Глава 26. Село еще лихорадило после закрытия церкви, когда свежие новости опять заставили содрогнуться

Село еще лихорадило после закрытия церкви, когда свежие новости опять заставили содрогнуться.

Еще с вечера тяжелые темные тучи начали вытряхивать из себя большие хлопья снега. А ближе к полуночи разгулялся ветер. Он носился по крышам, завывал в дымоходах, трепал сонные деревья, стучал в темные окна. Зима разразилась настоящей вьюгой. Хаты сжались, притихли, натянув на себя снежные одеяла. Не слышалось привычного собачьего лая. Казалось, все люди или спят, спрятавшись от ненастья, или вслушиваются в мелодию метели. Но одна из хат долго мигала почти незаметным светом от керосинки[10]. Не спалось Лупикову, поэтому он поздно вечером решил пригласить к себе домой «на небольшое совещание» нескольких однопартийцев. Первым пожаловал Кузьма Петрович, за ним почти одновременно зашли в хату председатели колхоза и сельсовета. Иван Михайлович сразу же послал Жабьяка за бутылкой самогона.

– Чего смотришь как баран на новые ворота? – улыбнулся Лупиков Максиму Игнатьевичу, который, услышав такую просьбу руководителя, глуповато заморгал. – Вы – мои гости, поэтому посидим по‑дружески за столом, поговорим.

– Так, может, я из дома сальца прихвачу? – спросил тот, теребя шапку в руках.

– Неси что хочешь, только быстро, – ответил чекист.

Мужчины около двух часов провели за дружеской беседой, которая не закончилась и после того, как опустела бутылка. За ней последовала еще одна, потом еще. Щербак почти не пил. Это тревожило Ивана Михайловича. Лупиков все пытался разглядеть изнутри сдержанного секретаря парторганизации. Сдержанного или скрытного? И что прячется за его пристальным взглядом? Ум? Презрение? Верность идеям? Думалось, алкоголь сделает его более раскованным, даст возможность раскрыться, но нет же! Много не пил, говорил мало, лишь по делу, так, будто на заседании, а не в гостях.

В конце концов Лупикову надоели раздумья, и он раз за разом начал прикладываться к рюмке.

Иван Михайлович проснулся, когда захотел пить. Голова трещала, как спелый арбуз, а во рту будто коты напакостили. В хате было темно, хоть глаз выколи. Пошевелил тяжелой головой – все зашаталось вокруг. Вспомнил вечер, попойку, однопартийцев. Когда они ушли – не мог вспомнить. Провел ли их до дверей, или сами ушли, когда он заснул? И кто погасил свет? Кто снял с него сапоги? Оружие! Иван Михайлович впопыхах, дрожащими руками пошарил под подушкой. Вздохнул с облегчением – наган на своем месте. За окном гудело и неистово выло. Покачиваясь, чекист подошел к ведру с водой, зачерпнул кружкой. Холодная жидкость смыла изо рта привкус «кошачьего дерьма».

Иван Михайлович поежился. В хате было прохладно. Он заглянул в печку. Там едва теплились полуистлевшие головешки. Около печки не осталось ни одного полена. Если не поддержать огня, до утра и вода в ведре замерзнет. Нужно идти за дровами в сарай. Так не хочется, но надо. К тому же приспичило по малой нужде. Другой раз можно было бы приотворить двери и пустить струю прямо с крыльца, а утром желтые брызги засыпать свежим снегом, но нет, все равно придется выйти на улицу за дровами.

Иван Михайлович обул валенки, накинул кожух и толкнул двери. Сразу же услышал громкий вой метели. В его лицо, будто на смех, пурга сыпнула значительную пригоршню снега. Двери приоткрылись лишь наполовину – их подпирал огромный сугроб. Мужчина поднял воротник, втянул голову в плечи, протиснулся в проем и рысцой побежал к сараю. Ноги проваливались в снег по колени, ветрище бил в грудь, но Иван Михайлович вступил в упорную борьбу с ненастьем. Сначала он решил справить нужду, поэтому стал за сараем, прячась от ветра, расстегнул ширинку. Он вздохнул с облегчением, но вдруг понял, что в этом разбушевавшемся ненастье он не один. Было ощущение, будто кто‑то на него смотрит. Иван Михайлович замер. Холодок страха пробежал мурашками по телу, и он интуитивно потянулся к оружию, но… Каким же надо быть дураком, чтобы в такое беспокойное время оставить наган дома?! Лупиков внимательно осмотрелся вокруг. Никого. Выходит, показалось.

Мужчине пришлось приложить силы, чтобы немного приотворить дверь сарая. Он проскользнул в щель, набрал нарубленных дров. Опять прислушался. Ощущение постороннего присутствия его не покидало. А что, если в него выстрелят сразу же, как только он отсюда выйдет? Чувствовал себя зверем, загнанным в западню. Иван Михайлович уже ругал себя и за неосмотрительность, и за то, что решил среди ночи идти за этими проклятыми дровами. Он прислушался и вдруг четко услышал чьи‑то шаги у себя во дворе. Выглядывать было бессмысленно, потому он присел, опустил поленья на землю и ощупью добрался до крайнего угла. Там стояло несколько досок, за которые спрятался Иван Михайлович. Сомнений не было: во дворе кто‑то шастал. И вдруг шаги начали отдаляться. Сразу же сплошную темноту разорвала вспышка яркого пламени. Иван Михайлович выбежал из своего тайника, схватил топор и выскочил во двор. Входные двери, соломенная крыша, ставни – все уже пылало. Чувствовался запах керосина, а посреди двора валялась брошенная кем‑то керосинка[11].

Иван Михайлович кинулся к хате, чтобы забрать оружие, но в лицо полыхнуло жаром яркого пламени. Он повернулся и заметил темную фигуру, которая бежала по улице от его двора.

– Стой! – закричал он изо всех сил. – Стой! Стрелять буду!

Иван Михайлович рванул вдогонку за беглецом, размахивая топором. Без сомнения, это был мужчина. Об этом свидетельствовала его высокая широкоплечая фигура. Человек быстро отдалялся, но чекист не собирался отставать.

– Я стреляю! Стоять! – опять закричал он.

Вдруг фигура остановилась, и расстояние между ними начало быстро сокращаться. И тут со стороны беглеца прозвучал выстрел. Даже при небольшой вспышке в темноте Ивану Михайловичу показалось, что он разглядел искаженное гневом знакомое лицо. Лупиков от неожиданности оторопел, замер на месте, давая беглецу возможность исчезнуть из поля зрения. Уже выбегали из домов напуганные пожаром люди. Они хватали ведра и мчались к колодцам. Мужики с лопатами пытались сбить пламя, бросая в него снег. Но деревянную хату щедро облили керосином, и она пылала как свеча.

– Да сделайте вы что‑нибудь! – кричал Иван Михайлович, бегая по двору. Он даже не заметил, что до сих пор не выпустил из рук топор. – У меня там важные документы, оружие! Поднимайте все село! Быстрее!

– Не нужно было сбивать колокола с церкви! – упрекнул кто‑то из мужиков.

– При чем тут колокола?! У меня там оружие!

– Всегда при пожаре колокола поднимали людей, – услышал в ответ. – А теперь надо в каждое окно стучать.

– Так стучите! Быстрее гасите! Быстрее! – подгонял он людей.

Вскоре чуть ли не все село сбежалось тушить пожар. Люди быстро передавали ведра с водой мужчинам возле хаты, а те лили воду на огонь. Все знали, что нельзя дать ветру шанс разнести искры на соседние строения, потому что соломенные крыши загораются, как спички, и деревянные и самановые хаты невозможно будет затушить.

Крестьяне с облегчением вздохнули, когда последние языки пламени недовольно зашипели и стихли. Иван Михайлович зашел в хату, где все еще клубился едкий дым. Нестерпимо несло горелым, дым мгновенно въелся в глаза, поэтому мужчина ощупью добрался до кровати. Сразу отбросил подушку в сторону. Оружия на месте не было! Он ощупал всю постель, сбросил на пол перину, облапал стул, где висела кобура, – она была пуста. Значит, поджигатель украл его наган, а уже потом облил хату керосином и поджег.

– Ты мне за все заплатишь! – крикнул Иван Михайлович, выбегая на улицу.

– Можно расходиться? – спросила его соседка. – Или лучше до утра пронаблюдать, не загорится ли где еще?

Лупиков ничего не ответил, пробежал сквозь толпу, куда‑то помчался по улице. Его провожали удивленные взгляды.

– Ищи теперь ветра в поле! – бросил ему вслед сосед.

Мужчины посоветовались и решили, что до утра будут дежурить по очереди, потому что затаится где‑то в крыше уголек – пожара не избежать.

Как безумный Лупиков несся по улице. Найти поджигателя по следам было невозможно, люди натоптали всюду, когда бежали на пожар. Вот отсюда мужчина пальнул в него, а дальше улицы разбегались врассыпную. Ничуть не колеблясь, Иван Михайлович свернул налево. Чем дальше, тем больше сугробы и меньше следов. Иногда он проваливался в снег почти по пояс, выкарабкивался из сугроба и опять шел. В одном из заносов Лупиков оставил валенок, хотел бежать босиком, но в пятку сразу же впились тысячи иголок. Пришлось разгребать сугроб руками, чтобы достать обувь.

Когда он достиг своей цели, со лба уже лился пот. Не чувствуя холода, Иван Михайлович заглянул на двор. В хате не светилось. И на пожаре хозяина не было. Можно допустить, что он не услышал шума пожара с такого большого расстояния. Следов от обуви во дворе тоже не видно. Да это и неудивительно: вон как метет! Только ступил, сразу же след заметает снегом. Наверное, поджигатель долго ждал такого удобного случая.

Иван Михайлович смачно выругался, сплюнул, рукавом вытер вспотевший лоб.

– Ничего, – сказал он сам себе, – завтра разберемся. Я тебя выведу на чистую воду. Всю свою жизнь будешь помнить, кто такой коммунист Лупиков Иван Михайлович!