Этакратизм как сущность советской социетальной системы

•' ' '.-.•..у -'

В конце 1980-х — начале 1990-х гг. были предприняты по­пытки осмыслить природу уходящей (как тогда казалось) со­циетальной системы и особенности присущей ей социальной стратификации во взаимосвязи формационного, цивилизаци-онного и институционального подходов в контексте историче­ского опыта России. Здесь мы сосредоточимся на анализе со­циетальной системы советского социума как этакратического. В следующем разделе главы дано описание социальной иерар­хии обществ этого типа.

В публикациях автора этих строк и В.В. Радаева (см., в част­ности: [Ионин, Шкаратан, 1989, с. 426-447; Радаев, Шкаратан, 1991; Radaev, Shkaratan, 1992; Shkaratan, 1992; Шкаратан, Радаев, 1992] и другие работы) отправным моментом являлась оцен­ка общественного устройства, сложившегося в СССР к началу 1930-х гг. и сохранявшегося до 1990-х, как этакратического. Это была новая социально-экономическая и политическая систе­ма, не являвшаяся ни капиталистической, ни социалистиче­ской, которая возникла в СССР, а позднее была распростране­на на другие страны. Этой системе присущи специфические и устойчиво воспроизводящиеся черты, которые дают основание именовать ее этакратической (дословно от фр. и греч. — власть государства). Этакратизм — это самостоятельная ступень и в то же время параллельная ветвь исторического развития современ­ного индустриального общества со своими собственными зако­нами функционирования и развития.

Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную социально-экономическую систему в цивилизационной ди­хотомии «Запад—Восток», и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран неевропейского культурного ареала. Первооснову этакратического общества составляют следую­щие характеристики:

1) обособление собственности как функции власти, доми­нирование отношений типа «власть — собственность»;

2) преобладание государственной собственности, процесс снятия частной собственности и постоянного углубления ого-

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

сударствления, не тождественного процессу обобществления, исчезновение практически всякой (кроме теневой) экономи­ческой деятельности, не подвластной государственному регла­ментирующему воздействию;

3) государственная собственность на рабочую силу, госу­дарственный наем как преобладающий источник средств су­ществования для большинства населения, превращенного в государственно зависимых работников;

4) государственно-монополистический способ произ­водства;

5) реализация государством собственности через пере­уступку ее ведомствам, точнее, бюрократическому аппара­ту — реальному распорядителю государственными ресурсами, использующему их в своих корпоративных целях и групповых интересах;

6) корпоративная система как доминирующая форма реали­зации властных отношений, соответственно иерархического ран­жирования и объема и характера привилегий членов социума;

7) подчинение хозяйственных ведомств и их руководи­телей общеноменклатурным (общеэтакратическим) инте­ресам через партию как разработчика стратегии социально-экономического развития и координатора — контролера дей­ствий ведомств-монополистов в общегосударственном и ре­гиональном масштабах;

8) доминирование централизованного распределения;

9) целевая функция экономической деятельности в эта­кратической социетальной системе — воспроизведение и уси­ление власти правящего слоя, экономическая эффективность не является определяющим критерием оценки экономической деятельности;

10) наличие теневой экономики как необходимого эле­мента этакратической системы;

11) зависимость развития технологий от внешних стиму­лов (технологическая стагнация);

12) милитаризация экономики;

13) сословно-слоевая стратификация иерархического типа, в которой позиции индивидов и социальных групп опре­деляются их местом в структуре власти и закрепляются в фор-

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

мальных рангах и соотнесенных с ними привилегиях, опреде­ляющие позиции правящих групп, образующих этакратию, распоряжающуюся государственной собственностью;

14) система социальных гарантий для низших слоев насе­ления, обеспечивающая стабильность социума;

15) социальная мобильность как организуемая сверху се­лекция наиболее послушных и преданных системе людей;

16) отсутствие гражданского общества, правового госу­дарства и соответственно наличие системы подданства, парто­кратии;

17) имперский полиэтнический тип национально-государ­ственного устройства, фиксация этнической принадлежности как статуса (при определении ее «по крови», а не по культуре или самосознанию).

Что касается советской политической системы как аспек­та стороны этакратической системы, то ее характеризуют сле­дующие черты:

• опорный каркас — номенклатурная иерархия;

• отсутствие верховенства законов и произвол власти, управление на основе секретных инструкций;

• подавление свободомыслия, контроль над поведением каждого и всепроницающая система сыска;

• в сочетании возможных рычагов управления людьми — страха и личной заинтересованности — предпочтение отдается страху;

• конструирование иллюзорной системы народовластия.

Особую прочность и устойчивость социальному поряд­ку придавала «двойная спираль» управления государством — партией. На поверхности управленческой системы выступали действующие во всем мире министерства, ведомства, органы местного управления. На них можно было жаловаться, крити­ковать их работу, пытаться решать с ними индивидуальные или групповые проблемы. Но все эти управленческие инстанции не принимали ключевых решений. Подлинные хозяева стра­ны и вершители судеб людей сидели в других кабинетах, мало доступных основной массе подданных огромной империи. Ядром системы власти вплоть до августа 1991 г. была комму­нистическая партия. Каждое министерство, ведомство имело своего куратора в аппарате центрального комитета партии,

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

и по негласному статусу этот куратор был по рангу выше «свое­го» министра. Эта двойственность, переплетенность скрытых и открытых каналов и рычагов управления делали исключитель­но гибкой и в то же время исключительно жесткой всю систему управления.

В конце 1980-х гг. КПСС насчитывала около 20 млн человек. Из того, что сказано выше, может создаться впечатление, что все эти 20 млн управляли страной с населением почти 300 млн. Это совершенно не так. Партия была социально неоднородна, как и все общество. В ней были и простой рабочий-сталевар, и секре­тарь регионального комитета, для которого партийная работа была профессиональной деятельностью. Эту ситуацию хорошо подметил и описал в своем романе «1984» Дж. Оруэлл, разде­лив партию на «внутреннюю» и «внешнюю». При этом делении рабочий-сталевар относится к «внешней партии», а секретарь ре­гионального комитета — к «внутренней». Представители «внут­ренней партии» осуществляли властные полномочия, основная часть членов партии выполняла роль массы, одобряющей дея­тельность вождей.

Эту же роль выполняли более двух миллионов депутатов, входивших в советы всех уровней. Советы «работали» всего не­сколько дней в году на так называемых сессиях, где они прак­тически штемпелевали решения, подготовленные аппаратом, т.е. номенклатурными работниками, входившими в состав «внутренней партии». Для простого человека пребывание в совете как бы фиксировало его благонадежность, для чинов­ника же членство в совете означало закрепление его статуса. Главный принцип подбора членов советов при отсутствии ре­альных выборов (один кандидат на одно депутатское место) — представительство номенклатуры, которая решает, и одобряю­щей рабоче-крестьянской массы (единогласное голосование во всех случаях).

Такая организация системы власти позволяла правящему слою, опираясь на широкое представительство в партии и со­ветах рядовых подданных, гасить и предупреждать разнообраз­ные конфликты, торпедируя их превращение в политические. В ущемленном положении оказывались средние слои (интел­лигенция), творческий потенциал которой был почти не вос­требован властью.

Что касается законотворческого процесса, то он вершил­ся в кабинетах ЦК партии при участии профессионалов. Здесь же готовились подзаконные акты, которые во многих случаях оставались секретными, что создавало правовую зависимость каждого человека от всевластия номенклатуры. В советской системе всегда отсутствовала независимая судебная власть. Судьи «избирались», как и депутаты, при отсутствии альтерна­тив. Любопытно одно наблюдение. Советскому режиму была присуща высокая степень антифеминизма. Достаточно на­помнить, что за все время существования советской системы в составе политбюро ЦК КПСС было всего лишь две женщи­ны. А судьями избирались (назначались), как правило, жен­щины. Заведомо это была номенклатура низшего уровня. Это подтверждается и невысоким уровнем заработной платы, и непригодными для работы помещениями судов. Во всей си­стеме власти гораздо более весомую роль играла прокуратура. Системе были необходимы палачи, а не правдолюбцы, ищу­щие справедливость.

Остановимся на социальной политике как выражении отношений правящего слоя и основной массы населения. Советская социальная политика в реальности была политикой защиты интересов номенклатуры, хотя внешне эта политика представлялась как политика защиты интересов трудящихся. Под маской «поддержки материнства, детства, пенсионеров» и т.д. советское тоталитарное государство долгие годы прово­дило очень жесткую политику, направленную на формирова­ние системы мер по максимальному благоприятствованию представителям номенклатуры. Например, использовались ограничительные меры, препятствующие развитию интелли­генции и в то же время стимулирующие формирование интел­лектуальной элиты, тесно связанной с номенклатурой, вклю­ченной в состав номенклатуры, и т.д.

Однако, прикрываясь успешным мифотворчеством, со­ветская социальная политика выглядела и воспринималась как политика защиты интересов различных социальных групп, составлявших советское общество, и прежде всего групп го­родских рабочих. Поэтому, говоря о советской социальной по­литике, следует различать ее доминирующую составляющую,

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

направленную на защиту интересов номенклатуры (при учете интересов других социальных групп), и «мифотворческую» составляющую, включавшую такие аспекты, как декларация (провозглашение) ведущей роли рабочего класса и приоритет­ного соблюдения его интересов, равенство шансов всех членов общества при их социальном старте, равенство этнонацио-нальных групп и т.д.

Что же касается такого аспекта, как степень осознанности номенклатурой реального содержания проводимой социальной политики, то она с течением времени возрастала, как возрас­тала и самоидентификация представителей господствующего слоя, в отличие от других слоев, которые во многом верили в реальность именно «мифологической» социальной политики. В номенклатуре существовала циническая осознанность ре­альной направленности существующей социальной политики, поскольку скрытые от общества привилегии для тех, кто ими пользовался, были очевидны и открыты.

Как известно, официальная социальная политика в быв­шем Советском Союзе трактовалась как система организаци­онных мер, направленных на конкретные преобразования в со­циальной сфере (например, увеличение количества врачей или учителей, рост масштабов жилищного строительства и т.д.). При этом система социальной защиты включала три основных компонента.

1. Право на труд, которое декларировалось как одно из важнейших достижений советской государственности. Каждому члену общества, по крайней мере формально, было гарантировано рабочее место в соответствии с полученным об­разованием и квалификацией. Большинство населения было убеждено в естественности и постоянстве полной занятости, безработица представлялась признаком западного образа жиз­ни. На деле это право было подкреплено постоянным дефици­том рабочей силы преимущественно на тяжелых и неквалифи­цированных работах.

2. Система гарантированных и предоставляемых государ­ством бесплатно таких услуг, как образование, здравоохране­ние, физическая культура и спорт, а также пенсионное обе­спечение. Значительная часть этих социальных благ и услуг

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

(жилье, образование, здравоохранение, отдых) распределялась бесплатно или льготно через предприятия. Реальный доступ ко многим особо дефицитным товарам и услугам (например, при­обретение автомобиля, ряда товаров длительного пользования, получение садового участка, обеспечение продовольственны­ми заказами) также зависел от места работы.

3. Система административно регулируемых цен, гаран­тировавшая доступность товаров и услуг «первой необходи­мости» (продукты питания, жилье, общественный транспорт и т.д.) лицам с низкими доходами.

Можно сказать, что наблюдалось сходство социаль­ной политики советского режима и политики welfare state на Западе. И на Западе, и в СССР провозглашались приоритеты социальной защищенности граждан. Однако это было чисто внешнее сходство. Как писал В.А. Найшуль, «не соответствует действительности и миф о нашем "собесовском" типе разви­тия — отсутствии или недостатке социальных защитных ме­ханизмов. По продолжительности жизни, характеризующей, в числе прочего, и заботу о пожилых людях, мы находимся в мире за пределом 30 лучших мест; по детской смертности, де­монстрирующей отсутствие заботы о детях, — за пределом 50... в действительности наша система общественных фондов по­требления не является социальным гарантом нуждающихся» [Найшуль, 1991, с. 485]. Но дело даже не только и не столько в масштабах поддержки нуждающихся в помощи, а в более глу­боких явлениях.

На Западе нуждающийся в общественной поддержке вы­ступал как обладающий реальными правами и свободами граж­данин, который может добиваться предоставления положенных по закону благ через институты гражданского общества. В СССР же обездоленный человек не был ни гражданином (за отсутстви­ем гражданского общества), ни свободным агентом трудовых от­ношений, в общественно-политической сфере это был поддан­ный государства, а в экономике — государственно-зависимый работник, который не имел права на самозащиту и свободу, ко­торый даже не помышлял о борьбе за свои права, принимая от государства любую подачку как благо, не задумываясь, действи­тельно ли это благо и насколько оно необходимо.

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

В СССР на протяжении длительного времени любой че­ловек был «работником единой государственной фабрики», что принципиально отличает условия формирования и конеч­ную модель государственной социальной политики в СССР и на Западе. Государство в России поэтому выступает как носи­тель господства по отношению к подданным, а вовсе не как государство welfare. И социальная политика в России — это не социальная политика welfare state. Сравнивать welfare state и социальную политику в бывшем СССР все равно, что срав­нивать английскую капиталистическую мануфактуру XVIII в. и петровско-екатерининскую крепостническую мануфактуру.

Западные аналитики и исследователи, наблюдая со сторо­ны нашу советскую действительность, довольно основательно изучили и проводившуюся социальную политику [Lane, 1986; Geoge, Manning, 1980; и др.]. Уже после обрушения Советского Союза вышла из печати в определенной мере итоговая статья Г. Стендинга, чьи суждения приводятся ниже [Standing, 1996, р. 225—255]. Анализируя вопрос о приложимости термина «welfare policy», Стендинг напоминает, что классическое государство бла­госостояния имеет семь потенциальных функций: 1) облегчение бремени бедности; 2) предотвращение обнищания населения; 3) обеспечение социальной защиты граждан; 4) перераспреде­ление доходов; 5) препятствование росту «социальной солидар­ности»; 6) обеспечение равенства возможностей для трудовой мобильности; 7) создание условий для экономического роста, структурной реорганизации экономики и гибкости рынка труда.

Согласно Стендингу, прежняя советская система достаточно хорошо справлялась с выполнением ряда перечисленных функ­ций. В особенности это касается первых четырех, при практиче­ском забвении последних двух. По его мнению, система, которая пала в 1980-х гг., опиралась на экстенсивное обеспечение безопас­ности низкого уровня доходов, сдерживание неравенства и отсут­ствие возможностей трудовой мобильности. В то же время пик послевоенного государства благосостояния в Западной Европе основывался на безопасности доходов, ограничении неравенства и наличии адекватных возможностей мобильности и занятости. Обе системы провозглашали обеспечение полной занятости, хотя по-разному понимали смысл этого термина.

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

Проводившаяся в СССР социальная политика носила явно выраженный патерналистский характер, органичный для стра­ны с отсутствием гражданских отношений и соответственно — граждан, для страны, состоявшей из «начальства» и подданных. Возьмем как пример политику занятости. В условиях зрелого индустриального общества и, тем более, постиндустриального важнейшим условием высокой динамики экономического раз­вития является гибкость рынка труда и мобильность рабочей силы (межотраслевая, профессиональная, территориальная). Между тем ценностно-нормативные стереотипы в сфере тру­да десятилетиями были ориентированы на стабильность, не­изменность, гарантированность. Текучесть кадров и трудовая мобильность рассматривались как негативные явления, нару­шающие стройный ход планового производства. Вся система моральных и материальных поощрений, а также распределе­ния социальных благ в СССР традиционно была ориентирова­на на закрепление профессионального и квалификационного статусов работника в сфере производства, на их стабильность на рабочих местах, в профессиях, по месту жительства.