Осень и жопа

31-10-2007 12:40

Осень придумали враги. Не иначе.

Осень наверняка придумали фашисты…

Не ту осень, растворившись в которой, Пушкин ваял свои гениальности, не догадываясь о том, что ими будут мурыжить не одно поколение школяров…

А МОЮ осень.

Склизкую, мокрую, серую, и непременно сопливую.

МОЯ осень — это не просто время года.

Это моя агония, и мощный катализатор к деградации. А так же благодатная почва для разного рода комплексов неполноценности.

Первого сентября, просыпаясь в шесть утра, чтобы отвести ребёнка в очередной класс, в школу, я вижу в зеркале СВОЮ ОСЕНЬ.

У неё глаза ослика ИА, проебавшего свой хвост, унылый нос пособника старого генетика Папы Карло — Джузеппе и скорбная фигура, с которой Церетели ваял своих зомби на Поклонной горе.

Это мой крест, который мне предстоит нести почти полгода.

***

— Юлька! — ору в телефонную трубку. — Моё зелёное платье ты угнала? Ну, то, стрейчевое, проститутское?

— Я. — Живо отзывается Юлька, и интересуется: — Комиссарским телом побарыжить решила на досуге? Любовь продажная щас, кстати, в цене упала. Поэтому верну тебе не только твоё платье, а впридачу дам бешеные сапоги. А? Берёшь?

Бешеные сапоги я не возьму. Тому есть ряд веских причин.

Первая: размер. Моя лыжа тридцать восьмого влезет в бешеный сапог тридцать пятого только с вазелином, которого у меня тоже нет.

Вторая: цена. Бешеные сапоги Юля покупала ещё пять лет назад почти за восемьсот баксов в магазине для стриптизёрш. С тех пор цена на это непотребство существенно не снизилась.

Третья: бешеные сапоги — это ботфорты, закамуфлированные под кожу зебры, на двадцатисантиметровой шпильке, и десятисантиметровой платформе.

Поэтому сделка не состоялась.

— Нет. Бешеные сапоги не возьму. Но не откажусь от зелёных бусиков. В подарок.

Уж если наглеть — так по полной.

— Бусики… — Юлька задумалась. — Бусики-хуюсики… Зелёненькие бусики…

Я терпеливо жду ответа.

— Подавись ты ими, жаба старая! — скорбно говорит Юлька, а я ликую. — Кстати, а куда ты в этом дерьме идти намылилась?

Ликование быстро угасло, а я, отчего-то смущаясь, начинаю оправдываться:

— Ты только не ржи, ладно? Мне это платье в четырнадцать лет Лёшка подарил. На день рождения. Тогда это модное платье было. Я в нём к Маринке на свадьбу пошла, и мужа себе там накопала. А всё потому, что платье… такое вот… Потом Сёма попросила его на денёк, пошла в нём на днюху, и её там выебали. Понимаешь? СЁМУ! Выебали!!! — в трубке послышалось цоканье языком. Юлька прониклась волшебными свойствами платья. Если уж даже Сёму в нём кто-то выеб — это стопудово не шмотка, а адский талисман. — Так вот, верни мне платье. Я хочу проверить, как оно там… Налезет на меня? Проверить хочется…

— Пиздишшшшшшшш… — прошипела Юлька. — Небось, напялишь, да попрёшься в нём куда-нибудь. В тихой надежде, что тебя сослепу какой-то нетрезвый гражданин отпользует в позе низкого поклона, а потом женится!

Я неестественно возмутилась, как английский лорд, пойманный на краже носового платка:

— Я??!! В нём пойду??!! Как продажная женщина неопределённого возраста??!! Нет! То есть, да… Короче, у одного моего знакомого день рождения…

И замолчала.

— Хо-хо-хо! — басисто захохотала Юлька смехом Санта-Клауса. — День рожденья, праздник детства… На кого сети расставляешь, ветошь? Кого погубить хочешь? Чья судьба предопределена? Кто будет стягивать с тебя зелёный бархат, и путаться в застёжках лифчика? Кто с похотливым рыком разорвёт на тебе труселя с Дедом Морозом на жопе, и овладеет тобой, противно скрипя ароматизированным презервативом со вкусом банана?

— Ты его не знаешь! — в исступлении кричу я, и с ненавистью запихиваю в мусорное ведро трусы с Дедом Морозом. На жопе.

Юлька в трубке замолчала. Потом поинтересовалась:

— Труселя щас выбросила, что ли?

— Дура. — Ответила я, и заржала.

— Старая гейша! — ответила Юлька, и добавила: — Завтра заеду в Москву, завезу тебе твоё волшебное дерьмо. — И подытожила: — Вот бабы до чего докатились… Платью чуть не четверть века, самой послезавтра на пенсию выходить, а всё туда же…

На следующий день Юлька приехала ко мне в зелёном платье, с порога выдав отрепетированную речёвку про то, что лишний пакет в руках тащить не хотелось, пришлось этот хлам на себя напяливать, и в оконцовке поведала, что её так никто и не выебал.

Так ко мне вернулось моё платье.

И зелёные бусики.

И Юлька.

И новые трусы, Юлькой же и подаренные.

С кошачьей мордой.

Спереди.

***

Осень — это не просто паршивое время года.

Осень — это не только дожди, сырость и грязные островки снега на кучах гниющих листьев.

Осень — это жопа.

МОЯ жопа.

В прямом смысле.

Потому что, с наступлением осени, моя жопа начинает стремительно расти. Во все стороны.

Нет, у меня не растут сиськи, не вырастают новые зубы, не увеличиваются в объёме ресницы… Зачем?

У меня растёт жопа. Прямо на глазах.

Она растёт и жрёт трусы.

Жрёт трусы и растёт.

Растёт-растёт-растёт…

До мая.

А потом стремительно уменьшается.

Но до мая ещё далеко.

И вот стою я возле зеркала. В зелёном платье. В бусиках. В бусиках-хуюсиках. Стою.

И смотрю на себя. Анфас.

Мордой лица шевелю, позы различные принимаю… Гламура в глаза подпускаю.

Ничо так получается. Задорно.

Поворачиваюсь боком. В профиль. Пиздец. Там жопа. Жопястая такая жопа. Обтянутая зелёным бархатом.

Настроение упало тут же.

С такой жопой на день рождения идти стыдно.

А всё осень виновата.

Шлёпаюсь в кресло, достаю телефонную трубку из-под жопы, и звоню:

— Да, я. Привет. Планы меняются, я не приду. Потому что потому. Не могу. Зуб болит. И голова. И живот. И перхоть. Болит… то есть сыпется. И жо… И прыщ вырос внезапно. Пять штук. На лбу. Нет, не замажу… Нет, ничо принимать не стану… Нет… Не приду! Не ври! Кто красивый?! Я?! Где?! Если только в темноте и стоя раком, ага… Кто? Я? Пошлая? А, ну тем более. Нахуй тебе такие пошлые гости? С днём рождения, кстати… Нет. Не уговаривай, меня это бесит! Это шантаж, ты знаешь? Хрюша… Нет, и не вздумай! Я дверь не открою, понял?! Я близко к двери не подойду, ясно? Кто? Где? Ты? Там? Давно? Щас открою!!!

Иду к двери.

Открываю.

Две руки хватают мою ЖОПУ, и закидывают куда-то к кому-то на плечо.

Я всё-таки иду на день рождения.

Еду.

***

— Юлька! — ору в трубку. — Платье работает!

— Замуж позвали, что ли? — давится чем-то Юлька у себя в Зеленограде.

— Нет!

— Выебали что ли?

— Нет!

— Чему тогда радуешься, чепушила?

— Никто не заметил, что у меня ЖОПА!!! Никто!!!

— А у тебя жопа была? — интересуется Юлька.

— Почему была? Она и есть. И была. И есть. Да.

— Дура ты… — кашляет Юлька, и кричит в сторону кому-то: — Кто насрал в коридоре, сволочи?! Кто с собакой не погулял, гады? — И торопливо заканчивает: — Не было у тебя жопы. Никогда. Жопа у тебя будет лет через тридцать. Большая такая жопа. Как у той суки, которая насрала щас в коридоре!!!!

Я положила трубку, и потрогала свою жопу.

Она, конечно, есть. Юлька, как всегда, редкостно дипломатична.

Жопа — как осень. Она есть, и от неё никуда не деться.

Я ненавижу осень, потому что её придумали враги. Из зависти к моей жопе.

Из зависти.

Потому что есть чему завидовать.

Я вспомнила вчерашнюю ночь, новые труселя, подаренные Юлькой, и лежащие теперь в мусорном ведре, непригодные к носке из-за полученных травм, прикусила зубами губу, чтоб не лыбиться как параша майская, и гордо вышла в сопливую осень…