Таня Ельникова

«Приехали!» — в штабе 57-й корабельно-авиационной дивизии г. Североморск-3 было оживленно. Мы ждали группу летчиков, которые прилетели к нам на Север с Украины. Возглавлял ее Тимур Апакидзе, тот самый командир, к которому молодые лейтенанты мечтали попасть служить в полк. Юре Чернову он сказал: «Похудеешь, возьму!» — и тот занимался спортом каждый день и похудел. Апакидзе увлекался карать и офицеров полка приобщал к спорту и здоровому образу жизни. Запрет был на употребление спиртного и на курение. Не все могли отказаться от вредной привычки, курили потихоньку, не дай Бог, командир узнает. Что, так боялись? Нет, Тимура уважали и не хотели огорчать. Он пользовался большим авторитетом и любовью летчиков. И любовь эта была взаимной.

Североморск-3 — маленький гарнизон, где слухи распространяются молниеносно. Так что до приезда Тимура Автандиловича Апакидзе в гарнизон население было очень наслышано о нем и все с интересом ждали: «Какой он? Какие изменения нас ждут с его приездом?» И вот он здесь, в штабе. Мы — человек пять женщин-военнослужащих — с очень деловым видом просим разрешения зайти в кабинет, где сидит прибывшая группа, посмотреть стенд, который нам совсем не нужен. Тимур Автандиловин, {189} прищурившись, улыбается. Казалось, он разгадал наш маневр.

И началась работа, точнее, ежедневный титанический труд: он летал, занимался карате с ребятишками, после занятий шел в штаб и долго еще в окошке его кабинета горел свет. Быту не придавал большого значения. Ему выделили однокомнатную квартиру, в которую он никак не мог переехать, некогда было. «Да и зачем мне квартира? Семья в Саках, а в общежитии я только ночую, главное, есть кабинет, где можно работать».

Я не встречала в своей жизни второго такого человека, который бы столько работал. И ведь никто не заставлял его, он сам добровольно вкалывал, как будто боялся чего-то не успеть. Плановые таблицы всегда делал сам. Тетрадка у него была аккуратно расчерчена, в ней — все летчики пофамильно, каждый полет. Уровень подготовки каждого летчика он знал доподлинно. Старательно после каждой летной смены заносил значки в свою тетрадку.

Когда Тимур Автандилович стал командиром дивизии, генералом, любопытно было: заболеет ли так называемой «звездной болезнью»?

Раньше мы знали, пойдешь к нему на подпись, обязательно получишь что-нибудь сладкое. Он сам был большой сладкоежка, но, по-моему, еще больше он любил угощать. Так вот, после того как он сел в кресло комдива, ничего не изменилось: мы по-прежнему получали от него шоколадки и конфеты. Хотя я не совсем права, изменения все-таки были! Полеты стали еще интенсивнее. Нет топлива — все знали, что полеты все равно будут, Апакидзе выбьет топливо, устранит все препятствия. Никогда не слышала, чтобы жаловались летчики, а вот техсостав постанывал: очень уж часто летают, устали люди, хоть бы погода испортилась. А Тимур вызывал метеоролога на доклад: «Попробуй дать плохую погоду!»

«Полеты будут, товарищ командир?» — ответ я знала заранее. Все окружение замирало, никто из офицеров не посмел бы задать подобный вопрос. И еще я знала, что как Женщина — буду прощена. Ответ был один: «Уволю». Это означало, никто даже тени сомнения не должен допускать по этому поводу. Полеты для него — это было святое. Удивительное было время, плодотворное и счастливое. Летчики {200} полка делали первые касания, первые посадки на палубу «Кузнецова». Наша жизнь того периода напоминает стайерский забег. Находиться в постоянном напряжении, конечно, тяжело, но еще тяжелее осознавать, что ты выпал из обоймы и стоишь, изумленно глядя в спины тем, кто пронесся мимо тебя...

Тогда я чувствовала себя маленьким винтиком огромного заржавевшего механизма, похожего на наш бедный «Кузнецов», который является то славой и гордостью страны, то его обузой, которую хотели сплавить нашим корейским друзьям. Механизм медленно, со скрипом начинал двигаться, и его движущей силой был Тимур Автандилович.

Увлеченность небом была отличительной чертой Апакидзе, магия полетов околдовала его, о них он мог говорить бесконечно. Вдохновение — это редкость, удел немногих. Тимур был человеком вдохновенным. И как сказал о нем А. Тимьяновский: «Тимур — это само обаяние».

Эту историю я узнала из рассказа Тимура Автандиловича. Отдыхал он в санатории. Контингент был не наш, все больше люди искусства: режиссеры, актеры, музыканты. Говорили о разном, потом разговор коснулся армии, мол, не «блещут умом» наши военные. Тогда Тимур Автандилович взял слово и говорил около часа. Никто не ушел, все молча слушали. Он мог укоротить их гипертрофированное чувство собственного достоинства. Потом те, кто сидел за столом, разыскивали Тимура по всему санаторию, чтобы извиниться.

Служба — это тяжелое место для человеческих взаимоотношений. Каждый со своими амбициями и претензиями. Люди были разные, был коллектив единомышленников. Но были люди, которым интересно было плести интриги и клеветать. Тимур Автандилович никак не реагировал на это. Разочарование в людях, их предательство переживал очень болезненно.

К этому северному периоду жизни Т. Апакидзе многих своих друзей уже потерял. Не уцелел и А. Власов, который говорил: «Тимур — человек уникальный, его беречь надо». Странно то, что общество не освободилось от рутины тоталитарного мышления. Уникальные люди, которых «беречь надо», не оценены и не востребованы нашим обществом до сих пор. Тимур Автандилович работал и служил для России и ее независимости. Создавал палубную авиацию, оттачивал летное мастерство, чтобы потом {201} передать свой опыт молодым. Первым из строевых летчиков сел на палубу, а когда решали, кому вручать звезду Героя, то по прагматическому недомыслию Тимур Автандилович не вписывался в рамки определенного амплуа: очень уж не русская у него была фамилия. Но благоразумие взяло вверх, награда нашла своего героя.

Многие были искренне рады за Тимура Апакидзе. Поздравления шли по почте, не смолкали телефонные звонки. Высокое звание Героя России укрепляло авторитет Тимура Автандиловича как командира корабельно-авиационной дивизии. Там, наверху, уже не могли от него просто отмахнуться, вынуждены были прислушиваться и считаться. Но для самого Тимура Автандиловича этого было мало: он считал, что каждый летчик, севший на палубу авианосца, достоин звания Героя. Продолжая «вывозить на себе» «молодых», добивался, чтобы и они были награждены за свой труд почетным званием. Чем больше «академиков», Героев России в дивизии, в полку, тем более прочное место займет палубная авиация.

Было у Тимура Автандиловича одно удивительное качество. Он не только не забывал детей и родственников погибших и ныне здравствующих друзей, просто сослуживцев, но и помогал им чем мог. Я знаю немало тому примеров: кому-то в училище поможет поступить, кому-то с работой, а кто-то сам устроится от его имени, представившись племянником Апакидзе. Его имя открывало многие двери.

Откуда в нем было так много всего? Эрудиция, незаурядный ум, он излучал уверенность и вместе с тем доброжелательность. Его бескорыстие не вызывало ни малейшего сомнения, непреодолимое желание неудержимо влекло его летать и летать. Огромная любовь к Родине, к семье, к маме.

Когда я ближе познакомилась с Мариной Марковной, меня поразили трогательно-нежные отношения между матерью и взрослым сыном. «Мама приезжает, она всегда чувствует, когда мне плохо, ее не обманешь», — говорил Тимур Автандилович. — Ей не нужно ничего объяснять, она и так все понимает. Мама есть мама». Их отношения были высокого уровня взаимопонимания, между ними царили мир и гармония, она была его близким другом, ангелом-хранителем, живительным источником-родничком. Это она смогла вложить в сына невероятную целеустремленность, такую {202} заразительную для других, глобальность и ответственность за все, что творится на нашей земле.

Тимур Автандилович очень любил Питер: «Здесь я чувствую себя как рыба в воде». В Ленинграде прошли его детство и юность, было много друзей, одноклассников. Во время его приездов в Питер встретиться хотелось со всеми, а времени как всегда не хватало. И он нашел выход, назначал «рандеву» в театре или в концертном зале. Приходило человек в—10, биле-ты покупал он на всех заранее, а в антракте — традиционная коробка конфет, которую он предусмотрительно приносил с собой. На «Французские штучки» в «Комиссаржевке» он не успевал, нужно было уезжать, и поручил мне собрать всех без него и непременно посмотреть эту вещь. Я выполнила его поручение.

Как-то на очередной встрече в Москве подошел к Апакидзе американский полковник, похлопал нагло его по плечу и сказал: «Молодой человек, вам не спасти свою морскую авиацию». Представляю, каких усилий потребовалось Тимуру Автандиловичу, чтобы сдержаться.

Тимура Автандиловича не стало. В 2001 г. командировка в Саки, на тренажер, все-таки состоялась. Но почти не летали. Те летчики, кто еще что-то умеют, уходят из полка. Молодых летчиков немного, да и некому будет их учить. По принципу обвала в горах: все начинается с маленького камешка, а в результате можно оказаться погребенным под обломками. Об этом нужно говорить, чтобы найти тот самый «камешек», которым следует подпереть здание штаба палубной авиации, и иметь хоть какие-то основания для оптимизма. А иначе, нам еще долго будут смеяться в лицо.

Невольно сравниваешь отношение президента и общества на Западе и у нас в России. Например, американские летчики кроме почета и уважения обеспечены достаточно различными льготами, как младенец «памперсами». А у Тимура Апакидзе. который всю свою жизнь положил служению Отечеству, — вечная память в мемориальных досках и полная незащищенность его семьи, у них как не было своего дома, так и нет.