Глава 53. Рано утром, когда еще рассвет не развеял ночную темноту, Варя пошла к колодцу за водой

Рано утром, когда еще рассвет не развеял ночную темноту, Варя пошла к колодцу за водой. По дороге невольно глянула в сторону двора дяди Кости. Столько времени миновало, а Андрей все приходит, чтобы издалека посмотреть на нее. Ей не легче от этого, а еще больнее. Уже и двух детишек завели, а в Варе будто умерло все женское. Не чувствовала к мужу влечения, будто колода рядом лежит. Василий уже смирился с ее холодностью. Он не покрывал ее молодое тело горячими поцелуями, пытаясь разжечь. Лишь по необходимости раздвигал ее ноги, когда она равнодушно смотрела в потолок, залезал сверху и сопел, пока не сделает свою мужскую работу. Варя знала, что ничего уже не изменится. Андрей навсегда останется в ее тайных мечтах, и Василий никогда не сможет его заменить.

Возвращаясь домой с полным ведром, Варя заметила две приближающиеся фигуры. Она быстро дошла до своего двора, из любопытства остановилась. Это был слепой Данила со своим поводырем. Варя увидела, что путники направляются к бывшей усадьбе отца. Она пошла навстречу, кивнула Васильку – «идите сюда!».

– Туда нельзя! – сказала она, приглашая их в свою хату. – Там теперь руководство села, – объяснила Варя. – Заходите, я вас сейчас накормлю.

– Парню дайте, если так добры, – попросил Данила.

Варя посадила гостей за стол, положила им вареные картофелины, краюху хлеба, налила молока.

– Ешьте, – сказала. – Правда, картошка вчерашняя и холодная, я только что печь растопила.

– Бог вам в помощь! – сказал Данила. – Сейчас такие времена наступили, что мы благодарны за любую пищу.

– Кушайте на здоровье, – сказала Варя. – А я сейчас отца позову, он будет рад!

Павел Серафимович действительно обрадовался такой встрече.

– Давно тебя, Данила, не было, – сказал он, поздоровавшись. – И приходил ты всегда под вечер или после обеда, чтобы с людьми пообщаться. А тут с самого утра.

– Не те времена, – вздохнул бандурист. – Совсем все изменилось.

– Расскажи, и я буду знать.

– Сначала ты, Павел Серафимович, поведай, какие новости.

Мужчина рассказал о «красных буксирах», которые выпотрошили крестьян, как зарезанную курицу. Не забыл сообщить и о своем доме, и о смерти жены.

– Пусть земля ей будет пухом! – перекрестился Данила. – Царство ей небесное! Такая хорошая женщина была, такая доброжелательная, искренняя! Что же это делается?

– А как живут по другим селам? – Павел Серафимович сменил тему. – Тоже страдают от активистов?

– Что я тебе скажу, человек добрый? – Старик погладил бороду. – Не знаю, поверишь ты мне или нет. А скажу такое: к вам лишь сейчас докатилась беда, а в других селах она еще с весны поселилась.

– Да неужели?!

– В некоторых колхозах еще весной нечем было засевать поля, ведь изъяли у людей все до крошки. Остались хозяйские наделы без ржи. На огороде не успевало дозреть, как все поедалось. А тот урожай, что собрали в колхозах, весь вывезли в город.

– И людям не дали хлеба на трудодни? – удивился Павел Серафимович.

– Ничего не дали. Кое‑где кормят колхозников. И чем? Или галушками из отрубей размером с голубиное яйцо, или мутной жидкостью, где плавает с десяток зерен. Женщины посылают детей с двенадцати лет на работу в колхоз ради этой еды. Слышал даже такое: матери приловчились давать детям одинаковые горшочки для еды, чтобы можно было повару дважды их подать.

– Вон оно как!

– Есть колхозы, где весной не изъяли зерно, люди вырастили урожай, а его сразу же и отобрали, хотя целое лето колхозные поля стояли в сорняках. И тоже сразу абсолютно все вывезли. Не понимаю, куда все делось? В городах хлеб по карточкам, магазины пустые, нищих пруд пруди! Так их гоняют, чтобы не просили милостыню, и нам теперь приходится ходить по ночам, чтобы не поймали, – объяснил Данила свой ранний приход.

– Так что, выходит, люди бедствуют?

– Не то слово! – понизил голос Данила. – Голод в Украине! До вас еще не дошло, – зашептал бандурист, – а в других местах уже с весны люди начали пухнуть от голода. Пишут люди письма «наверх», – он показал пальцем куда‑то в небо, – но эти письма не доходят куда надо. Может, если бы сам Сталин узнал о бедах, что‑то и изменилось бы.

– Если б же! – вздохнул Павел Серафимович. – Но кто нас услышит? Мы же кулаки, богачи, враги советского государства… И всюду голод?

– Даже не произносите это слово при посторонних! – шепотом предостерег Данила. – Был у меня один добрый знакомый врач. Хороший был человек! Так рассказывал, как умирали от голода молодые люди, а его заставляли писать в справке о смерти «Умер от старости». Раз послушался – написал, два, три, а люди мрут и мрут. Когда умер мужчина тридцати девяти лет, врач отказался писать такую справку. Какая же, говорит, старость, когда ему и сорока нет? Говорит: он умер от голода, как и многие другие. А ему: нет голода, это только лодыри не имеют достатка. Не согласился врач, пошел доложить руководству, что люди мрут от голода, нужно что‑то делать, а не писать липовые справки о смерти. Его сразу же арестовали. Я пришел, а его жена мне вот такое рассказала.

– И что с этим человеком?

– Сказала жена, что посадили его в тюрьму на десять лет.

– Десять лет? За что? За правду?!

– Нет теперь правды, – вздохнул бандурист, – где‑то заблудилась.

– И везде такое творится? Есть ли места, где людям лучше живется? – поинтересовался Павел Серафимович.

– Я всюду бываю, но не понимаю одной вещи. От вашей Луганщины до России рукой подать. Сколько туда километров?

– До первых сел, наверное, шестьдесят или чуть больше, а до городов немного дальше будет, – ответил мужчина.

– Там тоже проходит коллективизация, но там люди не голодают.

– Правда?

– Да! Отовсюду туда пробираются люди из Украины, чтобы обменять вещи на муку и зерно.

– И что же везут?

– Все, что можно: и теплые кожухи, и мерлушковые шапки, и хромовые сапоги, и вышитые полотенца, и женские цветастые платки.

– И привозят муку?

– Если не ограбят по дороге, – утвердительно ответил кобзарь. – Только надо быть внимательным, потому что находятся такие, которые в муку добавляют мел, сразу и не заметишь, – предостерег он.

– Выходит, если там вдоволь муки, то и правда – не бедствуют.

– Конечно! Кто бы отдал хлеб, чтобы остаться с платком? Я только не раскумекаю, почему за несколько десятков километров отсюда нет голодных?

– Потому что там уже Россия, – неуверенно ответил Павел Серафимович.

– Кстати, – довольно сказал старик, – я таки насобирал денег, нанял рабочих, чтобы выкопали колодец. Теперь путники, которые идут по дороге в Россию, могут отдохнуть у колодца, если не поесть, то хотя бы водички напиться.

– Доброе дело сделал!

– Хороший получился колодец! С дубовым срубом, с крышей, и ведерко там есть, и кружка, и даже скамья!

– Не один человек будет вспоминать тебя с благодарностью, – заметил Павел Серафимович.

– Надеюсь, – улыбнулся Данила. – Какая теперь от меня польза? В городе песен людям уже не пою – не позволяют. Ночью пробираешься лесом, как вор, – ни отдохнуть, ни запеть, а еще и за парня волнуюсь. Мне‑то что? Я уже свое отжил, а его жалко. А еще за кобзу душа болит. Завернул ее, как ребенка, в дерюгу, не даю ей голос подать. Если воры отберут у меня инструмент – не выдержит сердце. Сросся я с ней в одно целое, – с грустью констатировал кобзарь. «Как и я с землей», – подумал о себе Павел Серафимович. – Отсиживаюсь по селам у добрых людей, как мышь в норке, – продолжил старик.

– Но ты же несешь правду людям.

– Пока что, – прибавил он. – Если хочешь услышать правду, то я могу рассказать то, о чем не говорят и ты никогда не узнаешь, – шепотом сказал Данила.

– Расскажи, – попросил хозяин.

– Этой осенью организовали так называемые «зеленые эшелоны». В промышленные центры России из Украины шли целые эшелоны с продуктами к октябрьским праздникам.

– В то время, когда здесь бедствуют люди?!

– Да, человек добрый! Под охраной шли «зеленые эшелоны», везли не только хлеб и муку, но и квашеные огурцы, капусту и даже помидоры. А в Украине села остались обречены на голод. Можешь мне верить, можешь нет, но это истинная правда! Богом клянусь! – Он наложил на грудь размашистый крест.

Мужчины еще долго беседовали. Соседей не звали, потому что заметят из сельсовета – беды не оберешься. Лишь после обеда Варя уговорила деда и мальчика отогреться на печи и поспать перед ночной дорогой.

Под вечер Черножуковы проводили путников. Отец еще не успел уйти к себе, как во двор зашли две незнакомых женщины, а с ними мальчик лет десяти.

– Люди добрые, – обратилась худая, как щепка, женщина, – пустите погреться.

– Заходите, – пригласил Павел Серафимович.

Они вошли в хату, когда Варя готовила пойло корове. Она помыла картофельные очистки и залила их в ведре кипятком. Зашли нищие в хату, рыщут голодными глазами по горшкам.

– Нам бы чего‑нибудь поесть, – попросил мальчонка.

– Сейчас нет ничего, – сказала Варя. – Мы уже поужинали, поэтому ничего не осталось, а корову еще не подоила.

Варя сунула руку в ведро с запаренными очистками, чтобы проверить, не горячо ли.

– А что это так вкусно пахнет? – спросил мальчик, показав на ведро. – Можно нам?

Варя не успела ответить, что это для коровы: нищие моментально рванулись к ведру, упали на колени, начали руками доставать очистки и жадно их глотать. Варя не успела опомниться, как ведро опустело.

Женщина кинулась целовать Варе руки.

– Спасибо вам, – быстро говорила она, обливаясь слезами, – вы нас спасли от голодной смерти.

Посетители ушли, а Павел Серафимович сказал:

– Вот уже и я собственными глазами увидел: голод!