III. В ы с ш и й у р о в е н ь

Благодаря значительному богатству, сознательности и координи­рованное душевных переживаний экзопсихическая сторона лич­ности, в ее высших идеальных проявлениях, достигает здесь необы­чайного развития, эндопсихика, находящаяся с ней в полном согла­сии, составляет лишь естественную ее подоснову. Таким образом, деление производится здесь по экзопсихическим категориям, имен­но по важнейшим общечеловеческим идеалам и их характерологи­ческим разновидностям. При этом во всяком отдельном типе выдвигаются на первый план уже не конкретные, более или менее слу­чайные экзопроявления, зависящие от эпохи, местных условий и т. п. (как это бывает обычно на среднем уровне), а более глубокие основные черты, логически между собой связанные и сохраняющие свое значение для всех времен и народов.

Так как герои и идеалы вырастают на почве обычных, есте­ственных человеческих отношений, составляя лишь результат даль­нейшего, более высокого их развития, то и типы-идеалы высшего уровня по своему содержанию соответствуют в значительной сте­пени психосоциальным комплексам среднего уровня. В частно­сти, важнейшими из них являются следующие:

1) Альтруизм.

2) Знание:

а) индуктивное

б) дедуктивное

3) Красота.

4) Религия.

5) Общество, государство.

6) Внешняя деятельность, инициатива.

7) Система, организация.

8) Власть, борьба

Рассудочные (низший уровень)

Характерная особенность рассудочного типа состоит в том, что всякое действие или поступок сопровождается предварительным и иногда весьма обстоятельным обсуждением мотивов. Интеллектуаль­ная деятельность направлена здесь, следовательно, не столько на расши­рение умственного кругозора или на выяснение тех или иных теорети­ческих проблем, сколько на решение разных практических, приклад­ных вопросов, имеющих непосредственно отношение к повседневной, обыденной жизни (“интеллект практического склада”, или благоразу­мие, по Бэну). Это обстоятельство делает представителей данного типа расчетливыми, систематическими в своих действиях и спокойно рассу­дительными в речах и во всем их поведении. Бережливые, аккуратные, склонные к порядку, они обычно отличаются значительной предусмот­рительностью, стараясь заранее высчитать выгоды и невыгоды всякого предстоящего им поступка. Всегда склонные к рассуждениям, они про­странно и подолгу обсуждают в разговорах с окружающими как свои, так и чужие дела и поступки; в тех же случаях, когда возраст или положение дают к этому повод, охотно и с важностью берут на себя роль ментора, поучая окружающих и высказывая целый ряд более или ме­нее глубокомысленных сентенций.

Однако принадлежность к низшему психическому уровню на­кладывает резкий, характерный отпечаток как на их рассужде­ния, так и на все вообще их действия. Не обладая наблюдательно­стью или сколько-нибудь развитым мышлением, люди эти мед­ленно и туго воспринимают; плохо соображают и недостаточно осмысливают; благодаря этому они лишены возможности само­стоятельно относиться к явлениям окружающей жизни, по-свое­му их передумывать и истолковывать. Рассуждения их обыкно­венно бесплодны, мысли их неоригинальны; подобно одному из чеховских героев, они всегда говорят лишь то, что уже всем изве­стно. Иногда, впрочем, и они пытаются высказать какую-нибудь собственную мысль или пуститься в сложное рассуждение, но из этого обыкновенно ничего на выходит, кроме скучного, бесплод­ного резонерства. В интеллигентном обществе такие неумные ре­зонеры бывают обыкновенно оценены по достоинству; в среде же невежественной; малокультурной они нередко производят впечат­ление и слывут за умных людей, в особенности если их имуще­ственное и общественное положение возвышает их над другими.

То же самое следует сказать и относительно их действий, всегда отличающихся подражательностью, отсутствием какой бы то ни было инициативы. Удачное копирование чужого (“все как у лю­дей”) они считают высшим, к чему только можно и должно стре­миться, всякое же новое, смелое начинание пугает их и представля­ется им совершенно неприемлемым. В то же время деятельность их, несмотря на постоянные расчеты и рассуждения, далеко не всегда носит целесообразный характер. Недалекие в умственном отноше­нии, лишенные изобретательности и остроумия, они очень часто ошибаются в своих - казалось бы, весьма обстоятельных - расче­тах и сплошь и рядом упускают из виду если не самое главное, то по крайней мере очень существенные детали. Благодаря этому их успе­хи в деятельности и жизни даже в случае удачи бывают лишь по­средственны и никогда не могут достигнуть той степени, как у более одаренных представителей рассудочного типа.

Благодаря узости умственного кругозора и полному почти отсут­ствию высших идейных интересов все расчеты этих людей бывают обыкновенно направлены на удовлетворение и обеспечение ближай­ших непосредственных - чаще всего материальных - запросов и потребностей. Отсюда их эгоизм, постоянная забота о себе, тем более бросающиеся в глаза, что сами они, по-видимому, далеко не всегда отдают себе в них отчет; так, постоянно думая и заботясь лишь об удовлетворении своих собственных интересов, они в то же время могут с пафосом повторять избитые фразы о долге и самоотверже­нии, совершенно искренне считая себя людьми благородными и весьма добродетельными. Иногда, правда, заботы их распространяются так­же и на других людей, почему-нибудь им близких (семья, родствен­ники); но это бывает лишь в тех случаях, когда люди эти нужны для них самих, представляясь чем-то вроде жизненной обстановки, не­обходимой для спокойного и довольного их существования.

Благодаря своей расчетливости и благоразумию рассудочные низ­шего уровня, несмотря на свою умственную недалекость, могут все же при благоприятных обстоятельствах достигнуть некоторого успе­ха в жизни. В таких случаях они делаются обычно крайне самодо­вольными и самоуверенными, чему в значительной степени способ­ствует их глупость, мешающая видеть свои промахи и критически относиться к своим недостаткам. Наоборот, в тех случаях, когда жизнь их не особенно балует, на первый план выступают другие, противоположные черты, тесно связанные со всей их эндопсихикой: робость и неуверенность в себе, склонность к постоянным ко­лебаниям, преувеличенная осторожность и неспособность решиться на что-либо определенное. Отсюда их консерватизм, принимающий, вследствие их недомыслия, крайне узкие и часто совершенно бессмысленные формы. Хорошим образчиком такого консерватизма может служить чеховский “человек в футляре” - учитель греческого языка Беликов, который боялся буквально всего и своей мни­тельностью давил не только себя, но и всех окружающих. Его лейт­мотивом было “ах, как бы чего не вышло”.

Развитию и сформированию подобных типов способствует преж­де всего такая обстановка, где все сосредоточено на удовлетворе­нии элементарных, чисто материальных потребностей, причем ру­ководящими правилами жизни и поведения служат застывшие, раз навсегда установленные шаблоны, мешающие всякому сколь­ко-нибудь живому проявлению личности. Точно так же и в обще­ственной жизни рутина и преобладание формы над содержанием, а также отсутствие живых и энергичных людей, могущих стать руководителями общественного мнения, благоприятствуют усиле­нию и процветанию рассудочных типов низшего психического уровня.

В качестве образца можно привести одно из действующих лиц “Войны и мира” Толстого, именно жениха, а затем мужа Веры Ростовой - Берга.

Активные (низший уровень)

У этих людей всякого рода чувства и желания отлича­ются значительной импульсивностью, заставляющей стремиться, и при этом очень энергично, к немедленному их осуществлению, какие бы то ни было сомнения и колебания, борьба мотивов и предварительное обдумывание им почти совершенно несвойствен­ны. Этим основным качеством в значительной степени опреде­ляются экзопроявления данного типа, его социальное значение, его важнейшие достоинства и недостатки.

Склонность к активному вмешательству в окружающую жизнь, к немедленному и притом энергичному осуществлению своих желаний сказывается у представителей данного типа буквально во всем, за что они возьмутся: во всякого рода имущественных делах и предприятиях, в любовных похождениях, в отношении к отдельным людям и общественным делам, наконец, даже в тех областях, где они обычно очень мало смыслят, например в науке и искусстве. При этом они отличаются обычно значительной само­уверенностью и зачастую смелостью (“море по колено”!), вытека­ющей из недостаточного взвешивания последствий своего поступ­ка. Так, Хлестаков, совершенно неожиданно для него принятый чиновниками за ревизора, быстро освоился со своей новой ролью и немедленно же начал пользоваться ее преимуществами, т. е. обирать деньги у чиновников и ухаживать за женой и дочерью городничего; когда Осип, хорошо понимавший всю шаткость и опасность их положения, доказывает ему, что уже пора ехать, он сначала не соглашается и лишь потом сдается на его уговоры.

Несмотря, однако, на всю свою энергию, представители данного типа совершенно не способны к сколько-нибудь серьезному, систе­матическому труду. Причины ясны: с одной стороны, принадлеж­ность к низшему психическому уровню и вытекающие отсюда сла­бая идейность, неспособность понимать серьезные запросы жизни, неустойчивость и поверхностность чувствований и интересов, с дру­гой - свойственная этому типу импульсивность, заставляющая их стремиться к немедленному выполнению всякого пришедшего им в голову желания. Поэтому деятельность их - хозяйственная, адми­нистративная, научная - бывает обычно беспорядочна и бестолко­ва. Зато все, что связано с возбуждением и азартом, влечет их к себе неудержимо. На первом плане здесь следует поставить охоту. У Ноздрева все хозяйство находилось в полнейшем запущении, зато собак всякого рода мастей и пород было бесчисленное множество, и “Ноздрев был среди них совершенно как отец среди семейства...”.

Склонность к возбуждению и азарту сказывается также на их развлечениях и вообще на всем их времяпрепровождении. В сво­их “Школьных характеристиках” мне уже приходилось отмечать, что мальчики энергичного типа больше бывают склонны к азарт­ным играм, чем другие. Хлестаков пользуется всяким удобным случаем, чтобы “сразиться в картишки”; из-за своей страсти к картам он засел без копейки денег в гостинице незнакомого го­родка. Ноздрев также каждую минуту готов был засесть за карты и, несмотря на свое шулерство, то и дело спускал в игре все, что с ним и на нем было.

Склонность если не к дракам, то к столкновениям в той или иной форме также характерна для энергичных, и притом не только низшего, но и более высоких уровней. Энергия вообще порождает склонность к борьбе, которая у лиц более высокого душевного скла­да направляется на достижение определенных, более или менее ус­тойчивых целей. У представителей же низшего уровня, благодаря общей беспорядочности и импульсивности их проявлений, данное каче­ство выражается в наиболее примитивных, грубонелепых формах.

Ноздрев был в некотором роде исторический человек”, так как “ни в одном собрании, где он был, не обходилось без исто­рии”, в результате которой или он бил, или его били, а чаще всего и то, и другое вместе. У лиц менее распустившихся склонность к борьбе проявляется в своего рода бретерстве, в стремлении зади­рать других без всякого повода и т. п.

Как уже сказано было выше, энергичные низшего порядка отличаются обычно крайней самоуверенностью, доходящей не­редко до смешного.

В тесной связи с этим стоит и их тщеславие, склонность к хвастовству, которые у лиц этого типа бывают обычно выражены очень резко. Всем известно, до чего заврался Хлестаков среди благоговейно слушавших его чиновников (“тридцать пять тысяч одних курьеров!.. Меня сам государственный совет боится... Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш...”). Ноздрев, показы­вая Чичикову границу своего имения, говорит, что не только все, находящееся по ею сторону границы принадлежит ему, но что и дальше, за границей, тоже все его. И если даже считать это кари­катурой, преувеличением, то несомненно, что нечто подобное в жизни у таких людей встречается сплошь и рядом.

Такая самоуверенность и хвастовство могут иногда импониро­вать окружающим, производить на них впечатление. Но для этого нужны или исключительно благоприятные условия, как у Хлес­такова, или зеленая, неопытная молодежь. Мало-мальски опыт­ный человек тотчас их раскусит. То же следует сказать и относи­тельно их частых успехов в любви или, вернее, в легких любов­ных интрижках, так как к сколько-нибудь глубокой, серьезной страсти они совершенно не способны. На женщину они смотрят в большинстве случаев очень цинично, как на самку, созданную исключительно для их удовольствия; такого сорта женщин они ищут, и среди такого сорта женщин они и пожинают свои легкие лавры. Если же им случайно удастся (подобно Анатолю Курагину - см. ниже) увлечь девушку или женщину более серьезного душевного склада, то в результате получается одна из тех траге­дий, которыми так изобилует история любви.

В качестве образца разбираемого типа приведем краткую характе­ристику Анатоля Курагина (из “Войны и мира”), совмещающего в себе большинство перечисленных нами выше характерных особенностей.

Сын знатного придворного интригана, умного и энергичного, но хитрого, эгоистичного и бессердечного. Отец его тратит на Анатоля до 40 000 в год, воспитывает его за границей, старается устроить ему карьеру. Сам Анатоль - высокий, стройный красавец, молодой и здоровый. Он всегда весел и спокойно самоуверен, всегда доволен собой и своими поступками: весело улыбаясь, разговаривает со ста­риком Волконским, решения которого с таким трепетом ждет его отец; единственный из всех спал спокойно в ночь перед сватовством; застигнутый княжной Волконской (которой он сделал предложе­ние) в тот момент, когда он обнимал француженку, нисколько не смутился. Только перед похищением Наташи он чувствовал, что сердце его бьется несколько сильнее обыкновенного. К аффектам он вообще мало склонен, хотя однажды вдруг вспылил на ямщика: “Ну, я тебе морду разобью, ты не шути!” Всякое свое желание он привык удовлетворять немедленно, не считаясь с препятствиями. Решив овладеть Наташей, он сразу же приступает к делу: при вто­ром свидании уже объясняется в любви, затем подготовляет похи­щение и настойчиво старается осуществить его, несмотря на отгово­ры Долохова; после неудачи он все-таки продолжает совещаться с Долоховым и сестрой о том, как поправить дело и довести его до конца. Ту же быстроту и натиск он проявляет и в ухаживании за француженкой Бурьен, сразу пробудившей в нем “то странное, звер­ское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам”. Конечно, эту смелость не следует смешивать с сознательной, идейной стойко­стью: этой последней мы напрасно стали бы искать у Анатоля. Когда Пьер в бешенстве пригрозил ему тяжелым пресс-папье, если он не вернет писем Наташи и не обещает завтра же уехать из Москвы, Анатоль струсил и сразу на все согласился. Его смелость есть лишь результат полной неспособности и нежелания сколько-нибудь поду­мать о последствиях своих поступков. Похищая Наташу, собираясь жениться на ней вторым, незаконным (так как первая его жена была жива) браком, ломая таким образом всю судьбу, как свою, так и молодой, неопытной девушки, он ни разу не задумался над тем, что из всего этого выйдет. Так же беспечно относится он и к своей службе. На вопрос старика Волконского, где он служит, Анатоль отвечает: “Я числюсь. При чем я числюсь, папа?” Он очень глуп, что неоднократно подчеркивает автор: отец, говоря с ним, называет его дураком; ухаживая за Наташей, он совершенно не находит, о чем говорить с ней, и только его красота и спокойная самоуверен­ность мешают ему стать смешным; любовное письмо сочинил ему Долохов; он же организует для Анатоля план похищения и ведет его денежные счета. Этой полной неспособностью рассуждать и объяс­няется то обстоятельство, что Анатоль, в нравственном отношении павший очень низко (живет паразитом, на чужой счет, ради своей прихоти готов не задумываясь сделать несчастным другого челове­ка, не останавливается перед преступлением - двоеженством), тем не менее был убежден, что живет хорошо, считал себя безукоризнен­ным человеком и искренне презирал подлецов и дурных людей. У него даже есть свой кодекс чести, заставляющий его требовать у Пьера взять свои слова (“подло” и т. п.) обратно и позволяющий ему, однако, вслед за этим у того же Пьера брать деньги на дорогу. Анатоль не был честолюбив, не заботился о своей карьере и своих выгодах. Он любил на свете только одно: веселье и женщин. Веселье выражалось в кутежах, которыми он вместе с Долоховым просла­вился на обе столицы: он мог пить напролет ночи, перепивая всех, с наслаждением вспоминает, как они однажды мчались из Твери на тройках так, что дух захватывало, наехали на обоз, перескочили че­рез два воза и т. д. На женщин он смотрит только как на средство наслаждения, в обращении с ними он усвоил себе “манеру, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже лю­бовь,- манеру презрительного сознания своего превосходства” (“А уж вы бы рады!”); всем московским барыням он явно предпочитал цыганок и француженок. Такое отношение, соединенное с его выда­ющейся физической красотой, создало Анатолю заслуженную репу­тацию ловеласа и сердцееда, от которого всякая серьезная, уважаю­щая себя женщина должна держаться подальше.