.

– Что, инспектор Кэббот?

– Дело в том, что я дала своего рода обещание. Ну, то есть я дала понять этой девушке, Келли, что нам незачем рассказывать ее отцу о том, что происходило между ней и Барбером. Он у нее, судя по всему, довольно строгий, и это может плохо для нее обернуться.

– Тем важнее не спускать с него глаз. Для Ника Барбера, возможно, это уже обернулось плохо. Об этом вы подумали?

– Нет, мэм, вы не понимаете. Я беспокоюсь о ней. О Келли. Ей может очень не поздоровиться.

Суперинтендант Жервез смерила Энни холодным взглядом:

– Я отлично понимаю то, что вы говорите, детектив‑инспектор Кэббот. И поделом ей, раз она укладывается в постель с каждым мужчиной, которого видит.

– При всем моем уважении к вам, мэм, нет никаких доказательств, что она ведет себя подобным образом. Просто так случилось, что ей понравился Ник Барбер.

Теперь взгляд суперинтенданта Жервез запылал огнем ледяного гнева.

– Я не собираюсь вести дискуссию о сексуальной распущенности, тем более с вами, инспектор Кэббот. Поспрашивайте. Выясните. У девушки наверняка имелись другие партнеры. Найдите их. И выясните, платил ли ей кто‑нибудь за это.

– Но, мэм, – запротестовала Энни, – это оскорбление. Келли Сомс не проститутка, а наше расследование не касается ее сексуальной жизни.

– Ну так коснется, раз я приказываю!

Бэнкс поспешил вмешаться:

– Я беседовал с Келвином Сомсом.

Суперинтендант Жервез глянула на него:

– И что же?

– У меня сложилось мнение, что он не знал, что происходило между жертвой и его дочерью.

– Может, он скрывает свою осведомленность?

– Может быть, – признал Бэнкс. – Но если мы предполагаем, что он совершил преступление в порыве праведного негодования, то, думаю, он бы более откровенно выражал свои чувства. Он рассердился бы, когда я спрашивал его дочь о Барбере, однако этого не произошло.

– В разговоре с ним вы предположили, что она спала с Барбером?

– Нет, – ответил Бэнкс. – Я спрашивал о ее общении с Барбером в пабе «Кросс киз». Ее отец наблюдал за мной, а я наблюдал за ним и уверен: предположи он только, что «общение» не ограничивалось встречами в пабе, это обязательно проявилось бы в выражении его лица, в его поведении либо в его словах. На мой взгляд, он не из тех, кто привык ловчить.

– И такой реакции не последовало?

– Нет.

– Что ж, хорошо. Однако я пришла бы к окончательному убеждению, если б могла пронаблюдать его реакцию на сообщение о поведении его дочери.

– Но, мэм… – вмешалась Энни.

– Достаточно, инспектор Кэббот. Приказываю вам развивать эту линию расследования, пока я не смогу с определенностью заключить, есть ли в ней перспектива либо такой перспективы нет.

– Тогда для Келли Сомс уже будет слишком поздно, – пробормотала Энни себе под нос.

– Сержант Темплтон, – вдруг окликнул коллегу Бэнкс.

Темплтон выпрямился:

– Да, сэр?

– Вам удалось найти адрес сержанта Эндерби?

Темплтон беспокойно заерзал в кресле и неуверенно произнес:

– Э‑э… да, сэр. Удалось. – Он говорил и смотрел при этом на суперинтенданта Жервез.

– В чем дело? – поинтересовалась она.

– Видите ли, мэм, – объяснил Темплтон, – старший инспектор Бэнкс поручил мне разыскать детектива, который расследовал дело утонувшего Робина Мёрчента.

– Того наркомана, который упал в бассейн тридцать пять лет назад?

– Да, мэм, хотя я не уверен, что он действительно был наркоманом. Если говорить строго.

Суперинтендант Жервез театрально вздохнула, провела рукой по мелированным светлым волосам, потом взглянула на Бэнкса:

– Что ж, старший инспектор Бэнкс. Я вижу, вы прямо‑таки с дьявольским рвением и упорством стремитесь развить эту линию расследования, так что я постараюсь отнестись к вашей идее непредвзято. Попробую на какое‑то время согласиться с вами и предположить, что, возможно, в этом что‑то есть. Но инспектор Кэббот продолжит заниматься Сомсами. Ясно?

– Отлично, – отозвался Бэнкс. Он повернулся к Темплтону. – Ну, давай, Кев. Где он живет?

Прежде чем ответить, Темплтон снова глянул на суперинтенданта Жервез и неуверенно произнес:

– Э‑э… в Уитби, сэр.

– Как это близко и удобно, не правда ли, – ехидно заметил Бэнкс. – Давно мечтал провести денек на море.

Весело светило солнце, когда Бэнкс начал нисхождение от вересковых пустошей Северного Йорка к Уитби. Здешние пейзажи всегда его потрясали, даже в самую мрачную погоду, но сегодня небо было молочно‑голубое, солнце сияло на высившихся на холме руинах аббатства и сверкало, рассыпаясь алмазами по Северному морю за темным полукольцом стен гавани.

Отставной сержант Кийт Эндерби жил в районе Вест‑Клифф, где дома беспорядочной цепочкой, отходящей от шоссе А174, тянутся на восток, к Сэнд‑сенду. Даже из построенного еще в пятидесятые домика Эндерби, покрытого штукатуркой с каменной крошкой и имевшего общую стену с соседями, открывался вид на море – всего несколько квадратных футов просвета между домами, стоявшими напротив, но и это неплохо. В остальном – непритязательный домик в непритязательном квартале, подумал Бэнкс, останавливая машину за серым «мондео», припаркованным перед домом. «Мужчина на „мондео“» – придуманный журналистами образ, представитель определенного типа британцев, принадлежащих к среднему классу. Значит, вот каким теперь стал Эндерби?

В телефонном разговоре Эндерби дал понять, что он вполне готов обсудить дело Робина Мёрчента. Когда они встретились, он с улыбкой и рукопожатием пригласил Бэнкса в дом, познакомил со своей женой Ритой – маленькой, тихой женщиной с облачком розовато‑седых волос. Рита предложила чай или кофе, Бэнкс выбрал чай. Напиток прибыл вместе с непременной тарелочкой шоколадного печенья, пирожных и «Кит‑Кэтов». Бэнкс изо всех сил пытался не поддаться на искушение, и ему это удалось. После краткого обмена любезностями, вняв кивку супруга, Рита ретировалась, пробормотав что‑то насчет всяких покупок в городе, и уехала на сером «мондео». Значит, тут «дама на „мондео“», подумал Бэнкс. Эндерби с чувством пробормотал: «Замечательная женщина!» – и Бэнкс, как того требовала вежливость, согласился.

– Приятное место для человека на пенсии, – заметил Бэнкс. – Давно вы тут живете?

– Почти десять лет, – ответил Эндерби. – Отслужил свои двадцать пять плюс еще немного. В последние годы был инспектором в Южном Йоркшире, в Донкастере, но Рита всегда мечтала жить у моря, мы сюда часто приезжали в отпуск.

– А вы тоже мечтали?

– Ну, побережье Коста‑дель‑Соль меня бы вполне устроило, но мы не могли себе этого позволить. Да и Рита не хотела уезжать из страны. «Заграница начинается в Кале» и все такое прочее. У нее даже нет загранпаспорта. Можете поверить?

– Вам бы вряд ли там понравилось, – сказал Бэнкс. – Слишком много проходимцев.

– Уитби – отличное место, – заявил Эндерби, – хотя проходимцев тоже хватает. Я бы, знаете, легко обошелся без всех этих проклятых готов.

В Уитби разыгрывается несколько драматических эпизодов романа «Дракула» Брэма Стокера, вспомнил Бэнкс; вот почему сюда совершают паломничество готы. Правда, готы, если разобраться, – всего лишь безобидные подростки, и, коли им нравится одеваться в черное и время от времени выпивать друг у друга чуть‑чуть крови, ну и ладно, вреда они никому не причиняют. Солнце блеснуло на квадрате моря между домами напротив.

– Очень вам благодарен, что согласились со мной встретиться, – сказал Бэнкс.

– Не стоит благодарности. Честно говоря, я не знаю, смогу ли так уж много добавить к тому, что вам уже известно. Все, что я помню, есть в материалах дела.

– Бывает так, – заметил Бэнкс, – что помимо сведений, занесенных в дело, возникают ощущения или инстинктивные предположения – называйте как хотите, – которые мы не считаем нужным заносить в дело, думая, что им там не место.

– Это было давно, – покачал головой Эндерби. – Я сейчас вряд ли что‑нибудь такое вспомню.

– Уверен, вы помните гораздо больше, чем вам кажется, – сказал Бэнкс. – Это было дело особой важности, как я понимаю. И тогда были интересные времена. По улицам косяками ходили рок‑звезды и всякая прочая богема.

– Что да, то да. «Пинк Флойд», «Ху»… Я с ними со всеми встречался. Еще чаю?

Бэнкс протянул ему чашку, и Эндерби ее наполнил. Золотое обручальное кольцо почти вросло в его пухлый волосатый палец.

– Сколько лет вам тогда было? – спросил Бэнкс.

– В семидесятом? В мае стукнуло тридцать.

Сейчас Эндерби выглядел лет на шестьдесят пять, у него было уютное брюшко человека, наслаждающегося бездельем, и лысая голова без единой волосинки. Зато нехватка волос возмещалась седыми щетинистыми усами. Тоненькая розоватая сеточка лопнувших сосудов покрывала щеки и нос, но Бэнкс решил, что причиной тому скорее повышенное давление, нежели алкоголь. Эндерби говорил и вел себя не как пьяница, и в его дыхании не чувствовался запах мятных лепешек «Требор‑супер».

– И как шло расследование? – поинтересовался Бэнкс. – Что вам больше всего запомнилось из дела о смерти Робина Мёрчента?

Эндерби сощурился, посмотрел в окно и заговорил:

– Было, наверно, часов десять, когда мы прибыли на место. Стояло чудесное утро, я помню. Ясное. Теплое. Птицы пели. А тут – он. Плавал в бассейне, мертвый.

– Каково было ваше первое впечатление?

Эндерби немного поразмыслил, издал короткий лающий смешок и опустил чашку на блюдце.

– Вы не поверите, – усмехнулся он. – Мёрчент лежал на спине, голый, и, помню, я еще подумал, что для знаменитой рок‑звезды у него слишком маленький член. Ну, мы же тогда слышали всю эту ерунду насчет поклонниц и оргий. Читали про это в «Ньюс ов зе уорлд», в других газетах и журналах. Мы считали, что у них у всех как у жеребцов. Не верилось, что это он плавает там, какой‑то съежившийся, точно креветка, или морской конек, или еще кто‑то такой. Это, конечно, от воды. Пусть день был и теплый, вода‑то все равно была холодная.

– Так всегда бывает. Другие обитатели дома были где‑то рядом, когда вы приехали?

– Да вы шутите. Местная полиция их еле добудилась. Если бы Мёрчент не утонул и мы не явились, они бы наверняка продрыхли до середины дня. Они паршиво выглядели, некоторые из них. Похмелье и кое‑что похуже.

– Кто же сообщил в полицию?

– Садовник, когда пришел на работу.

– Он был в числе подозреваемых?

– В общем‑то нет.

– Много в доме было фанатов и прочих прихлебателей?

– Ну, судя по их показаниям, – усмехнулся Эндерби, – каждый из них был близким другом группы. Я хочу сказать, никто не признался, что он фанат или прихлебатель. Музыканты почти все были с постоянными подружками.

– А Робин Мёрчент? Он был с кем‑нибудь в ту ночь?

– В его постели нашли спящую девушку.

– Подружку?

– Фанатку.

– Из материалов дела я уяснил, что вывод сделали такой: Мёрчент принял какое‑то количество мандракса и бродил голым возле бассейна, оступился и упал в мелкой его части, разбил голову о дно и утонул. Это так?

– Да, – ответил Эндерби. – Так все выглядело, и патологоанатом это подтвердил. А еще на краю бассейна нашли разбитый стакан с отпечатками пальцев Мёрчента. Он пил водку.

– Вы не рассматривали другие возможные сценарии?

– Например?

– Что это не было случайностью.

– Вы хотите сказать, его кто‑то столкнул?

– Это было бы естественное предположение. Вы же знаете, какой у нас, полицейских, подозрительный ум.

– Верно, – согласился Эндерби. – Должен признать, у меня появлялась такая мысль, но скоро я эту возможность отмел.

– Почему?

– Ни у кого не было мотива.

– Если судить только по их словам?

– Мы копнули поглубже, уж поверьте. Может, у нас и не было теперешних ресурсов, но мы постарались сделать все, что в наших силах.

– Внутри группы не было никаких трений?

– Насколько я знаю, в группах всегда происходят трения. Соберите вместе нескольких человек, у которых такое мощное эго, и трения неизбежно начнутся. Это уж как закон.

Бэнкс рассмеялся. Потом вдруг вспомнил про Брайана и подумал: а вдруг и в «Блю Лэмпс» появились разногласия и они скоро распадутся? Брайан ничего такого не говорил, но Бэнкс чувствовал, что сын изменился, возможно, в нем стало меньше воодушевления и уверенности. Да и то удивительно, что сын свалился вот так, как снег на голову, – раньше такого не случалось. Он казался озабоченным. А Эмилия? Она что, вроде Йоко Оно? Впрочем, если Брайан захочет рассказать, он сделает это сам, когда сочтет нужным, бессмысленно его к этому подталкивать. Он всегда так себя вел.

– Ну и что вы накопали? – спросил он у Эндерби.

– Начнем с того, что все они переживали, что Вик Гривз сидел на наркотиках. На концертах он держался все более странно, вел себя непредсказуемо. Незадолго до гибели Мёрчента он пропустил выступление, и остальные до сих пор немного на него злились за то, что он сбежал с корабля.

– У Гривза было алиби?

Эндерби почесал нос.

– Да, было, – ответил он. – Даже два.

– Два?

Эндерби усмехнулся:

– У Гривза и Мёрчента, в отличие от других ребят из группы, не было постоянных подружек. А в ту ночь Гривз оказался в постели с двумя фанатками.

– Везунчик, – заметил Бэнкс. – Никогда бы не подумал, что он на это способен. – Он вспомнил лысого, обрюзгшего человека с пустыми глазами, которого видел в Линдгарте.

– Судя по словам девушек, он и не оказался способен, – ответил Эндерби. – Видимо, слишком уж наглотался всякой дури. Чертовски жаль, скажу я вам. Они были очень миленькие. – Старик улыбнулся, вспоминая. – И на них было не очень‑то много надето, когда я их допрашивал. Вот такие мелкие детали никогда не забываются. Нет, их‑то детали были отнюдь не мелкие, если вы понимаете, о чем я.

– Имел ли Гривз возможность ненадолго выскользнуть из комнаты в течение ночи? Девушки ведь могли на время заснуть или вырубиться от выпивки или наркотиков.

– Знаете, если уж на то пошло, любой из них мог это сделать. По крайней мере, любой, кто еще был в состоянии ходить по прямой. На их алиби мы особенных надежд не возлагали. Вряд ли хоть кто‑то из них мог толком припомнить прошлый вечер или даже сообщить, в котором часу лег спать. Они вполне могли всю ночь бродить по дому и вокруг него и даже не заметить Мёрчента в бассейне.

– Почему же вы так быстро отвергли версию об убийстве?

– Я же вам сказал. Никакого реального мотива. Никаких доказательств, что его столкнули.

– Но Мёрчент мог с кем‑нибудь поссориться, и ссора могла зайти слишком далеко.

– Ну да, он мог. Но никто ни о чем подобном слова не сказал. И что же нам оставалось – сделать необоснованные выводы и арестовать кого попало? Любого?

– А если кто‑то проник в дом со стороны?

– Этого тоже нельзя исключить. В поместье было довольно легко попасть. Но, опять же, не было никаких доказательств такого проникновения, и ничего не было украдено. А травмы Мёрчента соответствовали картине происшествия: упал в бассейн, захлебнулся. Если хотите знать мое мнение, самое худшее, что могло случиться, – у присутствующих под воздействием алкоголя и наркоты произошла небольшая перепалка, и они чересчур увлеклись. Не стану утверждать, что так оно и было, потому что свидетельств этому нет, но поскольку они все были пьяные и под кайфом, то могли начать бегать вокруг бассейна, играя в салочки, и кто‑нибудь хлопнул Мёрчента немного сильнее, чем нужно… А он, предположим, свалился в воду и утонул. Что им было делать?

– Я бы на их месте прежде всего попытался его оттуда вытащить, – рассудительно проговорил Бэнкс. – Ведь мне бы не было известно, мертв он или нет. Затем я бы, вероятно, попробовал сделать ему искусственное дыхание, «поцелуй жизни» или как там это тогда называлось, а в это время кто‑нибудь вызвал бы «скорую».

– Вы‑то, конечно, так бы и поступили, – согласился Эндерби. – Однако если бы у вас в организме было столько наркотиков, сколько у них, вы бы просто полчаса стояли у бассейна, разинув рот, прежде чем что‑нибудь предприняли, и первым делом кинулись бы избавляться от хранящейся у вас дури.

– Наркоотдел обыскал помещения? В деле об этом не упоминается.

– Между нами говоря, обыск провели мы. Ну да, нашли немного марихуаны, несколько таблеток ЛСД, «мэнди». Но ничего жесткого. Ни героина, ни кокаина.

– Как вы поступили?

– Нам нужно было разбираться с трупом, и мы решили не предъявлять никому обвинений по этому поводу. Мы просто уничтожили эту наркоту. А что нам было делать: арестовать их всех за хранение?

Уничтожили? Бэнкс засомневался. Скорее употребили либо продали. Но незачем сейчас ворошить грязное белье.

– У вас не было ощущения, что они сговорились, чтобы преподнести вам определенную версию?

– Нет. Как я говорил, половина из них вообще не помнила вечеринку. Они давали очень обрывочные и бессвязные показания.

– Лорд Джессоп при этом присутствовал, верно?

– Да. Его показания были самыми логичными. Это было еще до того, как он пересел на героин.

– Самые логичные показания и самая влиятельная персона?

– Я понимаю, к чему вы клоните. Разумеется, скандала никому не хотелось. И без того картина получалась скверная. Возможно, именно поэтому мы не стали предъявлять им обвинений по наркотикам. Тогда и так было много громких историй с наркотой, взять хотя бы «Стоунз» и «Битлз», и, если бы мы затеяли еще одно такое разбирательство, это выглядело бы смешно. Особенно после того, как «Таймс» напечатала редакционную статью насчет «стрельбы из пушки по воробьям».^[20]Не прошло бы и нескольких часов, как репортеры из «Ньюс ов зе уорлд», «Пипл», «Дейли миррор» стали перепрыгивать через стены и барабанить нам в двери. Мы пришли к мнению, что, даже если в эти жеребячьи забавы был вовлечен кто‑то еще, все равно это был несчастный случай и скандал устраивать незачем. А поскольку мы не могли доказать, что в этом был замешан кто‑то еще, и никто в этом не признался, на этом все и завершилось. Чай кончился. Заварить еще?

– Нет, спасибо, – ответил Бэнкс. – Если вам больше нечего мне рассказать, я лучше пойду.

– Простите, что разочаровал вас.

– Вовсе нет.

– Слушайте, вы же так мне толком и не сказали, из‑за чего весь этот шум. Не забывайте, мы же делаем одну работу… ну, или делали.

Бэнкс так привык выдавать не больше информации, чем необходимо, что иногда даже забывал сообщить, почему, собственно, задает те или иные вопросы.

– Мы нашли мертвым одного писателя по имени Ник Барбер, – ответил он. – Вы, может быть, об этом читали.

– Что‑то припоминаю, – отозвался Эндерби. – Стараюсь следить за новостями.

– Но газеты не писали о том, что он готовил статью о «Мэд Хэттерс», главным образом – о Вике Гривзе и раннем периоде творчества группы.

– Любопытно, – заметил Эндерби. – Но я все равно не понимаю, почему вы спрашиваете о смерти Робина Мёрчента.

– Барбер сказал своей подружке одну любопытную вещь, – объяснил Бэнкс. – Что раскапывает шикарную историю, где есть даже убийство.

– Вот теперь вы меня заинтриговали, – признался Эндерби. – Убийство, говорите?

– Именно так. Думаю, это, скорее всего, была просто журналистская вольность или он пытался произвести впечатление на девушку.

– Не обязательно, – возразил Эндерби.

– Что вы имеете в виду?

– Знаете, я почти уверен, что смерть Робина Мёрчента была случайной, но это был не первый случай, когда я выезжал в Свейнсвью‑лодж в связи со смертью при подозрительных обстоятельствах.

– Вот как? – насторожился Бэнкс. – Расскажите.

Эндерби поднялся:

– Может, зайдем в мой любимый паб? Изложу вам эту историю за пинтой‑другой.

– Я за рулем, – предупредил Бэнкс.

– Ничего страшного, – заверил его Эндерби. – Можете взять мне пинту и посмотреть, как я с ней управляюсь.

– Так вы говорите, вас туда привела чья‑то смерть? – спросил Бэнкс.

– Убийство, – повторил Эндерби, и глаза у него блеснули. – На сей раз – самое настоящее.