Возвращение психократа 4 page

СБИ тщательно отслеживала и пресекала «антиимперскую деятельность» во всем, в чем только могла ее заподозрить. Унизительная цензура, скандальные прекращения лекционных курсов в университетах из‑за «недопустимо сепаратистского» освещения событий истории, позорные разгоны невинных краеведческих кружков и обществ по изучению телемской культуры… СБИ даже нанимала хакеров для «заваливания» серверов со «слишком телемским» содержимым, пусть даже размещенных вне Империи.

В довершение всего – это почему‑то особенно ущемляло гордость телемитов – высшие командные должности и в Звездном флоте, и в Звездной пехоте, и тем более в гвардии могли занимать только имперские дворяне, которых на республиканском Телеме не было и быть не могло. Поэтому за всю тысячелетнюю историю службы в Имперских силах не было ни одного телемита в звании выше капитана первого ранга или полковника. Даже астлинские князья и господари, бывало, становились в Звездной пехоте генералами – это с колониальным‑то подданством! Телемиты – никогда.

Таков был фон. Долгие века ничто не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону.

И вот пришел 3940 год, когда в тайных недрах Космопорта Галактика компьютер Хозяина, исподволь подталкивавший Империю к войне с Конфедерацией и все человечества – к окончательной гибели, инспирировал последний акт этой многолетней драмы.

Первого октября от имени Пантократора, к тому моменту уже пятнадцать лет лежавшего в глубоком анабиозе, компьютер издал Указ о введении чрезвычайного положения и «особого режима отношений» с Конфедерацией.

А тридцатого сентября Управление СБИ по Телему завершило расследование так называемого «дела сорока». Дело было шито белыми нитками: были взяты сорок профессоров, аспирантов и студентов Лисского университета, которым инкриминировалось создание «тенденциозного сборника статей». Как на грех, сборник этот был посвящен истории экономических и культурных взаимоотношений Телема и соседнего Стагола, когда‑то принадлежавшего Единой Земле, а затем, в числе первых сорока девяти Планет‑учредителей, вошедшего в состав Конфедерации. Как на грех, в сборнике было несколько (да что там, довольно много) мест, из которых явствовало, что авторы не одобряют налоговую и культурную политику Империи на Телеме и, больше того – о ужас! – на примере Стагола доказывают преимущества экономической системы Конфедерации.

Руководство Телемского Управления страшно возбудилось. Еще бы, такая возможность продемонстрировать рвение! Не успел Пантократор издать Указ, как мы уже раскрыли заговор, имевший целью отложить Телем прямо в состав Конфедерации!

Короче говоря, утром второго октября все сорок «заговорщиков» (девять преподавателей, двенадцать аспирантов, девятнадцать студентов – двадцать один мужчина, девятнадцать женщин) были расстреляны во дворе внутренней тюрьмы Управления СБИ, и казнь была продемонстрирована по телевидению с верноподданническими комментариями.

Лисс восстал в тот же день. Вслед за Лиссом поднялись сотни тысяч, миллионы людей в Гленне, Ленноне, Грейтер Сиднее, затем – в Нове‑Москве и Гагаринске в Сибири. Поднялись – и откатились: впервые за тысячу лет Специальный корпус показал, что не зря ел хлеб Пантократора. С невиданной жестокостью Корпус за сутки подавил восстание. Там, где восставших поддержала местная полиция, Корпус вступил с ней в бой и практически во всех случаях разгромил.

Погибли почти сорок тысяч человек. Кварталы Лисского и Гленнского университетов пылали. Гленнский сдался через день, все уцелевшие преподаватели, студенты и сотрудники были арестованы. Лисский держался. На пятый день пали все двадцать его корпусов, кроме исполинского четырехсотметрового небоскреба Главного здания. Там в почти полном составе забаррикадировались ректорат, химический, первый медицинский и биологический факультеты – от первокурсников до седовласых профессоров во главе с ректором, академиком Лионзо. В семь вечера перестал откликаться на звонки ближайший к Главному Второй корпус – второй медицинский и агрикультурный факультеты. Из Главного здания было видно, что арестованных студентов и преподавателей выволокли из здания в наручниках и увезли в «воронках». Спецназ стал стягиваться к Главному корпусу, и находящихся внутри предупредили, что на полночь назначен штурм и лучше бы они сдались сами. Тогда Лионзо провел последний ученый совет Университета, в котором, благодаря самой совершенной на Телеме сети внутренней связи, участвовали все находившиеся в здании – любой мог высказаться прямо со своего боевого поста. Так случилось, что мужчин в здании было больше, чем женщин, и поэтому большинство проголосовало за то, чтобы приказать женщинам уйти. Все женщины голосовали против, но их голосов не хватило. Невзирая на мольбы студенток и преподавательниц оставить их и дать умереть рядом с мужчинами, Лионзо отправил их прочь. Сантехники подвалами вывели их на линию метро, откуда они выбрались на поверхность. Некоторые скрытно подобрались к оцепленной территории Университета, чтоб хотя бы увидеть, как все будет на самом деле, и засвидетельствовать это когда‑нибудь потом. Тем временем в лабораториях шла подготовка к последнему бою, и, когда бронетранспортеры снесли подъезд здания и в парадный холл ворвались первые спецназовцы, из здания на территорию Университета, заполненную тысячами солдат, хлынули потоки наскоро сваренных отравляющих газов. Противогазы спецназовцев, хорошо защищающие только от слезоточивого газа, не выдержали…

В самом здании уцелело только чуть больше трехсот человек на самых высоких этажах. На территории квартала погибло две тысячи спецназовцев, в здании – почти девятьсот преподавателей и студентов, в том числе и ректор Лионзо.

Утром шестого октября по всем каналам связи Империи выступал Пантократор Роберт XII, только что выведенный из анабиоза и более или менее вошедший в курс дела. Указ от первого октября был отменен. Возвращался статус‑кво. Конфедерации были принесены глубочайшие извинения. Особенно Его Величество остановился на телемской ситуации. Он объявил, что арестовывает все руководство телемского управления СБИ и все командование Специального корпуса. Мало того: он и в центральном аппарате Службы Безопасности Империи, имеющей тысячелетнюю историю, провел определенную чистку и даже поменял ее название – из СБИ сделал ее Министерством Имперской Безопасности, назначив новым министром популярного в народе имперского посла на Кальере (старый начальник СБИ, вместе с Робертом лежавший в анабиозе, не пережил выхода из анабиотической ванны и умер от инфаркта). Пантократор объявил траур по всей Империи и соболезнование родственникам погибших. Он сообщил, наконец, что сам летит на Телем – и прилетел на следующее утро, страшно худой и заросший длиннейшей бородой. Не дождавшись его прилета, застрелились с десяток чиновников, включая вице‑президента Телема (то есть фактического наместника Пантократора на Зеленом Мире) и генерал‑губернатора Тоскалузы.

Роберт полностью сменил состав СБИ и Корпуса на планете, всех участвовавших в подавлении мятежа офицеров обеих сил разжаловал в рядовые и отправил служить на Периферию, отменил цензуру, разрешил телемитам занимать высшие командные посты в Империи (и сразу назначил новым командиром Корпуса свежепроизведенного телемского генерала), на три процента снизил налоги и ввел «политику открытости и плюрализма мнений». Это, конечно, было немало. Но главный вопрос не был решен. Телем оставался в составе Империи. И если никем, кроме ничтожной горстки диссидентов, этот момент раньше не подвергался серьезному сомнению, то теперь вся планета говорила только об этом.

Прошло пять лет. Пользуясь новым, дырявым как решето, законодательством, телемские фирмы переориентировались на новые рынки. Грабительский вывоз продовольствия в Космопорт в счет налогов был прекращен, зато нашлись новые источники доходов – тот же Стагол, к примеру, обнаружил, что ввозить товары с Телема дешевле, чем доставлять их с Земли‑Большой. А политическая рознь продолжалась. После первого приступа либерализма Пантократор очухался и обнаружил, что Телем стремительно уходит из‑под его власти. В речах Пантократора, касавшихся Телема, появились раздраженные, а потом и гневные ноты. А тут еще история с Зайнеманом, столь поучительная, что стоит изложить ее подробнее.

Родом из Телемской Тюрингии, Петер Зайнеман вырос на ферме близ уездного города Урвальд. Шестнадцати лет он закончил местное строительное училище и четыре года проработал в Урвальде, в небольшой строительной компании. Потом он вступил в Союз Развития. Это, если можно так выразиться, унионистская партия, проводящая на Телеме интересы Империи. Более верного имперского подданного, чем молодой Зайнеман, было трудно себе представить! Он сделал быструю политическую карьеру: в двадцать пять лет стал секретарем уездной молодежной организации Союза Развития, в тридцать – секретарем урвальдского партийного комитета, в тридцать пять – возглавлял комитет Союза Развития в Тюрингии. Когда Зайнеману исполнилось тридцать семь, тогдашний вице‑президент Телема (одновременно – председатель Союза Развития) пригласил его в Лисс градоначальником.

Зайнеман развернулся сразу и широко. В городе грянула кампания по борьбе с коррупцией, и дюжины две крупных муниципальных чиновников с треском сели в тюрьму. Градоначальник железной рукой навел порядок в городском хозяйстве – коммунальных службах, транспорте и городской связи, – навел так, что многомиллионное население Лисса было готово носить его на руках. За двенадцать лет градоначальничества Зайнемана Лисс из замусоренного, задыхающегося в транспортных пробках, опасного и дорогого для жизни мегаполиса превратился в пусть очень большой, но относительно чистый, опрятный и вполне безопасный город. Зайнеман даже умудрился победить уличную преступность, легализовав «гражданские отряды самозащиты» и решительно реформировав городскую полицию. Потом грянул сороковой год.

Зайнеман не встревал в «дело сорока». поскольку в его компетенцию оно не входило. Однако восстание очень даже вторгалось в сферу его компетенции. В первый день градоначальник метался из СБИ в штаб Корпуса, пытаясь остановить кровопролитие. На второй, когда озверевшие, с побелевшими глазами спецназовцы рубили саперными лопатками демонстрантов на авеню Меррагод, а университетский парк заволакивали дымы, прикрывая строительство баррикад между корпусами, побледневший и заметно поседевший Зайнеман явился в резиденцию генерал‑губернатора Тоскалузы и заявил, что если кровопролитие не будет немедленно прекращено и виновные не будут немедленно наказаны, он тут же обесточит и лишит подачи воды все имперские учреждения и прикажет городской полиции стрелять в спецназовцев. Генерал‑губернатор посмеялся над Зайнеманом и приказал его арестовать, но тот прямо из приемной по своему мультикому отдал приказы городским электрическим компаниям, водоснабжению и полиции. Большая часть полиции действительно принялась защищать демонстрантов и даже кое‑где отбросила спецназ, дав возможность безоружным толпам разбежаться. Подача воды и энергии на объекты Службы и Корпуса действительно прекратилась, и далеко не все они смогли перейти на автономные источники. Зайнемана ждал военно‑полевой суд, но тут прилетел Пантократор, принялся наводить порядок, схватился за Зайнемана, как за образец верности имперским ценностям Порядка и Справедливости, и впопыхах назначил его вице‑президентом Телема. Президентом, напомним – Наследственным и Пожизненным – был он сам.

Вице‑президентство Зайнемана продлилось год. За это время он успел провести в местном Федеральном Собрании новые экономические законы, построить на площади Ризом в Лиссе монумент погибшим в октябрьских событиях (официально это именовалось «беспорядки октября 40‑го»., присвоить Лисскому университету имя Марка Лионзо и выделить миллиард марок на восстановление зданий и научной базы, а также выплатить родственникам всех погибших – в том числе и родственникам пяти тысяч погибших бойцов Специального Корпуса – по сто тысяч марок, причем не из местного бюджета, а из имперского, воспользовавшись для этого фондом свежесобранного имперского налога. Популярность Зайнемана взлетела до небес. И тут он сделал решающий шаг в своей карьере. В годовщину «беспорядков». в октябре 41‑го, он выступил на траурном митинге и объявил, что выходит из «Союза развития» и, как вице‑президент, уравнивает СР со всеми остальными общественными организациями, до общества филателистов включительно. Это означало – лишить проимперскую партию, куда из карьерных соображений вступали миллионы людей, всякой бюджетной поддержки.

Через неделю Зайнеман был снят, указ об уравнивании СР в правах во всеми общественными организациями отменен, но дело было сделано: почуяв, куда и откуда дует ветер, телемиты тысячами побежали из партии. Стало модным публично сжигать партийные карточки, заявляя о свей полной непричастности к кровавым преступлениям Империи на Телеме.

Зайнеман же уцелел. Время было не то, чтобы его посадить (хотя такая возможность, вероятно, не исключалась). Уже в декабре 41‑го он предпринял следующий мощный шаг. На Телеме были объявлены выборы в Сенат Империи Галактика, представительный орган при Пантократоре: из трех телемских сенаторов двое (от Тюрингии и Тоскалузы) ушли в отставку по достижении 75‑летнего возраста. Зайнеман выдвинул свою кандидатуру – и не от Тюрингии, где, как знаменитый земляк, имел бы преимущество, а от Тоскалузы. Новый вице‑президент, Джек Шустер, в панике выдвинул против Зайнемана кандидатуру виднейшего телемского ученого – академика Симеро, но тот свою кандидатуру снял за день до голосования, и Зайнеман стал имперским сенатором от Телемской Тоскалузы при 69 % проголосовавших «за».

Ходили слухи, что, узнав об избрании Петера Зайнемана, Роберт XII топал ногами и всерьез заявлял, что не станет принимать у нового сенатора присягу. Однако принял и даже вежливо подал руку, хотя второго нового сенатора, Обершварца из Тюрингии, только что не целовал.

Обретя сенаторскую неприкосновенность, Зайнеман на первом же заседании Сената внес законопроект об объявлении на Телеме референдума о предоставлении независимости.

Сенат вернул законопроект на годичную – до следующей сессии – доработку.

Зайнеман не унывал, разъезжал по Тоскалузе и вел весьма грамотную и умелую агитацию за независимость.

Слово было сказано: независимость от Империи! Не только сам Пантократор, но и его министры, и сенаторы от метрополии и большинства планет прямого правления впали в неистовство, на всю Империю понося Зайнемана в частности и телемских сепаратистов в целом. Свежепереименованное Министерство Имперской Безопасности, со свойственной своим новациям неуклюжестью, сфабриковало два явно дутых дела, имевших целью доказать, что Зайнеман ведет планету не к независимости, а к вступлению в Конфедерацию. Дела оказались сфабрикованы настолько бездарно, что их не удалось довести даже до суда. Конфуз был очень смачный, особенно потому, что его с удовольствием подхватила и раздула ладно бы только телемская – космопортовская пресса, никогда не упускавшая случая пнуть Службу и быстренько отбежать подальше.

Законопроект Зайнемана в январе сорок третьего был принят. Референдум назначили на апрель сорок пятого, именно на тот самый день, двадцатого апреля, когда Ким прибыл на орбиту Телема…

Прикусив согнутый палец, Ким сидел в своей каюте и ругал себя на чем свет стоит. Ведь он мог бы почитать материалы по Телему, скажем, по дороге на Землю‑Большую! Он мог бы въехать на Телем с другой легендой – скажем, просто как турист. А теперь – поздно. Конфедератский миллиардер на арендованном супердорогом джампере прибыл на Телем в день референдума – хуже быть не может! Теперь и впрямь придется сидеть на орбите до конца голосования. Иначе его появление может быть – и неминуемо будет – истолковано как попытка «определенных кругов Конфедерации» (неважно, каких именно, главное – «определенных») воздействовать на ход голосования.

Ким решительно раскрыл свой блокнот, подключил к нему веббер и вошел в телемский Интернет, воспользовавшись тем, что его новый гейт позволял неограниченное подключение к любому локальному провайдеру. Всего нескольких минут хватило ему, чтобы найти сервер Движения за независимость Телема и обнаружить, что на нем, помимо публично доступной зоны, есть еще ресурсы «только для членов». в том числе – канал прямой трансляции из штаб‑квартиры Движения. Конечно, Ким не знал пароля, но зато обнаружил на входной странице закрытой зоны ссылку на канал Общалки, принадлежащий сисадмину штаб‑квартиры. Что могло быть лучше? Бабочка Общалки светилась зеленым, значит, сисадмин был в сети. Ким вытащил из гнезда в торце своего блокнота тоненькую трубку видеокамеры и направил на свое лицо, потом включил видеоподдержку и вызвал сисадмина.

Тот появился в кадре буквально на секунду, недовольно глянул на незнакомое лицо и буркнул на тоскалузском:

– Sorri, aim dat bisi nau. Letz chat leiter, oki?

– Oki, oki, – отозвался Ким, фиксируя взгляд сисадмина и повторяя про себя: «Спокойно, парень. Я очень свой. Мне можно доверять. Мне можно сказать что угодно. У меня доступ к высшим уровням секретности». – Can ya giv mi da password fo laiv video chennel?

Сисадмин, видимо, даже не понял, что подвергся психоатаке – наверное, и правда был сильно занят: глаза у парня были красные, воспаленные. Он отвел рукой со лба длинные, давно не мытые волосы и простучал что‑то у себя на клавиатуре. Блокнот Кима индицировал в служебной зоне видеовывода, что в буфере обмена Общалки появилось сообщение. Взглянув в буфер, Ким убедился, что это и есть пароль – бессмысленный набор из тридцати двух букв и цифр.

– Tankya, baddi, – вежливо сказал Ким и мгновенно вышел из Общалки, чтобы телемский компьютерщик не успел зафиксироваться на том, что получил странный вызов и зачем‑то отдал кому‑то незнакомому служебный пароль. Все‑таки беспечный народ эти телемиты, усмехнулся Ким про себя, вводя пароль при входе на видеоканал. Он вспомнил, как много лет назад вместе с Ени ходил в гости к хакерам, которые бесплатно скачивали с серверов телецентра целые коллекции старинных и новых фильмов – собственно, те ребята тоже выманили пароли у сисадмина телецентра в Общалке, только без использования ментального щита: тот просто вводил пароль, не выключив видеокамеру, прямо у них на глазах.

Трехмерное изображение из штаба внезапно пошло прямо на зрительные нервы Кима, заставив его охнуть от неожиданности. Эффект присутствия был поразительный. Ким увидел, как десятки людей нервно курили, пили кофе, слышал возбужденные голоса, шелест принтеров, шаги. Единственное, чего Ким не мог – повернув голову, изменить угол зрения: камера была неподвижна.

Вдруг все присутствовавшие в штабе, кроме трех‑четырех операторов связи за терминалами, поднялись, поворачиваясь в одну и ту же сторону, и мимо Кима – то есть мимо камеры, двумя выпуклыми стеклянными глазами которой Ким смотрел – через помещение, улыбаясь, пожимая руки, похлопывая людей по плечам, прошел высокий, широкоплечий, слегка горбящийся седой мужчина. Ким не сразу понял, что это и есть Зайнеман, а когда понял – подумал, что этот обязательно выиграет референдум и станет первым президентом независимого Телема. Такой уж вид был у этого человека.

В двух шагах от Кима, то есть от камеры, Петер Зайнеман остановился.

– Друзья, не унывать! – громко воскликнул он. – Я только что говорил с Маргарет из Избирательной комиссии. Восточное полушарие уже подсчитано, об этом объявят в восемнадцать по абсолютному, то есть в полночь по Лиссу. На Тюрингии – сорок два процента за независимость, сорок четыре – против…

– У‑у‑у! – гневно и разочарованно загудел весь штаб, но Зайнеман вскинул руку, и все затихли.

– Зато на Сибири – только семнадцать процентов против, семьдесят два процента – «за».

– По полушарию – пятьдесят семь процентов «за», тридцать с половиной – «против», – мгновенно подсчитал какой‑то юноша рядом с Зайнеманом.

Штаб зашумел.

– Спокойно, спокойно, ребятки! – поднял руки Зайнеман. – Через час Маргарет обещала мне дать первые прикидки по Тоскалузе – в семь вечера по Лиссу кончает голосовать Восточный берег.

И он, повернувшись, исчез из поля зрения камеры. Все стали шумно рассаживаться. Ким замер: в толпе сотрудников штаба мелькнуло знакомое лицо.

Ему пришлось прождать минут десять, пока девушка, заслонявшая от камеры интересовавшую Кима часть помещения, не отошла в сторонку.

Ким вгляделся.

Да. Кажется, ему повезло.

В глубине помещения, вдоль стены, стоял ряд отдельных столов, за которыми, видимо, находились какие‑то важные лица. Несколько столов пустовали, за несколькими сидели, не отрываясь от терминалов, пожилые женщины. А точно посередине за столом, заваленным бумагами, развалился на стуле, с дымящейся чашкой кофе в руке, крупный, с выразительным носатым лицом мужчина лет пятидесяти с седовато‑рыжими длинными волосами, забранными в хвост. На нем была черная кожаная куртка и майка с какими‑то грозными надписями, и он оживленно, размахивая чашкой, беседовал с какими‑то людьми.

Ким смотрел на него стереоглазами камеры и чувствовал, как теплеет в груди. Заодно у Кима рассеялись и кое‑какие сомнения по поводу дела независимости Телема – раз уж этот человек принимал в нем такое деятельное участие.

Это был Роби Кригер, по прозвищу Реостат. Человек, плечом к плечу с которым Ким – тогда еще Майк Джервис – сражался против самого Хозяина много лет назад. Значит, после событий сорокового года он вернулся на Телем, на родину. Это замечательно. Ким встретится с ним – может, раскроется, может – станет изображать сына или, скажем, младшего брата Майка, и Реостат выведет Кима на Легина Таука.

В этот момент Реостат встал, поставил чашку и пожал руки поднявшимся собеседникам. Сквозь шум Ким расслышал, как Реостат говорит:

– Идем, я вас провожу до метро.

Его собеседники повернулись, и Ким окаменел.

Лицом к камере стояли двое. Один был очень молодой азиат – лет, наверное, семнадцати – чью сравнительно недавно выбритую голову покрывала черная щетинка. Он был в белых джинсах и синей джинсовой куртке. А рядом с ним стоял невысокий блондин с худым лицом, обросшим коротенькой светлой бородой. На нем была кожаная шнурованная куртка в свисающих ремнях с металлическими пряжками и кожаные брюки – одеяние хайкера, любителя планетарного автостопа. Блондин глянул в камеру острыми темными глазами и отвернулся: Киму на мгновение показалось, что блондин почувствовал его взгляд. Впрочем, если все прочитанное об этом человеке – правда, то в этом не было ничего удивительного.

Блондин повернулся и первым пошел к выходу, вскинув на плечо кожаный рюкзак. Вслед за блондином зашагал азиат, процессию завершал Реостат.

Азиат в джинсовой куртке, безусловно, был монахом Сакамото Ёсио. А блондин в одеянии хайкера – это капитан первого ранга Легионер Таук.

Задача «найти» была выполнена. Правда, оставались задачи «остановить» и «вернуть», но над их реализацией Ким собирался подумать как‑нибудь отдельно.

Ким отключился от видеоканала, снял сенсоры и пошел в рубку.