Глава 6. Социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов

тропономического процесса (термин «антропономия» включа­ет два греческих слова — антропос (человек) и номос (закон)). Этот процесс определяется автором антрономической концеп­ции как целостный процесс производства, распределения и ис­пользования людей в классовой структуре общества [Bertaux, 1977].

Берто выдвинул в качестве основной задачи исследовате­ля анализ структуры общественных отношений, определяю­щих социальные траектории людей, т.е. человеческие судьбы. Существенными при этом оказываются два момента: начало этих траекторий, т.е. место семьи, где человек родился, в клас­совой структуре общества, а также кривая дальнейшей соци­альной жизни человека. При таком подходе проблема социаль­ной детерминации судеб людей может изучаться как проблема распределения людей по различным сферам социальной жиз­ни, или по различным уровням социальной стратификации. В частности, опираясь на надежные данные, Берто подтвер­дил, что шансы сына рабочего стать руководителем или лицом свободной профессии в 12 раз меньше, чем у выходцев из той же среды. Нельзя добиться равенства шансов при неравенстве условий жизни, заключает автор.

Сторонники антропономической концепции считали не­корректным определять социальное положение человека толь­ко по его виду занятия, необходимо учитывать индивидуальные характеристики человека, особенно его отношение к жизни, выполняемым функциям. Понятие «человек» при этом рас­сматривается не как отображение отдельной личности, а как элемент социальной группы. В связи с этим процесс антропо-номического распределения людей (ключевое понятие, означа­ющее распределение людей по разным социальным группам) -•• изучается не как сумма индивидуальных перемещений, а как система коллективных потоков, в известной мере питающих социальную стратификацию. А их невозможно изучать вне представления об этой стратификации как в общетеоретиче­ском, так и конкретно-историческом плане.

Какие же фундаментальные отношения предопределяют этот процесс распределения людей? П. Сорокин отводил ключе­вую роль семье и школе, М. Вебер — рынку труда. Но, по Берто, эти концепции ошибочны, так как, пройдя семью и школу, люди

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

вовсе не предоставлены своей собственной судьбе, напротив, направления траекторий их жизни в основном предопределены заранее, самим местом в мире труда и капитала.

Человек в своей жизни проходит этапы, которые харак­теризуются рядом разнородных понятий: рождение, выращи­вание, социализация, воспитание, обучение, рынок труда, мо­бильность, женитьба, потребление и др. Антропономический подход притязает на воссоздание этого единства. Суть заклю­чается в стремлении охватить противоречивое единство, со­ставляющее антропономический процесс, не на уровне его «продуктов» — людей, а на уровне исторически детермини­рованных социальных отношений. Здесь, в частности, важны социально обусловленные отношения в семьях, организация быта, досуга, жилой среды. Социальная политика государства в этой сфере направлена на внедрение определенной формы существования работников вне работы, которую можно опре­делить как «рабочебуржуазную форму».

Антропономический анализ раскрывает также ряд специ­фических механизмов, посредством которых различные классы воспроизводят себя в своих детях. Среди них четыре главных: передача капитала, обеспечивающая воспроизводство слоя ка­питалистов; наследование земли и мелких средств производ­ства, обеспечивающее воспроизводство крестьян, мелких тор­говцев и ремесленников; система образования, обеспечиваю­щая воспроизводство руководителей и лиц свободных профес­сий; и наконец отсутствие всех этих факторов, обеспечиваю­щее воспроизводство наемных работников.

Имея дело с человеческими судьбами, сложными жиз­ненными траекториями отдельных индивидов, все эти работы опираются преимущественно на результаты качественных эт­нографических исследований, глубина и тщательность кото­рых не может в полной мере возместить недостаток, связанный с тем, что полученные выводы, как правило, основаны на не­представительных данных и не могут быть распространены на общество в целом. (Примеры таких исследований см.: [Берто, 1997; Берто, Берто-Вьям, 1992; Bertaux, Tompson, 1997].)

Второй и не меньший по значимости удар по первона­чальной упрощенной схеме вертикальной социальной мобиль­ности, «органичной для открытого общества», нанес выдаю-

Глава 6. Социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов

щийся британский социолог Дж. Годцторп. Он убедительно демонстрирует ограниченность обыденного представления, что выравнивание материальных условий жизни существенно сближает шансы на социальное продвижение выходцев из раз­ных социальных слоев/классов.

Результаты фундаментального исследования, проведен­ного знаменитой кембриджской группой социологов в составе Дж. Голдторпа, Д. Локвуда, Ф. Бечхофера, Дж. Платта в тече­ние 1960-х гг., четко обосновали и подтвердили на надежном эмпирическом материале суть характерологических различий между работниками физического и умственного труда и раз­веяли сложившийся в конце 1950-х гг. миф о сближении рабо­чего класса со средними слоями (см.: [Goldthorpe et al., 1968, 1969]). Распространению этого мифа способствовала ставшая, можно сказать, общепризнанной идея о принятии рабочими образа жизни и системы социальных норм и ценностей, прису­щих средним слоям. Голдторп и его коллеги выявили, что, не­смотря на улучшение благосостояния рабочих, стиль их жизни и отношение к работе существенно не изменились. Оказалось, что у представителей рабочего класса отличные от «белых во­ротничков» трудовые мотивы. Ими движут в основном лишь материальные факторы, а отнюдь не возможности карьерного роста, повышения социального статуса или иные социально-психологические стимулы. Многие рабочие стремились дать своим детям хорошее образование, но они руководствовались при этом не желанием повысить их социальный статус и ввес­ти их в «высший круг», а надеждами обеспечить им хороший заработок. Общественно-культурная жизнь «синих воротнич­ков» менее активна и разнообразна, свое внерабочее время они в большей степени склонны проводить дома в семейном кругу.

Рассматривая соотношение нового среднего класса и рабочих, английский социолог Э. Гидденс подтвердил идею Голдторпа и его соавторов относительно существенных раз­личий между обеспеченной квалифицированной частью рабо­чего класса и новым средним классом в характере социальной мобильности. Он выделил при этом следующие моменты. Во-первых, традиционное превосходство «белых воротничков» в отношении трудовых гарантий, которыми они обладали. Во-

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

вторых, две эти категории имели разные модели динамики тру­довых доходов в течение трудовой карьеры. Для рабочих была характерна «понижающаяся» кривая доходов в отличие от «бе­лых воротничков», которым зачастую был гарантирован еже­годный прирост доходов. В дополнение к этому количество ра­бочих часов в неделю было больше у работников физического труда — в 1966 г. в Британии она составляла 44 часа, в то время как для «белых воротничков» — 38 часов. В-третьих, более зна­чительная доля работников умственного труда получала раз­личные дополнительные льготы — пособия по болезни, пен­сии, также в большинстве стран эти работники пользовались значительными налоговыми льготами [Giddens, 1995]. Гидденс отмечал, что заводской клерк в большей степени разделял усло­вия труда, характерные для более высоких менеджериальных позиций, нежели для цеховых рабочих. В то время как рабочие выполняли физически напряженную, изматывающую работу в цехах, клерки работали в относительно чистых помещениях, выполняя задачи, связанные просто с манипулированием сим­волами.

Но, возможно, что эти представления устарели? За про­шедшие десятилетия и качество обучения в школах для обыч­ных детей из обычных семей, и уровень жизни самих этих се­мей изменились к лучшему. Однако Голдторп продолжает и по­ныне утверждать, что XX в. не внес изменений в эту ситуацию, т.е. что классовая принадлежность по-прежнему решающим образом влияет на межпоколенную и карьерную мобильность молодого поколения. В одной из последних работ его последо­вателей Ричарда Брина и Меира Яиша была предпринята по­пытка разобраться в проблеме, прав ли Голдторп, что дистан­ции в уровне образования молодежи из различных социальных классов практически не изменялись на протяжении большей части XX в. [Breen, Yaish, 2006, р. 232-258].

Основной механизм, использованный для раскрытия мо­дели принятия семьями решений относительно образования детей, — «относительное неприятие риска». Это означает, что основной образовательной целью молодежи (и их семей) явля­ется достижение такого уровня образования, который позво­лит им достигнуть классовой ступени, как минимум, такого же

Глава 6. Социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов

уровня, что и изначальная ступень их семей. Другие исследо­ватели нашли подтверждения этому аргументу (см.: [Need, de Jong, 2001; Davies, Heinesen, Holm, 2002]).

Авторы задались вопросом, почему дети с одинаковыми способностями и достаточными финансовыми ресурсами се­мьи, но разного классового происхождения принимают раз­ные образовательные решения. В пределах всех систем образо­вания существуют моменты, когда молодые люди стоят перед выбором: пойти по более или менее рискованному пути. Они приводят следующие примеры альтернатив: пойти по научно­му (рискованный) или профессиональному (менее рискован­ный) пути; остаться и продолжить обучение или вообще поки­нуть систему образования. Риск возникает в связи с тем, что от различного выбора зависит ожидаемая полезность, а также потому, что студенты, выбравшие более рискованный путь, возможно, так и не смогут его завершить.

Начиная с 1974 г. возраст обязательного обучения в школе составлял 16 лет. В этом возрасте исследуемые обычно сдают первые государственные экзамены и встречаются с первым в жизни выбором, с тремя основными альтернативами: поки­нуть школу и войти на рынок труда, покинуть школу и про­должить обучение в другом месте или продолжить обучение в школе. Следующая точка важного выбора в английской си­стеме образования возникает при окончании средней школы, обычно в 18 лет. В этом возрасте ученики, как правило, про­ходят государственные экзамены (продвинутый уровень) и делают второй основной выбор касательно карьеры. И снова перед ними предстают три основные альтернативы: покинуть школу и войти на рынок труда, покинуть школу и продолжить обучение в неуниверситетском профессиональном учебном за­ведении или поступить в университет.

Согласно предположениям авторов (Брина и Годдторпа), даже при близости способностей/даровитости молодого чело­века и финансовых ресурсов семьи классовое неравенство при осуществлении образовательных решений сохраняет свое вли­яние, и, таким образом, на принятие образовательных решений учащимися воздействуют три фактора — денежные средства семьи, способности учащегося и классовое происхождение.

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

Исследование подтвердило, что молодые люди различно­го классового происхождения ориентированы на разные по­роговые уровни образования, которых они стремятся достиг­нуть в качестве минимума. Восприятие оптимального уровня образования будет различаться, вызывая различия в склон­ностях при выборе альтернативных образовательных или не­образовательных вариантов карьеры. Это подтверждалось и наблюдениями авторов за занятием респондентами классовой позиции на первом месте работы, последнем месте работы к 23 годам и последнем месте работы к 33 годам. Были построе­ны таблицы вероятности классовой позиции в зависимости от достигнутого уровня образования. Отличительная особенность исследования состоит в прогнозе, который строится на данных о склонности детей из различных классов выбирать разные об­разовательные стратегии, даже если дети не различаются ни в личных убеждениях о возможности преуспевания в системе об­разования, ни в возможности оплачивать затраты на обучение.

Таким образом, как демонстрируют западные исследо­ватели, в современном мире образование играет особую роль как институциональный фактор социальной мобильности. У населения сформировалось представление о социальной мо­бильности «с помощью образования». Как отмечают авторы исследования 2000-х гг., проведенного в США и на Тайване, «...родители рассчитывают, что образование детей — это "пря­мая дорога" к успеху. В эру возрастающего уровня просвещения одним из критериев успешного отцовства и материнства явля­ется получение их ребенком как минимум не менее качествен­ного образования. Кроме того, ученые, изучающие социальное неравенство, считают, что родительские образовательные до­стижения устанавливают минимальный уровень достижений ребенка, потому что он сталкивается с физическими затрата­ми при ухудшающейся (относящейся к разным поколениям) мобильности. Однако в исследованиях достаточно редко про­буждается ясность этой идеи при анализе школьного развития» [Mare, Chang, Huey-Chi, 2006, p. 196].

Однако все иллюзии постепенно развеиваются. Образо­ванные работники в иерархии власти и собственности зани­мают те же позиции, что и их менее образованные родители.

Глава 6. Социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов

Образовательная система также стратифицировалась, разде­лившись при формальном равенстве уровней (скажем, выс­шее) на элитарное, повышенное, «среднее» и с низким уров­нем. Поэтому современное образование скорее камуфлирует реальное неравенство, чем служит «лифтом» по выравниванию позиций. Формируются иллюзии, что на смену социальным причинам распределения власти и привилегий приходят (под­меняют их) «естественные» причины, связанные с индивиду­альными природными способностями людей. Пополнение правящего класса из лучших представителей всех слоев обще­ства, теоретически, казалось бы, не представляющее проблемы в наиболее открытой системе, на самом деле никогда не было реализовано, так как господствующие обычно стремятся со­хранять максимальный контроль над социальными благами, выдвигая барьеры законов и обычаев для сокращения возмож­ностей продвижения выходцам из низов. При этом, естествен­но, возникают дилеммы, вытекающие из понимания пользы, какую могут принести исключительно способные члены низ­ших страт, если их допустить в верхние слои, и какую послед­ним принесет социализация этих людей, или из понимания того, что максимальная закрытость правящего класса делает его неспособным к решению задач, стоящих перед обществом; наконец, из того, что при высокой степени закрытости верхов неизбежно появляются диссиденты, возникает угроза револю­ционного движения. Разница между открытыми и закрытыми обществами в этом плане лишь в большей или меньшей остро­те проблемы соотношения между потребностью общества в неограниченной мобильности его членов и возможностью, предоставляемой правящим классом.

Третий, современный этап в анализе социальной мобиль­ности и определении ее места в трансформации социально-экономических отношений в постиндустриальном мире еще не сформировался. Речь, пожалуй, может идти лишь о наме­чающихся трендах.

В 1990-е — начале 2000-х гг. интерес западных исследо­вателей к анализу социальной мобильности в своих странах в значительной мере упал в связи с относительной устойчи­востью этих обществ на протяжении последних десятилетий.

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

Однако исследования продолжились, причем наиболее ин­тересные из них носили межстрановой сравнительный ха­рактер или охватывали значительный исторический период (см.: [Warren, Hauser, 1997, p. 561-572; Wright, 1997; Vermeulen, Perlmann, 2000; Di Prete, 2002; Vallet, 2004; Kohn, 2006; Olsen, Griffen, Jones, 2010; и др.]).

Проблемное поле современных работ в этой области в зна­чительной степени сосредоточено на исследовании динамики социальных структур трансформирующихся обществ. Такова, например, работа Хироши Ишиды и группы соавторов [Ishida, Muller, Ridge, 1995], которые осуществили сравнительное ис­следование восьми развитых европейских и двух восточноев­ропейских стран. Авторами было выявлено существование ха­рактерных особенностей воспроизводства разных социально-профессиональных слоев, а также проанализированы различия в социальном воспроизводстве в странах бывшего социалисти­ческого лагеря по сравнению с капиталистическими. Среди современных западных работ следует также отметить исследо­вания Виктора Ни и Янджи Биана (см.: [Nee, 1991, 1996; Bian, 2002]), в которых анализируются трансформационные про­цессы в китайском обществе, а также работу Эндрю Вальдера [Walder, 1995], который на примере рассмотрения китайского общества анализировал проблему вертикальной мобильности, приводящей индивидов на верхние позиции в социальной ие­рархии трансформирующихся обществ социалистического типа. Помимо этого проблеме изучения социальной мобиль­ности и социального воспроизводства в постсоциалистических странах, в том числе и в России, уделяется внимание в дру­гих интересных работах (см.: [Adamski, Machonin, Zapf, 2002; Gerber, 2002; Gerber, Hout, 2004; и др.]).

В одной из последних фундаментальных публикаций по рассматриваемой проблематике «Mobility & Inequality: Frontiers of Research from Sociology & Economics» [Morgan, Grusky, Fields, 2006] большой группой специалистов предпринята попытка объединить сугубо социологический и экономический ракур­сы. В противовес доминирующему уже несколько десятилетий эмпиризму в исследованиях социальной мобильности авторы обращают особое внимание на конструирование теоретиче-

Глава 6. Социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов

ских моделей, адекватно описывающих социальную реаль­ность (см.: [Grusky, Weeden, 2006, p. 85-108; Goldthorpe, Knight, 2006, p. 109-136; Abbott, 2006, p. 137-164]).

В контексте возможных направлений для дальнейших ис­следований социальной мобильности авторы ставят вопрос о необходимости развития комплексного взгляда на динамику социальных структур, структур неравенства. Они предлага­ют обогатить существующее научное поле за счет включе­ния в анализ макроэкономических факторов, среди которых наиболее значимыми представляются тенденции в развитии национальных и международных рынков труда, социально-экономические трансформации как в постсоциалистических, так и развитых капиталистических странах (появление новых типов «капитализма»), развитие новой мировой системы эко­номических отношений (глобализация) и т.д. (см., в частности, статью: [Morgan, 2006, р. 3—20]). Ряд статей содержит под­тверждение тому, что в развитых обществах уменьшающееся равенство возможностей приводит к возрастающему реально­му неравенству в построении карьеры (см., в частности: [Jencks, Tach, 2006, p. 23-58; Dardonni et al, 2006, p. 59-84]).

С особой позиции подошел к проблеме социальной мо­бильности Эндрю Аббот [Abbott, 2006, р. 137-161]. Он обратил внимание на возрастающую сложность наложения индивиду­альных карьер и межпоколенной передачи занятий/профессий и разделения труда. С одной стороны, жизнь индивида сама по себе обладает устойчивыми чертами и определенным темпом изменений. С другой стороны, структуры рабочих мест обла­дают собственным темпом изменений. При изучении мобиль­ности наша задача — осмыслить взаимовлияние двух таких ди­намичных структур. При этом Э. Аббот признает, что важность исследования социальной мобильности следует из политиче­ской значимости вопросов равных возможностей в либераль­ных обществах, а не из научной важности мобильности для по­нимания структуры занятости.

История занятий показывает, что одни и те же по назва­нию занятия в связи с переменами в разделении труда за пе­риод даже в 30 лет содержательно различны. Связать пози-

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

ции занятости за 50-летний интервал часто невозможно, дело в неидентичности занятий/профессий по их содержанию. Наконец, почти для любой профессии необходимы данные о ее «демографической продолжительности». Например, с демо­графической точки зрения врач — профессия, а работник ре­сторана быстрого питания — лишь ступень, период жизни.

Вопрос о раскрытии проблемы социальной мобильности затруднен неустойчивостью во времени характера структур, в которых мы рассматриваем детей и родителей. Традиционное же решение этой проблемы — агрегирование до более устойчи­вых единиц — в определенной степени искажает предмет ис­следования. Ранее проведенные исследования показывают, что при объединении занятий в крупные группы или ранжирова­нии занятий по престижу огромное количество занятий слож­но отнести к одному классу. Кроме того, необходимо различать смену занятий и смену работодателя.

Аббот отмечает, что межпоколенная мобильность затраги­вает сравнение карьерных траекторий родителя и его ребенка. Но должен ли вид занятия родителя фиксироваться на опреде­ленный момент, или мы может ограничиться вопросом вроде «кто твой отец по занятию/профессии?». Чаще всего вопросы по мобильности направлены на установление того, превзошли ли дети родителей, и решаются они сравнением вида занятия роди­теля в одной точке с видом занятия ребенка в другой точке.

Исследователи сталкиваются с серьезнейшими пробле­мами при изучении карьерной мобильности. Не случайно, что это направление изысканий почти прекратилось за последние четверть века. Одна из сложностей — сравнительные темпы развития карьер и режимов рынка труда. Большинство пола­гает, что факторы, влияющие на мобильность в течение рабо­чей жизни, экзогенны: например, со стороны спроса это могут быть технологические изменения, со стороны предложения — иммиграция и изменение уровня образованности. Мы можем агрегировать эти факторы в нечто, что назовем режимом рын­ка труда. Карьеры обычно зависят от этого режима. Надо от­метить, что режим рынка труда обычно меняется быстрее, чем карьеры. Типичная карьера длится примерно 40-50 лет, и за

Глава 6. Социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов

40 лет карьера непременно столкнется с изменениями заня­тий/профессий и, как минимум, одним изменением режима рынка труда в обществе, не говоря уже о менее значительных изменениях вроде технологии. То есть все карьеры находят­ся в меняющихся границах, зависящих от фундаментальных сдвигов в видах социальных сил, формирующих эти границы. Никто не мог завершить карьеру на примерно том же рынке труда, где он ее начинал. Из-за этого не вполне ясно, как мы можем рассматривать мобильность в концепциях карьер.

В качестве примера последствий недоучета характера и темпов изменений в структуре занятости в процессе стиму­лирования социальной мобильности как реализации равен­ства шансов в либеральном обществе Аббот останавливается на следующем, кстати говоря, значимом и для современного российского общества вопросе. Сейчас сильно растет доля выпускников колледжей, но намного меньше увеличивается количество рабочих мест, требующих выпускников колледжа. Родители и дети принимают решение о получении образова­ния, основываясь на информации об отдаче на образование в настоящее время, не задумываясь над тем, что эта отдача может резко упасть через 10 лет от чрезмерного предложения образо­ванных кадров. То есть уровень образованности рабочей силы зависит от эндогенного процесса с временными лагами. В ре­зультате отдача от образования оказывается экзогенной в том плане, что оценки родителей и детей с точки зрения мобильно­сти дадут нам рабочую силу, слишком образованную для пред­ложения рабочих мест, что приведет к резкому падению отдачи на образование. И на это все уйдет куда меньше времени, чем длится средняя карьера.

Таким образом, из изобилия западных изысканий в облас­ти социальной мобильности мы сочли наиболее ценными две кардинальных идеи. Первая — о наличии (наряду с социально-экономическими) культурных барьеров, ограничивающих воз­можности индивидуальных переходов к более высоким ста­тусным позициям из низших слоев. Тип культурной среды, в которой пребывает младшее поколение этих слоев, зачастую создает серьезные преграды для их восходящей мобильности.

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

В то же время сближенность материальных условий существо­вания между рабочими и широкими слоями среднего класса приводит к тому, что нисходящая социальная мобильность принимает все большие масштабы в развитых западных стра­нах. Более того, чем демократичнее страны, чем более равные шансы предоставляет гражданам хорошо поставленная систе­ма образования, где, как, например, в Финляндии, нет деления на элитарное и общедоступное образование, тем значительно выше вероятность перемещений не только вверх, но и вниз по социальной лестнице. При этом чем более открытым является общество, тем меньше культурные преграды в связи с вырав-ненностью образования и, как следствие, тем больше выходцев из социальных низов попадает в средние и высшие слои. Это первый момент, который мы зафиксировали на основе изуче­ния международного научного опыта, обобщающего реальные практики развитых стран.

Вторая кардинальная идея, инициаторами которой яв­ляются такие видные ученые, как Дэниэл Белл, Мануэль Кастельс, Дэвид Груски и ряд других, — это проблема выдви­жения на первый план в системе вертикальной восходящей мо­бильности и формирования элит такого принципа социальной селекции, как меритократизм. Этот принцип порожден при­ходом на смену классовой системе индустриального общества постиндустриального, информационного (сетевого), в кото­ром классовая иерархия переплетается с усиливающейся ие­рархией по владению человеческим и культурным капиталами. В этом обществе и формируется меритократический принцип социальной селекции, при котором одаренные и хорошо обра­зованные люди реально получают преимущества в социальном продвижении.

Социальная инертность в большинстве современных об­ществ и на Западе, и на Востоке во многом задана стратегией воспроизводящих свое господство высших классов или их кон­сервативной части. Они используют в этих целях политическую систему, различные социальные институты (налогообложения, социального страхования и т.д.). Важную роль в этом отноше­нии выполняет и система образования.