И преприватизация

л'~ i •• •''•'.'.•

С начала 1990-х гг. стало общеупотребительным высказы­вание: «Номенклатура обменяла власть на собственность». Это выражение неверно хотя бы потому, что, став частными соб­ственниками, представители господствующего слоя не пере­стали быть и властвующей номенклатурой. Но, кроме того, властвующие в условиях расцвета системы при Сталине, обла­дая властью, тем самым владели и собственностью, ибо владе­ли государством, которому в свою очередь принадлежала почти вся собственность в стране. Правда, эта собственность была не индивидуально-частной, а совокупно-частной. Индивидуаль­ная собственность действительно была загнана в глубокое под­полье, почти полностью уничтожена. В этом, кстати говоря, и было одно из качественных отличий современного этакра-тизма от традиционного государственного («азиатского») спо­соба производства.

Такой глубокий знаток советского режима и его бюрокра­тии, как Л.Д. Троцкий, еще до Второй мировой войны раскрыл «тайну» нашей бюрократии, ее тогда невыполнимую мечту. В книге «Преданная революция. Что такое Советский Союз и куда он идет» он писал: «...Бюрократия СССР усваивает буржу­азные нравы, не имея рядом с собой национальной буржуазии. В этом смысле нельзя не признать, что она есть нечто большее, чем бюрократия. Она есть единственный в полном смысле при-

Глава 10. Трансформация социетальной системы постсоветской России

вилегированный и командующий слой в советском обществе». Более того, в номенклатурных привилегиях Троцкий усмат­ривал зародыш капиталистического перерождения советско­го общества: «Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть ди­ректором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс» [Троцкий, 1991, с. 206, 210]. Это, кстати гово­ря, и произошло после 1991 г. Недаром Е.Т. Гайдар позднее от­мечал, что номенклатура стремилась к передаче по наследству своих привилегий. Другими словами, потребность в индиви­дуальной частной собственности связана с таким безусловным инстинктом, как родительский [Гайдар, 1995, с. 114].

Как только репрессивный режим перестал давить на эта-кратию, как только господствующие слои получили гарантии личной и имущественной безопасности, неприкосновенности жилища и т.д., на первый план вышла проблема собственно­сти. Началось личное накопление. Номенклатура, торговые работники, теневики, руководители военно-промышленного комплекса, пригретые политическими лидерами работники искусств — вот хозяева первичных предкапиталов, начавших складываться с середины 1950-х гг.

Однако ключевое значение в начавшихся процессах имело изменение системы управления государственной собственно­стью. Жесткую иерархическую командную систему управления экономикой из единого центра шаг за шагом сменяет админи­стративный (бюрократический) рынок, весьма своеобразная система экономических отношений, которую справедливо на­зывают «экономикой согласований», сложный бюрократиче­ский рынок, построенный на обмене — торговле, осуществляе­мой как органами власти, так и отдельными лицами. В отличие от обычного денежного рынка товаров и услуг на этом рынке происходит обмен не только материальными ценностями, но и властью, исключениями из правил, престижем, т.е. всем, что имеет какую-либо ценность. Особенно ценился на этом свое­образном рынке социальный статус, который давал неизмери­мо больше, чем любые деньги. Директор завода или института понимал, что получить потребные ресурсы будет неизмери-

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

мо легче, если он (она) станет депутатом Верховного Совета, Героем социалистического труда или лауреатом Ленинской премии [Найшуль, 1989; Кордонский, 2000].

Директора предприятий из «винтиков» государственной машины, беспрекословно выполнявших приказы начальства, превратились в активных субъектов торга. Но «торговали» они не столько между собой, что было бы залогом нормального рынка, а с вышестоящими начальниками. Этот торг шел по всей вертикали — от рядового рабочего до членов политбюро за принятие наиболее выгодных условий. Так, согласие дирек­тора предприятия на увеличение плана можно было обменять, например, на улучшение его служебного положения или на средства для строительства заводского жилого дома. Поскольку в Центр пробиваться становилось все труднее, то стали усили­ваться горизонтальные связи. Их основные субъекты — дирек­тора и чиновники начали осознавать себя самостоятельной со­циальной силой с особыми интересами.

Относительная стабильность положения директоров, министров, других высших чиновников, руководивших под­ведомственными им заводами, отраслями, регионами в тече­ние многих лет, накопивших за это время и авторитет, и связи, и средства, значительно изменила их психологию, реальную практику управления. Высшие номенклатурные бонзы чув­ствовали себя достаточно уверенно, сделали крупный шаг по переходу от роли управляющих (при отсутствующем владельце) к положению реальных хозяев. Таким образом, в 1953—1985 гг. при внешнем господстве все той же тотально-государственной собственности развивались своеобразные латентные процес­сы зарождения «квазичастной» собственности, шел процесс преприватизации собственности и складывания протокласса крупных собственников.

С точки зрения теории административного рынка Россия в период, предшествовавший перестройке и реформам, пред­ставляла собой совокупность офисов, контор, предприятий, которые были связаны сложной системой взаимных отно­шений и взаимных обязательств. И эта система стала посте­пенно разрушаться. Ведь чем сложнее становилось хозяйство, тем чаще не срабатывали вертикальные связи, эффект давали

Глава 10. Трансформация социетальной системы постсоветской России

только горизонтальные. Центр потерял всякую экономиче­скую функциональность. Инстинкт самосохранения понудил власть начать перестройку. Задача долговременной трансфор­мации состояла в том, чтобы раскрепостить отношения между предприятиями, ведомствами, дабы они могли стать агентами на рынке, заключающими между собой сделки, исходя из ры­ночных интересов. Этот процесс мог пойти по-разному: свес­тись к ремонту существующей системы, повышению ее эффек­тивности или ее демонтажу.