Глава 7. Послушать некоторых, так именно в этот моменту дьявола прорезались рога

Послушать некоторых, так именно в этот моменту дьявола прорезались рога. Двое или трое участников нашего круга написали книжки, в которых утверждается, что будто бы, когда они со мной познакомились, у меня была волшебная палочка, заряженная любовью и музыкой. Дескать, один взмах — и я их околдовал, вынудив следовать за собой повсюду. Не говоря ни слова об ослаблении колдовских чар, они тем не менее заявляют, что где-то в начале 1969 года я начал серьезно меняться, в результате чего любовь и духовная близость в конце концов обернулись пороком и недовольством. По их словам, я ожесточился и сильно переживал из-за того, что не мог записать свою музыку. По их мнению, я вбил себе в голову, что у Beatles в песнях «Белого альбома» «Piggies», «Revolution N2 9» и «Helter Skelter» содержались особые послания для меня и моей группы. Я воспринял их как сигнал к провокации межрасового столкновения и начал программировать всех ребят, чтобы подготовить их к будущей заварушке.

Не стану отрицать — я действительно был разочарован, не сумев достичь своих целей в качестве музыканта. Не буду отнекиваться и оттого, что «Белый альбом» произвел на меня сильное впечатление. Но должен сказать, что в своих книгах эти ребята скорее выражали собственные идеи, чем мои размышления. Черт возьми, они были поколением Beatles, тогда как я был, по меньшей мере, на десять лет старше большинства из них. Я завидовал любому успешному музыканту и по достоинству оценивал каждую становившуюся лидером продаж пластинку, но, как большинству людей, ближе всего мне была музыка, которую я слушал в молодости. Синатра, Кросби, Комо и другие исполнители той эпохи значили для меня больше, чем Beatles, Beach Boys или любая другая популярная группа шестидесятых. Мои тексты и музыка ясно показывают, что я не был помешан на Beatles. Черт, это Сэди и Малыш Пол первыми увидели послания в битловском «Белом альбоме» и начали разгадывать их. Когда мы жили в пустыне, меня в первую очередь интересовала моя собственная музыка, ведь я знал, что оригинальный материал привлекает людей из звукозаписывающих студий больше всего. После двух месяцев, проведенных в пустыне, поездка в Лос-Анджелес по-настоящему радовала. Я напряженно думал, какие же слова надо сказать Деннису или кому-нибудь другому, чтобы убедить их в том, что мы в самом деле созрели для записи. Я написал несколько новых песен, парочка из которых казалась мне чуть ли не шедеврами, и мне безумно хотелось, чтобы их послушал профессионал.

Моим первым разочарованием стало отсутствие Денниса в городе. Правда, Джекобсон поднял мне настроение, сказав: «Черт побери, Чарли, как здорово, что ты объявился. Я собирался выбраться к тебе в пустыню и поговорить с тобой. Мы с Деннисом сватали тебя кое- каким студиям, и парочка из них хочет тебя прослушать. Проблема в том, что с тобой очень сложно связаться, потому как ты живешь не в городе. Почему бы тебе не остаться поблизости какое-то время, а когда Деннис вернется, мы возьмемся задело».

Звучало это просто великолепно. Уже наступил декабрь, и в нашей пустыне, расположенной выше уровня моря, начинало холодать, так что временное возвращение в город пошло бы на пользу всем нам. Понятно, кто-то из нашей группы по-прежнему жил на ранчо Спан, в основном девушки, по очереди ухаживавшие за Джорджем. Но порядка там не было никакого, так что о серьезных репетициях речи идти не могло. Найти место, где разместились бы пятнадцать — двадцать молодых девушек и парней, — нелегкая задача. В конце концов я подыскал дом на Грешэм-стрит в Канога-Парк. Примерно полгектара земли, четыре спальни, две ванные комнаты, большая кухня и просторная передняя комната, как нельзя лучше подходившая для наших репетиций. Полчаса — и ты уже добрался до центра Голливуда, а ранчо

Спан находилось отсюда всего лишь в нескольких милях, что было очень удобно. Дом был выкрашен в ярко-желтый цвет, и мы назвали свое новое жилище «Желтой подводной лодкой». Но, с учетом всех взлетов и падений, пережитых нами здесь, этому месту больше подошло бы название «русские горки».

Дела пошли в гору после возвращения Денниса. Он сразу пришел к нам вдвоем с Джекобсоном. Прослушав нас, они пришли в восторг от новой музыки и от наших успехов.

Одна из песен, понравившихся им больше всего, называлась «Взгляни на свою жизнь, детка». Вот ее текст:

Бывает время, когда надо жить и оставаться в небесах парить.

Ты думаешь, что влюблена, но ведь ты всего лишь горько плачешь, детка. Способна ты на чувства? Спроси себя, а вправду ли ты любишь?

Посмотри, как ты играешь, малышка.

«Ты меня любишь» — этих слов не хватит, если в тебе нет искренности. Детка, ты произносишь эти лживые слова, но ими лишь дурачишь ты себя. Способна ты на чувства? Спроси себя, а вправду ли ты любишь?

Посмотри, как ты играешь, малышка, Давай, посмотри, малышка.

Если душа твоя пуста, а чувства — лишь обман, притворство,

То лучше брось все, иначе будешь и дальше слезы лить в этой игре. Это игра.

Это игра, грустная-прегрустная игра. Посмотри, как ты играешь, малышка.

Деннис, Джекобсон и Мелчер наметили две студийные сессии, первая должна была проходить в какой-то студии в Вест-вуд-Виллидж. Человек пятнадцать, мы тут же наводнили помещение. Заправлявший студией парень сразу начал объяснять нам, что можно делать, а что нельзя, где сесть, где стоять, как поворачивать лицо и даже как держать микрофон. Мы начали, соблюдая все его указания, но девочки хотели смотреть на меня и подпевать, оставив свои места, на которые их расставил парень. Он замахал руками. Мы пробовали начать снова, и так

— раза два или три. И с каждым разом у нас получалось все хуже и хуже, как считал руководитель студии. В конце концов, все происходящее стало повторением моей первой записи на студии Universal. Они не захотели, чтобы мы играли так, как мне казалось правильным. Менеджер студии велел нам выметаться. Не оставшись в долгу, мы послали его куда подальше, в общем, наша запись провалилась.

Потом Деннис пытался остудить меня. «Слушай, Чарли, — начал он свои увещевания, — эти парни, которые рулят студией, знают, что делают. Они знают, как лучше разбить звук и как потом свести все вместе. Так что, когда ты в студии, делай так, как они говорят. Черт, приятель, даже наша группа прислушивается к их советам». Я сказал, что в следующий раз буду послушным.

«Следующий раз» состоялся в домашней студии брата Денниса, которая была больше многих коммерческих студий. На этот раз все прошло довольно гладко, и мы записали около десяти песен. Но для того, чтобы заработать на этом деньги и продвинуть нас на рынок, все еще требовалось какое-то время.

Меж тем нам пришлось платить за жилье и коммунальные услуги, плюс расходы на питание и прочее. На все нужны были деньги. На ранчо Баркер оставались ребята, и о них надо было

заботиться, еще несколько человек — на ранчо Спан, и за ними тоже был нужен пригляд. Говоря языком СМИ, можно сказать, что у меня была «семья», о которой я должен был заботиться. Семья, где, похоже, никто и пальцем не шевельнул бы, чтобы заработать или принести в дом какие-то деньги, пока им не скажешь, что и как для этого нужно сделать. Да, я был счастлив, наконец-то записав наши песни на кассету, и свято верил, что музыка обеспечит нам пропитание, но деньги на расходы нам нужны были прямо сейчас.

Особенно тягостной была ситуация на ранчо Баркер. У ребят не было поблизости хоть какого-нибудь магазина, где они могли бы купить продукты или бесплатно набрать просроченных. Еду на ранчо приходилось завозить в огромных количествах, к тому же нам нужны были электрогенераторы, газовые баллоны и множество всяких запасных деталей. Поскольку я относился к пустыне как к месту, где хотел бы проводить с ребятами много времени, я хотел устроить все там как можно комфортнее. Для дополнительного удобства я планировал достать еще машин, чтобы свободно передвигаться по горам и в пустыне.

Никто из нас, включая меня самого, не горел желанием ходить на постоянную работу, поэтому приходилось искать другие способы добывания столь нужных денег. Одна из возможностей упиралась в мое тюремное прошлое и связи с корешами. Мне показалось, что для нас наступили трудные времена, и я забыл о своих клятвах больше никогда не бросать вызов системе.

Раньше я не искал компании своих бывших тюремных друзей, за исключением разве что нескольких избранных, перед которыми мне нравилось выставляться. Теперь я перестал быть таким разборчивым, когда дело касалось наших гостей. Я даже позвонил кое-кому из до сих пор промышлявших воров, с которыми был знаком. С пятнадцатью — двадцатью красотками, ходившими у меня в домочадцах, заручиться помощью нескольких воров была не проблема. Самое главное заключалось в том, что, несмотря на всю мою готовность участвовать в деле и мой опыт, мне нельзя было мелькать на месте преступления. Разрабатывать планы и отдавать распоряжения я тоже не г/юг. Стоит случайно дать какое-нибудь указание — и уже появляются улики.

За три-четыре недели после нашего переезда туда «Желтая подводная лодка» превратилась в концертный зал для музыкантов, в порностудию для сексуально извращенных продюсеров, в наркоманский притон, воровскую малину, автомастерскую, где разбирались на запчасти угнанные машины, в общем, наш дом можно было назвать практически всем чем угодно, но только не борделем. Здесь никогда не торговали телом! Может быть, телом расплачивались за оказанные услуги, но только не продавали его за деньги. И все время мы старались сохранять честное лицо для Денниса, Джекобсона, Мелчера и любого другого, кто мог хоть как-то посодействовать нам в музыкальном мире.

Очень скоро нам стало мало половины гектара земли, на которой стояла «Желтая подводная лодка». Наши ряды пополнялись, а запчастей накопилось столько, что они стали привлекать внимание соседей и полиции. Так что я отправился повидаться со стариком Джорджем. Его ковбои не обрадовались, когда я вдруг объявился на ранчо, но мы с Джорджем прекрасно ладили.

Джордж сказал мне: «Конечно, сынок, у меня всегда найдется место еще для одного-двух живых существ. Только вам надо подумать, где вы приткнетесь, ведь в другом доме появились новые жильцы». — «Да без проблем, Джордж, весна же на дворе. Мы уже не на автобусе, мы добили его в пустыне. Мы поставим палатку, может, две и прекрасно устроимся. Спасибо». В качестве решающего довода я спросил: «Девочки хорошо о вас заботятся, Джордж?» —

«Конечно, обожаю, когда они рядом». Его подмигивание и довольная усмешка были красноречивее слов.

Уезжать из дома на Грешэм-стрит было нелегко, ведь здесь мы жили, здесь была студия и гараж на две машины, где разбирались ворованные тачки. Некоторым девушкам совсем не улыбалась перспектива перебраться из комфортабельного дома на открытый воздух или, в лучшем случае, в палатку. Их слова раздражали меня, и я кричал на них: «Да как вы жили всю дорогу, черт возьми, не помните? С тех пор как мы встретились, мы жили на дороге, в автобусах, на пляже, в пустыне — в палатках, да где угодно. Что с вами такое? Разве вы не понимаете, что это делается ради вашего же будущего? Господи, да еще четыре месяца назад вы переехали бы в любое место без всяких разговоров. Что же изменилось?»

Потом, когда до меня дошло, насколько круто я обошелся с девушками, я понял, что должен был сам задаться вопросом о том, что происходит. Каждый из нас переживал довольно непростые изменения, а все из-за стремления получить побольше денег. Нечестно заработанных денег. Хотя в большинстве своем группа была не против мелкого воровства ради выживания, но теперь они видели меня в другом обличье. Теперь я был мошенником, смотревшим на все сквозь пальцы, вором, которому было все равно, как добывать деньги. Простота нашей прежней жизни, любовь и забота о каждом сменялись ненасытным вещизмом. Я утешал и оправдывал себя, мысленно обещая, что со всем этим дерьмом будет покончено, как только наши пластинки появятся на рынке. А пока до полного обустройства в пустыне у нас не было другого выхода.

Через месяц большинство из нас снова осело на ранчо Спан, хотя и не в главном доме. Мы оккупировали все декорации, но даже шесть построек, имитировавших ковбойский город, не вмещали всех нас. Там негде было развернуться. Включая оставшихся в пустыне, нас тут бродило больше тридцати пяти человек. В общем, за холмом вдоль ручья мы соорудили широкие навесы из нескольких парашютов — они стали нашим жилищем и местом ночлега, а вдобавок прикрывали маленький конвейер, на котором мы доводили до ума машины, чтобы ездить на них по пустыне. На каждый легальный переделанный нами автомобиль приходилось два-три угнанных. Чаще всего мы брались за «фольксвагены», превращая их в багги для езды по песку, но в наши планы входили и джипы, и мотоциклы, и полноприводные грузовики. Чтобы обеспечить сборочную линию электроэнергией, один из самых способных воров из нашего окружения угнал грузовик с большим газовым генератором и сварочным аппаратом. Генератор еще давал нам и свет для ночных работ.

Из тридцати пяти человек около двадцати принадлежали к нашему кругу. Остальная компания сложились из бывших зэков, байкеров и одного-двух подростков, просто бродивших по свету. За помощь в воровстве и работе они получали жилье, еду, косяк, а если повезет, еще и девочку в придачу.

Для подогрева интереса к нам и для удовольствия команды мы расширили и переоборудовали старый салун. Снаружи он не изменился, зато внутри стал новым просторным диско-центром. Для тех, кто был не занят подготовкой машин для пустыни, это было веселенькое местечко, где можно было надолго зависнуть. Вскоре в салуне начались полноценные представления. Даже при отсутствии посторонних на ранчо было достаточно народа, так что мы никогда не играли при пустом зале. Со светомузыкой, подтанцовкой и внимавшей публикой мы чувствовали себя на сцене настоящими профессионалами.

Слухи о заведении с хорошей музыкой, голыми танцовщицами и множеством других разнообразных удовольствий быстро разнеслись по долине — не успели мы и глазом моргнуть, как к нам стал приезжать народ из Голливуда, Сан-Фернандо, Малибу и других мест. Место завоевывало популярность, спиртное у нас не продавалось, так что мы не стали исключением, установив плату за вход. Находившиеся на особом положении клиенты могли приобрести таблетки, травку или гашиш в ассортименте.

Работники ранчо были не дураки. Кое-кто из них очень хотел, чтобы мы убрались отсюда со

всеми своими делишками. Особенно мы мешали Шорти Ши. Когда мы впервые приехали на ранчо, Ши показался нам нормальным парнем. Он покурил с нами травы и, приударив за девочками, получил от ворот поворот. Но когда на ранчо появились запчасти, явно снятые с ворованных машин, он стал нам угрожать, обещая позвонить в полицию. Ткнув его носом в пару законных бумажек и заявив, что я могу доказать, что ничего краденого здесь нет (и в то же время пригрозив, что с ним что-нибудь может случиться, если хоть одного из нас сцапает полиция), я вроде бы отвадил Шорти от нас. Джонни Шварц, чьим старым «фордом» мы нередко пользовались, любил проводить время на наших вечеринках. Хуан Флинн так подсел на наших девочек, что помогал нам делать все, что ни попроси. А Стив Гроган стал одним из нас на следующий день после того, как мы впервые оказались на ранчо Спан.

Какое-то время мне казалось, что все идет как по маслу. Мне обещали скоро выпустить альбом, у меня был небольшой ночной клуб, для которого я писал песни и руководил выступавшей там группой, у меня были люди, готовившие машины для езды по пустыне, и вообще я знал, что два десятка девушек или около только и делают, что угождают мне. Все было хорошо. Меня распирало от гордости, и я ходил по ранчо с высоко поднятой головой и грудью колесом. Но такое «хорошо», похоже, всегда быстро для меня заканчивалось, а когда отлаженная жизнь обваливалась, на меня в полной мере обрушивались последствия этого. Вот тогда голова начинала кружиться, давление поднималось, напряжение возрастало, отчаяние затапливало, все рифмы куда-то пропадали, и я ни в чем не видел смысла.

Первой накрылась дискотека. В наш клуб стали ходить несовершеннолетние, и их родители сообщили об этом в полицию. Полицейские налетели ночью, забрали всех до одного и выдвинули кучу обвинений: содействие росту преступности среди несовершеннолетних, владение незаконными веществами и содержание ночного клуба без лицензии. Основной удар пришелся на Джорджа, ведь он был владельцем ранчо. Полицейские огорошили его приличным штрафом, да еще и предупредили, что в его интересах выгнать нас с ранчо. Чтобы не поссориться с Джорджем и удержаться на ранчо, я сам заплатил штраф и сказал Джорджу, что мы скоро съедем, но нам нужно еще несколько недель прокантоваться у него. Старик поворчал немного, однако давить на нас, требуя немедленно убраться, не стал.

Умиротворить Джорджа было самым простым делом из всех, что на нас свалились. Узнав нас в лицо, полиция теперь ходила за нами по пятам. Копы придирались к ребятам всякий раз, когда те выходили за пределы ранчо. Переделка машин затормозилась настолько, что нам уже стало казаться, что у нас никогда не будет нужных тачек для пустыни. Ситуация накалялась — кое-кто из прибившихся к нам подростков ушел восвояси, а за ними и несколько бывших зэков. Вся классная жизнь за несколько дней обернулась полным дерьмом. Понимая, что мы не приближаемся к пустыне ни на шаг, наверное, я был немного резок с молодежью. Я начал использовать все, что могло убедить их в том, что пустыня была единственно подходящим для нас местом.

Кое-кто из ребят хотел выбраться из города не меньше меня, но оставались и те, кому идея насчет отъезда все еще была не по душе. «Господи, Чарли, кроме немногих мест, вроде ранчо Баркер, там едва ли найдешь воду или укрытие. Летом в пустыне слишком жарко, а зимой чересчур холодно. И никакой тебе защиты», — убеждали меня они. «Вы шутите, что ли! — чуть не вопил я в ответ. — В пустыне есть все. Черт возьми, да вся пустыня — это не что иное, как река, только наоборот. Вода там течет везде. Иначе, как вы думаете, с чего бы ручьи не пересыхают? Просто нужно знать, где искать. Я бывал в таких районах пустыни, где солнце вообще не жарит и где никогда не холодает зимой, а вода там встречается повсюду. Она просто под землей. Я еще не исследовал это, но я сидел на краю ямы и смотрел, как под землей бежит вода. Господи, да у пустыни бесконечные возможности. И мы найдем ту самую яму и выстроим

на том месте наш город. Как, по-вашему, зачем мы надрываем свои задницы, чтобы собрать все это снаряжение? Багги, генераторы, необходимые припасы, запасы газа, припрятанные нами, помогут превратить пустыню в рай. Ранчо Баркер и Майерс — ничто по сравнению с тем, что мы создадим для себя. Когда наши пластинки поступят в продажу, мы выстроим свой город. А пока, если мы будем действовать сообща, мы можем устроиться в пустыне со всем удобством, с каким захотим. Только задумайтесь об этом: никакой платы за жилье, никаких обязательных законов и никаких копов по нашу душу. Эй, мы будем опережать все, что происходит в этом мире.

Оглянитесь вокруг, белый человек прогнил. Вместе со своими свиньями он поставил доллар выше всего. Превыше даже собственных детей. Черномазые устали быть тряпкой, о которую богачи вытирают ноги. Так что пока белый занят своими деньгами, чернокожий трахает его белокурых и голубоглазых дочерей, а потом рождаются дети смешанной крови. И все это плохо кончится. Скоро начнется настоящее сумасшествие, и наступит хаос. Но нас он не коснется, ибо мы найдем себе пристанище в прекрасном краю, и лишь нам будет известно, как спастись. Чтобы как следует подготовиться, нам нужны тонны оборудования и припасов. И если нам нужно где-то подворовать и нечестно поступить, чтобы достать все необходимое, давайте же так и сделаем».

Впоследствии — и это продолжается даже сейчас — сказанное мной настолько извратили и раздули, что перевранным оказалось каждое слово. Если мое обещание найти скважину в пустыне, где я видел воду, означает намерение построить подземный город (как сказал окружной прокурор), то я не знаю, как вообще можно что-либо говорить или слушать. А если в моем мнении насчет белых и черных и желании быть подальше от их дрязг кто-то увидел стремление развязать войну и исправить мир после ее окончания, то, значит, не только у меня сильное воображение. Что касается пустыни, все сводилось лишь к тому, что мне нравилось там жить, как и некоторым ребятам из нашей компании. Неприятности, которые доставляла нам полиция, моя болтовня насчет возможных расовых столкновений и нарисованная мной картина лучшего места для жизни сделали молодежь готовой на все. Даже те, кто поначалу сопротивлялся, теперь осмелели. На самом деле порой они были слишком отчаянны и навлекали на нас беду, причем не всякий раз нам попадало именно от полиции.

Взять, к примеру, Сьюзан. Она постоянно уходила с ранчо, полная благих намерений сделать что-нибудь полезное для нашего общего дела. Но, уходя от нас, она так увлекалась, что, забываясь, оставалась с пустыми руками, или, еще лучше, обчищала всех, с кем спала, и скорей бежала назад на ранчо вместе с наворованным добром. Однажды, вернувшись после нескольких дней отсутствия, Сьюзан протянула мне два пакетика с марихуаной, за которые мы могли бы выручить тридцать долларов, и сказала: «Вот, Чарли, это все, что я смогла раздобыть. Но в следующий раз я постараюсь получше». Через двадцать минут в наш двор въехала машина с тремя здоровыми молокососами — двумя мексиканцами и одним белым. Один из мексиканцев начал орать: «Я ищу Сэди, Сьюзан Аткинс, она здесь?» Я преградил ему дорогу на полпути от машины к салуну, спросив, зачем ему девушка. «Она моя женщина, и мне известно, что она здесь. Скажи ей выйти!» Я позвал Сьюзан из салуна. С большой неохотой она подошла к нам. Парень, с которым я разговаривал, схватил ее за плечо и сказал: «Давай, сучка, залезай в машину и не вздумай больше убегать». Сьюзан рванулась назад, ответив мексиканцу: «Я никуда не собираюсь идти с тобой, приятель. А теперь убирайся отсюда и оставь меня в покое. Я уже давно с Чарли и останусь здесь». Парень смерил меня взглядом и сказал: «Это моя сучка, и я возьму ее с собой». — «Ладно, приятель, — ответил я ему, — ты видишь здесь хоть один забор? Забирай ее, если она хочет идти с тобой. Ничто не мешает никому из вас делать все, что захотите». Парень вновь потянулся к Сьюзан, но она отпрыгнула назад, сказав ему, что она не

собирается никуда с ним идти. «Тогда я надеру твоему старику задницу и заберу два фунта своей травы», — сказал парень, начиная наступать на меня. С одной лишь гитарой в руках, я уклонился и ответил ему: «Короче, парень, не заставляй меня ломать гитару о твою башку. Если девушка хочет ехать с тобой, она твоя. Иначе она остается, а ты проваливаешь. Но если ты не уберешься, я вытащу пушку из кармана и разнесу твой хренов череп вдребезги».

Парень ощупал меня взглядом и понял, что мне некуда было сунуть пистолет, ведь я был в джинсах и футболке. «Ты, уродливый недомерок, у тебя нет никакой пушки. Я забираю эту девку и свою траву». Он достал из кармана пружинный нож и пошел на меня. Я отпрыгнул и выдернул из ботинка охотничий нож размером посолиднее. Тут парень заколебался. «Послушай, приятель,

— начал я, — у нас есть два пакета травы. Они твои, если только ты выбросишь всю эту ерунду из головы и уедешь. На самом деле здесь не два фунта, как ты сказал, но если эта трава тебя осчастливит, забирай ее и уматывай, и мы уладим дело без поножовщины». — «Я не согласен на две унции и не дам этой сучке одурачить себя», — ответил парень и бросился на меня с ножом. Увернувшись, я слегка порезал ему руку. «Вот видишь, что ты наделал. Я не хотел поранить тебя, но ты вынудил меня сделать это. Теперь ты ничего не получишь. Ни девушки, ни травы». —

«Иди к черту», — услышал я в ответ. Мексиканец вновь попытался пырнуть меня ножом, но я ускользнул, на этот раз задев другую его руку. Его приятели уже собирались наброситься на меня, но, увидев идущих ко мне на помощь ребят из салуна и поняв, что сила не на их стороне, не стали вмешиваться, оставшись в роли наблюдателей. Задев парня в третий раз, я сказал ему:

«Слушай, парень, так ты ничего не добьешься. Ты ни разу не достал меня, я же продолжаю тебя царапать. Девушка уже сказала тебе, что не хочет идти с тобой, а я сказал, что здесь нет никаких двух фунтов травы. А раз уж ты свалял такого дурака, я не отдам тебе и тех двух унций, предложенных тебе за то, чтобы ты убрался отсюда подобру-поздо-рову. Пусть твои дружки отвезут тебя куда-нибудь, где тебя заштопают, — это лучшее, что ты можешь сейчас сделать». Пробормотав, что он вернется отомстить, парень сел в машину вместе со своими приятелями, и они уехали.

Сьюзан подбежала ко мне с вопросом: «Ты в порядке, Чарли? Этот лживый мерзавец не поранил тебя, как ты его? Он все наврал! Я не брала у него никаких двух фунтов». — «Сьюзан,

— заговорил я, — тебе нет нужды давать мне объяснения. Я тебе уже тысячу раз говорил, все, что ты делаешь, ты делаешь для себя, не для меня. Но я уже чертовски устал от неприятностей, которые ты на нас навлекаешь. Когда-нибудь тебе придется разбираться с ними самостоятельно».

Понятное дело, что, несмотря на всю неотложность отъезда из города, я по-прежнему ходил по пятам за Деннисом, Дже-кобсоном и Мелчером, чтобы добиться от них чего-нибудь полезного для нас. По настоянию Джекобсона, Мелчер и еще один приятель наконец-то съездили на ранчо Спан и отсняли несколько видеокассет. Однако материал не произвел на Мелчера должного впечатления, чтобы заставить его взяться за раскрутку. Нас кормили обещаниями. «Мы попробуем еще раз», — только и слышали мы. Но одними обещаниями сыт не будешь, поэтому мы продолжали воровать, торговать наркотиками и проворачивать всякие другие дела, чтобы как-то продержаться.

В своих книгах Сьюзан Аткинс и Текс Уотсон заявили, будто стали возродившимися христианами. По их словам, они пристрастились к наркотикам, пороку и полному беспределу задолго до встречи с Чарльзом Мэнсоном. Если они и впрямь искренни насчет христианства и так же сильны в вере, как в своей склонности к наркотикам и обману до нашего знакомства, тогда Бог приобрел в их лице очень преданных верующих. Но если они обходятся со своим Богом так же, как они поступали со мной, это значит, что они продолжают потакать лишь собственным желаниям. Я хотел бы подчеркнуть, что эти двое, громче всех кричавшие, что я

оказывал влияние на их жизнь и поступки, и сильнее всех убивавшиеся по этому поводу, сами способствовали тому, что, на мой взгляд, нанесло сильнейший удар по нашей жизни и привело к убийствам и хаосу.

Еще до самого этого потрясения атмосфера на ранчо изменилась: вместо веселья там воцарилось напряжение и неудовольствие, чувствовавшиеся несколько месяцев. Наверное, в этом была моя вина, ибо, вместо того чтобы следовать своим же советам «будь сам по себе» и

«живи сам и дай жить другим», я заставлял ребят делать дела и довольно напористо насаждал свой авторитет. Желание обрести власть возникло во мне незаметно. Даже в «Спиральной лестнице», где я впервые понял, что кто-то должен держать в узде остальных, я не собирался изображать из себя хозяина или доброго пастыря. Но нас становилось больше, и бремя ответственности росло. Быть может, я пытался задавать нам — как группе людей — какие-то общие цели, но я никого не держал насильно.

Сколько бы ни говорили обратного, на самом деле каждый в нашей группе был волен приходить и уходить, когда ему вздумается, или вообще уйти куда глаза глядят, если так хотелось. Так что, даже с учетом изменившейся на ранчо обстановки, я никого и пальцем не тронул, за исключением случаев самообороны. Никогда не думал, что наши действия могли привести нас к тому, чтобы отнять у человека жизнь. И по-прежне-му не верю, что какое-либо насилие нашло себе выход, если бы мы контролировали наркотики, а не они — нас. Но кто знает, что бы мы еще откололи, не случись всех этих событий?

Как-то раз байкер по кличке Индеец Джо, частенько околачивавшийся на ранчо, бродил по каньонам в миле или двух от стоявших на ранчо домов и наткнулся на белладонну. Он принес растения на кухню и объяснил Бренде, как ее обрезать, сварить корни и приготовить чай талаче. Белладонна — растение сильнодействующее и ядовитое, и лучше не готовить ее в помещении из-за ядовитых паров, но Бренда обрезала корни до среднего размера луковиц и начала варить их в доме. Заглянувший на кухню Текс полюбопытствовал, что же там такое в кастрюле. «Из этой штуки растет белладонна», — сказали ему. Услышав это, Текс схватил большой корень и начал смачно откусывать от него, словно ел яблоко. Еще до того, как белладонна стала действовать в полную силу, Текс умотал в город.

Меня на кухне не было, да я вообще понятия не имел о происходящем. Я видел, как Текс выходил из дома, и помахал ему на прощанье. Он махнул мне в ответ и сказал «пока». Пожалуй, до начала суда это был последний раз, когда я видел Текса, так сказать, в своем уме.

Через несколько минут после ухода Текса из кухни шатающейся походкой вышла Бренда. На крыльце она отключилась. Я подбежал и поднял ее. Она перестала понимать, кто она и где находилась. Она открывала глаза, что-то бессвязно бормотала, а потом вновь теряла сознание. Я закричал, подзывая к себе Ти Джея: я видел, как он несколько раз заходил на кухню. Ти Джей сам был сильно под кайфом, но был в состоянии рассказать мне о том, что происходило на кухне. Одного взгляда на Ти Джея и Бренду было достаточно, чтобы понять: Тексу никак не следовало уходить с ранчо и отправляться в город, где он мог нарваться на неприятности и попасться в лапы полиции. Я позвал Писклю, чтобы она позаботилась о Бренде, а сам подхватил Ти Джея и затолкал его под холодный душ. После душа и кофе у него в голове прояснилось, так что я отправил Ти Джея на поиски Текса, чтобы не дать тому попасть в беду. Как оказалось, Ти Джей добрался до дома Текса слишком поздно. Текс уже успел побывать там, взять мотоцикл и смотаться. Вечером он врезался в припаркованную машину, после чего забрался туда и отрубился. Наутро владелец автомобиля, тщетно пытавшийся добудиться Текса, вызвал полицию. Полицейские забрали Текса в кутузку за то, что он находился в состоянии наркотического опьянения. Через три дня он вернулся на ранчо, но с тех пор, как я уже сказал, он так и не стал прежним.

Все это случилось в начале июня 1969 года. Хотя почти все свое время Текс проводил на ранчо, все же он уходил, когда пожелает. Он увлекся девушкой, у которой была квартира в Голливуде. Вот там-то Текс и нагрел на наркотиках чернокожего по имени Бернард Кроув. С этого происшествия начался разгул насилия, захлестнувший в конце концов нашу семью.

Текс отогнал «фольксваген» своей подружки в мастерскую, чтобы переделать его в багги. За это ему нужно было выложить около пяти сотен долларов. Чтобы достать деньги, он собирался толкнуть травы. Текс взял подружку и пошел к тому самому негру. Он получил двадцать четыре сотни в счет аванса, пообещав принести травы до конца дня. Но, когда деньги оказались у него в кармане, Текс решил надуть ниггера. Он так и не отдал ему ни траву, ни деньги.

Вечером того же дня на ранчо раздался телефонный звонок. К телефону, который у нас был рядом с загоном, подошел Ти Джей. «Эй, Чарли, это тебя», — крикнул он мне. Я был в доме у Джорджа и взял трубку там. «Чарльз, ты должен вернуться с деньгами или с травой, — услышал я голос какой-то всхлипывавшей девушки, — ко мне пришел Кроув, он грозится убить меня, если не получит своих денег». Потом в трубке заговорил другой голос: «Ладно, ты, умный ублюдок, твоя женушка у меня. Не вернешь мои бабки в течение двух часов, покромсаю ее на кусочки, а потом разбросаю их перед твоим домом». Я в упор не понимал, о чем эти двое толкуют, и заорал в трубку: «Эй, стойте! Какая жена, какие деньги? Кто это и о чем, черт возьми, вы говорите?» —

«Не придуряйся, ты прекрасно знаешь, что это Кроув, и я хочу получить свои бабки или дурь. Даю тебе два часа, Уотсон, или девке конец!» — «Да постой же, приятель, — сказал я в трубку,

— я не Чарльз Уотсон, а Чарльз Мэнсон. Успокойся, слышишь. Уотсона сейчас нет, но не стоит говорить, что ты порежешь какую-то девчонку, ведь мы можем уладить это дело. Где ты?» Он ответил, что у девушки дома. «Хорошо, — сказал я, — Текса здесь нет, капусты у меня тоже негусто, но я сейчас буду».

Ти Джей слышал наш разговор с другой трубки, так что, когда я подошел к загону, он уже пересказывал услышанное Дэнни Де Карло и двум другим байкерам. Теперь уже я рассказал им что к чему, добавив: «Я еду туда, и мне понадобится помощь. Вы со мной, парни?» У Дэнни и байкеров сразу нашлись какие-то неотложные дела вроде уборки навоза и осмотра лошадей. Да в час ночи эти засранцы никогда ничего не делали, и весь их неожиданный энтузиазм насчет лошадей был важнее, чем помощь мне. «Ладно, Ти Джей, остаемся мы с тобой. Ты поедешь?» Я видел, что в душе Ти Джей вовсе не хочет ввязываться в переделку, но все же он сказал:

«Конечно, Чарли, я с тобой. Только подожди секунду, нам может понадобиться кое-какое средство убеждения». С этими словами Ти Джей куда-то исчез и вернулся со старым револьвером «бантлайн» калибра 22. Сам вид пистолета и предположение о том, что мне, возможно, придется им воспользоваться, должны были открыть мне глаза, показав, насколько все у нас изменилось. Но раз уж мы погрязли в воровстве, где все средства хороши, то можно сказать, что оружие было таким же обычным делом для байкеров и бывших заключенных, прибивавшихся к нам, как для меня нож, с которым я не расставался.

Мы взяли старый «форд» Джонни Шварца и поехали на нем в Голливуд, пистолет лежал на сиденье между нами. Когда мы добрались до нужного дома, Ти Джей взял пистолет и заткнул его за пояс. Поднимаясь по ступенькам, я остановился, повернулся к Ти Джею и спросил, что он собирается делать, если ему придется пустить в ход оружие. Он озадаченно уставился на меня.

«Черт возьми, старик, — сказал я ему, — если ты будешь раздумывать, то проку от тебя будет мало, давай сюда пистолет». Я засунул оружие за пояс у себя за спиной. Пока мы шли, я пытался представить, во что мы можем влипнуть и как я собираюсь утрясти дело. Я чувствовал, что мы с Кроувом можем как-то договориться без драки, возьми я на себя ответственность за деньги. Я надеялся, он даст нам несколько дней, чтобы мы успели найти требуемую сумму. В общем, стуча в дверь, я был настроен на сделку, а не на разборку.

После первого стука дверь приоткрылась на несколько дюймов, из-за нее выглянул какой-то белый громила, спросивший у меня: «Ты Чарли?» Я кивнул, и парень открыл дверь. За парнем, впустившим нас, стоял еще один белый, но никакого чернокожего не было. Мне сказали, что Кроув вышел на несколько минут, но скоро вернется. С кляпом во рту связанная девушка лежала на кровати. Парни не излучали особой враждебности, и напряжения не чувствовалось. Я недооценил ситуацию и начал разгребать заваленный, чем попало, стол. Парни ничего не сказали, словно были не против. Ти Джей примостился у стены рядом с дверью и остался стоять. От парней не исходило никакого напряжения, так что я пошел дальше и начал развязывать девушку. «Кроув велел, чтобы девчонка оставалась связанной», — сказал один из парней. «Да брось ты, приятель, — ответил я, — ты что, не мужик? Девушка явно не справится с вами обоими. К тому же нам не помешал бы кофе, а она могла бы его приготовить». Освободив девушку от пут, я велел ей сходить в ванную и умыть свое заплаканное лицо, а потом сделать нам кофе, пока мы ждем Кроува, не замедлившего, кстати, появиться.

Кроув, известный как Большая Задница, весил килограммов сто пятьдесят. Он окинул меня оценивающим взглядом, мельком посмотрел на Ти Джея и заревел: «Какого черта эта девка тут расхаживает? Я же сказал вам, парни, не развязывать ее! Да что с вами такое, придурки? А ты, хитрожопый недомерок, где мои деньги и где тот ублюдок?» — «Послушай, приятель, — начал я, — с тех пор как мы с тобой поговорили час назад, мало что изменилось. Текс как сквозь землю провалился. И если твои деньги все еще у него, то я тут бессилен, я не могу найти его. А столько бабок я смогу собрать не раньше завтра или послезавтра. Но девушку отпусти. Я отвечаю за деньги». Кроув хранил молчание до тех пор, пока не уселся на мягкий стул, как какой-нибудь король на трон. Потом голосом громче обычного он заявил: «Я отвечаю перед другими людьми (он был связан с другими чернокожими наркодилерами), так что даю тебе четыре часа, чтобы достать бабло. Девка остается у меня, и я не затрахаю ее до смерти, так что можешь поиметь ее, когда отдашь деньги».

Я упрашивал его, обещая, что обязательно раздобуду деньги, но только мне нужно больше времени. Я просил отпустить девушку. Чем больше я умолял Кроува, тем злее и грознее он становился. Мы не могли договориться, и девушка стала рыдать, заклиная меня сделать что- нибудь и вытащить ее отсюда. Похоже, Кроув просто наслаждался затруднительным положением, в котором мы оказались. Его прямо раздувало от спеси. «Выметайся отсюда, педик! У тебя два часа. Пошел за моими деньгами!» Я упал на колени перед стулом, где он сидел: «Слушай, старик, видишь, я стою перед тобой на коленях, пожалуйста, не трогай девушку. Обещаю достать тебе денег. Только отпусти ее». Он посмеялся надо мной и сказал, что, вместо того чтобы дожидаться денег, может быть, убьет девушку и посмотрит, как она будет мучиться. Оставаясь на коленях, я вытащил из-за спины пистолет и протянул его рукояткой вперед Кроуву со словами: «Вот, приятель, если ты должен отнять у кого-то жизнь, возьми мою». Он смотрел на пистолет какое-то мгновение, прежде чем взять его. Как только Кроув потянулся за оружием, я развернул пистолет так, что рукоятка осталась у меня в руках, и вскочил на ноги. Сделав шаг назад, я сказал: «Ну, хорошо, ублюдок. Я распинался перед тобой, целовал тебе задницу и давал обещания. А теперь я заберу девушку, и ты можешь распрощаться и с ней, и со мной, и со своими долларами».

Кроув поднялся со стула и не побоялся мне сказать: «Ты, мелкая белая дрянь, да ты ни в кого не выстрелишь — кишка тонка. Я отберу у тебя эту пушку и запихаю тебе в зад. А потом пойду в твою коммуну со своими ребятами и оттрахаю всех тамошних белых помойных сучек. А если понадобится, то я приколю твои глаза зубочистками, чтобы заставить тебя смотреть, как твои белые шлюхи сосут мой черный член». Он шел на меня, пока я пятился назад. Через пару шагов я нажал на курок. ЩЕЛК. И ничего не случилось. Кроув заулыбался, а я подумал: «О, черт,

что же теперь?» Захохотав, Кроув сомкнул свои мясистые лапы вокруг моего горла. Я упирался спиной в стену. Сжимая мне горло, Кроув начал отрывать меня от пола. Я снова нажал на курок и услышал новый щелчок. «Вот зараза!» — пронеслось у меня в голове, но я надавил на курок в третий раз. Утопленный в животе Кроува, пистолет выстрелил негромко, но этого оказалось достаточно, чтобы обстановка в комнате резко изменилась.

Кроув привстал на цыпочки, его пальцы продолжали сжимать мне горло еще какой-то миг, потом его хватка ослабла, когда он опускал меня обратно на пол. Стоявший рядом со мной парень рванулся ко мне, но очнувшийся наконец-то Ти Джей схватил его за шею и отбросил назад к стене. Больше он не пытался играть в героя, его напарник — тоже. Девушка испустила сдавленный крик и снова принялась рыдать. Я не сдвинулся с места. Тело Кроува, упавшее мне под ноги, придавило меня к стене.

Я смотрел на тело. Хотя крови не было видно, я знал, что Кроув был мертв. Я обвел пистолетом комнату и сказал парням, что пришел сюда не для того, чтобы убивать, но был вынужден пойти на это. «Теперь, если кто-то из вас хочет со мной поспорить, я готов его выслушать», — предложил я. Парни разом побледнели и не смогли вымолвить ни слова пересохшими губами. Они просто замерли на месте, уставившись на тело, лежавшее на полу. Перешагивая через труп Кроува, я осознавал, что только что убил человека, но не чувствовал ни малейших угрызений совести. Меня не тошнило, и последствия этого убийства не волновали меня — по крайней мере, в тот момент. Как ни странно, напряжение отпустило меня, я всей душой ощутил собственную силу. Да мне было хорошо! При взгляде на дружков Кроува я видел ужас, написанный на их лицах, словно каждый из них ожидал, что станет следующей жертвой. Я наслаждался их страхом.

На одном из парней была дорогая верхняя рубашка из замши. Парень был высокого роста, почти под два метра, и, должно быть, весил не меньше ста килограммов. Я похвалил его вкус и спросил, не даст ли он мне свою рубашку. Без всякой заминки он сбросил с себя рубашку и протянул ее мне. Чтобы надеть ее, мне пришлось положить пистолет на стол. Удивительно, но ни один из парней даже не тронулся с места в попытке завладеть оружием. Рубашка спускалась мне ниже колен, а рукава были слишком длинны. Ти Джей закатал мне рукава, после чего я взял со стола пистолет. Я помахал им и велел парням убраться в квартире и избавиться от их друга. Казалось, они вздохнули с облегчением, а их лица немного порозовели. Мы с Ти Джеем ушли, уверенные, что теперь, когда я убрал Кроува с дороги, девушка будет в безопасности.

Пока мы шли к машине и возвращались на ранчо, Ти Джей все пялился на меня. Он молчал и слегка дрожал. «Боже мой, Чарли, неужели нужно было его убивать?» — наконец выдавил он. Я объяснил Ти Джею, что у меня и в мыслях не было никого убивать. Я сделал лишь то, что был вынужден сделать под давлением обстоятельств. «К тому же это ведь ты, Ти Джей, взял с собой пистолет. И что-то я не припомню, чтобы ты сдвинулся с места, когда чернокожий ублюдок сдавил мне горло».

За все полчаса, что мы ехали обратно на ранчо, мы обменялись лишь парой слов и больше не разговаривали. Каждый думал о своем. В моей голове проносились мысли о случившемся, и постепенно я начал осознавать всю его серьезность. «Так-так, недоносок, ты уже все попробовал

— воровал, мошенничал, насиловал, а теперь еще сделал кое-что покруче. Ты кончишь тем, что сдохнешь в тюрьме», — примерно так думалось мне. Но раскаяние за такую жизнь меня не мучило. Ничего другого мне не оставалось. Спустить курок значило для меня не больше, чем посмотреть гангстерский боевик, а если полиция станет меня искать, скажу, что это была самооборона. Я был уверен, что полиция заявится за мной на ранчо в считанные часы, а до этого мне надо было успеть разобраться с Тексом. Это он устроил аферу и взял деньги, поэтому он должен был расплачиваться за все, а не я.

Вернувшись на ранчо, я не стал разыскивать Текса, а завалился спать. На следующее утро меня разбудил Ти Джей, чтобы поделиться новостями, которые они только что услышал с Брендой. В новостях сообщили об убийстве одного из «Черных пантер», занимавшего в организации не последнее место. Тело выбросили на газон перед одной из больниц в Беверли- Хиллз. «Вот это да! — воскликнул я. — Как думаете, это наш парень?» — «Точно наш!» — убежденно сказал Ти Джей. Нас тут же охватила паранойя. Если для полиции у меня были заготовлены ответы, то «Черные пантеры» явно не собирались спускать дело на тормозах. Это означало одно — войну. Оружие и умение пускать его в ход внезапно слилось с машинами и припасами, которые мы готовили для пустыни. Поиски скважины с водой стали еще насущнее.

Ти Джей еще не закончил пересказывать мне новости, как я отправился на поиски Текса. Новости меня мало удивили, а мне хотелось дать выход своей злости, повидавшись с тем, кто заварил эту кашу. Я нашел Текса свернувшимся калачиком в спальнике у Малышки Пэтти. Я разбудил его, отвел подальше, чтобы Пэтти не услышала, и выложил ему все, что случилось прошлой ночью. Он сходил к спальнику за пачкой денег и отдал мне остатки от двадцати четырех сотен. Отпихнув от себя деньги, я сказал Тексу: «Мне не нужны деньги, кретин. Ты навлек на нас «Черных пантер», понимаешь?» С того места, где я стоял, виднелось шоссе, и, хотя я разговаривал с Тексом, мне мерещилось, как по дороге едут машины, набитые неграми, и оттуда палят по нам. Я второпях закончил разговор словами: «За то, что я сделал для тебя вчера, всем нам придется отвечать перед чернокожими. Я спас тебе жизнь, рискуя своей. Теперь, похоже, все мы крупно влипли из-за тебя. Ты у нас в долгу, брат!» Я пошел было прочь, но, словно в раздумьях, повернулся к Тексу и сказал ему: «Я тут подумал, дай-ка мне часть тех денег». Текс сунул мне пятнадцать сотен.

Я сразу отправился в салун и объявил всем присутствующим: «Мы должны начать жить по- новому. Нам следует быть осмотрительней. Не только полиция, начинают возникать и черные. Что касается полиции, то здесь нам не надо бояться снайперских выстрелов, а вот негры придут с оружием. С главной дороги могут стрелять, так что с этого момента старайтесь, чтобы вас оттуда не было видно, — прячьтесь за постройками».

Кое-что нужно было изменить. По моим указаниям мы начали выставлять дозорных и стали больше походить на военный лагерь, чем на компанию беззаботно веселящихся молодых людей. Отныне жизнь перестала означать для нас секс, наркотики и делай все, что хочешь. Мы почти перестали развлекаться, теперь нужно было быть начеку и не позволять себе расслабляться.

Каждое новое лицо вызывало у меня беспокойство и подозрения. У меня постоянно менялось настроение. И все мои чувства отражались на ребятах. Для пущей путаницы уже на следующий день на ранчо заехали три машины с неграми. Чернокожие мужчины, женщины и дети — они просто заглянули на ранчо Спан из чисто туристского любопытства, но, охваченные паранойей, мы подозревали их в том, что они разнюхивают обстановку для «Пантер». Если кто- то из нашей группы еще сомневался в моих словах, сказанных накануне, то теперь и они поверили, что негры вернутся назад в полной боевой готовности.

Думаю, не стоит и объяснять, что многое из той чепухи, которую я нес обитателям ранчо, объяснялось моим личным страхом перед последствиями убийства Кроува. Знай я, что Кроув не умер или хотя бы не принадлежал к «Черным пантерам», как мы уверились, напряжения бы не возникло. Лишь спустя почти год я узнал, что Кроув остался жив. Между тем поверить в то, что убийство одного из «Черных пантер» одним выстрелом и появление тела убитого на лужайке перед больницей — всего лишь совпадение, было немыслимо. Поэтому в то время я был убежден, что развязал войну с черными. Ребята на ранчо ощутили на себе все худшие проявления моей паранойи.

Засевшие в моем мозгу «Пантеры» и все преследования, которым мы подвергались со

стороны полиции, спровоцировали у меня видение будущих неприятностей, а еще мне чудилось, как однажды утром я снова просыпаюсь в тюрьме. Нередко мне страшно хотелось собрать свои вещи и отправиться куда-нибудь в неизвестность, но я так был повязан с этими ребятами и ролью, которую играл в их жизни, что просто уйти — значило вырвать свое сердце. Где-то в глубине души я нуждался в них, причем сильнее, чем, как они думали, я был нужен им самим. Чтобы перебороть плохие предчувствия, я думал: «Стоит только нам выбраться отсюда, ничего не случится». Необходимость уехать из города и вернуться в пустыню ощущалась как никогда.

Целые месяцы мы возились с подготовкой оснащения и машин для переезда в пустыню, тогда как на самом деле мы могли все закончить за несколько недель. В этом я мог винить лишь себя. Я всегда делал несколько дел одновременно и не хотел упускать ни одной мелочи. Взяться за какое-нибудь дело с кипучим энтузиазмом и бросить его, если что-то новое привлекало внимание, было вполне в моем духе. Но сейчас из-за Текса и его обмана я оказался приперт к стенке. Нам нужно было полностью контролировать ситуацию, чтобы уехать туда, куда нам хотелось.

Сначала надо было разобраться с самыми важными делами — я отправился за деньгами, которые мне причитались за помощь в написании текстов для Денниса и его группы. Эти деньги были для меня словно банковский вклад. Теперь, когда в них возникла потребность, я решил их забрать. Агент Денниса не пожелал со мной встречаться, и мне пришлось повоевать с его секретаршей, чтобы пробиться к нему в кабинет. Он знал, что некоторые идеи Денниса появились на свет не без моего участия, так что нашу встречу нельзя было назвать теплой. Когда я первый раз заикнулся о деньгах, собеседник вежливо отбрил меня: «Вам нужно прийти позже». Я был сыт по горло этими бесконечными «приходите завтра». Я состроил из себя крутого и попытался запугать агента: «Знаешь что, приятель, вы должны мне денег, причем много и давно. Просто расплатись со мной, или мне придется сделать кое-что, 0 чем ты пожалеешь. Вернувшись к себе в один из ближайших дней, ты можешь найти лишь головешки на месте своего дома». Я много чего наговорил, и парень решил поменяться со мной ролями, заявив мне: «Знаешь что, Мэнсон, да ты просто психованное ничтожество. У тебя нет контракта с нами, мы вообще с тобой ничего не подписывали и ничего тебе не должны. А раз ты так настроен, ты вообще останешься с носом. Теперь проваливай из моего офиса, а если еще хочешь поиграть в крутого парня, то я позвоню кому надо — и прощай, Мэнсон. Дошло?»

Этот сукин сын застал меня врасплох. Я вышел из его кабинета с таким чувством, будто меня вываляли в грязи, и с премерзким ощущением в животе. Полиция маячила у нас перед

1 лазами, черные охотились за моей задницей, а тут еще и угроза заказать меня «наемному убийце».

Потом я пошел повидаться с Мелчером. Я не докучал ему нот уже несколько недель, но дата записи до сих пор не была обговорена, и мне нужно было получить точный ответ. Мелчер был довольно дружелюбен, но ходил вокруг да около, не уточняя дату новой записи. «Черт возьми, Терри, — не выдержал я, — это дерьмо тянется вот уже целый год. Будет запись или нет?» —

«Чарли, твоя раскрутка вызывает противоречивые отношения, — ответил он. — Ты непредсказуем. Порой ты просто изумляешь меня, но в другой раз сильно разочаровываешь. Как раз сегодня утром Джекобсон сказал мне, что ты замешан в истории с пальбой в какого-то негра, так что, давай начистоту — в настоящий момент мы скептически относимся к идее вкладывать в тебя какие-то деньги и время». (Как пить дать, один из тех белых ребят в квартире, где я застрелил Кроува, был другом Денниса или Джекобсона, и обо всем им растрезвонил.)

Бог мой, ну и денек у меня выдался! Когда я уходил от Мелчера, в моем желудке творилось то же самое, что и двадцать три года назад, когда меня впервые оставили в воспитательном доме Гибо. Мечта, которой я жил последние десять лет, умерла, как любой сон после пробуждения.

Назад к суровой реальности. Я был тем же самым грязным ничтожеством, чья мать избавилась от него, сдав на попечение государства. Только на этот раз не было никаких слез.

Если я расставался с Мелчером в подавленном состоянии и жалел себя, то к моменту моего возвращения на ранчо жалость к себе уступила место ненависти и презрению. Ненависть к миру, отвергшему меня. Презрение к людям, не сумевшим разглядеть и понять.

Бобби не меньше меня увлекался музыкой и записывался, поэтому я отыскал его и выложил плохие новости. Разочарование стало утихать. Мы оба привыкли постоянно выкручиваться в жизни. Так что мы раскурили косяк, побренчали на гитарах и вскоре уже смеялись над всей этой ситуацией. И часа не прошло, как мы сошлись на следующем: «К черту их — кому они нужны? Мы сами что-нибудь замутим, сами заработаем денег и выберемся к чертовой матери из этих насквозь фальшивых асфальтовых джунглей».

Мы больше не могли рассчитывать на успешную запись, и от сознания этого печального факта у нас опускались руки — репетиции больше не занимали у нас столько времени, как раньше. Не то чтобы мы перестали играть, ведь музыка и атмосфера, которую она создавала, были неотъемлемой частью нашей жизни и мы не могли прожить без этого удовольствия. Несмотря на неудачу с Мелчером, мы продолжали верить, что рано или поздно наш талант признают и оценят. Но пока музыку оттеснили на задний план более неотложные дела, поэтому мы играли разве что час-два по вечерам.

В ожидании атаки чернокожих мы собрали все оружие, какое только могли. Дэнни Де Карло и кое-кто еще из других парней на ранчо, кому стрелять было не в новинку, учили ребят пользоваться оружием. Охваченные паранойей, мы разбивались на группы, распределяясь по всему ранчо. Какие-то перемещения были связаны с тем, чтобы обеспечить безопасность девушек и детей, а другие объяснялись желанием занять выигрышные позиции на случай атаки. Мы вели стратегическую подготовку, а также настраивались и физически и морально на то, что могло с нами произойти.

Между тем мы добились явных успехов с машинами и снаряжением. Несколько машин уже были отосланы в пустыню, на ранчо Баркер. У нас был большой грузовик и трейлер, набитые под завязку необходимыми вещами, так что мы подготовились для последнего броска. Снаряжение и деньги наконец-то сошлись вместе.

Полезный и очень ценный дар мы получили с появлением нового человека в нашей компании. Линда Касабьян оказалась хорошенькой девочкой, для своих двадцати лет неплохо знакомой и с коммунами, и с наркотиками. Джипси познакомилась с Линдой дома у одного парня где-то на пляже и притащила ее на ранчо Спан. Собираясь поначалу пробыть у нас пару часов, Линда осталась на пару дней, переспав с Бобби, Тексом, Брюсом, Клемом и Дэнни. После этого она вернулась к себе, чтобы забрать свои вещи и попрощаться с мужем. Собирая вещи, среди которых был пакет с кислотой в таблетках, Линда прихватила с собой пять тысяч долларов, принадлежавших приятелю ее мужа. Я обожал Линду и ее маленький взнос в «фонд пустыни».

Текс сказал мне, что Линда была хороша в постели. Я хотел проверить это сам. Из опасений, что муж мог разыскивать Линду и деньги, я отослал ее, Бренду и Джипси спать в пещеру. Эта пещера стала для нас одним из «безопасных» мест, где мы укрывались, ожидая неприятностей с неграми. Когда я вошел в пещеру, Линда делилась с девушками своими похождениями, а те сравнивали ее опыт со своим. Я попросил их продолжать и сел послушать. Линда ушла из дома в шестнадцать лет и жила в разных коммунах, разбросанных по всем Штатам. Она не была застенчивой в речах, а от Текса, Бобби, Брюса, Кпема и Дэнни мне было известно, что и в сексе она была раскрепощенной. Ради собственного удовольствия я хотел посмотреть, как она справится с сольной партией на глазах аудитории.

Стояла жаркая июльская ночь. Я пришел без рубашки, да и на девушках было мало одежды. Линда была в тонкой футболке и трусиках. Сказав ей, что она привлекательная девушка, я спросил, зачем же скрывать свою красоту. Разденься, велел я Линде. Оглянувшись на девушек, она встала и сняла с себя одежду. «Тебе нравятся девочки?» — спросил я у Линды. Она пожала плечами, ничего не утверждая, но и не опровергая. «Ты будешь заниматься любовью с Джипси и Брендой?» — пошел я еще дальше. «Перед тобой?» — уточнила она. «Вместе со мной», — поправил я. Она вновь пожала плечами. Я велел Линде подойти ко мне, и она встала передо мной в ожидании поцелуя. Вместо этого я положил свои руки ей на плечи и надавил, чтобы она опустилась на колени, сказав, что я не могу заниматься сексом в штанах. Линда расстегнула мне брюки и стащила их. Она начала подниматься, но я опустил ей руки на голову и притянул к себе. Дальше ей не нужно было подсказывать. Оставаясь на ногах, я махнул Бренде и Джипси, приглашая их присоединиться к нам. Они уже разделись и поползли к нам, опираясь на руки и колени. Девушки начали ласкать Линду. Так мы добрались до спальников: Линда принимала все ласки Бренды и Джипси, но без ответных нежностей. Я начал целовать Линду, а свободной рукой привлек голову Джипси, чтобы она тоже могла целоваться с Линдой. Тело Линды напряглось, когда она поняла, что их с Джипси языки переплелись, но она ответила на поцелуй девушки с такой же страстью, как на мой. Одной рукой Линда обвила Джипси. Я отодвинулся и наблюдал, как девушки ласкают друг друга. Из них вышло отличное трио, они менялись местами, чтобы каждая смогла дать и получить одинаковое удовольствие. Включившись в их круг, я начал двигаться от Линды к Бренде, а затем к Джипси. Линда впервые занималась с нами сексом, поэтому ночь закончилась тем, что я глубоко вошел в девушку. Это было здорово. Линда была в моем вкусе. Через полгода она не меньше подойдет прокурору.

Бобби приносил на ранчо по несколько долларов от продажи наркотиков, но это была сущая мелочь. Одним из лучших наших поставщиков был Гэри Хинмэн, старый друг Бобби. Гэри был умнейшим человеком, профессиональным ученым и приличным музыкантом. Мы знали его уже какое-то время, и он стал нам хорошим другом. Если кто-нибудь из нашей группы оказывался в его районе и искал место, чтобы кайфануть, или ему нужно было куда-то добраться на машине, или просто требовалась какая-то мелкая услуга, Гэри всегда выручал нас. Еще важнее было то, что Гэри изготовлял мескалин. У него дома была небольшая лаборатория, и, если не ограничивать его во времени, Гэри мог обеспечить нас мескалином практически в любых требуемых количествах.

Несколько недель Бобби поставлял товар Гэри одной байкерской тусовке. Никаких проблем не было. Но однажды утром трое байкеров заявились на своих мотоциклах к нам на ранчо и потребовали Бобби. По их словам, последняя проданная им партия была некачественная, смешанная с какой-то отравой. Кое-кто из их группы смертельно отравился, плохо пришлось и другим парням, которым байкеры продали часть наркотика. Байкеры хотели, чтобы им отдали деньги. Бобби попросил их отдать оставшийся мескалин и сказал, что сначала отдаст его своему поставщику, а потом уже вернет деньги. «Мы выбросили эту гадость. Верни нам две штуки баксов без всяких разговоров», — сказал главный у байкеров. «Послушай, так дело не пойдет, мой поставщик на это не согласится», — ответил Бобби. Тогда главарь предложил: «Дайте нам адрес поставщика, и мы раздобудем ваши деньги». Тут в разговор вступил я: «Парни, вы все отлично понимаете. Мы сами увидимся с нашим человеком. Если он согласится, что наркота могла быть плохой, он все исправит. Дайте нам время переговорить с ним». Мотоциклы взревели и рванулись со двора: байкеры сказали, что завтра ждут от нас вестей. Мы с Бобби обсудили, могло ли такое случиться. Никому из нашей группы не стало плохо, но мы не были уверены, что принимали наркотик из той же самой партии. Единственное, что нам оставалось,

— это рассказать обо всем Гэри.

Я позвонил ему и сообщил о случившемся. Гэри ответил, что понятия не имеет, как наркотик мог оказаться порченым, ведь больше ни от кого жалоб не поступало. Гэри попросил принести ему товар, чтобы взглянуть на него. Когда я сказал ему, что ничего не осталось, он заявил: «Черт возьми, Чарли, со мной это не прокатит, так дела не делаются». Гэри был прав, мне бы самому это не понравилось, но мы с Бобби оказались стрелочниками, и ни у меня, ни у него не было двух тысяч, чтобы отдать их байкерам. «Я тебе вот что скажу, Гэри. Дай нам товара на две тысячи, мы его толкнем и расплатимся с парнями, а потом вернем тебе долг». «Не годится, — сказал Гэри, — я сижу на чемоданах, хочу поехать за границу на несколько недель, к тому же вы, ребята, должны мне кое-что за последнюю партию».

Стоило мне услышать отказ и упоминание нашего долга, как кровь бросилась мне в голову. Я мгновенно рассвирепел, и Гэри услышал от меня: «Ты, козел вонючий, ты не можешь оставить меня в таком подвешенном состоянии. Твой товар оказался плох, а с меня теперь требуют ответа. Давай по справедливости!» Я швырнул трубку и пробормотал что-то вроде «я должен убить эту сволочь». Я сказал Бобби, что мы повидаемся с Гэри позже. «У него хватило бы денег вытащить нас, но этот смухлевавший ублюдок собирается бросить нас на произвол судьбы, а мы будем отвечать за его плохой товар». Сьюзан слышала, как я разговаривал по телефону, а потом видела, как я грохнул телефонной трубкой. Я успокоился и даже немного удивился, чего это я вдруг так разгорячился. Я подмигнул Сьюзан и шутливо сказал ей: «Иди убей его для меня, Сэди». Эти слова были сказаны мной в шутку. Я не имел в виду настоящее убийство и даже представить себе не мог, что эти слова будут использованы против меня в суде. Хинмэн действительно умер, но не от руки Сэди и гораздо позже. И уж точно не по моему приказу.

В тот день мы еще раз говорили с Бобби о Хинмэне. «Все в твоих руках, — сказал я ему, — делай что хочешь, только пусть эти байкеры от нас отстанут».

Вечером Бобби, Сьюзан и Мэри сказали, что пойдут к Гэри. Через несколько часов зазвонил телефон — это Бобби хотел поговорить со мной. «Господи, Чарли, от этого козла толку не будет. Мне пришлось надавить на него, и закончилось это полным дерьмом». — «Так, старик, ты просто посиди, а я сейчас подъеду как можно быстрее», — сказал я Бобби. Я точно не знал, что стану делать, приехав к Гэри. Но одна мысль у меня мелькнула: «Гэри помешан на какой-то разновидности японского буддизма, прихвачу-ка я с собой свой меч и помашу им перед носом Гэри, чтобы он перетрухнул как следует». Меч подарил мне один байкер из банды еще до того, как у нас начались трудности. Схватив меч, я попросил Брюса отвезти меня к Гэри. Когда мы добрались до места, Брюс остался ждать в машине. Я поднялся по ступенькам и открыл дверь. В доме все стояло вверх дном, и было ясно, что здесь шла какая-то борьба. Гэри отказался давать деньги, они с Бобби поспорили, Бобби ударил Гэри и стал угрожать ему пистолетом. По команде Бобби, Мэри и Сьюзан обшарили дом в поисках денег и ценностей — чего угодно, что могло бы потянуть на две тысячи долларов, отдать которые, как мы теперь уверовали, должен был Гэри. Это была бесполезная трата времени. Если в доме и были какие-то деньги, то они были спрятаны так хорошо, что девушки не смогли их отыскать.

Похоже, Гэри испытал облегчение при виде меня, но его облегчение сменилось отчаянием, когда он понял, что я на стороне Бобби. «Давай, Гэри, деньги не стоят всей этой заварухи. Скажи нам, где твой тайник, и мы уйдем и оставим тебя в покое», — убеждал я Гэри. Он был белый как мел. Он не показывал страха, лишь презрение, направленное в тот момент исключительно на меня. «Значит, ты все это устроил, лживый ублюдок. Убирайся из моего дома и забери этих маньяков». Дрожащий от ярости Гэри приблизился ко мне и еще раз прокричал:

«Вон отсюда!» Я отскочил от него и взмахнул мечом, поранив ему скулу и ухо. Его руки непроизвольно дернулись к лицу, чтобы зажать порез. Кровь закапала сквозь пальцы. «Боже мой, — прошептал Гэри, — пожалуйста, уходите, ну разве вы не видите, нет у меня никаких

денег. Только уйдите, оставьте меня в покое». Повернувшись к Бобби, я сказал: «Поговори с ним, может, он вспомнит, где его деньги. Потом привези его на ранчо, пусть он оклемается. Займитесь его лицом, — велел потом я Сьюзан и Мэри. — Увидимся на ранчо», — с этими словами я вышел за дверь.

Когда я вернулся в машину, Брюсу захотелось узнать, что произошло в доме. «Да ничего особенного, — ответил я ему. — Просто пришлось немного вправить Гэри мозги». Пока мы ехали домой, настроение у меня было совсем другое, чем после выстрела в Кроува: меня терзали плохие предчувствия насчет моего поступка с Гэри. Когда мы добрались до ранчо, я прихватил свой спальник и пошел на холмы. Сон не приходил, мой мозг лихорадочно вспоминал все, что случилось за последние недели. Все стало иначе. «Поторопись, Чарли, — услышал я внутренний голос, — уезжай из города, здесь слишком много всего против тебя. Кто только не хочет с тобой разобраться — какие-то люди, копы, чернокожие, а теперь ты еще и друзей теряешь — уезжай!» Наконец, мне удалось заснуть. Я проснулся уже после восхода солнца и побродил по холмам вокруг ранчо, прежде чем вернуться к остальным. С одного холма ранчо лежало как на ладони. Поддельный ковбойский город, в котором липовые ковбои притворялись настоящими. Я тоже играл и притворялся, но у меня были мечты и ожидания — настоящие, невыдуманные. Они разбивались на глазах.

Старик Джордж не только хотел избавиться от нас, но и созрел для продажи ранчо. Это уже меня не касалось, ведь еще чуть-чуть — и мы сможем уехать в пустыню. Но я привязался к этому старому киношному ранчо и к тому же на дух не переносил, когда мне приказывали или принуждали к чему-нибудь. Черт, на меня снова давили! Я пересилил жалость к себе, мне хотелось чувствовать ожесточение и презрение по отношению к любому, кто станет мне перечить.

Вернувшись на ранчо, я пошел на кухню и спросил у Бренды, не возвращались ли Бобби, Сьюзан и Мэри. Их еще не было. Бобби с девушками прихал на ранчо только на следующий день. Они въехали во двор на автобусе «фольскваген», принадлежавшем Гэри, и я почти ожидал увидеть его вместе с ними. Когда же он не вышел, я понял без всяких объяснений, что Гэри уже никогда ни к кому не приедет в гости.

Девушки сразу направились в салун, но Бобби подошел ко мне и сказал, что Гэри мертв. По его рассказу выходило, что Гэри начал кричать, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Чтобы заткнуть Гэри рот, Бобби заколол его. Бобби отдал мне документы