Глава двенадцатая. Однако Жилина Трынкин не нашел — отделение ушло на охоту

Однако Жилина Трынкин не нашел — отделение ушло на охоту. Особист опросил писаря, командира взвода, связи, артиллеристов, а под конец адъютанта старшего. Этот отвечал сдержанно, упирая на то, что комбат каждый день отпускал снайперов на охоту, и в этот день тоже. Такой порядок был заведен в батальоне, и комбат порядок поддерживал.

Трынкин пообедал в землянке командира хозвзвода, но от водки отказался — он не позволял себе пить на людях; такая должность. Когда вернулись снайперы. сам пошел к ним, отозвал Жилина в сторону, на высверкнувший яркой озимой зеленью пригорок.

После заморозка день выдался теплым, солнечным, дали просветлели, и дышалось легко, весело.

Жилин добросовестно рассказал все как было, и оно, рассказанное, сходилось с тем, что узнал Трынкин от других. Заходящее, греющее спину солнце, дальний вороний грай, редкие выстрелы — все настраивало на мирный лад, но Трынкин чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то мешало ему, и только в конце беседы-допроса, когда он понял и принял в сердце происшедшее, он заметил, что и кустарниках, как в скрадке. сидят снайперы и наблюдают за ними. И Трынкин сразу понял, чей взгляд его все время беспокоил — немигающий, острый взгляд Жалсанова. Глаза степняка из рода воинов, казалось, никогда не мигали и не метались. Он смотрел цепко и ровно. Чуть скуластое лицо было покойно-бесстрастным и потому загадочным.

Освобождаясь от внутреннего беспокойства — стало известно, откуда оно идет, — Трынкин уже миролюбиво спросил:

— Слушай, Жилин, а если по — честному — ты сам уверен, что бьешь фрицев наверняка?

Или, может?

Жилин оскорбление вскинул взгляд на старшем лейтенанта, потом хитро улыбнулся и стал шарить взглядом по округе. Над тем перелеском, со старым, еще золотящимися листвой березами, что отделяли кладбище от позиций, кружились вороны, то присаживаясь и покачиваясь на ветках, то взлетая н размеренно, с ладно покрикивая.

Жилин медленно дослал патрон, поднял винтовку и, как только одна из ворон уселась на верхушку подсыхающей от старости березы, выстрелил. Ворону словно подбросило, и она полетела вниз, роняя перья и вспугивая подруг.

— Вот так вот, товарищ старший лейтенант, — сказал Жилин и откинул стреляную гильзу.

Трынкин улыбнулся.

— Здорово! Верю!

Но сейчас же опять почувствовал беспокойство и оглянулся на Жалсанова. Солнце освещало его темное, словно высеченное из песчаника лицо, глаза были чуть прикрыты и казались совсем узкими. Но не лицо Жалсанова поразило Трынкина, а его руки — большие, раздавшиеся в кисти, крепко, так что явственно белели суставы, сжимающие винтовку с оптическим прицелом. Потом старший лейтенант посмотрел на других снайперов. Все были покойны, бесстрастно покойны, и у всех руки — большие, крепкие.

Было в их позах нечто такое, на что раньше Трынкин не обращал внимания, — уверенность в своих силах, в своей правоте, неукротимая внутренняя решимость, перед которой, вероятно, спасовала бы и своя и чужая смерть. Так отдыхают рабочие люди, мастера своего дела, перед новой, трудной работой, которую, как они твердо знают, никто, кроме них, не сделает. А они сделают. И даже если им будут мешать, они отодвинут молча, небрежно — решительно мешающее и все равно сделают. Потому что, кроме них, этого не сделает никто.

"Да… — подумал Трынкин. — Вот тебе и Сталинград…" Но какая связь между увиденным и далеким, горящим в тот час Сталинградом, он бы объяснить не смог. Но она была, эта связь, она жила и делала свое дело.

— Жилин! — закричал вышедший на близкий выстрел Басин. — Ты стрелял?

— Я, товарищ старший лейтенант! — Жилин вскочил. — Товарищу старшему лейтенанту показывал.

— А-а! — спокойно, даже лениво протянул Басин и спросил, подходя:

— Товарищ старший лейтенант, окончили — Да… Закруглился, — поднимаясь на ноги. ответил Трынкин.

— Ну, давай ко мне. а я тут команду дам.

Трынкин не спеша пошел к комбатовской землянке, а Басин, насмешливо поглядывая на Жилина, сказал:

— Вот что, Жилин. Как связной ты мне и на страшном суде не требуешься. Разгильдяй, каких мало. В землянке и то порядка навести не умеешь. — Глядя, как темнеет Костино лицо, Басин усмехался все откровенней. — Так что я тебя от этой важной должности отрешаю. Не достоин. — Он сделал крохотную паузу. — Назначаю командиром снайперского отделения. Разрешаю взять еще пару человек. Помолчи! Два дня на обустройство. Вырыть землянку неподалеку, а то разбалуетесь — это раз. Как сам понимаешь, для этого двух дней много. Главное, вырыть большую землянку для замполита. Два-три топчана. И так, чтобы он мог людей собрать. Заметь — вырыть. А когда саперы освободятся, они остальное доделают. Это — два. Все понятно?!

— Конечно, Жилин уловил комбатовское настроение, принял его тон и, благодаря его глазами и улыбкой, все-таки съерничал:

— Расстаетесь, выходит, с замполитом… А я ж надеялся вас вдвоем еще понежить…

Обратно же, и водочкой попоить…

— Не болтай, Жилин. Водочки ты и без нас ухватишь. Но с другой стороны — какой из тебя связной…

— Комбат задумался. — Тебе, дураку, учиться нужно. И я тобой займусь. Учти! Я из тебя человека сделаю. Потом весь этот… ну, завод-то ваш…

— "Красный котельщик"?

— Во-во! Весь "Красный котельщик" будет удивляться — из такого разгильдяя, как Жилин, и то человека сделали. Басин подмигнул, и они разошлись: Басин пошел к себе, а Жилин подался к снайперам, не выдержал и заорал совсем не по-командирски:

— Ну. братва, живем!