Глава 19. Варя заметила, что отец последние дни был чем‑то очень озабочен и даже невнимателен

Варя заметила, что отец последние дни был чем‑то очень озабочен и даже невнимателен. Она его таким еще не видела. Порой Павел Серафимович был слишком возбужден и неестественно весел. Иногда он садился на свое любимое место за столом и долго сидел неподвижно, погрузившись в раздумья. На столе стыла в миске еда, но ни Варя, ни мать не осмеливались прервать его мысли.

Однажды вечером перед сном Варя увидела, как отец понес в хату большущий камень, который всегда лежал у них в кладовой. Если совершал какую‑нибудь ошибку или что‑то забывал, Павел Серафимович всегда доставал камень и клал его себе в постель вместо подушки. Так и спал, положив голову на камень, а под ноги подкладывал подушку. Когда Варя была ребенком, однажды спросила отца:

– Папа, зачем вы положили подушку в ноги, а камень под голову?

– Когда голова глупа и все забывает, – объяснил он, – придется бедным ножкам вдвое больше топать. Поэтому пусть ноги отдохнут, а голова помучается, чтобы в дальнейшем лучше думала и ничего не забывала.

Тогда Варе было непонятно чудачество отца. Уже позже она поняла его философию. Иногда он спал на камне, когда нужно было принять какое‑то важное решение.

– Так лучше думается, – объяснил отец.

– Да какие же мысли могут прийти в голову, когда так давит? – спросила Варя.

– Правильные мысли. Придет ли на ум что‑нибудь путевое, если мягкая подушка сон насылает?

Была еще одна странность у Павла Серафимовича. Едва сходил с земли снег, он снимал обувь и прятал ее до самых морозов. Так и ходил босой и по пахоте, и по стерне, и по лужам. И бесполезно было с ним спорить – как решил, так и сделает.

– Заболеешь же, обуйся! – иногда говорила мать, хотя знала: к ее словам муж не прислушивается.

– Не заболею, – отвечал он. – А если болезнь зацепит, то земля вылечит лучше любого врача.

И правда, Павел Серафимович никогда не простужался. Однако обувь он иногда доставал, чтобы сходить в ней в церковь. Вышел оттуда – сразу же разулся. Односельчане порой насмехались над такой прихотью Павла Серафимовича, называя его скрягой. Однако мужчина лишь шутил, мол, сапоги дорого стоят.

И вот опять сон на камне. Варя понимала: отец что‑то замыслил, но что именно? Спросила мать, та лишь пожала плечами.

– Откуда мне знать, что у него на уме? – сказала мать. – Если надо человеку собраться с мыслями, не нужно лезть ему в душу.

Павел Серафимович два дня куда‑то ходил, общался наедине с Ольгой. Варя уже стала нервничать от такой таинственности. Все раскрылось однажды, когда Павел Серафимович поднялся рано‑ранехонько. Он был в хорошем настроении, шутил, улыбался в усы и все поглядывал в окно.

– Мы кого‑то ждем? – спросила его жена.

– Да! – потирая руки от удовольствия, ответил он. – Вот и дождались!

Жена увидела, как во двор зашли Ступак и Жабьяк. Председатель сельсовета держал в руках деревянный полевой циркуль‑сажень[8].

– Что они хотят делать? – встревожилась женщина и выбежала на улицу вслед за мужем.

– Все хорошо, – успокоил он ее. – Иди в хату, топи печь.

Варя пошла к родительскому дому. Она была удивлена не меньше матери. Им оставалось лишь ждать возвращения Павла Серафимовича. Вскоре мужчины вернулись в хату.

– Надя, налей нам по чарке, – сказал Павел Серафимович довольным голосом. – На улице мороз трещит, людям нужно согреться.

Пока мать доставала из кладовой водку, Варя положила на стол буханку хлеба, порезала тоненькими кусочками замороженное сало, выставила миску с квашеной капустой. Мужчины долго не рассиживались. Они приняли по чарке, занюхали хлебом и быстро ушли. На Павла Серафимовича смотрели две пары любопытных глаз.

– Вот! Держи, дочка. – Отец торжественно протянул Варе какие‑то бумаги.

– Что это? – спросила растерянная девушка.

– Документы! Бумаги на твою с Василием землю! – улыбнулся мужчина.

– Не понимаю.

– А что тут понимать?! Законные бумаги, скрепленные печатью, где указано, что вы теперь владеете наделом земли в семь гектаров, – объяснил отец. – То есть мы с матерью дали тебе в приданое часть нашей земли. Разделили ее, как научил Данила. Все измерено, колышками отмечено, так что весной сделаем межу между наделами, и все!

– Но… Зачем? – Варя хлопала глазами.

– Придет Лупиков землю отбирать, а ее у меня уже наполовину меньше. Теперь понятно?

– А если скажут, что и этой земли много? – тихо спросила мать.

– Как это много?! У нас осталось восемь гектаров. Это много, что ли?! Если даже и будут отбирать, то все же им достанется меньше, – пояснил Павел Серафимович.

– Я одного не понимаю, – сказала мать, – как тебе удалось все провернуть?

– Дождался благоприятного момента, когда Лупикова и Щербака не будет в селе, договорился с Жабьяком и Ступаком – вот и все! Я закона не нарушал, раздел земли и передача дочке не запрещены.

– И как они согласились на твою просьбу?

– Заплатил! – понизив голос, ответил мужчина. – Оказались падкими на деньги, и я дал каждому по царскому червонцу. Только вы об этом никому! Понятно?

Женщины кивнули головами.

– А вот Федор хотел отписать часть земли на кума, а тот не согласился. Испугался, – сказал Павел Серафимович. – Оно и понятно. Кто знает, что дальше будет?

– Одному Всевышнему известно, – вздохнула мать и перекрестилась.

– Есть еще одна новость, – серьезно сказал Павел Серафимович. – Даже не знаю, хорошая она или плохая.

– Да говори уже! – подогнала его мать.

– Оля свою часть земли, которую мы ей дали в приданое, тоже отписывает.

– На кого же?

– На дочку Олесю.

– А как это?

– Сразу скажу: это было решение Ольги, не мое, – предупредил муж. – Потому прошу меня не обвинять. Оля выдает замуж Олесю и свои два гектара дарит на свадьбу дочке.

– Замуж?! – оторопела Варя. – Так она же еще ребенок!

– Вот я и говорю, что Оля сама так решила.

– И за кого же?

– Чтобы быть уверенной, что землю не отберут, она отдает… Будь он неладен! – Павел Серафимович раздраженно заходил по комнате. – За нашего соседа, за Осипа.

– Что?! – в один голос переспросили удивленные женщины.

– Она что, совсем спятила?! – вскрикнула Варя. – Все абсолютно помешались на этой земле!

Девушка бросила на стол бумаги, начала быстро одеваться.

– Варя, – остановил ее отец, – не лезь в чужую семью. Это только их дела, а не твои.

– Я хочу с ней поговорить! – твердо заявила Варя. Она схватила платок и быстро выбежала на улицу.

Варя была возмущена до предела, потому не шла, а бежала по улице. Навстречу ей шла Ганнуся. Она заметила взволнованную и раскрасневшуюся бывшую подругу, которая мчалась куда‑то расхристанная, платок у нее сполз с головы, косы рассыпались по плечам. Ганнуся намеревалась остановить Варю, но та пробежала мимо как сумасшедшая. Девушка посмотрела ей вслед, покрутила пальцем у виска.

Варя, тяжело дыша, влетела в хату, впустив за собой морозный дух. Олеся сидела на скамье напротив матери. Было видно, что девушка плакала: глаза красные, подпухшие, сама грустная, как с креста снятая.

– Олеся, выйди, нам надо поговорить! – с порога вместо приветствия велела Варя. Девушка покорно вышла, опустив голову. – Это правда?! – разгневанно спросила Варя.

– Ты имеешь в виду…

– Да! Именно это!

– Правда, – ответила Ольга.

– Ты что? Совсем спятила?! – набросилась на нее Варя. – Куда ей замуж?! Она еще ребенок!

– Не такая она и маленькая девочка. Ей уже исполнилось семнадцать, – спокойно сказала сестра.

– Ну и что из этого? Ты посмотри на нее! Маленькая ростом, худющая, зеленющая, хилая, болезненная.

– Да что, я виновата, что она часто болеет? – возмутилась Ольга. – Я уже ее не раз посылала ходить по ивановской росе[9]– все напрасно!

– Тем более. Куда ей такой идти замуж?!

– А еще учти, что она вся обварена. Ты видела ее обожженные ноги? Живот? Кому она такая нужна? Ты что, думаешь, найдется для нее порядочный парень? – Ольга повела плечами. – А что ростом не вышла, так она уже и не вырастет. Я виновата, что ли, что она такая родилась? Худая, ну и что из этого? Одна я в тело пошла. Ты тоже не толстая.

– Что ты сравниваешь? Сколько мне лет, а сколько Олесе? Какая из нее будет жена, мать? У нее даже груди нет, – уже спокойнее сказала Варя.

– Есть. Маленькая. Ребенка родит, будет кормить, и увеличится.

– Господи! Какой ребенок?! Оля, что ты городишь? Ты хотя бы спросила у нее, нравится ли ей этот Осип?

– Что она сейчас понимает в мужчинах? Тогда полюбит, когда познает мужчину.

– А если не полюбит?

– Привыкнет – так и полюбит. Ты тоже, насколько я знаю, не за любимого пошла, – заметила Ольга.

– Откуда ты знаешь? – Щеки Вари еще больше покраснели.

– Да я разве одна? Спроси свою подружку Ганьку, она языком треплет возле каждого колодца о тебе и Андрее.

– Вот свинья! Я ей патлы повыдираю!

– Делай что хочешь, а в наши дела не суй свой нос.

– Оля, давай не ссориться, – попросила Варя. – Мы же с тобой родные сестры. Только скажи мне: зачем?

– Наши старики обеими руками за колхозы, а Иван – тряпка, повинуется родителям. А кто ко мне здесь прислушивается? Невестка – в горле кость. Почему я должна свою землю, которую приобрели мои родители, кому‑то отдавать? Отпишу на Олесю и Осипа, пусть пользуются. Сейчас братья Петуховы в почете, вступили в комсомол, выступают на собраниях, гляди, в люди выбьются. И кто посмеет у них надел отобрать? Да и что там забирать, когда у них небольшой лоскут земли около хаты, и все.

– Неужели тебе кусок земли дороже счастья родной дочки? – Варя с надеждой посмотрела на сестру.

– Вот потому и отдаю замуж, что забочусь о ее счастье, – ответила Ольга. – И не смей меня упрекать тем, что я плохая мать. Я – хорошая мать. Вот так!

– И когда же свадьба? – грустно спросила Варя.

– Какая там свадьба?! Завтра распишутся в сельсовете, оформлю документы на землю, а в воскресенье посидим с родственниками дома по‑домашнему. Придешь?

– А венчание когда?

– Венчания не будет – Осип же комсомолец!

– Как‑то все не по‑людски.

– И сама жизнь неправильная, – прибавила Ольга. Она поднялась и вышла в другую комнату, давая понять, что разговор окончен.