Ночь на воскресенье

Мэдисон и Коллинз выехали на Паттерсон‑авеню и остановились рядом с полицейской машиной, стоявшей перед Домом Тэмсонов. Толпа рассеялась, а Дом выглядел все так же: неизвестно было, как в него войти. Из него никто не появлялся. Жители соседних домов начинали роптать по поводу сооруженных полицейскими заграждений. Казалось, все уже забыли о том, что здесь творилось в пятницу вечером. А если и помнили, то предпочитали об этом не заговаривать. Никаких свидетельств происходившего не осталось и у телеоператоров. Последняя мощная вспышка голубого огня начисто стерла все с видеопленки. На фотографиях в газетах были видны только заграждения, толпа и темный Дом.

Но ведь все это было! Мэдисон ни на секунду не допускал сомнений в реальности случившегося в пятницу. Вот и Коллинз до сих пор ходит с перевязанной рукой – попробуйте убедить его, что ничего не было! А в лаборатории так и лежат трупы трех невесть откуда взявшихся тварей.

– Как вы думаете, кто‑нибудь там, внутри, уцелел? – спросил Коллинз.

Мэдисон понимал, что под «кем‑нибудь» Коллинз имеет в виду Такера.

– Не знаю, Дэн, – сказал суперинтендант.

На сиденье между ними лежал вчерашний номер газеты «Ситизен». Набранный крупным шрифтом заголовок извещал: «Главный прокурор скончался, подписывая заявление об отставке по собственному желанию». В статье говорилось, что причиной смерти Уильямса явилась сердечная недостаточность, но Мэдисон этому не верил. Уж слишком все было похоже на смерть Хога. Ведь Уильямс тоже был связан с проектом и с тем, что творилось в Доме Тэмсонов. Так же как и Уолтерс. Это Мэдисон знал точно. Правда, доказать это ничем не мог. Доказательствами могли служить только документы и показания свидетелей, а в распоряжении Мэдисона ничего такого не было. Но он будет продолжать искать.

На первой странице газеты описывались события, происходившие с Домом Тэмсонов, но – странное дело – и здесь использовалась та версия, которую Мэдисон выдал газетчикам в пятницу. Между тем ведь представители прессы сами были на месте с начала до конца. «Раз ничем не объяснить, значит, следует забыть – так, видно, они рассуждают», – решил Мэдисон. К понедельнику вся эта история, наверное, перекочует на последние страницы газет. А может, к всеобщему замалчиванию приложил свою руку Уолтерс. Ему же достаточно нажать на кое‑какие кнопки; правда, что он от этого замалчивания выиграет, Мэдисон пока понять не мог.

Связь между Уолтерсом и Хогом они с Коллинзом проследили. А связи Уолтерса с Уильямсом установить еще легче. Уж если Уолтерс известен как лицо, дающее советы самому премьер‑министру, то вполне можно предположить, что и с Уильямсом он был знаком. Неизвестно одно – какой компромат у него был на Уильямса. Что‑то он такое имел, но пока это не удавалось выяснить.

– Сплошные вопросы и никаких ответов, – вздохнул Мэдисон.

– Может, мы не о том спрашиваем?

Мэдисон вопросительно поднял брови.

– Давайте взглянем на ситуацию так, – сказал, закуривая сигарету, Коллинз. – Нас интересует Уолтерс. Так, может, нам стоит нанести ему визит? Неофициально!

– Ты понимаешь, что ты говоришь?!

– Вы же знаете, что сам он шутить не любит, не боится даже запачкать руки. Вспомните прошлогоднюю историю с природным газом…

– Нет, мы не опустимся до его уровня, – покачал головой Мэдисон. – Мы его как‑нибудь ущучим. На это уйдет время, но в конце концов…

– …он будет у нас в руках! – горько усмехнулся Коллинз. – Господи, Уолли, неужели вы думаете, он хоть минуту будет колебаться, если узнает, что мы его выслеживаем?

Мэдисон посмотрел в сторону.

– А это не?.. – спросил он, показывая на человека, свернувшего с Банковской улицы на Паттерсон‑авеню.

– Да, это Жан‑Поль Ганьон, – подтвердил Коллинз, понявший, что надо переменить тему. – У него тоже кто‑то пропал в этом проклятом Доме.

Байкер нашел Сару в саду. Она сидела на каменной скамье у фонтана. Считалось, что Байкер должен отлеживаться, но, хотя все у него болело – с головы до ног, – оставаться в постели он больше не мог. Ему казалось, что если он сейчас же не начнет двигаться, то никогда уже не встанет.

Сара не повернула к нему голову. Она не сводила глаз с могил – пяти свежих холмиков – единственного, что осталось от тех, кого они потеряли. Джеми. Сэм. Томас Хенгуэр, чье тело нашли в восточном крыле Дома. Тропман. И Фред, которого обнаружили в саду.

Кто‑то почистил платье, подаренное Мэй‑ис‑хюр, в котором сейчас была Сара. В кармане платья лежал мешочек, оставшийся от Пэквуджи и найденный Байкером. В нем были ключи от Дома, забытые ею в башне на берегу океана, и необычного вида медный ключ. Этим ключом Талиесин настраивал свою арфу.

На зов Ха‑кан‑ты в Дом пришли квин‑он‑а. Они вырыли могилы, опустили в них тела погибших и засыпали их мягкой темной землей. Трупы Гэннона и Шевье сожгли вместе с трупами трагг. Этот второй костер, зажженный на остатках того, в котором Байкер и другие всего несколько дней назад сжигали убитых тварей, пылал вдвое сильней и вдвое дольше, чем первый. Рате‑вен‑а унесли с собой тела своих погибших, чтобы воздать им почести и похоронить по своим обычаям.

Байкер неуклюже присел рядом с Сарой. Заговоры квин‑он‑а и успокоительный бой барабанов, конечно, сильно помогли ему, но у него было столько ран, что Байкер понимал – он еще не скоро почувствует себя снова в седле. Такеру повезло больше. Он отделался в основном переломами. На сломанную левую руку квин‑он‑а наложили шины. Сломаны были и три ребра. Квин‑он‑а туго забинтовали ему грудь и велели некоторое время потерпеть. Забинтовали инспектору и ногу – он повредил ее, ударившись о стену.

– Я тебе не мешаю? – некоторое время спустя спросил Байкер у Сары.

Она повернулась к нему. На заострившемся, осунувшемся лице под ввалившимися глазами темнели круги. Глаза покраснели от слез и недостатка сна. Сара протянула Байкеру свою маленькую руку, и он сжал ее.

– Так и не могу поверить, что все они умерли, – тихо проговорила она. – И в то, что мы пережили, не могу поверить. Почему мы выжили, а они погибли? Я так хотела умереть. Я до сих пор не могу понять, что со мной. Ведь я поверить не могу, кем была ночью. Я так и не знаю, кто я, Байкер!

– Понимаю, – сказал он.

Он действительно понимал ее. Он сам мало что помнил о своем неистовом бое на лестнице, в памяти сохранились только какие‑то отдельные обрывки, заставлявшие его содрогаться. Салли так и не сказала ему, что он чуть не набросился на нее, но как раз это он помнил лучше всего. Он задавал себе те же вопросы, что и Сара. Почему он остался жив, а Джеми погиб? Джеми, Фред, Сэм, Тропман!

– Думаю, что объяснить, отчего они умерли, а мы выжили, нельзя, – сказал он наконец. – Во всяком случае нельзя объяснить понятно.

Сара грустно кивнула:

– Скажи мне вот что, Байкер: нам всегда будет так больно? Эти могилы просто рвут мне душу.

– Они хотели, чтобы мы продолжали жить, – сказал Байкер.

Ему самому эти слова показались такими же неубедительными, какими, наверное, сочла их Сара. Он не был уверен, что понимает, ради чего надо жить дальше.

А среди деревьев в саду, наблюдая за Сарой и Байкером, стояли двое. Хозяин Леса, спасший Киерана в бою с Красным Копьем, и седой старик с глубокими серьезными глазами. Казалось, что плащ, накинутый на плечи старика, связан из дубовых листьев.

– Видишь, сколько горя ты принес, Гидеон? – мрачно спросил Хозяин Леса. – Для тебя это была всего лишь игра, но она порвала пряжу их жизней. Сколько пострадавших! Сколько погибших! А ведь ты мог не допустить этого. Стоило тебе только вмешаться.

– А почему не вмешался ты?

Хозяин Леса обратил лицо к старцу:

– Не пытайся втягивать меня в свои странные затеи. Знал бы я, какой ценой достанется им смерть Мал‑ек‑и, я убил бы его сам! Меня не радует чужое горе, будь это мои дети или чьи‑то чужие.

– А меня, ты полагаешь, радует их скорбь? Ты полагаешь, все это была игра? Да я сам дважды умертвлял Мал‑ек‑у, и дважды он воскресал – страшней и сильней прежнего. Очистить мир от этого чудовища мог только его единокровный потомок. Я это знал и все‑таки дважды пытался помочь им. Каждый раз, когда он оживал, он приносил в мир еще больше горя, чем прежде. Мог ли я дать ему воскреснуть в третий раз?

– Ты мог предупредить их.

– Не мог! Ты сам видел, что сделалось с Сарой, когда она узнала правду. Она согласна была скорей умереть, чем признать это родство. И сейчас она еще балансирует между жизнью и дарящей забвение смертью. Неужели ты считаешь, она выдержала бы встречу с Мал‑ек‑ой, знай она, что они одной крови?

– А может быть, это знание влило бы в нее силы, – предположил Хозяин Леса.

– Нет! Она бы их растеряла!

– А твой внук знал о родстве?

– Если б знал, то никогда не отпустил бы ее одну, – сказал Гидеон.

Хозяин Леса вздохнул:

– Не нравишься ты мне, Гидеон! Все простое ты превращаешь в запутанную паутину. Правду прикрываешь загадками. Думаю, пора тебе оставить мои владения. И никогда сюда не возвращаться.

– Ты все еще не понимаешь меня.

– Понимаю, – сказал Хозяин Леса. – Слишком хорошо понимаю. Запомни, что я тебе скажу: знание придает силы. Силы приходят с пониманием правды. Если ты лишаешь своих детей правды и знаний, ты лишаешь их права взрослеть, становиться зрелыми. Я восхищаюсь этой твоей Сарой – не зная правды, которой ты ее лишил, она все‑таки боролась, все‑таки не сдавалась. И я преклоняюсь перед ее дядей, который пожертвовал своей жизнью, чтобы погубить Мал‑ек‑у. Но ты – ты, Гидеон, не вызываешь у меня одобрения. Я понимаю, чего ты опасался. Понимаю, почему ты поступил именно так. Но, по‑моему, ты не сумел правильно оценить эту девушку, ты недооценил их всех! Если б они знали, с чем придется бороться, они бы лучше подготовились к этой борьбе! И тогда не погибло бы столько людей! Ведь и моих детей много умерло, Гидеон!

– И все же я стою на своем, – проговорил старец. – Знай они правду, эта правда сразила бы их еще до начала битвы.

– Ты глуп! Только узнав правду, они смогли победить! Еще раз прошу тебя: покинь мои владения.

– Твои? По‑твоему, кто‑то еще помнит о тебе в Дальнем Мире? Да в лесах, некогда принадлежавших тебе, моих людей обитает не меньше, чем твоих. Не меньше, а то и больше!

– Ты забываешься, Гидеон, – нахмурился Хозяин Леса. – Ты мне не ровня. Я из тех, кто правит такими, как ты, я не из твоего рода. В третий и последний раз говорю тебе: уходи!

– Уйду. Моя работа здесь окончена.

– Да, – вздохнул Хозяин Леса, – а моя только начинается.

Он остался один под деревьями, сокрушаясь, что некогда разрешил Талиесину ступить на свою землю. Бард, конечно, ни в чем не виноват. Он был достойным человеком. Но с родиной его связывали прочные нити. Эти нити привели сюда Мал‑ек‑у и Гидеона, то бишь воплощение зла и неправильно понятые идеалы. Лучше бы он – Хозяин Леса – не послушался своего морского брата и не позволил Талиесину остаться на берегу.

Он еще раз взглянул на Байкера и Сару. Крупная фигура Байкера почти заслоняла маленькую Сару от его взгляда, но оба они казались придавленными горем.

– Сестра моя, приди на помощь, – воззвал Хозяин Леса голосом, подобным голосу ветра. – Один из них – воин, другая – дитя твоего сердца, но в твоей целительной силе нуждаются оба.

Листья деревьев в саду долго оставались неподвижными. И вдруг, словно дальний рокот грома, тихо забили барабаны, и в их бое Хозяин Леса различил голос сестры:

– Я иду, брат!

Первым их увидел Байкер – к ним приближалась высокая женщина, державшая за руку ребенка. Движения женщины были исполнены мягкой грации, волосы у нее были белые, как лунный свет, гладкая молодая кожа отливала медью; под белым платьем из шкуры оленихи угадывалась стройная фигура. У ребенка было широкое лицо, на лбу – рожки, темно‑каштановые волосы заплетены в растаманские косички. Он приплясывал на ходу, глаза у него блестели, а лицо расплывалось в улыбке.

Только что в саду никого не было, и вдруг возникли они. Байкер сидел лицом как раз в их сторону и мог поклясться, что они взялись неизвестно откуда.

– Подними глаза, – шепнул он Саре. – К нам гости.

Сара посмотрела на пришедших. Сначала она увидела женщину и сразу почувствовала, как у нее в душе зазвенела мелодия Лунного сердца. Тут же она услышала тихий бой барабанов и поняла, что он звучит уже некоторое время, только она его не замечала. А потом Сара перевела глаза на спутника женщины.

– Пэк… Пэквуджи! – тихо ахнула она.

Ей страстно хотелось, чтобы малыш и вправду оказался Пэквуджи, однако она прекрасно понимала, что этого не может быть. Но человечек улыбался все шире, он высвободил руку из руки женщины, покатился колесом и упал в объятия Сары.

– Хей! – шепнул он ей на ухо, когда она крепко прижала его к себе.

– Ох, Пэквуджи!

Они уселись рядом на скамейке, и Байкер увидел, что Сара то смеется, то начинает плакать. Он перевел взгляд на женщину, которая остановилась неподалеку и улыбалась ему.

– Это тебя, верно, Ур‑вен‑та называет Байкер Оседлавший Гром? – спросила она.

– Да, меня и вправду зовут Байкер.

– А ты – Сара‑Куничка, подружившаяся с бардом Рыжеволосым?

Сара робко улыбнулась и кивнула:

– А вы кто?

– Некоторые зовут меня Кетк Сквай. А для большинства я – Бабушка Жаба.

Байкер собрался возразить, что она ничуть не похожа ни на бабушку, ни на жабу, но решил оставить свои соображения при себе. Бабушка Жаба улыбнулась, будто прочла его мысли, но ничего не сказала. Она опустилась на траву и стала внимательно рассматривать Сару и Байкера – каждого по очереди. Они долго сидели молча, и никому не хотелось прерывать молчание.

– Вам пришлось пережить страшную ночь, – сказала наконец Бабушка Жаба.

Сара стиснула руку Пэквуджи.

– А как удалось… – начала она.

– Как Пэквуджи удалось уцелеть? – улыбнулась Бабушка Жаба. – Такие маленькие чудесники не умирают. Они рождаются в центре земли – от камней, что бьются друг о друга, от корней, что скребутся о землю, от треска оленьих рогов, когда олени трутся ими о дерево. Но с остальными… с остальными ушедшими все обстоит хуже. Этой ночью вы оба потеряли тех, кого любите. И мой брат лишился многих своих барабанщиков. Потерял он и Военачальника Красное Копье. А Красное Копье мог бы стать настоящим боевым вождем, не обуревай его такая злоба. Ты бы понял его, – обратилась Бабушка Жаба к Байкеру. – Ты во многом такой же, как он. В тебе тоже бушует буря, только ты научился обуздывать свой гром.

Научился ли? Байкер покачал головой. Он ведь чуть не зашиб Салли!

– Но тогда нужно было, чтобы твой гром вырвался наружу, верно? – опять будто угадала его мысли Бабушка Жаба. – Ты же не носишься по всему свету, будто грозовая туча, ты же сдерживаешь бурю внутри себя. И ведь ты все‑таки не ударил Салли. Чего же тебе стыдиться? Скорее ты можешь гордиться собой – таким, каким ты стал. Сильный человек, не считающий нужным похваляться своей силой.

– А было время, когда… – начал Байкер и замолчал в нерешительности. Ей не понять его, если он расскажет о боевых цветах «Драконов Дьявола» и о байкерах, вместе с которыми он когда‑то наводил страх на всю округу. Но…

– Да, было время, когда ты похвалялся своей силой, – поддержала его Бабушка Жаба. – Но больше тебе этого не надо! Я понимаю, – добавила она, – ты спрашиваешь себя, на что тебе эта сила, если ты все равно не смог уберечь других от смерти? Если такой вопрос будет тебя тревожить, Байкер Оседлавший Гром, вспомни мои слова: ты не в ответе за все, что происходит в мире. Даже Наивысший Дух допускает, что его дети сами отвечают за себя. Ты, может быть, не спас всех, однако кого‑то же ты спас!

– Но не Джеми!

– О, – вздохнула Бабушка Жаба. – Ты не мог ему помочь, разве что он попросил бы тебя! Он сам знал, что делал. И сам на это решился. Вспоминай Джеми с радостью и знай – он теперь в Стране Дремлющего Грома.

И так успокаивающе прозвучали ее слова, что Байкер впервые с того времени, как все это началось, почувствовал, что напряжение его отпустило.

– Бабушка Жаба! Джеми и вправду в Стране Дремлющего Грома? – спросила ее Сара.

– Да, дитя моего сердца. И он, и все рате‑вен‑а, все, кроме друида. Не знаю, что ждет его душу. Ведь одна ее половина была налита злом, другая сеяла добро. Наверное, он теперь в загробном мире своих родных.

– И я туда попаду? Мы же с ним одной крови…

– Но ты не умерла.

– Как будто то, что со мной сейчас, – лучше!

Пэквуджи рядом с Сарой поежился, расстроенный тем, какой оборот принял разговор, но не успел он открыть рот, как Бабушка Жаба тихо проговорила:

– Стыдно тебе так говорить, Сара‑Куничка!

Сара догадалась, что Бабушка Жаба неправильно истолковала ее слова, но не могла разъяснить свою мысль, потому что и сама не очень‑то ее понимала. Она чувствовала, что ее предали. Предали прадеды. Предал Джеми – умер и оставил ее одну. Предал Талиесин, пытавшийся околдовать ее музыкой Лунного сердца.

Талиесин. Он отпустил ее на борьбу с Мал‑ек‑ой – на неведомое, никому не нужное испытание. Правда, она ушла из Круглой Башни сама, а Пэквуджи помог ей вернуться в Оттаву. Но как мог бард надеяться, что в борьбе с Мал‑ек‑ой она уцелеет? И к чему было это испытание? Да и вообще, как Талиесин мог твердить, что любит ее, и отослать во власть такого кошмара? И как ей теперь верить в этот таинственный Путь, когда, чтобы следовать по нему, ей пришлось потерять всех друзей, а главное – свою семью? Разве такой ценой платят за познание?

– Он ничего не знал, – сказала Бабушка Жаба. – Он не мог предупредить тебя, потому что сам ничего не знал. Талиесин не подозревал, во что превратился Мал‑ек‑а. Если б знал, то никогда не отпустил бы тебя одну.

– Но… – начала было Сара.

– И Лоркалон вовсе не был его подарком, – продолжала Бабушка Жаба. – Ты и так уже была Лунным сердцем, дочь моя. Он только разбудил это Лунное сердце, дремавшее в тебе. Талиесин подарил тебе одно – свою любовь.

– Ты думаешь, я должна вернуться к нему?

– Этого ты не сможешь сделать.

– Почему?

– Прошлое для тебя закрыто, – вздохнула Бабушка Жаба. – Прошлое было и закончилось. Прошлое стало прошлым. Ты была у Талиесина трижды. Два раза у него была только твоя душа. Так и записано в Книге Времен. Но отправиться к нему в четвертый раз ты не можешь.

– Значит, он…

– Да! Он бьет в барабан в Стране Дремлющего Грома.

– Не понимаю, – потрясла головой Сара. – Почему он там? Почему не в загробном царстве своих сородичей? Как Томас Хенгуэр? Почему не в Стране Лета?

– Разве я сказала, что друид попал в Страну Лета? Правда, я хочу надеяться, что за все свои страдания он наконец обретет покой.

– Я пошла на это испытание ради Талиесина, – тихо проговорила Сара. – Ради нас с ним я решилась на это дурацкое испытание. Я же не знала, что такое Мал‑ек‑а. Кто это все придумал? Зачем? Ведь испытание привело только к тому, что умер Джеми. И другие.

– И мир очистился от великого зла! А ты ждала награды?

– Не знаю, – вздохнула Сара. – Наверное, ждала. Я не понимала, что меня ждет, но, наверное, надеялась, что, когда пройду испытание, буду с Талиесином. Навсегда. Хотя не знаю, может, мы и не поладили бы.

«Нет, – подумала она. – Это я опять сочиняю. Когда‑то я и вправду этого опасалась, но не теперь».

Она поглядела на Бабушку Жабу, долго смотрела в ее серьезные глаза, потом отвернулась.

– Не знаю, зачем я говорю все это, – сказала Сара. – Мне просто надо за что‑то ухватиться. Даже если бы я могла вернуться к Талиесину, это не вернуло бы к жизни Джеми и остальных.

– Ты не можешь вернуться к Талиесину, – повторила Бабушка Жаба, – но ты можешь позвать его к себе.

Сначала Сара не поняла. Потом, подняв глаза, полные надежды, спросила:

– Правда могу? Позвать к себе? Но как?

Пэквуджи потрогал мешочек, в котором лежал ключ для настройки арфы.

– Кольцо и ключ, – промолвил он.

Сара уставилась на него. Малыш улыбнулся:

– И твоя любовь в придачу – значит, у тебя целых три средства! Хей!

Сара переводила взгляд с Пэквуджи на Бабушку Жабу. Высокая красавица поднялась с травы.

– Три – волшебное число, – подтвердила она. – Но Талиесин сможет прийти к тебе, только если ты очень сильно этого захочешь.

– Но…

– Нам пора! – сказала Бабушка Жаба.

– Я знаю дорогу в твой мир, Сара, – проговорил, поднимаясь вслед за ней, Пэквуджи. – Так что, может, я буду к тебе наведываться – и уж тогда держись! Буду над тобой подшучивать! Хей?

Он наклонился к Саре, и его сухие губы коснулись ее щеки. Сара крепко обняла малыша, потом нехотя разняла руки.

– Всего тебе доброго, дочь моего сердца, – проговорила Бабушка Жаба. – Будешь в своем мире, не забывай нас, помни обо всем волшебном – большом и малом! Помни обо всем, ибо без твоей любви мы будем терять силы.

– Кто это? – спросил Киеран, выглянув из башни в сад.

– Где?

– Вон женщина выходит из сада… а за руку ведет того странного человечка, который приходил к квин‑он‑а.

Ха‑кан‑та подошла к окну. Глаза ее округлились, когда она поняла, кто навестил Сару. Только встреча с этой гостьей и могла вывести Сару и Байкера из отчаяния. Она повернулась к Киерану, но тому уже не надо было ничего объяснять.

Он встретил взгляд Бабушки Жабы, посмотревшей на него издали, и почувствовал, что боль окончательно покидает его. Ему, как и Саре, казалось, что его предали. Умом он понимал, что старик Том, за спасение которого они бились две последние ночи, по существу уже не был его прежним учителем. Но в душе Киеран не мог примириться с таким превращением.

– Помни о хорошем, – сказали ему глаза женщины, и он ее послушался.

– Это Бабушка Жаба, – проговорил он, поворачиваясь к Ха‑кан‑те.

Он высунулся в окно, ему хотелось поблагодарить эту удивительную женщину за то, что она сняла тяжесть с его души, но ни ее, ни Пэквуджи уже не было видно.

– Сдается мне, что ты порвал последние связи с Дальним Миром, – улыбнулась Ха‑кан‑та.

Киеран кивнул.

– Неужели ты думала, что я покину тебя? – спросил он.

Вместо ответа Ха‑кан‑та поцеловала его.

Байкер поднялся со скамьи, но Сара осталась сидеть, глядя на могилы. Тишина покорила ее. А ей так хотелось задать Бабушке Жабе еще один вопрос – если она может вызвать к себе Талиесина, то нельзя ли вернуть и Джеми? И всех остальных?

В тихом бое барабана она услышала ответ.

Для иных последнее место упокоения – Страна Дремлющего Грома.

«Но для кого? Кто это определяет?» – подумала Сара.

Ответа не последовало.

Сара опустила глаза на кольцо, ей почудилось, что в его блеске она различает черты лица Талиесина. Она повернула кольцо, и миниатюрное изображение исчезло. Игра света. Вынув из кармана мешочек Пэквуджи, она нашла в нем ключ для настройки арфы. Ну вот – ключ, кольцо и ее любовь! Но что, если этого окажется недостаточно?

Она углубилась в себя, попыталась пробудить свою «тоу», но после мучительной схватки с Мал‑ек‑ой ее «тоу» все еще не оправилась, была слабой. Конечно, Бабушка Жаба немного смягчила боль Сары, но совсем избавить ее от горя она не могла. Не могла облегчить чувство вины за то, что сама Сара жива, а все остальные погибли, не могла спасти ее от мучительного одиночества.

– Мне надо вызвать тебя, Талиесин, – тихо проговорила Сара. – Но я не знаю как.

Она повертела в пальцах ключ для настройки, постучала им по кольцу.

– Мне самой хотелось бы вернуться к тебе, – продолжала Сара, – но, говорят, это невозможно. Говорят, что в прошлое мне пути нет – только в воспоминаниях. А мне этого мало. Я виновата, что тебе придется так долго ждать меня. Ждать напрасно. Я бы ни за что не ушла от тебя, если бы знала, что со мной будет, но я думала, что должна принять вызов. Я считала, ты сам хочешь, чтобы я так поступила. Я пошла на это испытание ради нас обоих. А теперь…

Да, она любит его. Это она твердо знает. Но что же дальше? Она разглядывала кольцо, ключ для настройки и не представляла, что надо сделать.

– Я так хочу тебя видеть, Талиесин, но не знаю, как тебя вызвать, – пожаловалась Сара.

Она склонила голову на грудь, горло у нее сжало, во рту пересохло. Она опустила руку в фонтан, чтобы зачерпнуть воды, да так и замерла, не донеся руку до рта. Ей послышались… переливы арфы, музыка струилась, как вода в фонтане.

Лоркалон. Мелодия Лунного сердца.

Музыка звучала и в ее душе. Ее «тоу» вторила ритму Лунного сердца.

Подняв глаза, она увидела у противоположного края фонтана знакомую фигуру. Образ дрожал, как мираж в пустыне. Но солнце ярко освещало рыжие волосы. Зеленые глаза излучали сочувствие ее горю, а в улыбке светилась любовь. Пальцы Талиесина соскользнули со струн, он снял с плеча ремешок и поставил арфу на траву.

– Талиесин! – робко позвала Сара.

Она боялась, что это всего лишь игра света… Стоит ей шевельнуться, и образ задрожит и исчезнет. Она ведь так и не вызвала его, она не знает, как это сделать.

– Не уходи, умоляю! – проговорила она.

Она жаждала, чтобы он был здесь, рядом, не исчезал! Мелодия Лунного сердца громко звучала в ее душе. Побелевшими от напряжения пальцами она сжимала ключ для настройки. В ее руке он стал теплым, чуть ли не горячим. Она сжимала его все крепче.

– Ведь я не знал, – проговорил Талиесин, но голос его звучал, рождая эхо, будто он говорил откуда‑то издалека. – Ведь я не знал, какое испытание задумал для тебя мой дед Гидеон. Если бы знал, никогда не отпустил бы тебя одну. С этим кошмаром мы должны были бороться вместе. – Но по мере того как Талиесин говорил, образ его становился все прозрачнее, дрожал и растворялся.

– Но мы и так боролись вместе, – воскликнула Сара. – Если бы не твоя игра на арфе, я бы не выдержала до конца!

– Ты слышала не мою игру. Эта мелодия жила в тебе самой. Всегда.

Он почти исчез – остался лишь призрачный силуэт, легкая паутина. Сара видела сквозь него деревья.

– Я предал тебя, – сказал он.

Его голос звучал печально и был совсем слаб.

Больше Сара не слышала его. Она обежала вокруг фонтана, протянула вперед руку, и рука словно наткнулась на туман.

– Нет, ты меня не предал! – крикнула Сара. – Ведь ты послал мне мелодию Лунного сердца. Ты был со мной до конца!

Неужели туман стал сгущаться? Музыка, звучащая в ее душе, вырвалась наружу, устремляясь к Талиесину. Сара услышала, как вокруг загремели барабаны. Только что она и Талиесин стояли в саду, и вот уже они на каком‑то высоком утесе, а на много миль вдаль простираются горные хребты. Небо покрыто темными облаками.

– Не уходи, Талиесин! – страстно воззвала Сара. – Я люблю тебя!

Ее закрутило вихрем, земля ушла из‑под ног. Она потеряла равновесие.

– Я тебя люблю! – еще раз прокричала она.

Чьи‑то руки подхватили ее, и она не успела упасть. Она поморгала глазами – горный пейзаж исчез, барабаны гремели все тише, замолчали совсем. Звучала лишь мелодия Лунного сердца, ей вторил пульс Сары, она сама дышала ей в такт. Сара поняла, что ее держит в объятиях Талиесин, и прижалась к его плечу. В первый раз с тех пор, как начались ее мучения, ей снова захотелось жить.

Она отклонилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Его глаза влажно поблескивали. Из этих глаз на нее смотрели века. Тайны. Мудрость и отвага. Но больше всего в них было любви.

Долго стояли они, обнявшись. Талиесин смотрел через ее плечо на свежие могилы.

– Как жаль, что я не был знаком с ним, – сказал он, – с твоим дядей.

– Ты бы ему понравился, Талиесин, – сглотнула слезы Сара. – Я уверена, что он полюбил бы тебя.

И словно по сигналу, они отступили друг от друга. Оба почувствовали неловкость.

– Что же теперь будет? – спросила Сара.

– Думаю, тебе надо вернуться в твой мир, Сара.

– А ты?

– И я бы отправился с тобой, если ты захочешь!

– Еще бы! – Она снова прижалась к нему и крепко обняла.

– Ну, как вы себя чувствуете, инспектор? – спросил Байкер.

– Намного лучше, чем ты, судя по твоему виду. Что у нас нового?

– Квин‑он‑а готовятся вернуть нас обратно.

– Да что ты?

Байкер кивнул.

– Что‑то тебя беспокоит, Байкер? – спросил инспектор.

Байкер посмотрел на Мэгги и Салли, потом на Такера и вздохнул:

– Хотелось бы знать, как мы там, дома, будем подавать всю эту историю?

– Ты что‑нибудь придумал?

– Нет, сказать по правде, я все еще с трудом ворочаю мозгами.

– Аналогичный случай, – отозвался инспектор и взглянул на Мэгги. – Мне кажется, надо делать вид, будто ничего этого не было.

– Что?!

– А как еще мы можем себя вести? – пожал плечами Такер. – Хенгуэр погиб, Фой остается здесь. И уж, видит бог, я даже подступаться к Саре не буду, чтобы она что‑то продемонстрировала для лабораторий проекта – она тогда меня живьем сожжет, если вы все раньше не растерзаете.

– Я подумал… Хотя ладно, пойду скажу квин‑он‑а, что мы готовы.

– Минутку, Байкер!

– Да?

– То, что мы узнали от Гэннона насчет Уолтерса, никому не разглашать. Ясно?

– Неужели вы решили покрывать этого негодяя? – нахмурился Байкер. – Да ведь на девяносто процентов он виноват во всем, что случилось. Не преследуй он Хенгуэра…

– Успокойся! Я не хочу, чтобы кто‑нибудь кроме меня вывел его на чистую воду! Уолтерс мой! Коротко и ясно!

Байкер несколько минут всматривался в инспектора, потом пожал плечами:

– Ладно! Пусть будет, как вы просите.

Когда Байкер и Салли вышли из комнаты, Мэгги тревожно посмотрела на Такера:

– Неужели ты на это пойдешь?

– Иначе нельзя, Мэгги. Мы ничего не можем на него повесить. Я уважаю закон, без законов у нас была бы форменная помойка. Но ты не хуже меня понимаешь, что Уолтерсу нам предъявить нечего. И он снова начнет творить свои грязные дела, и снова кто‑то поплатится жизнью. Он достиг своего положения не потому, что гладил кого‑то по спинке. Он ломал хребты.

– И что будет потом?

– Буду продолжать свое дело.

– Словно ничего не случилось?

– Нет! – тяжело вздохнул Такер. – Словно случилось все, что могло случиться.

– Я не вернусь назад, – сказал Саре Киеран.

Стоя на лужайке перед башней, они докуривали последнюю сигарету.

– Понимаю, – сказала Сара.

Взглянув поверх ее головы на Ха‑кан‑ту и Талиесина, стоящих в дверях, Киеран вздохнул:

– Все равно я видеть его не могу.

– Он с этим мирится, поскольку понимает почему.

Киеран вертел в руках свисток, который дала ему Ха‑кан‑та. Это был свисток Талиесина. Киеран хотел вытащить его из‑за пояса, но Сара остановила его.

– Оставь свисток себе, – попросила она. – Будешь вспоминать Талиесина. Будешь вспоминать нас обоих. Мне очень жаль, что я столько тебе дерзила.

– Да и я не отставал. Но видишь, все кончилось хорошо.

– Когда мы вернемся – Талиесин и я, нам захочется снова встретиться с тобой и с Кантой. Рано или поздно вам придется поговорить друг с другом.

– О Господи Иисусе, Сара! Умеешь ты настоять на своем! Ну, подождем до тех времен! D'accord?

– Конечно.

Она поцеловала Киерана в щеку:

– Пока, Киеран.

Он поймал на себе взгляд Ха‑кан‑ты. Когда она подошла к ним с Сарой, тихо забили барабаны.

– Это квин‑он‑а, – сказал Киеран. – Нам пора. Salut, Сара!

Ха‑кан‑та обняла девушку.

– Если увидишь Пэквуджи, – сказала Сара, – передай ему, я еще наведаюсь к вам, чтобы разыграть его.

– Передам! – улыбнулась Ха‑кан‑та. – Обязательно скажу, Куничка! Будь счастлива!

Сара наблюдала, как Киеран с Ха‑кан‑той идут к Синс‑амин и собравшимся вокруг нее квин‑он‑а. Она долго еще стояла, глядя в небо Иного Мира. Потом загасила каблуком окурок и вошла в Дом, где ее ждали Талиесин и остальные.

15.15, воскресенье.

Мэдисон с Коллинзом обходили сторожевые посты вокруг Дома.

– Не знаю, чего вы дожидаетесь, Уолли!

– Что‑то должно произойти. Рано или поздно либо мы сможем войти туда, либо кто‑то выйдет оттуда.

– После того что вы рассказали мне о тамошних делах, мне даже думать не хочется, что оттуда кто‑то появится – ну, вы меня понимаете! – Он наклонился зажечь сигарету, но, не успев поднести зажигалку, воскликнул: – Уолли!

– Да, я тоже слышу, Дэн! Надо вызвать подкрепление! Срочно!

– Поздно!

Казалось, барабанный бой окружает их со всех сторон. Черная пелена, окутывавшая Дом, рассеивалась у них на глазах. Дом приобрел жилой вид. Раньше, едва коснувшись его стен, солнечные лучи гасли, а сейчас окна блестели от солнца и зайчики играли на подоконниках и карнизах. Барабанная дробь медленно затихала. Мэдисон и Коллинз подошли к Дому поближе. Одна из его дверей приоткрылась. Полицейские и офицеры Королевской конной полиции бросились к ней, вытаскивая на бегу револьверы. Мэдисон переложил палку в левую руку и тоже вынул револьвер.

К полицейским подошел Жан‑Поль. Дверь наконец распахнулась, и двенадцать указательных пальцев легли на курки.

– Такер! – взревел Мэдисон, когда на улицу, залитую солнцем, шагнул первый вышедший из Дома. – Убрать оружие! Господи помилуй! Такер! Довел‑таки дело до конца!

Такер улыбнулся, правда, улыбка была измученной.

Жан‑Поль стоял в стороне, наблюдая за выходящими. Когда из Дома вышел последний, а Киеран так и не показался, Жан‑Поль повернулся уходить, но его окликнул Такер. Жан‑Поль медленно подошел к группе уцелевших.

– Вы ждали Киерана? – спросил Такер.

Жан‑Поль кивнул.

– Мы его нашли. С ним полный порядок, но он сюда не вернется. Во всяком случае в Оттаву.

– Где он, Джон?

Такер повернулся и посмотрел на Дом.

– В Ином Мире, Жан‑Поль, – ответил он. – В совсем Ином Мире. – Когда Жан‑Поль кивнул и снова собрался уходить, Такер дотронулся до его руки. – Я рассказал Киерану про наши беседы.

– И что?

– Он просил передать вам привет, Жан‑Поль.

ЭПИЛОГ

В середине декабря, когда уже наступили холода, а снега все еще не было, в газете «Ситизен» появилось два интересных сообщения. Одно было помещено на первой странице, и его заголовок гласил:

«Дж. Хью Уолтерс убит грабителем».

В статье рассказывалось, как прошлой ночью к знаменитому магнату проник грабитель, который перерыл весь дом и убил хозяина. У полиции пока нет никаких предположений.

Второе сообщение было напечатано в разделе развлечений. Под фотографией, изображавшей четырех довольно растрепанных субъектов, значилось:

На этой неделе в «Лицах»

Музыка в кельтском стиле

Солирует Коббли Грей

Под сообщением красовалась маленькая эмблема: четверть луны, из‑за которой выглядывают оленьи рога. Под эмблемой следовало объявление:

Открытие специального цикла!

Исполнители: Тал Гвион и Сара Кенделл

Кельтская арфа и гитара

А о том, что инспектор Джон Такер со своей давней приятельницей Маргарет Финч отбыли этим утром в продолжительный отпуск на Ямайку, не сообщалось нигде.