Глава четвертая. Энни решила попытать счастья: вдруг Келли Сомс появится на работе в субботу утром?

Энни решила попытать счастья: вдруг Келли Сомс появится на работе в субботу утром? Припарковавшись в Фордхеме за спецфургоном, она расположила зеркало заднего вида так, чтобы в нем отражались паб и дорога. Бэнкс сказал ей, что Келли накануне не захотела разговаривать, потому что вокруг было много народу; он предположил, что у нее могут быть какие‑то личные тайны, а следовательно, имеет смысл застать ее одну, отвести куда‑нибудь. Кроме того, он полагал, что у женщины, возможно, будет больше шансов узнать у Келли, что она скрывает, а значит – пусть этим займется Энни.

Незадолго до одиннадцати Энни заметила Келли, выходящую из машины. Она узнала водителя, это был один из мужчин, сидевших в пабе вчера вечером и игравших в карты. Как только он отъехал и скрылся за поворотом, Энни сдала назад и перехватила Келли.

– На два слова, пожалуйста, – произнесла она.

Келли отступила к двери паба:

– Не могу. На работу опоздаю.

Энни открыла пассажирскую дверцу:

– Вы еще больше опоздаете, если сейчас же не поедете со мной.

Келли покусала губу, пробормотала что‑то себе под нос и забралась в старенькую фиолетовую «астру». Энни понимала, что ей давно пора купить новую машину, но сейчас у нее не было на это ни времени, ни денег. Бэнкс предлагал ей свой «рено», когда к нему перешел «порше», но она отказалась. Во‑первых, это был не ее тип машины, да и что‑то в ней противилось тому, чтобы принимать Бэнксовы обноски, ей виделось в этом какое‑то унижение. Скоро она купит себе новую машину, а пока «астра» исправно доставляет ее туда, куда ей нужно.

Энни поехала вверх по холму, мимо молодежного общежития, где двое полицейских еще проводили опросы, и вырулила на вересковую пустошь. Она остановилась на придорожной площадке рядом с каменными ступеньками. Энни знала, что отсюда можно пройти к старой свинцовой шахте: Бэнкс водил ее сюда, чтобы показать шахтный ствол, где однажды нашли труп. Сегодня утром тут было безлюдно; бушевал ветер, свистя вокруг машины, налетая на лиловый вереск и жесткую засохшую траву. Келли вынула из сумочки пачку «Эмбасси ригал», но Энни дотронулась до ее руки, сказав:

– Нет. Не здесь. Не люблю запах дыма, а окно лучше не открывать. Слишком холодно.

Келли убрала сигареты и надулась.

– Вчера вечером, когда мы разговаривали в пабе, – начала Энни, – мне показалось, что вы довольно остро отреагировали на то, что случилось.

– Ну а что, кого‑то ведь убили. Ну, то есть для вас‑то это, может, и нормально, но для нас тут – нет. Я была потрясена, вот и все.

– Мне показалось, это потрясение имеет отношение к вам лично.

– В каком смысле?

– Надо ли мне уточнять, Келли?

– Я не тупая.

– Тогда хватит притворяться. В каких отношениях вы были с покойным?

– Не было у меня с ним отношений. Он заходил в паб, когда хотел пропустить стаканчик, вот и все. Улыбка у него была приятная. Этого что, мало?

– Мало для чего?

– Для того чтобы расстраиваться, что он умер.

– Если вам трудно об этом говорить, простите, – продолжала Энни, – но это наша работа, и нам тоже не все равно.

Келли глянула на нее:

– Вы его ни разу не видели, когда он был жив. Вы даже не знали, что он существует, вот и все.

Верно, это была одна из странностей работы Энни: она частенько ловила себя на мысли, что расследует смерть незнакомых людей. Но Бэнкс объяснял ей, что в ходе расследования они перестают быть незнакомцами. Ты много узнаешь о них, в каком‑то смысле становишься их рупором, потому что сами они больше не могут говорить за себя. Впрочем, она не смогла бы растолковать это Келли.

– Он прожил в коттедже неделю, – напомнила Энни, – а вы утверждаете, что видели его, только когда он заходил в паб и здоровался.

– И что?

– Если бы это было так, вы бы меньше расстроились, так мне кажется.

Келли сложила руки на груди.

– Не понимаю, о чем вы.

– Думаю, вы понимаете, Келли. – Энни повернулась, чтобы посмотреть ей в глаза.

Они молча сидели в коконе машины: Келли, напряженно‑неподвижная, глядела вперед, Энни, полуобернувшись на сиденье, изучала ее профиль. На правой щеке девушки она заметила несколько прыщиков, а над бровью – небольшой белый шрам. За стеклами ветер продолжал бешено налетать на траву, иногда его неожиданные порывы и удары слегка покачивали машину. Небо было беспредельно синее, с маленькими облачками, которые быстро скользили в вышине, отбрасывая недолговечные тени на вересковую равнину. Прошло, пожалуй, три или даже четыре минуты – невероятно много для подобной ситуации, – и потом Келли начала дрожать, и вот она уже трепетала как лист в объятиях Энни, и по лицу ее струились слезы.

– Только моему отцу не говорите, – твердила она сквозь плач. – Только отцу не говорите.