XX век: вслед за ускользающей реальностью 2 page

Правда, однажды у них может возникнуть вопрос: «А почему мы остановились на данной, конкретной модели? Был ли это действи­тельно наш собственный выбор или мы просто вторим кому-то?»

«Многознание уму не научает», — свидетельствовал Гераклит Темный из Эфеса. Необходим смысловой центр, стержень, на ко­торый будут нанизываться наблюдения и мысли, — только он спо­собен придать цельность, силу и яркость нашим суждениям. И этот стержень — самопознание.

«Общественная жизнь есть жизнь человеческая, творение чело­веческого духа, в которое вкладываются и в котором соучаствуют все силы и свойства последнего, — писал замечательный русский мыслитель первой половины XX века С.Л. Франк. — Обобщающее познание общественной жизни неизбежно носит... характер само­познания человека»*.

Утеря ощущения себя — это всегда разбитые надежды, ибо «на­уку постигает лишь тот, кто изначально есть он сам»** или, доба­вим, желает стать собой, а не только профессионально самоутвер­диться.

Социальное знание гораздо глубже и шире наших сиюминутных практических потребностей. «Если последним масштабом знания становится его пригодность, — предостерегал современник Фран­ка, немецкий философ первой половины XX в. К. Ясперс, — то я в нем отрекаюсь от самого себя. Если это знание остается просто яс­ностью, то я обретаю в нем самосознание»***.

Много и страстно говорил об этом М. Вебер. Его перу принадле­жит чрезвычайно удачное выражение «интеллектуальная добросове­стность» (к сожалению, сильно искаженное современными анали­тиками), которая не исчерпывается объективностью, хотя и под­разумевает ее. Объективность — это не более чем средство достиже­ния искомого.

Быть интеллектуально добросовестным —- это прежде всего ос­таваться честным с самим собой, а не облегчать себе выполнение исследовательской задачи «с помощью дряблого релятивизма»****. Миссия ученого, по мнению Вебера, — поставить человека перед

* Франк С Л Духовные основы общества. — М., 1992, с. 19.

** Ясперс К. Духовная ситуация времени/Смысл и назначение истории — М,

1991, с. 403.

*** Там же, с 402

**** Вебер М Наука как призвание и профессия, с. 734.

75

выбором, объяснив ему закономерности того или иного социаль­ного процесса и возможные последствия в зависимости от намере­ний его участников и, что не менее важно, избранных средств.

«Мы можем, если понимаем свое дело (что здесь должно пред­полагаться), заставить индивида — или по крайней мере помочь ему — дать себе отчет в конечном смысле собственной деятельнос­ти. Такая задача мне представляется отнюдь не маловажной, даже для чисто личной жизни»*. Способность обществоведа помочь (но не навязать!) человеку самостоятельно найти «такой пункт, исходя из которого он мог бы занять позицию в соответствии со своими высшими идеалами» — своего рода веберовский тест на професси­ональную пригодность**. И если не превращать социологию в науч­ную разновидность «игры в бисер», то ее право на существование можно обосновать только этим.

Еще раз подчеркнем, что наука не должна и не может быть той сферой, в которой мы обретаем конечный смысл своей жизни, но она может этому, по меньшей мере, не препятствовать. Каким об­разом? Если мы отважимся оценить выводы социального теоретика с точки зрения не только изящества абстрактных рассуждений или лабораторного эксперимента, но скорее собственных тревог и со­мнений. Так, социологическая перспектива помогает нам понять, как и зачем мы живем, а познание социального, по Мерло-Понти, становится познанием человеком самого себя через приобщение к общекультурному, интерсубъективному видению***.

Признаемся, в научном творчестве, как и творчестве вообще, нас привлекают люди, любые поиски которых (согласны мы с ними или нет) сами по себе интересны, потому что раздвигают суще­ствующие рамки. Как правило, мы равнодушны к тем, кто дает нам безупречные ответы на все вопросы, и благодарны тем, кто помо­гает разрешить наши сомнения собственными силами или даже просто задуматься над происходящим. Воистину признак человека мыслящего — умение ставить вопросы, стремление разобраться в самом себе.

Важно лишь, чтобы это стремление возникло. Ибо человека мо­гут удовлетворить только те отклики, которые приходят на его со­кровенные вопросы. Безумием здесь было бы назидание. Явная про­поведь в науке возбраняется, да наука и не предназначена для это­го. Однако особенность социологии заключается в ее опасной (или благотворной?) близости к размышлениям о том, какими должны быть нормальное общество, разумные отношения между людьми.

* Вебер М Наука как призвание и профессия, с 730.

** Там же, с. 721—722.

*** Мерло-Понти М. В защиту философии —М, 1996, с 79.

76

В XX в. эти раздумья становятся все более изощренными. По сви­
детельству одного из основоположников современной философс­
кой антропологии А. Гелена, меняется само качество человеческо­
го переживания. «Хроническая рефлексия», жизнь в созданных об­
разах становится «естественной». Это в равной степени справедливо
и для нашего повседневного общения, и для<нашего научного твор­
чества, i ' ^

Поведение людей в обыденной'жизни — прямое следствие их восприятия происходящего, отношения к создавшейся ситуации. И далеко не всегда это отношение определяется только социальными предписаниями: немаловажную роль здесь играют личные сообра­жения, особенности индивидуального жизненного опыта.

По утверждению У. Томаса, нью-йоркский параноик-убийца, пресле­довавший прохожих только потому, что воспринимал их невнятный разговор как оскорбления в свой адрес, — тому подтверждение. «Социологическая теорема» У. Томаса, или «теорема Томаса», гла­сит: «Если люди определяют ситуации как реальные, они реальны по своим последствиям»*.

Социологии познания это же явление известно под названием «самоосуществляющегося пророчества»: любой самый невероятный прогноз или предсказание становятся реальностью, если люди, уверовавшие в них, начинают вести себя так, как будто все пред­сказанное действительно неизбежно и неотвратимо.

Малейшая фамильярность или невольное легкомыслие — и уже сама социологическая теория может стать такого рода пророчеством. Явственное будет предано забвению. Подобно всякой сфере зна­ния, социологическая теория — не просто информационный ком­плекс, дающий на выходе ту или иную картину общества в соот­ветствии с выявленными закономерностями, а «энергетическая во­ронка», поглощающая всех, забывших об осторожности и ступив­ших в нее безрассудно, с верою во всесилие человеческого разума и вседозволенность объективной науки. И чем талантливее автор, чем больше жизни и труда он вкладывает в свое детище, тем менее заметным и тягостным для него становится этот «сладостный плен».

История теоретической социологии призывает к умению вести разговор таким образом, чтобы, не работая впрямую с внутренним содержанием, предназначенностью человеческих отношений в це­лом и собственной научной деятельности в частности, сделать их поиск возможным. Исследователь должен обладать исключительным тактом и чувством меры, не увлекаясь схемой, а приближаясь к смыслу, социальной реальности по сути.

* Thomas W., Thomas D. The Child in America: Behavior Problems and Programs. -N Y., 1928 P. 572.

Обращаясь к событиям общественной жизни, опираясь на мне­ния маститых предшественников, ученый в силах подвигнуть чело­века на размышления о том, как и почему проходит его жизнь, чем может быть полезна ему социология, а следовательно, каковы ее воз­можности и где связь между социальным знанием и общими мировоз­зренческими принципами тех людей, которые его систематизируют. И пусть это лишь фон, на котором происходит развитие науки, но без него социальные теории нежизнеспособны.

Глава III. Природные предпосылки социальной жизни. Социальное

§ 1. Постановка проблемы

Социальная жизнь — это не что иное, как жизнь людей, жизнь человека среди себе подобных. Но человек — явление биосоциаль­ное. С одной стороны, нельзя не видеть, что это элемент живой природы, который во многом зависит от нее, связан с ней, реали­зует определенную неотвратимую биологическую программу (про­грамму самосохранения, программу продолжения рода и др.), ге­нетически наделен рефлексами, инстинктами, темпераментом.

С другой стороны, человек принципиально иное явление — он осуществляет систему постоянно возобновляющихся взаимодей­ствий, ориентируясь в своих действиях не на рефлексы, инстинк­ты, а на нормы морали, этики, закона.

Соотношение естественно-природного и социального в челове­ке — это отправной пункт анализа, пожалуй, всех социально-гума­нитарных наук, вызывающий интерес и философов, и психологов, и культурологов.

Социология имеет свой ракурс. Ее интересует соотношение ес­тественно-природного и социального применительно к пониманию законов взаимодействия человека с себе подобными.

Прежде всего социологу важно понять природу законов, кото­рые движут развитием общества, взаимоотношениями в социуме, порождают такие социальные образования, как семья, государство и т.д. Что это — собственное изобретение человека, которое позво­лило ему жить более эффективно, или реализация определенных врожденных инстинктов, которые человек унаследовал от живот­ных? И животные образуют семьи, и среди них встречаются вожа­ки и подчиненные. Являются ли нормы, законы, правила поведе-

ния человека в социуме по сути тем же самым, что и инстинкты, наследуемые животными генетически? Или законы социальной жизни имеют совершенно иную природу? Есть ли принципиальное отличие регулирования взаимоотношений между людьми от регу­лирования поведения животных и если такое отличие есть, то в чем его суть?

Крайне важны для социолога и другие аспекты проблемы соот­ношения естественно-природного и социального: как, каким об­разом и в какой степени природные условия способны воздейство­вать, обусловливать ход и формы течения социальной жизни? Ка­кие биологические особенности человека сделали возможным воз­никновение социума?

Как видите, соотношение природного и социального вызывает немало вопросов у социологии. Ответы на эти вопросы важны как для науки, так и для понимания многих практических аспектов жизни, с которыми всем нам не раз приходилось сталкиваться.

Например, нередко, пытаясь найти ответ на вопрос, почему разным народам свойственны разные традиции, нормы, черты характера (аккуратность, расчетливость и др.), многие из нас начинают обо­сновывать это биолого-генетическими различиями (дескать, эти народы отличаются друг от друга «по крови»), природно-климати­ческими условиями жизни и т.д.

Подобных примеров, когда практическое понимание, оценка тех или иных социальных явлений, порядков, обычаев приводит к необходимости определить соотношение природного и социально­го в поведении людей, — не счесть.

Почему же для науки так важно решить проблему соотношения природного и социального в человеке, в общественной жизни?

Это объясняется многими причинами. Рассмотрим хотя бы две из них. Если мы будем объяснять социальные явления, те или иные социальные порядки природно-биологическими причинами (кли­матом, рельефом местности, генами, инстинктами и т.д.), то мы, во-первых, придадим этим явлениям биологический смысл, т.е. со­гласимся с тем, что здесь действует какая-то природная аргумента­ция, внесоциальная, неподконтрольная людям животно-биологи­ческая логика, а следовательно, постижение собственно социальных законов в общем бессмысленно — достаточно познать законы био­логические (поведение животного в стаде). В этом случае задача со­циолога будет заключаться в том, чтобы лучше изучить факты био­логии и квалифицированно их использовать применительно к жиз­ни людей, их сообществ. Социология исчезает — возникает социо-биология или что-то в этом роде.

Во-вторых, решение проблемы о соотношении природного и социального в человеке, в общественной жизни открывает путь к

решению еще более важных с точки зрения стратегии изучения общей социологии вопросов. Ведь абсолютизация природно-биоло­гического начала так или иначе ведет к пониманию логики соци­альных процессов, такой же, как и логики природно-биологичес-ких процессов. В последних господствуют естественный отбор, ме­ханическая причинность, естественно-природная неизбежность (по аналогии: при 100° С вода всегда закипит).

Мох<но ли сказать, что и логика социальной жизни устроена по таким же законам? Этот вопрос во многом ключевой для общесо­циологического осмысления исторического процесса. Ведь если в обществе действуют те же законы естественно-исторической и до­статочно жесткой механической необходимости и причинности, то сама история людей в общем предстает как некий неизбехшый, заранее предопределенный путь. Например, народы Евразии обре­чены были иметь такую историю, такие порядки государственного устройства и т.д. Люди в лучшем случае могли ускорить развитие, но никак не изменить его естественно-исторический ход. Все так или иначе придут к заранее уготовленному «финалу истории», по выражению П. Штомпки.

Как видите, вопрос о соотношении природно-биологического и социального имеет огромный научный контекст. За этой, каза­лось бы, прозаичной проблемой скрывается решение стратегичес­ких вопросов обществознания.

§ 2. Основные социологические традиции решения вопроса о соотношении природного и социального

В социологической науке сформировалось три основных подхо­да к решению проблемы соотношения природно-биологического и социального в общественной жизни.

1. Тяготение к абсолютизации природно-биологического нача­ла, иначе говоря, биолого-географический редукционизм (редук­ция — это сведение).

Эта первая «детская» болезнь социологии, отдельные симптомы которой проявляются и сегодня, как бы «спровоцирована» двумя обстоятельствами.

С одной стороны, ранние социологи пытались следовать основ­ным заветам О. Конта, в частности:

• рассматривать общество как часть природы;

• конкретно, доказательно, позитивно объяснять социальные
формы жизни.

С другой стороны, именно в XIX в. достигла значимых научных результатов биологическая наука, была накоплена масса географи-

ческих, этнографических наблюдений за жизнью народов, рас в различных природно-климатических средах. Под влиянием этих ре­зультатов находилась вся научная общественность Европы, вклю­чая социальных мыслителей.

Совокупность этих двух обстоятельств и породила биолого-гео­графический редукционизм. Отсылка к природным условиям, био­логическим причинам как независимым от произвола людей дела­ла объяснения социальной жизни на первый взгляд доказательны­ми и ясными. И это было первой, во многом наивной, формой преодоления мистицизма в объяснении социальной жизни.

Биолого-географический редукционизм — это и исторически, и логически первый шаг к постижению законов общественного бы­тия. В этом контексте мы вполне согласны с П. Сорокиным в том, что зарождавшаяся новая наука, претендующая на соответствие стандартам естественных наук, требующая конкретных фактов, наблюдений, видимо, и не могла быть иной*.

Биологический (биолого-географический) редукционизм про­является в нескольких основных формах.

На первых порах особенно активно развивались концепции орга-ницизма (аналогия с живым многоклеточным организмом — Г. Спен­сер, П. Лилиенфельд, И. Новиков и др.), а также географическое (Ф. Ротцель, А. Мечников) и расово-антропологическое направле­ния, имевшие множество вариантов.

Другая форма биологического редукционизма, более современ­ная и «утонченная» — это фрейдизм (неофрейдизм), бихевиоризм, со-циобиология, этология и др. Мы несколько произвольно объединили все эти достаточно различные позиции вместе лишь потому, что для них характерна в той или иной степени трактовка социальной жизни по аналогии с животной.

Основные черты этой формы биологического редукционизма, могут быть сведены к следующему: • ключ к пониманию человека усматривается в его животном происхождении, а все, что приоб­рел человек в ходе культурно-исторического процесса, — это не­кая оболочка, которая мало что меняет в человеческом существо­вании (так, по 3. Фрейду, эстетические, творческие потребности, интересы — это по сути некие проявления либидо; у бихевиорис-тов вся система социального научения строится по аналогии с жи­вотным механизмом, выявленным И.П. Павловым («стимул—реак­ция»).

Из этого следует достаточно спорный и опасный в науч­ном и практическом отношении вывод: наблюдая за пове­дением и жизнью животного, можно лучше понять действия

См.: Сорокин П. Человек Цивилизация. Общество, с. 180—182.

человека и его взаимодействия с другими людьми; • даже такие сугубо социальные явления, как культура и мораль, рассматриваются как видоизмененный инстинкт. У этоло­гов (этология — это наука о поведении, причем, по спор­ному мнению самих этологов, поведения не только живот­ных, но и людей) не вызывает сомнения, что можно гово­рить о «порядочности» павианов, о «моральности» собаки. Многие люди убеждены, что мораль людей коренится в по­ведении морали животных и насекомых, которые живут стадно. Являются ли внешние характеристики поведения живот­ных основанием для приписывания этому поведению мораль­ного смысла, моральных оценок? Грубо интерпретируя по­добные утверждения, можно сделать вывод, что мораль есть и у животных. А смягченный вариант этой интерпретации исподволь закладывает мысль о том, что мораль, другие эле­менты организации и регуляции социальной жизни есть не что иное, как окультуренная логика животных рефлексов, инстинктов; • нередко (это характерно не только для пред­ставителей вышеупомянутых научных направлений) акцент делается не на самом современном человеке, а на его даль­них исторических предках. Вполне естественно, что такой подход резко усиливает значение животного начала.

В социологии принципиально важно разделять вопрос о современном (фактическом) состоянии и вопрос о проис­хождении (генезисе). В противном случае происходит упро­щение и вульгаризация понимания проблем человека, а так­же и других проблем (государства, искусства, морали и т.д.). Повышенное значение инстинктивных начал в жизни до­исторического человека вполне понятно и бесспорно. Но, кон­центрируя внимание преимущественно на зародышевых фор­мах человеческого существования в целях глубокого понима­ния полнокровной жизни современного человека, можно прийти к далеко не бесспорным для современной социоло­гии трактовкам проблем социальной жизни. Центром внима­ния становится не целостная, универсальная личность со­временника, а человеческий субъект с безусловным домини­рованием задач материального потребления и выживания. Соответственно эти задачи, а вместе с ними биологические, географические факторы, материальное производство при­обретают значимость решающих и определяющих. По сути, все теории биолого-географического редукционизма пытаются объяснить общественные явления естественно-биологи­ческими свойствами человеческой природы или влиянием, оказы­ваемым на человека внешней средой. Социальное получает внесо-

циальную (биологическую, географическую) аргументацию со всеми вытекающими из этого последствиями, о которых мы уже упоми­нали.

В то же время ошибки, крайности, допущенные и допускаемые представителями биолого-географического редукционизма, никак не означают, что поиски, анализ связи географических, биолого-генетических факторов и организации социальной жизни в целом бесполезны, непродуктивны или ненаучны. Однако при этом необ­ходимо расставить правильные акценты, выявить разнообразные формы, механизмы воздействия природного на организацию соци­альной жизни.

2. Второй подход прямо противоположен биолого-географичес­кому редукционизму. Его классическим выразителем был Э. Дюрк-гейм, который, как уже упоминалось, утверждал, что «социальные факты должны быть объяснены социальными фактами». Этот посту­лат Э. Дюркгейма напрямую направлен прежде всего против попы­ток объяснить социальную жизнь биологическими законами.

Трудно переоценить заслуги Э. Дюркгейма в борьбе с проявле­ниями биолого-географического редукционизма в социологии. В результате его деятельности развитие мировой социологической науки было откорректировано в сторону поиска, анализа прежде всего социальных причин, механизмов развития социальной жиз­ни, функционирования социальных групп, государства и т.д.

Вместе с тем в своем благородном и обоснованном порыве по­нять особый характер социальных законов Э. Дюркгейм абсолюти­зировал этот подход. Ярче всего это проявилось в его попытках обосновать полную «покорность» индивидов социальным нормам, правилам. По сути Дюркгейм, а потом многие его последователи-функционалисты осознанно или неосознанно, сформировали об­раз индивида-винтика, индивида-робота. Наличие подобного об­раза является серьезным теоретико-логическим препятствием при стремлении объяснить, например, изменение общественных по­рядков. Ведь роботы способны лишь выполнять заложенную в них программу.

Причину такой теоретической неувязки можно усмотреть в чрез­мерно жестком разделении Э. Дюркгеймом живой и неживой ре­альности, попытках полностью выхолостить из социального жи­вое, противопоставить их друг другу («социологизм»). «Отсюда, как подчеркивает Ю.Н. Давыдов, абстрактность социологии Э. Дюрк­гейма, запретившего себе выход к действительному, т.е. индивиду­ально определенному, конкретному*. Это, в частности, закрывает путь к социологическому пониманию индивидуальности, неповто-

* История теоретической социологии Т 1. — М., 1995, с. 14.

римости индивидов, которые в меру своих генетических особенно­стей имеют различные интеллектуально-психические данные.

Постулат Э. Дюркгейма, на наш взгляд, требует некоторого уточ­нения: «социальное преимущественно, главным образом объясняется социальными фактами», не исключая возможностей некоторого влияния биологически^,¹ природно-географических причин на ста­новление, развитие социальных форм. Причем интенсивность воз­действия природно-биологическйх причин на различных истори­ческих этапах развития общества может быть различной, снижаясь до ничтожного уровня в современном обществе. Это касается и ло­гики, механизма воздействия природных факторов на социальную жизнь: воздействие может быть жестким, прямым, а может быть опосредованным, выполнять роль дополнительного штриха, может проявляться в одной ситуации и не проявляться в другой и т.п.

Так или иначе, Э. Дюркгейм, основоположник «социологизма», со всей определенностью и ясностью провозгласил, что социаль­ное — это реальность особого рода, которая не сводится к другим видам реальности, что во многом предопределило основной путь и пафос развития социологической мысли.

3. Основу третьего подхода к решению проблемы соотношения природно-биологического и социального в общественной жизни составляет представление о человеке как биосоциальном существе. В ракурсе социологического анализа это означает, что социальная жизнь человека рассматривается как особая форма регулирования и организации жизни. Соответственно в социальной жизни неминуе­мо проявляются природные связи, зависимости человека. Социаль­ное взаимодействие — взаимодействие не неких «роботов» или «вин­тиков», а людей, у которых продолжают действовать биологичес­кая программа, законы биологической наследственности, которые наделены инстинктами, рефлексами, которые должны адаптиро­ваться к окружающей природной среде.

Но решающую роль здесь приобретают те формы жизнедеятель­ности человека, которые он осуществляет в систематическом, це­ленаправленном взаимодействии с другими людьми. И в ходе этих взаимодействий основное значение приобретает не рефлекс, не инстинкт, а осмысленный, мотивированный выбор, который че­ловек совершает вследствие сознательного прогнозирования послед­ствий своих действий по отношению к другим, учитывая принятые правила игры, нормы, традиции.

Благодаря этому, хотя в обществе продолжают действовать био­логическая программа, законы биологической наследственности, определяющую роль при взаимодействии с себе подобными играет социокультурное наследие, освоение которого позволяет человеку быть понятным, прогнозируемым, предсказуемым в среде себе по-

84

добных. Эта социокультурная программа генетически не наследует­ся и не кодируется.

Социальную жизнь характеризует и новый тип эволюции, изме­нений. Изменения происходят преимущественно таким образом, как сочли желательным, приемлемым взаимодействующие между собой люди, с учетом конкретных условий и возможностей, пред­ставлений о предпочтительном, ценном в данных условиях, а не так, как диктовали внешние условия вкупе со случайными обстоя­тельствами (что, по сути, представляет собой естественный отбор).

Социальная жизнь — это особый тип жизни. Ее самые разнооб­разные формы — от семьи до общества — погружены в природу, которая способна прямо или косвенно, сильно или слабо влиять на них. Общество обязано, вынуждено считаться с природой и адап­тироваться к ней.

Рассмотрим конкретно соотношение природного и социального и степень влияния природы на социальные порядки, нормы. Выяв­ляется несколько аспектов изучения проблемы.

Один из аспектов (назовем его внешним) подчеркивает сопря­женность социальной жизни с условиями внешней природно-гео-графической среды. Каковы формы, механизмы этой зависимости?

Другие аспекты фиксируют наше внимание на внутренних, внут-ричеловеческих природно-биологических предпосылках.

§ 3. Природно-географические условия социальной жизни

Общество погружено в природно-географическую среду, кото­рая является средой обитания социума и оказывает разнообразное воздействие на социум — об этом свидетельствует связь уровня жизни, обычаев, быта коренных народов Севера с суровыми усло­виями их проживания; связь быта, уклада жизни, типа хозяйствен­ной деятельности народов Кавказа с географическими особеннос­тями местности (например, наличием горных пастбищ) и т.д. Вли­яние географической среды очевидно, но при этом возникают оп­ределенные научные проблемы.

Общество должно быть адаптировано к природно-климатическим условиям своего существования. Это неоспоримый для социолога тезис. Но сами механизмы этой адаптации крайне многообразны. Задача науки — разобраться в этом многообразии, провести определенную классификацию механизмов, форм воздействия природно-географи-ческой среды на организацию социальной жизни. Причем подобный анализ выходит далеко за рамки проблемы «географическая среда — общество», позволяет точнее, предметнее увидеть более фундамен­тальную проблему — связь социальной реальности и внесоциальных

(природно-климатических, биологических, технологических) усло­вий ее существования, социальной реальности и физико-биологи­ческих, вещественно-предметных факторов.

Проанализируем различные аспекты влияния природно-геогра-фической среды на жизнедеятельность человека, формы организа­ции социальной жизни.

1. Первый механизм — это механизм принудительного воздействия, или (условно) ограничительно-разрешительный механизм доста­точно жесткого (механического) обусловливания географической среды, проявляющийся в нескольких аспектах.

• Прежде всего обратим внимание на наличие определенного
минимума природно-географических условий, необходимого для
успешного развития человека. Вне границ этого минимума, этих
рамок социальная жизнь как таковая или невозможна, или носит
вполне определенный характер (малые народы Севера), как бы за­
мерев на определенном этапе своего развития.

Например, цивилизованные формы жизни человека в условиях веч­ной мерзлоты возможны (и пока неизвестно, на сколь длительный срок) лишь за счет использования современных орудий труда, транс­портных средств и т.д., изобретенных и произведенных человеком, но в иной природно-географической среде.

Как видим, природа достаточно жестко детерминирует возмож­ность возникновения и развития социальной жизни, дает жесткий ответ на вопрос «быть или не быть?».

• Иной пример ограничительно-разрешительного влияния —
это проблема экологической ниши, в границах которой может
развиваться социальная жизнь. Социум, выходя за эти рамки при­
родопользования, ведет себя преступно, нарушая основные эко-
связи окружающей среды, и получает достаточно жесткий ответ:
рост заболеваемости, смертности и т.д. Возникает реальная (фи­
зическая, биологическая) угроза существованию данного обще­
ства. Принудительная сила экологического фактора проявляется
не только в том, что он дает ответ на вопрос «быть или не быть?»,
но и в том, что он обязывает социум выработать такие правила,
нормы взаимоотношений, которые бы могли предотвратить воз­
никновение экологической угрозы или способствовали бы ее свое­
временной нейтрализации. В социальной жизни последнее обсто­
ятельство находит воплощение в формировании экологических
движений, экологических партий, соответствующих служб, ми­
нистерств и т.д.

• Другой пример принудительного воздействия природно-гео­
графической среды на социальную жизнь — это влияние природ­
ных катаклизмов, стихийных бедствий (например, землетрясение
на севере Сахалина, когда был сметен г. Нефтегорск и более не