XXVIII. 15 page

Благополучия желаю я в беде, беды боюсь в благополучии. Есть ли между

ними такая середина, где "человеческая жизнь не была бы искушением?" Горе

мирскому благополучию, вдвойне горе ему: от страха перед бедой, от ущербной

радости. Горе мирской беде, вдвойне, втройне горе: от тоски по благополучию;

от того, что беда сама по себе жестока, от того, что, пожалуй, сломится от

нее терпение. Разве не "искушение жизнь человека на земле" всегда и всюду?

XXIX.

40. Вся надежда моя только на великое, великое милосердие Твое. Дай,

что повелишь, и повели, что хочешь. Ты приказываешь воздержанность. "И я

знаю, - сказал некто, - что никто не может быть воздержным, если не даст ему

Бог, и это и есть мудрость - знать, чей это дар". Да, воздержанность делает

нас собрааными и возвращает к Единому, а мы ушли от него, разбрасываясь в

разные стороны. Мало любит Тебя тот, кто любит еще что-то и любит не ради

Тебя. О Любовь, которая всегда горишь и никогда не гаснешь, Боже мой. Боже

милосердия, зажги меня! Ты велишь воздержанность: дай, что повелишь, и

повели, что хочешь!

XXX.

41. Ты повелишь мне, конечно, воздерживаться "от похоти плоти, похоти

очей и гордости житейской". Ты повелел воздерживаться от незаконного

сожития; брак Ты допустил, но посоветовал состояние лучшее. И Ты дал мне

избрать это состояние раньше, чем я стал свершать Твои таинства. И, однако,

доселе живут в памяти моей (о которой я много говорил) образы, прочно

врезанные в нее привычкой. Они кидаются на меня, когда я бодрствую, но тогда

они, правда, бессильны, во сне же доходит не только до наслаждения, но до

согласия на него. И в этих обманчивых образах столько власти над моей душой

и моим телом, что призраки убеждают спящего в том, в чем бодрствующего не

могут живые. Разве тогда я перестаю быть собой, Господи Боже мой? И, однако,

какая разница между мной, когда я погрузился в сон, и мною же, когда я

стряхнул его с себя! Где в это время был разум, с помощью которого

бодрствующий противостоит таким нашептываньям и пребывает непоколебим перед

реальным соблазном? Закрывается ли он вместе с глазами? Засыпает вместе с

телесными чувствами? И почему же часто даже во сне мы сопротивляемся, помня

о своем решении, и целомудренно пребываем в нем, никак не поддаваясь на

такие приманки? И все же разница такова, что и в противном случае мы,

проснувшись, обретаем покой в своей совести: так далеки между собой явь и

сон, что нам ясно: мы не совершали того, что каким-то образом совершилось в

нас, и нам прискорбно.

42. Ужели рука Твоя, Всесильный Боже, не сильна исцелить всех недугов

души моей и преизбытком благодати угасить эту распутную тревогу моих снов?

Ты будешь умножать и умножать Свои дары во мне. Господи, и душа моя,

вырвавшись из клея похоти, устремится за мною к Тебе, перестанет бунтовать

против себя, не будет даже во сне не только совершать под влиянием скотских

образов этих мерзостей, но и соглашаться на них. Чтобы не только в этой

жизни, но даже и в этом возрасте противно мне стало подобное состояние -

даже в малой степени - такой, что его легко подавить одним усилием воли

спящего чистым сном! - Это не трудно Всемогущему, Который "силен сделать

больше, чем мы просим и понимаем". А сейчас я еще пребываю в этом зале, и я

рассказываю благому Богу моему, "в трепете ликуя", о том, что Тобою мне

даровано, плача о несовершенстве своем, надеясь, что довершишь Ты милость

Свою и доведешь меня до полноты мира, в котором и пребудет с Тобой все во

мне - и внутреннее и внешнее - в час, "когда поглощена будет смерть

победой".

XXXI.

43. Есть и другая "злоба дня" - если бы ее одной было ему довольно! Мы

восстанавливаем наше ежедневно разрушающееся тело едой и питьем, и так

будет, пока "Ты не уничтожишь пищу и желудок", не убьешь голод дивной

сытостью и "не облачишь это тленное тело вечным нетлением". Теперь же эта

необходимость мне сладка, и я борюсь с этой усладой, чтобы не попасть к ней

в плен: я веду с ней ежедневную войну постом и частым "порабощением тела" -

и муки мои изгоняются удовольствием. Голод и жажда - это мука; они жгут и

убивают, как лихорадка, если не полечить их пищей. А так как лекарство под

рукой, и Ты утешаешь нас дарами Твоими, которые подносят, служа немощи

нашей, земля, вода и небо, то бедствие и стало называться наслаждением.

44. Ты научил меня принимать пищу, как лекарство. Но пока я перехожу от

тягостного голода к благодушной сытости, тут, мне как раз и поставлен силок

чревоугодия. Самый этот переход есть наслаждение, а другого, чтобы перейти

туда, куда переходить заставляет необходимость, нет. Поддержание здоровья -

вот причина, почему мы едим и пьем, но к ней присоединяется удовольствие -

спутник опасный, который часто пытается зайти вперед, чтобы ради него

делалось то, что, судя по моим словам и желанию, я делаю здоровья ради. У

обоих, однако, мера не одна: того, что для здоровья достаточно, наслаждению

мало. Часто трудно определить, что здесь: необходимая ли пока забота о теле

и помощь ему или прислуживанье обманам прихотливой чувственности. Этой

неопределенностью веселится несчастная душа, рассчитывая на нее как на

извинение и защиту; она радуется, что не видит меры потребного здоровью и

ссылкой на здоровье прикрывает службу чревоугодию. Этим соблазнам я стараюсь

ежедневно противостоять; взываю к деснице Твоей. Тебе приношу тревогу мою,

ибо здесь я еще в смятении.

45. Слышу голос веления Господа моего: "не отягощайте сердец ваших

объядением и пьянством". От пьянства я далек; будь милостив, да не

приближусь к нему. Чревоугодие иногда подползает к рабу Твоему; будь

милостив, да удалится оно от меня. "Никто ведь не в силе быть воздержанным,

если Ты не дашь". Многое посылаешь Ты по нашим молитвам; и то доброе, что мы

получаем раньше, чем попросим, получаем мы от Тебя, и то, что понимаем это

только потом, получаем мы от Тебя. Пьяницей я никогда не был, но пьяниц,

которых Ты сделал трезвенниками, знал. Ты делаешь, что одни никогда не

становятся тем, чем и не были; Ты делаешь, что другие перестают быть тем,

чем были; Ты делаешь, что и те и другие знают, Кто это сделал. Слышал я и

другой голос Твой: "не ходи вслед похотей твоих и воздерживайся от пожеланий

твоих". Слышал по милости Твоей и другое изречение - очень мною любимое:

"едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем", иными

словами: первое меня не обогатит, другое не огорчит. Слышал и еще: "я

научился быть довольным тем, что у меня есть; умею жить в изобилии и умею

терпеть недостаток. Все могу в Том, Кто меня укрепляет". Вот воин небесного

лагеря, не прах, как мы. Но вспомни, Господи, что "мы прах", что из праха Ты

сотворил этого человека, что он "пропадал и нашелся". И он ничего не мог сам

по себе, ибо был таким же прахом, он, кого я так полюбил за эти слова,

вдохновленные Духом Твоим: "все могу в Том, Кто меня укрепляет". Укрепи

меня, чтобы я мог; дай, что повелишь, и повели, что хочешь. Павел признает,

что все получил от Тебя и "чем хвалится - в Господе хвалится". Слышал я и

другую молитву: "удали от меня чревоугодие". Из этого явствует, Святый Боже,

что Ты даешь силу исполнить то, чему велишь исполниться.

46. Ты научил меня, Отче Благий: "все чисто чистым, но худо человеку,

который ест, вводя в соблазн; всякое творение Божие хорошо, и ничто не

предосудительно, если принимается с благодарением; пища не приближает нас к

Богу; и никто да не осуждает нас за пищу, или за питье, а кто ест, не

презирай того, кто не ест, а кто не ест, не осуждай того, кто ест". Я усвоил

это и благодарю Тебя и восхваляю Тебя, Боже мой, Учитель мой, стучащийся в

уши мои, озаряющий сердце мое! Избавь меня от всякого искушения. Я боюсь не

кушанья нечистого, но нечистой страсти. Я знаю, что Ною было позволено есть.

всякое мясо, употреблявшееся в пищу, что Илия восстановил свои силы мясом,

что Иоанна, дивного постника, не осквернило употребление животной пищи, т.е.

саранчи. И я знаю, что Исава прельстила чечевица, что Давид сам себя укорял

за желание напиться, что Царь наш был искушаем не мясом, а хлебом. И народ в

пустыне заслужил упрека не потому, что захотел мясной пищи, а потому, что,

мечтая об еде, возроптал на Господа.

47. Пребывая в этих искушениях, я ежедневно борюсь с чревоугодием. Тут

нельзя поступить так, как я смог поступить с плотскими связями: обрезать раз

навсегда и не возвращаться. Горло надо обуздывать, в меру натягивая и

отпуская вожжи. И найдется ли. Господи, тот, кого не увлечет за пределы

необходимого? Кто бы он ни был, он велик и да прославляет он Имя Твое. Я не

таков; я человек и грешник. Но и я прославляю Имя Твое, и Тот, "Кто победил

мир", "да ходатайствует за грехи мои", числя меня среди немощных членов Тела

Своего, ибо и "несовершенное видели очи Твои и в книге Твоей будут записаны

все"

XXXII.

48. Чары запахов меня не беспокоят. Их нет, - я их не ищу; они есть, -

не отгоняю; согласен навсегда обходиться без них. Так мне кажется, но может

быть, я и ошибаюсь. Вот они эти горестные потемки, в которых скрыты от меня

возможности, живущие во мне; душа моя, спрашивая себя о своих силах, знает,

что не стоит себе доверять: то, что в ней есть, обычно скрыто и

обнаруживается только опытом. В этой жизни, которая называется "сплошным

искушением", никто не может быть спокоен за себя: если он мог стать из

плохого хорошим, это еще не значит, что он не станет из хорошего плохим.

Только надеяться, только полагаться на твердо обещанное Твое милосердие!