Кого принесли домой

‑ Скажи нам что‑нибудь. Ну, ради Бога, скажи!

Дети то и дело повторяли эти слова, обращаясь к впавшему в беспамятство «псу» в красном свитере. Но тот неподвижно сидел, припав к стене туннеля, и не открывал глаз.

‑ Фил, намочи ему уши молоком! ‑ распорядилась Бобби. ‑ Я знаю, что тем, кто без сознания, трут уши одеколоном. Но, думаю, можно и молоком.

Девочки смочили «псу» уши, и молочная струйка полилась за воротник красного свитера. В туннеле было очень темно. Свечка, зажженная Питером и поставленная на плоский камень, еще горела, но света от нее почти не было.

‑ Ну открой глаза, ради Бога! ‑ повторяла Филлис. ‑ Нет, он, наверное, умер.

‑ Ради Бога! ‑ взмолилась Бобби. ‑ Он жив, я уверена.

‑ Да приходи же ты в себя! ‑ крикнул Питер и сильно потряс юношу за руку.

И тогда «пес» в красном свитере вздохнул, открыл глаза, снова их закрыл и слабым голосом проговорил:

‑ Перестаньте...

‑ Да, он живой, но может умереть, ‑ констатировала Филлис и принялась плакать.

‑ Не бойся, со мной все в порядке, ‑ уже бодрее и громче проговорил «пес».

‑ Попей! ‑ приказал Питер и приложил к его рту горлышко молочной бутылки. Юноша не желал пить, и изрядная доля молока оказалась пролита, прежде чем он открыл рот и спросил:

‑ Это что?

‑ Это молоко, ‑ объяснил Питер. ‑ Тебе нечего бояться. Мы твои друзья... И хватит, Филлис, блеять, как овца!

‑ Выпей еще, ‑ ласково уговаривала Бобби, ‑ тебе это полезно.

«Пес» послушно пил, а трое детей с надеждой смотрели на него.

‑ Подождите немного. Молоко пройдет по всему телу, и ему станет лучше.

В самом деле, юноша почувствовал себя лучше.

‑ Да, мне лучше... Только я не могу припомнить, ‑ он попытался привстать, но вдруг застонал. ‑ Да, вам придется со мной повозиться. Кажется, я сломал ногу.

‑ Ты что, перекувырнулся? ‑ сопя, поинтересовалась Филлис.

‑ Что я, младенец что ли? ‑ рассердился «пес». ‑ Просто запутался в этих чертовых проводах... Я хотел встать и не смог, пришлось сесть и сидеть. Словом, покалечился... Послушайте, а как вы‑то тут оказались?

‑ Мы увидели, как ты с товарищами входил, и решили пройти по верху холма и встретить вас на выходе. И вот все вышли, кроме тебя. Мы ждали, ждали ‑ а ты не вышел. Словом, мы ‑ отряд спасения, ‑ с гордостью закончил Питер.

‑ И проявили отвагу, должен вам сказать, ‑ заметил юноша.

‑ Пустяки, ‑ скромно отвечал Питер. ‑ Как думаешь, сможешь ты дойти с нашей помощью?

‑ Постараюсь, ‑ неуверенно ответил «пес».

Он и правда старался изо всех сил, но опереться удавалось лишь на одну ногу ‑ другая безжизненно волочилась по камням.

‑ Дайте мне сесть. Что‑то очень мне паршиво, кажется, я умираю... Отстаньте вы от меня, вот что! ‑ с этими словами он повалился на землю и закрыл глаза. Дети переглянулись при тусклом свете огарка.

‑ Что будем делать? ‑ спросил Питер.

‑ Послушай, ‑ сказала скороговоркой Бобби, ‑ тебе надо бежать за помощью. Иди в ближайший дом.

‑ Да, ничего другого не остается, ‑ сказал Питер.

‑ А если ты возьмешь его за ноги, а мы с Филлис за плечи, может быть, дотащим его до ниши?

Им удалось оттащить «пса» в безопасное место, но он снова потерял сознание.

‑ Я останусь с ним, ‑ объявила Бобби. ‑ А вы оставьте мне маленький кусочек свечки и возьмите тот, что подлиннее. И бегите быстро, потому что долго он гореть не будет.

‑ Маме не понравится, что я тебя оставил одну, ‑ засомневался Питер. ‑ Лучше останусь я, а вы с Филлис бегите за помощью.

‑ Нет, ‑ спорила Бобби. ‑ Пойдете вы с Фил, а я останусь. Только ты дай мне ножик. Я, может быть, смогу снять с него башмак, пока он не очнулся.

‑ Я надеюсь, что это правильное решение, ‑ сказал Питер.

‑ Да, конечно же, правильное! А что ты еще можешь предложить? Бросить его одного в потемках? Это совсем не годится. Так что поторопитесь.

Питер и Филлис спешно направились к выходу.

Бобби следила за их темными фигурами и огонечком свечи с таким чувством, словно приближался конец света. Теперь она могла себе представить, что чувствуют монахини в монастырях. Однако она решила подбодрить себя.

‑ Не будь глупой девчонкой! ‑ вслух сказала она. Она всегда сердилась, когда ее называли девчонкой, даже если слову предшествовал другой эпитет, нежели «глупая», ‑ скажем, «хорошенькая», «славная» или «умная». И только когда она была недовольна собой, она называла себя «девчонкой».

Девочка поставила свечной огарок на кирпич возле ног «пса» и взяла перочинный ножик. Открыть его было ох как непросто. Бобби сломала ноготь большого пальца, прежде чем ей это удалось. Было очень больно, но раздумывать было некогда. Она разрезала шнурки на башмаке и сняла его. Потом попыталась стянуть носок, но нога так страшно распухла, что совсем потеряла форму. Тогда девочка принялась неторопливо и осторожно разрезать носок.

Это был коричневый носок ручной вязки. Бобби подумалось, что, наверное, носки вязала мама этого юноши. Конечно, она любит его, заботится о нем. Каково ей будет, когда сына принесут в дом со сломанной ногой?

Когда Бобби увидела то, что было под носком, пространство туннеля показалось ей беспросветно черным. Земля стала уходить у нее из‑под ног, и ей было неведомо, на каком она свете.

‑ Глупая девчонка, ‑ еще раз сказала себе Роберта, и ей стало немного легче.

«Бедная нога, ‑ думала она про себя, ‑ это не нога, а подушка... Да, если бы была подушка, можно было приподнять ему ногу».

И вдруг ей припомнился тот день, когда они с Филлис сняли с себя нижние юбки, чтобы подать сигналы тревоги и предотвратить аварию. Теперь на ней тоже была фланелевая нижняя юбка, только белая. Но она такая же мягкая, как была та, красная. Бобби быстро сняла ее с себя.

‑ Какая же это полезная вещь, фланелевая нижняя юбка! Просто надо поставить памятник тому, кто ее изобрел.

Девочка нарочно говорила громко, справедливо полагая, что живой голос среди этого зловещего мрака подействует успокаивающе.

‑ Ты с кем говоришь? Тут кто‑то еще есть? ‑ вдруг спросил «пес», но голос у него был очень слабый.

‑ Ну вот, тебе лучше! ‑ обрадовалась Бобби. ‑ Но только не надо разговаривать, ты еще слабый.

Она свернула нижнюю юбку в несколько слоев, чтобы получилось что‑то наподобие подушки, приподняла сломанную ногу «пса» и положила под нее подушку.

‑ Пожалуйста, больше не теряй сознание! ‑ умоляла Бобби, слыша, что юноша опять начинает стонать. Потом она намочила носовой платок молоком и осторожно стала водить по распухшей ноге.

‑ Не надо, больно! ‑ вскрикнул юноша. ‑ А хотя, знаешь... Стало лучше!

‑ Как тебя зовут? ‑ спросила она.

‑ Меня ‑ Джим.

‑ А меня ‑ Бобби.

‑ Почему так? Ты же девочка.

‑ На самом деле я Роберта, но это длинно.

‑ Так, значит, тебя можно звать Бобби?

‑ Да.

‑ А тут были еще двое, они где?

‑ Это мои брат и сестра ‑ Питер и Фил. Они пошли кого‑нибудь позвать, чтобы тебя отнесли на станцию.

‑ У вас с сестрой мальчишеские имена.

‑ Сестра, вообще‑то, Филлис. А что до меня, то я иногда жалею, что не родилась мальчиком. С тобой так не бывает?

‑ Нет, тебе идет быть девочкой.

‑ Я глупо спросила. Конечно, ты самый настоящий мальчик. Ты храбрый.

‑ А ты тоже храбрая, как мальчишка. А почему ты не пошла с ними?

‑ Кто‑то должен был остаться с тобой.

‑ Вот что я скажу тебе, Бобби. Ты такой человек... Я хочу пожать твою руку! ‑ он протянул ей руку, и Бобби, нащупав в полумраке шерстяной рукав, осторожно ее пожала.

‑ Я бы ее пожала изо всех сил, но сейчас нельзя. Потому что я тогда расшевелю все твое тело, в том числе и ногу. Послушай, у тебя есть носовой платок?

‑ Не знаю, сейчас проверю, ‑ он пошарил в карманах и обнаружил то, что нужно. ‑ А зачем?

Бобби взяла у него платок, смочила его молоком и положила на лоб Джима.

‑ Ух ты! Что это?

‑ Молоко. Воды‑то у нас нет, ‑ объяснила Бобби.

‑ Ты как сестра милосердия ‑ маленькая, веселая, добрая сестра.

‑ Я так делаю маме, когда у нее болит голова. Только не молоко, конечно, а одеколон, уксус или просто воду... Теперь мне придется задуть свечку, а то вдруг они, те, кто за тобой придет, забудут взять огонь, а у Питера тоже лишь малюсенький огарок.

‑ Какая ты! Все предусмотрела, ‑ слегка улыбнувшись, прошептал Джим.

Свечка погасла, и теперь в кромешной темноте они с Джимом могли только говорить и слышать голоса друг друга.

‑ Тебе не страшно в темноте, Бобби?

‑ Нет... Немножко.

‑ Дай мне твою руку! ‑ сказал Джим, и это был очень хороший и добрый поступок, потому что он, как большинство мальчишек его возраста, терпеть не мог поцелуев, объятий и рукопожатий, называя это «телячьими нежностями».

Теперь Бобби уже не боялась темноты, потому что ее рука лежала в большой крепкой руке страдальца в красном свитере. А Джим, держа ее маленькую гладкую руку, подумал, что, оказывается, рукопожатие ‑ это совсем не плохо.

Бобби старалась болтать, забавлять Джима и отвлекать от боли. Но разговаривать в темноте было трудно, и они больше молчали, лишь изредка окликая друг друга.

‑ Как ты, Бобби? ‑ спрашивал Джим.

‑ Джим, тебе удобно? Я не сделала тебе еще больнее? ‑ доносился до него иногда тревожный голос новой знакомой.

А между тем в туннеле становилось очень холодно.

* * *

Питер и Филлис пробирались по длинному туннелю навстречу дневному свету. Обошлось без серьезных приключений. Правда, платье Филлис зацепилось за провод и оказалось порвано от талии до подола. А в другой раз она споткнулась о развязавшийся шнурок и упала на четвереньки, сильно исцарапав себе руки и ноги.

‑ Будет ему когда‑нибудь конец, этому туннелю? ‑ злился Питер.

Но идти надо было еще очень долго.

‑ Держись, ‑ подбадривал сестру Питер, ‑ все рано или поздно кончается, и, если выдержишь, то потом порадуешься, что все позади.

Это были очень правильные слова, и всегда полезно размышлять в таком духе в дни, когда бывает плохо или трудно: когда ты заболел корью, или не выходит задачка по арифметике, или тебя наказали. И еще, когда ты в отчаянии и тебе кажется, что никто и никогда тебя уже не полюбит и сам ты уже не в состоянии никого полюбить, ‑ тоже полезно напоминать себе, что эта черная полоса пройдет и что надо только суметь выдержать душевную муку.

‑ Ура! ‑ воскликнул Питер. ‑ Я вижу свет в конце ‑ как будто белая точка, с булавочную головку, на куске черной бумаги.

Булавочная головка становилась все больше, и голубые отсветы показались по обе стороны туннеля. Ребята видели перед собой усыпанную гравием тропинку. Теперь им было тепло, и воздух пах травой. Сделав еще двадцать шагов, они увидели солнце и услышали шум деревьев.

Филлис тяжело вздохнула.

‑ Нет, больше никогда в жизни я не полезу в туннель. Даже если двести миллионов мальчишек в красных свитерах будут там лежать со сломанными ногами.

‑ Не будь глупой кукушкой, ‑ грубовато, по своему обыкновению, сказал Питер. ‑ Ты должна была полезть.

‑ Значит, я хорошая и храбрая, если я полезла.

‑ Если ты храбрая, то нам с Бобби надо считать себя героями... Ну, и где же тут ближайший дом? Я пока вижу одни деревья.

‑ Вон, вон крыша! ‑ Филлис, подпрыгивая, показывала рукой поверх зелени.

‑ Это будка регулировщика, ‑ поспешил разочаровать ее Питер. ‑ А с регулировщиком на посту не позволено разговаривать. Это нарушение правил.

‑ Уж если я не испугалась туннеля, то какие‑то правила нарушить не побоюсь! ‑ решительно объявила Филлис. ‑ Пойдем.

И она побежала вдоль пути так быстро, что Питер едва поспевал за ней.

На солнце было очень жарко, и дети, оба разгоряченные, запыхавшиеся, остановились и, повернувшись к окну сигнальной будки, крикнули: «Эй, можно вас?» настолько громко, насколько у них хватило дыхания. Но им никто не ответил. Сигнальная будка была тиха, как покинутая обитель, и Питер с Филлис, обжигая руки о разогретые солнцем перила, взбежали на крыльцо. Дверь была открыта, и дети заглянули в комнату. Сигнальщик сидел на стуле, прислонясь головой к стене. Все его тело безвольно склонилось набок, рот был открыт. Он крепко спал.

‑ Вы что? Просыпайтесь скорее! ‑ закричал Питер, и в его голосе был ужас, потому что он понимал, что если сигнальщик засыпает на посту, он может потерять свое место ‑ ведь он подвергает опасности поезда, потому что не подаст им сигнал, указывая по какому пути они должны идти.

Сигнальщик не пошевельнулся. Тогда Питер стал трясти его за плечи. Мужчина, зевая и потягиваясь, начал мало‑помалу приходить в чувство. А когда он, наконец, проснулся, то сразу вскочил на ноги, схватился руками за голову «как безумный маньяк» (такими словами некоторое время спустя описала его поведение Филлис) и закричал:

‑ О Боже! Который час?

‑ Тринадцать минут первого, ‑ ответил Питер, сверяясь с большими часами на стене будки.

Сигнальщик бросил взгляд на часы, подскочил к рычагам и стал разворачивать их то в одну, то в другую сторону. Электрический звонок кольнул слух ‑ провода и рычаги заскрежетали, и он упал в кресло. Мужчина страшно побледнел, пот выступил у него на лбу, «как будто крупные капли росы на большом белом кочане капусты» (это опять слова Филлис). Он к тому же дрожал: его волосатые руки ‑ все, от плеч до кончиков пальцев ‑ просто тряслись. Он «дрожал, как мотор» ‑это было уже выражение Питера. Наконец сигнальщик выдохнул воздух и воскликнул:

‑ Благодарение Богу, что он вас сюда послал... Слава Всевышнему, что вы пришли вовремя!

Сказав это, он распрямил плечи, его лицо из бледного сделалось густо‑красным, и он закрыл его большими руками.

‑ Не надо больше расстраиваться, ‑ успокаивала его Филлис, ‑ теперь все в порядке.

И девочка ласково погладила его по одному плечу, а Питер для порядка похлопал по другому.

Но сигнальщик все никак не мог обрести душевное равновесие, и дети еще долго гладили его и похлопывали, пока тот не достал, наконец, свой носовой платок ‑ красный с розовыми и белыми узорами в форме подковок. Он вытер лицо и обрел дар речи. А в то время, пока дети гладили и хлопали его по плечам, мимо промчался поезд.

‑ Прямо стыдно, ‑ говорил, успокоившись, этот крупный мужчина. А до этого он, по выражению Филлис, «хныкал, как ребенок».

И вдруг тон его переменился:

‑ А с какой стати вы сюда проникли? Вам разве не говорили, что сюда нельзя?

‑ Говорили, ‑ кивнула Филлис, ‑ мы знали, что это плохо. Но я не побоялась плохо поступить, и вот все обернулось хорошо. Вы простите нас...

‑ Бог вас любит... Если бы вы не пришли, ‑ он запнулся, потом продолжал, ‑ это просто позор, что я заснул на посту. Не дай Бог, если это выйдет наружу, хотя бы даже от этого не случилось бы никакой беды, все равно...

‑ Про это никто не узнает, ‑ стал успокаивать его Питер. ‑ Мы не ябедники... Но только не надо больше засыпать на дежурстве, это опасно.

‑ Можешь мне не говорить, я и сам знаю, ‑ вздохнул сигнальщик, ‑ но иначе быть не могло... Знаю, что это никуда не годится. Но так уж сложилось. У них никого не нашлось, чтобы меня подменить. А я за пять дней и десяти минут не поспал. У меня заболел младший сынишка, доктор говорит, что у него пневмония. А сидеть с ним было некому, кроме меня и маленькой дочки. Но девочке тоже надо спать. Опасно? Да, опасно. Что ж, идите, докладывайте!

‑ Я же сказал, что мы будем молчать! ‑ гневно возразил Питер, но Филлис словно не расслышала сказанных братом слов.

‑ Вы спросили, зачем мы сюда пришли, ‑ проговорила она. ‑ Так вот. Там, в туннеле, остался мальчик в красном свитере, и у него сломана нога.

‑ А какого беса он туда полез, в туннель?

‑ Не сердитесь, ‑ добродушно уговаривала сигнальщика девочка, ‑ мы ведь ничего не сделали плохого ‑ мы пришли и разбудили вас. А с мальчиком в самом деле случилась беда.

Тогда Питер рассказал, как «пес» оказался в туннеле.

‑ Но чем же я могу помочь? Я не могу оставить будку, ‑ сказал мужчина.

‑ Тогда, ‑ обратилась к нему Филлис, ‑ скажите нам, кто тут есть поблизости, не в будке...

‑ Вон, видите, дымок просачивается сквозь деревья? Там ферма Бригдена, ступайте туда, ‑ как заметила Филлис, в его тоне стала проскальзывать уже сварливость.

‑ Ну, до свидания, ‑ сказал Питер.

Но сигнальщик попросил минутку подождать. Запустив руку в карман, он достал горстку монет ‑ множество пенсов, несколько шиллингов, шестипенсовики и полкроны. Он выбрал из горстки два шиллинга и протянул Питеру, остальное положив в карман.

‑ Вот, ‑ сказал он, ‑ я это даю, чтобы вы держали язык за зубами. Вы тут не были и ничего не видели!

Наступила короткая неприятная пауза, вслед за которой Филлис выпалила сквозь слезы:

‑ Вы нехороший, гадкий человек!

А потом Питер подскочил и изо всей силы ударил по волосатой руке, так что монеты покатились по грязному полу.

‑ Запомните: ябедой никогда не был и не буду. Пойдем, Фил! ‑ и дети, с горящими щеками, пошли прочь из будки.

Но Филлис все же вернулась, помогла сигнальщику собрать монеты с полу.

‑ За Питера не ручаюсь, а я вас прощаю. Вы просто были в тяжелом состоянии, иначе бы вы так не поступили. Когда люди несколько ночей не спят, они делаются, ну, как бы безумными. Мне мама говорила. Я верю, что ваш малыш скоро поправится.

‑ Пойдем, Фил! ‑ нетерпеливо повторил Питер.

‑ Даю вам честное слово ‑ и это свято, ‑ что мы никому ничего не скажем! ‑ Филлис чувствовала, как благородно с ее стороны положить конец ссоре, в которой она не виновата.

Сигнальщик обнял ее и поцеловал.

‑ Ну, прости, детка. Я в самом деле был не в своем уме. Ступай домой, к маме. Я не хотел тебя обидеть.

И Филлис, выйдя из душной будки сигнальщика, бросилась догонять Питера. Они шли вместе по направлению к ферме.

Когда Питер, Филлис и фермер с решеткой, накрытой попонами, вошли в туннель и добрались до ниши, Бобби крепко спала. Джим тоже спал. Боль измотала его, как сказал позднее доктор.

Джима донесли на решетке до фермы.

‑ Где он живет? ‑ спросил вызванный туда помощник шерифа.

‑ В Нортумберленде, ‑ ответила Бобби.

‑ Мы начали игру от школы, ‑ приходя в себя, сказал Джим. ‑ Мне бы как‑то надо туда добраться.

‑ Сначала пусть доктор тебя посмотрит, ‑ покачал головой помощник шерифа.

‑ Его надо отнести к нам, ‑ предложила Бобби. ‑ Это недалеко ‑ прямо по дороге. Я думаю, что мама это одобрит.

‑ Думаешь, твоей маме понравится, что мы принесем к вам незнакомого парня с переломанными ногами?

‑ Она же приютила русского писателя, у которого украли деньги. Джиму она тоже будет рада помочь.

‑ Ну, что ж, если мама не возражает...

‑ А она точно не возражает? ‑ спросил «пес».

‑ Точно.

‑ Значит, несем его в «Три Трубы»? ‑ осведомился шериф.

‑ Да, конечно, ‑ кивнул Питер.

‑ Тогда я пошлю нашего полицейского за доктором. А вы, друзья, поднимайте его осторожнее. Раз, два, три!

* * *

Мама, управившись с делами, села, наконец, писать историю о герцогине, о преднамеренном злодействе, тайной поездке и загадочной пропаже, как вдруг дверь ее комнаты распахнулась. Выронив перо, мама вскочила с места и увидела на пороге комнаты Бобби, раскрасневшуюся от бега и без шляпки.

‑ Мама! Спустись скорее вниз... Мы нашли «пса»... У него сломана нога. Мы принесли его сюда.

‑ Хорошо. Я дам вам денег, сходите с ним к ветеринару... Вообще я не знаю, что мы будем делать с хромой собакой.

‑ Мама, ты не поняла, ‑ сквозь смех и слезы проговорила Бобби. ‑ Это мальчик.

‑ А мальчика надо отправить к его маме.

‑ Понимаешь, мама его умерла. А папа далеко, в Нортумберленде. Мама, пожалуйста, не отказывай. Я обещала, что ему у нас будет хорошо. Ты же ведь всегда всем помогала!

Мама вздохнула и улыбнулась. Все же приятно, когда твои дети верят, что твой дом и твое сердце открыты для каждого, кто нуждается в помощи. Но с другой стороны, одержимость детей такой верой доставляет мамам немало хлопот.

‑ Хорошо, я сделаю для него все, что в моих силах.

Когда Джима внесли, лицо у него было очень бледное, а губы вытянулись в тонкую сине‑фиолетовую нитку.

‑ Вы молодцы, что принесли его сюда, ‑ сказала мама. ‑ Джим, сейчас я тебе постелю, и ты ляжешь. Ляг, как тебе удобно. Скоро придет доктор.

Джим, почувствовав доброе к себе отношение, сразу успокоился и расхрабрился.

‑ Я в самом деле сломал ногу. Я не притворяюсь. Если я вдруг опять потеряю сознание, вы не думайте, что я трус... И мне неприятно, что я доставил столько хлопот.

‑ Не тревожься, Джим. Это ведь ты попал в беду, а не мы.

И она поцеловала его с такой же нежностью, как целовала Питера, когда тот напоролся на грабли.

‑ Мы рады, что ты у нас побудешь. Правда, Бобби?

‑ Да, ‑ кивнула Бобби и по маминому взгляду поняла, что поступила правильно, распорядившись принести домой раненого «пса» в красном свитере.

Глава XIII