Journal 2:180

В конечном итоге, о служении евангелиста нужно судить по об­ращенным. Действенность служения выявляется в преобра­женной жизни тех, кого проповедник привел ко Христу. Если в са­мом деле произошли изменения в людях, которые прежде служили себе и своим грехам, а теперь живут так, чтобы угождать Богу и по­могать ближним, то труд проповедника не напрасен даже для тех, кто не всегда одобрял его методы. Такая проверка практикой абсо­лютно законна. Она исходит не из количества обращенных, кото­рое может меняться, а из качества обращения.

Вооружившись этим мерилом, Джон Уэсли стал необыкновенно Успешным миссионером. Он обратил множество людей, и они ока­зались стойкими. Живые свидетели по всей стране лучше всего подтверждали значимость его служения. В свою очередь, они радо­вали его. Многочисленные доказательства милости Божьей служи­ли ему утешением в мире, где многое угнетало его. Он мог повто­рить вслед за апостолом Павлом: «Ибо кто наша надежда, или радость, или венец похвалы? Не и вы ли пред Господом нашим Иису­сом Христом в пришествие Его? Ибо вы — слава наша и радость» (1 Фес. 2:19-20).

Самая первая проповедь Уэсли на открытом месте дала свои плоды в жизни по крайней мере одного слушателя. Бог с самого на­чала отметил Своей печатью путь отважного благовестника. Пер­вым человеком, на которого повлиял Уэсли, был тридцатилетний Уильям Уэбб из Бристоля. Вот его собственный рассказ: «Из любо­пытства я пошел в указанное место и услышал этого великого и до­брого человека. Мне было очень нелегко, я не понимал, что со мной происходит. Не задела меня и проповедь ни в какой своей ча­сти: я был в замешательстве и с удивлением смотрел на проповед­ника. Ведь я никогда не видел такой службы: одно дело проповедо­вать в церкви или часовне, другое — на открытом месте. То была первая проповедь м-ра Уэсли в Бристоле. По окончании ее меня словно повело за ним, хотя я и не знал, зачем я это делаю: ведь я пребывал в невежестве и кромешной тьме бесчисленных грехов и ожесточения сердца... Как же велика была ко мне доброта Бога, на­полнившего мою душу любовью, чтобы я последовал за дорогим служителем Иисуса Христа, чье имя я глубоко ценю и почитаю!» Так Св. Дух пробудил Уэбба через Слово, проповеданное Уэсли, и скоро он нашел спасение, обрел мир и радость веры. Он дожил до девяноста семи лет, и все эти долгие годы неизменно свидетельство­вал о христианской вере.

В первой же апологии, в которой Уэсли обосновывал свое не­обычное служение, он ссылался на многочисленные обращения, как убедительно доказывающие труд Божий. Проповедник настаи­вал, что это деяния не человека, но Бога, чудесные в глазах всех тех, кто истинно принадлежит Ему: «Во многих отношениях, такого тру­да не знали ни мы, ни отцы наши. Немало тех, чьи грехи были вопи­ющи — пьяницы, богохульники, сутенеры, воры, прелюбодеи — ‘об­ратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу’. Многие из них были укоренены в своей греховности и упивались своим позором долгие годы, до седых волос. Многие держались разве что условной веры, а на самом деле были иудеями, арианами, деистами или атеи­стами. В эти дни Бог не только протянул руки к записным мытарям и грешникам, но и многие ‘из фарисеев’ также ‘уверовали в Него’, ‘из праведников, не имеющих нужды в покаянии’. Получив ‘сами в себе приговор смерти’, они услышали голос, поднимающий мертвых, и разделили внутреннюю, живую веру, даже ‘праведность и мир и радость во Святом Духе’. Бог потрудился над многими душа­ми столь же необычным образом, как необычен и сам такой труд. Чаше всего, если не всегда, это происходило мгновенно. Как ‘мол­ния блистает до края неба’, так и ‘пришествие Сына Человечес­кого’ должно было принести мир либо меч, ранить либо исцелить, убедить в грехе либо даровать прощение грехов кровью Своей. Прочие обстоятельства тоже были далеки от того, что предполагает мудрость человеческая. Потому истинны слова: ‘Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои’».

Именно эти соображения Уэсли готовился привести в ответ всем тем, кто считал его служение слишком необычным. Эти люди говорили, что ничего подобного раньше не видели, а значит, здесь неможет быть Бога. Уэсли предложил им другое умозаключение: нашГосподь совершил чудо исцеления и прощения, чему все из­умлялись, говоря: «никогда ничего такого мы не видали» и про­славляли Бога (Мк. 2:12).

Уэсли постоянно держался выбранной линии защиты. 11 июня 1747 г. он просил в письме к Эдмунду Гибсону, епископу Лондон­скому, отказаться отложных выводов, которые содержались в отче­те о его тогдашнем посещении Лондона. Как обычно, Уэсли ста­рался приводить в пример очевидные факты: «Каковы итоги уче­ний, которые я проповедовал девять последних лет? Я не стал бы о них говорить, но не смею молчать. По плодам узнаете тех, о ком я говорю — о тьме свидетелей, которые в этот час живут по Еванге­лию, что я проповедовал волей Божьей, ко спасению. Прежний пьяница отныне умерен во всем; сутенер не прелюбодействует; вор не крадет, а все делает своими руками; тот кто проклинал и бого­хульствовал через каждое слово, научился служить Господу со стра­хом и почитанием, к радости Его. Прежде порабощенные разного рода грехами, они стремятся блюсти святость. Это очевидно; я могу назвать людей и места, где они проживают. Один из них много лет открыто считал себя атеистом; некоторые были иудеями, немало среди них и папистов, которые в подавляющей части оставались чуждыми и форме благочестия, и самой сути ее. О, Господи, да раз­ве можно это отрицать? Я предоставлю любое доказательство, ка­кое только вы потребуете. Но если вы признаете факты, кто сможет отрицать учения, лежащие в основе благовестия Христова? ‘Есть ли Другое имя под небом, данное человекам, которым надлежало бы нам спастись?’, есть ли иное слово, чем то, что «представляет себя совести всякого человека пред Богом?»

Примерно в том же духе Уэсли писал Джорджу Лавингтону, епископу Эксетера, одному из самых ярых критиков религиозного возрождения. Его пространная диатриба «Религиозный фанатизм у методистов в сравнении с папистами» (поистине удивительное со­четание) увидела свет в 1749 г. По большей мере она состояла из оскорблений и вряд ли заслуживала серьезного ответа, но Уэсли все равно нашел в себе мужество написать епископу и внести в дело яс­ность. Лавингтон считал, что «новая диспенсация являет собой смесь религиозного фанатизма, суеверия и обмана»'. Уэсли отве­тил: «Не очень понятно, что Вы имеете в виду под «диспенсацией». Ясно и неоспоримо одно: несколько лет назад Великобритания и Ирландия пребывали в пороке от моря до моря. Религии осталось очень мало даже по форме, еще меньше - по сути. И из этой тьмы по воле Божьей просиял свет. За короткое время Бог призвал пока­яться тысячи грешников. Они не только освободились от внешних грехов, но также изменили свой характер и нрав, исполнились ‘се­рьезным, трезвым чувством истинной религии’, любовью к Госпо­ду и ко всем ближним, святой веры, рождающей всевозможные до­брые дела, милосердные и благочестивые».

Среди обращенных Уэсли были люди самого разного возраста, представляющих разные социальные группы и религиозные общи­ны. «Число детей, определенно обратившихся к Богу, особенно впечатляет, - пишет Уэсли из Дублина в 1785 г. - Тринадцать-четырнадцать маленьких воспитанниц из одного класса прославляют в Боге Спасителя. Они так серьезны и так себя ведут, словно им по тридцать, а то и по сорок лет. Я очень надеюсь, что половина из них укрепится в благодати Божьей, которой они сейчас радуются»⁷. Много было и подростков. Например, в 1739 г. в Бристоле «девуш­ка тринадцати-четырнадцати лет и еще человек пять — некоторые из них уже испытали силу Божью — глубоко осознали свою грехов­ность и молили Бога о спасении, невыразимо крича и стеная»'.. В том же году шестнадцатилетнюю Ребекку Мэйсон из Шедвелла ее подруга пригласила послушать проповедь в Фаундри. «Они не­которое время стояли за дверью, среди толпы, пока не появился м-р Уэсли», — читаем мы в «Методистском журнале». Минуты ожидания вызвали в ее памяти притчу о десяти девах, и вдруг она ощутила, что, наконец, готова присутствовать на брачном пиру У Господа. Тут объявили: «Се, грядет!» Когда все вошли и размести­лись в комнате (стульев и скамей не было), м-р Уэсли запел псалом:

Вот, Спаситель мира

Пригвожден ко древу.

Эти слова произвели на девушку какое-то дивное впечатление, и внимание ее сосредоточилось на человеке Божьем, которого с этого мгновенья она всегда почитала. Дома мать спросила ее: «Ну, как проповедник?», и она ответила: «Никогда не видала таких лю­дей. Я снова пойду туда». Так она и сделала, и с того момента жила как светильник, горящий и светящий ради Господа, пока не скон­чалась в восемьдесят лет. Другой конец возрастной шкалы пред­ставлен уже упоминавшимся стариком, у которого Уэсли пропове­довал в Шекерли — и тот вскоре обрел искупление, которого так страстно желал". И это был не единственный случай.

Самые разные люди приходили к познанию Христа. Поскольку Уэсли обращался прежде всего к людям простым, понятно, что ча­ще всего мы слышим именно о них. Когда в 1751 г., сразу после Пасхи, Уэсли зашел в парикмахерскую в Болтоне, ее владелец ска­зал ему: «Сэр, я молю Бога о Вас. Когда Вы приехали в Болтон в прошлый раз, я был одним из отъявленнейших пьяниц во всем го­роде. Я подошел ко окну послушать Вас, и Господь поразил меня прямо в сердце. Я стал искренне молиться, чтобы силы мои укре­пились, и Бог дал мне больше, чем я просил — он избавил меня от самого желания пить. Но мне становилось все хуже. 5 апреля мне стало совсем невмоготу. Я знал, что в этот миг я попаду прямиком в ад, если Бог не придет спасти меня. И Он явился. Я понял, что Он любит меня, и мир сошел мне в душу. Однако я не осмеливался ска­зать, что имею веру, до вчерашнего дня, когда исполнился ровно год, как Бог дал мне веру, и Его любовь навсегда наполнила мое сердце». Какое вдохновляющее свидетельство неожиданно услы­шал проповедник, сидя в парикмахерском кресле!

Уэсли неоднократно сталкивался с такими удивительными слу­чаями. Однажды, когда в час дня он произнес проповедь в Неффертоне, среди нагорий Йоркшира, и покидал город, его остановила женщина и сказала: «Сэр, вы не помните, как завтракали в доме ТомаНьютона два года назад, когда были в Прадо? Я его сестра. Вы взглянули на меня, словно собирались уйти, и сказали: ‘Будьте се­рьезны’. Я тогда не знала, что это значит. Но Ваши слова запали мне в сердце, и я не находила покоя до тех пор, пока не стала искать и не нашла Христа». Как воодушевляло проповедника, что хлеб, отпущенный по водам, снова приплывал к нему!

Проповедуя в Эпворте (1742), Уэсли с удивлением увидел в тол­пе у дверей одного из местных дворян, «который вечно заявлял, что не принадлежит ни к какой религии». Как рассказывали Уэсли, он не посещал публичных богослужений почти тридцать лет. По окон­чании службы человек этот стоял окаменев, словно статуя. Уэсли сразу перешел к делу: «Сэр, вы грешник?» — спросил он. Тот отве­тил убитым голосом: «Да, вполне», и продолжал стоять неподвиж­но, пока его жена и слуги, чуть не плача, не посадили его в экипаж, чтобы увезти домой. История имела продолжение. Почти десять лет спустя Уэсли наведался к нему и был приятно удивлен, увидев его крепким в вере, хотя и слабым. Судя по его словам, он обрел ра­дость в Боге, не испытывал ни сомнений, ни страха, и теперь ждал благословенного часа, когда сможет «разрешиться и быть со Хрис­том» (Флп. 1:23).

Другой дворянин, испытавший влияние Уэсли, был родом из Лестера. Однажды, когда Уэсли и Ричард Мосс направлялись на се­вер, он присоединился к ним — видимо, с тем, чтобы обрести душев­ное спокойствие. Он страдал от меланхолии и хотя «в изобилии по­треблял разные снадобья», лучше ему не становилось. Уэсли объ­яснил ему «суть болезни и посоветовал обратиться к тому Целителю, который поистине врачует больную душу». Если это, как предпо­лагают, был Джон Колтман, то его обращение оказалось знамена­тельным — Колтман стал виднейшим в городе методистом.

Этот случай еще раз свидетельствует, что благовестие Уэсли не ограничивалась проповедью. Он использовал любую возможность приблизить к людям Спасителя и был настоящим ловцом душ, не позволявшим себе расслабиться ни на секунду. Однажды, покидая Ньюпорт-Пагнелл, он вступил в разговор с «серьезным челове­ком». Собеседники жарко спорили о богословии, пока неизвест­ный путник не потерял терпение и не сказал, что оппонент спорит не по существу: вероятно, он последователь Джона Уэсли. «Нет, — ответил тот. — Я и есть Джон Уэсли». Неудачливый спорщик при­шел в такое замешательство, что поспешил скрыться. Однако, пи­шет Уэсли, «из нас двоих я лучше ездил верхом, и все время держал­ся рядом, открывая ему его собственную душу, пока мы не въехали на улицы Нортгемтона». Эта незабываемая сцена показывает, сколь искренне Уэсли предавался делу благовестил.

Не приходится сомневаться, что искреннюю заботу о душах ощу­щали все, кто слушал его проповеди. Именно этим объясняется (на­сколько ее можно объяснить) необычайная притягательность его личности (конечно, тут надо усматривать действие пребывавшего в нем Св. Духа). Свидетельства его слушателей столь единодушны, что ими нельзя пренебречь. Приведем лишь два-три примера. В 1789 г. Адам Кларк встретил в Бристоле одну из местных христианок-методисток, Дэйм Саммерхилл, которой уже стукнуло 104 года. Она сказала Кларку, что ее евангельским духовным отцом был Джон Уэсли: «Когда он впервые появился в Бристоле, я пошла по­слушать его проповедь, а услышав, поняла, что это правда. Начала я всех расспрашивать, кто он. Мне рассказали, что он повсюду пропо­ведует Евангелие. Тогда я спросила: ‘А здесь он будет еще раз пропо­ведовать?’ ‘Пока нет’. ‘Куда же он теперь собирается?’ ‘В Плимут’. ‘А там он проповедовать будет?’ ‘Да’. ‘Тогда я пойду и послушаю его. Сколько отсюда до Плимута?’ ‘Сто двадцать пять миль’. Я по­шла, послушала и вернулась обратно!»

Матиас Джойс был уроженцем Дублина и получил католическое воспитание. Однако ему предстояло стать одним из проповедников Уэсли. Впервые он услышал благовестника в 1773 г., в девятнадцать лет, когда был еще непросвещенным. Впечатления его были столь сильны, что с этого мгновенья начался его путь. В то воскресное утро Джойс отправился послушать Уэсли из чистого любопытства, но, как он позже признался, «стоило мне его увидеть, и я прикипел к нему сердцем. Его седые волосы и скромная манера вызывали уважение и очень привлекали. Еще больше я устремился к нему, когда он остановился и поцеловал ребенка, стоявшего на лестнице. Так был я подготовлен к принятию Слова жизни, но оказался столь темен, что не понял ничего из сказанного им и ушел столь же неве­жественным, как пришел».

В проповеди Уэсли замечательно сочеталась притягательность, которая шла от Св. Духа, и всепроникающая сила. Никакой другой рассказ не свидетельствует об этом столь ярко, как приведенный Джоном Нельсоном. Он позволяет нам понять, какая исключитель­ная аура окружала проповедника. Некий каменщик из Бирстолла признался, что чувствовал себя «как птенец, выпавший из гнезда», пока Уэсли не приехал с проповедью в Мурфилдс: «Это было бла­женное утро! Он взобрался на возвышение, откинул назад волосы, повернулся ко мне и посмотрел на меня внимательным взглядом. Выражение его липа привело меня в неописуемый ужас, и сердце мое застучало как маятник. Когда он заговорил, мне показалось, что проповедь обращена именно ко мне. Когда он закончил, я сказал себе: ‘Этот человек может раскрыть мне все тайны моей души. Он не оставил меня; он показал мне лекарство, даже кровь Христову’. Моя душа утешилась, исполнившись надеждой, что Бог во имя Иисуса спасет меня. У меня уже не было прежних сомнений все эти двад­цать четыре часа, когда Бог начертал на моем сердце прощение».

Сходное свидетельство оставил и солдат, имя которого не сохра­нилось. «Будучи отчаянным греховодником, он предавался всяче­ским страстям и искушениям», пока не услышал Уэсли на Кен- нингтон-Коммон. Солдату захотелось послушать, что скажет Уэс­ли: ходили слухи, что тот не в себе. «Однако когда он заговорил, слова его ввергли меня в трепет. Мне показалось, что он обращает­ся только ко мне, и я не осмеливался поднять глаз. Мне казалось, что все смотрят на меня. Мне стыдно было показать лицо; я ждал, что Бог, в назидание людям, либо разверзнет землю, чтобы она ме­ня поглотила, либо поразит меня смертью. Прежде чем закончить проповедь, м-р Уэсли воскликнул: ‘Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник — помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив’. Я ска­зал: ‘Если это так, я обращусь к Богу сегодня же’».

Несомненно, подобные обращения происходили по всей стране и продолжались полвека, что служило для Уэсли сильнейшим до­водом. Как мы уже видели, именно на них он ссылался, защищаясь от нападок. Из сверхъестественного преображения каждой жизни произрастало возрождение нации. «Уэсли наполнял мертвенную атмосферу очищающим озоном, — писал сэр Чарльз Грант Роберт­сон. — Его проповедь и благовестие открыли новые небеса и новую землю тысячам людей. Он внес веру в бездушную жизнь и пере­строил ее, наполнив утешением, вдохновением и правосудием. Никакая бедность, ни убожество, ни упадок не могли помешать че­ловеку родиться заново... Борясь с пороками своего времени, Уэс­ли провозгласил бесконечную силу христианской веры, основан­ной на личном убеждении, неизменно обновляемой изнутри, со­противляющейся греху, невзгодам и злу во всех их формах. Со­циальное служение было не самым малым из его достижений».

Свидетельства о том, что жизнь изменилась, уже никто не мог обходить или замалчивать. Со временем неоспоримые факты стали убеждать даже тех, кто не был склонен признавать правду. На ми­ровой суд в Краули прибыл из Линкольншира целый фургон мето­дистов. Когда судья спросил, чем методисты провинились, повисло долгое молчание, ибо их возмущенные оппоненты не смогли сфор­мулировать никаких обвинений. Наконец, один старик заявил: «Они ставят себя выше всех; к тому же еще и молятся с утра до но­чи». «А что-нибудь еще они сделали?» «Да, сэр, — ответил старик. — Нечем мне порадовать вашу милость: они оборотили мою жену. Пока не стала якшаться с ними, язык у нее был тот еще! А теперь стала тихой как овца». «Верните их, верните! — воскликнул судья. — Пусть обратят всех сварливых баб в городе!»

Во многих местах Уэсли мог сослаться на очевидные перемены. Уже в 1744 г. он сообщает из Корнуолла: «Примечательно, что эти люди из Сент-Джаста были первыми в стране по части сквернос­ловия, драк, пьянства и всех прочих грехов. Теперь же многие львы превратились в овечек, все время молятся Богу и призывают ста­рых дружков во грехе прийти и вместе прославить Господа». В 1748 г. он пишет в Эпворте: «Бог везде тут потрудился. На улицах нет пьяных, все блюдут субботу. Ругани и богохульства почти не слышно. Порок уже прячет голову. Кто знает, может, Бог посте­пенно искоренит его?» Приехав в Арброт в 1772 г., он отметил: «Несомненно, город изменился. Его пороки вошли в поговорку: неуважение к субботе, пьянство, богохульство, сквернословие, презрение к вере. Но теперь все не так. Открыто порок не проявля­ется. Не слышно богохульных речей, не видно пьяных на улицах. Многие не только прекратили творить зло и научились творить до­бро, но и свидетельствуют о внутреннем царстве Божьем, ‘правед­ности, мире и радости в Святом Духе’». Из Эйр-Корт (Ирландия) он писал: «Великое пробуждение происходит в городе последнее время. Даже самые отпетые грешники полностью изменились и счастливо свидетельствуют о евангельском спасении». Уиган обычно именовали «грешным Уиганом», но город «помягчал», когда там потрудились проповедники. Изменившаяся жизнь об­ращенных в Сент-Айвс убедила многих горожан, что в Благой Вести, которую проповедовал Уэсли с помощниками, содержится истина. Поведение слуг сэра Томаса Степни из Лланелли-Хаус не только растопило предубеждения хозяина, но и произвело впечат­ление на всю общину. Дворецкому Колли разрешили читать про­поведи в усадебной кухне.

Совокупный результат столь многочисленных обращений был огромен. Исчезли опасения и молчаливое неодобрение. Мало того, образовались живые каналы, благодаря которым труд благовестников мог иметь продолжение. Обращенные превращались в свидете­лей, и добрая весть распространялась все шире. Многих из пропо­ведников Уэсли сам привел когда-то ко Христу, и теперь они стали обращаться к сердцам тысяч. Джон Нельсон, Александр Мейдер, Уильям Хантер, Джозеф Каунли, Томас Теннант, Томас Резер­форд, Джаспер Робинсон, Ричард Мосс — все это плоды его благо­вестил. Они сами стали странствующими проповедниками. Другие обращенные повели за собой народ там, где они жили, и первыми начали оказывать влияние на целые области. Каноник Карпентер не преувеличивает, утверждая, что «ни один христианский пропо­ведник со времен апостола Павла, Лютера и Кальвина не видел столь отчетливых результатов своего служения».

Когда Джону Уэсли пришло время умереть, ему почти нечего было завещать. Доходы от продажи книг шли на нужды методизма. Немногочисленные личные вещи он раздал друзьям. От него дей­ствительно ничего не осталось, кроме книг, одежды, экипажа и мелкой наличности. Истинное его наследие пребывало в сфере Духа. За ним стояло множество обращенных, чтобы продолжать его миссию к народу и миру. Это богатство нельзя зафиксировать ни в каком завещании. Оно и составляло главное наследство Уэсли.