Чтоб в вере пламенной земную жизнь прожить

«Что же он делал? Защищал святой огонь, — пишет проф. Бо­нами Добрэ. — Да и сам он — пламя, вспыхивающее по всей земле и возжигающее свечи, которые, по воле Божьей, никогда не погас­нут. Читая его огромный «Дневник», ты ощущаешь это пламя, не ослабевающее, бездымное, стремительное, освещающее весь мир — пока не выгорит всякое тело, в котором оно живет»⁴⁴.

Мы позволили Уэсли самому изложить свою историю, время от времени вставляя замечания его духовного наставника. Это сделано намеренно, поскольку Уэсли страдал под бременем самых разных толкований. Слишком много ученых мужей пыталось объяснить нам, что же, в самом деле, произошло 24 мая 1738 г., — и нам грозит опасность забыть простой факт: сам Уэсли оставил полное описа­ние и того, что он пережил, и того, что этому предшествовало. Рас­сказ не оставляет никаких сомнений в том, что он считал олдерсгейтский опыт «обращением». Весьма обнадеживает, что в послед­них исследованиях это снова признают. Согласимся с В.Х.Х. Гри­ном, что попытки Пьета, вслед за Леже, Эрлином и Овертоном, от­нести перемены в Уэсли к 1725 г. — не что иное как «чрезмерное упрощение». «Если мы сравним буквалиста 1737 г. с евангелистом 1739 г., — полагает Раттенбери, — трудно подобрать какое-нибудь иное слово, кроме как ‘обращение’».

Другие современные авторы разделяют ту же точку зрения. «С ка­кой бы уверенностью не говорил Максимин Пьет о моральном обра­щении Уэсли в 1725 г., — пишет Молдвин Эдвардс, — оно не могло нести и не несло в себе той силы, которая проявилась в его евангель­ском обращении 1738г.» Аутлер говорит о «радикальной переме­не... об обращении, если вообще оно было». Руперт Дэвис считает, что справедливо говорить о евангельском обращении Уэсли, и видит в нем поворотный момент всей его жизни, в практическом, психоло­гическом и теологическом плане. Проф. Х.А. Ходжес допускает, что в 1725 г. Уэсли сделал решительный шаг к серьезной религиозности. Кто-то может называть это обращением, но ученый считает еван­гельским обращением то, что произошло с Уэсли в 1738 г., изменив весь ход его жизни, и добавляет: «Вряд ли могла появиться новая идея, новая интеллектуальная позиция, которая породила бы столь мощные перемены, как новый опыт». Шмидт посвящает главу поч­ти в сотню страниц тому, что он недвусмысленно называет «обраще­нием», в котором «теория стала фактом, ожидание — исполнением, желание — обладанием». Дин Карпентер считает опыт Уэсли «од­ним из трех наиболее важных обращений в христианской истории», наряду с обращениями Павла и Августина. Подобное согласие авто­ров недавних научных работ показывает, что после периода тщатель­ных исследований и переоценок среди просвещенной публики снова утвердился традиционный взгляд на опыт Уэсли. Несомненно, мы можем опустить кавычки, которые порой обрамляют слово «обраще­ние», когда речь идет о «потеплении» его души, и беззаветно возра­доваться тому, что сотворил Бог Своею благодатью в этот поистине эпохальный день, 24 мая 1738 г.