Звезда в газировке

На овальном столе лежат книги, исписанные бумаги, тарелка с персиком. На краю стола стоит початая бутылка водки, а в центре серебряная рюмка, покрытая засохшим хлебом. За столом летчики.

Первый летчик: — Я хочу понять, что останется после него? Что детям расскажем?

Второй летчик: — У каждого теперь свой Апакидзе. И единого образа не будет.

Третий летчик: — Помните, лето 1986 года, военные сборы под Очаковом. Суббота. Все наливают... у летчиков — тишина, уныние.

— А что вы, товарищи «соколы», не отдыхаете, как все?

— У нас командир, — отвечаем.

Утром подъем в 8 часов утра. Выходим сонные в тренировочных костюмах. И появляется командир Апакидзе.

— Товарищи офицеры. Сегодня — выходной. Я вас поздравляю с этим. Поэтому в легком темпе, не напрягаясь, бежим 15 км. Кто не может, бежит 14...

Четвертый летчик: — Он был похож на муравья... Когда готовился к полетам. Такой же упорный и въедливый. Рутину и ту

Тимур

вдохновенно исполнял. Все эти бумажки, схемы, расчеты, пеше-полетные игры. Уже по сотне раз в воздухе реально кувыркаясь. Надоело писать. А ему нет. (Бумажную работу он не любил, но плановые таблицы делал всегда сам.)

Летчики разливают водку. Пьют не чокаясь. Кто-то режет персик. В тишине слышно, как нож елозит по блюдцу.

Первый: — Почему он не пил?

Второй: — Кто знает. Он и звезды обмывал, помнишь, в газировке.

Третий: — Мы расслабляемся над стаканом, а он — в спортзале. Там выколачивал из себя и злость, и тоску. {154}

Четвертый: — Да, взрывался Тимур мгновенно. А если поперек его слов, туши свет! Потом ходил мрачный, как туча. Молчит, значит, думает над твоими словами. А потом так же молча принимал чужую сторону...

Пятый: — Повздоришь, надо восстанавливать отношения. Заходишь в кабинет, выкладываешь на стол шоколад. «Опохмелимся, товарищ генерал?» Отходил.

Персик режут на дольки, делят поровну между собой.

Второй: — Он говорил: «Молодой, забудь, чему тебя учили, здесь надо летать». И брал с собой в полет. А «молодой», то бишь я, вылезал из самолета зеленый. Еле ноги волочил. Только он давал почувствовать реальное небо. А «реальное» небо в умных книжках запрещено. Командирам страшно, все давят на безопасность полетов.

Третий: — Мы давно не воевали! И система загнила. Все боятся терять погоны, места и должности. Тимур полковникам не давал летать ради молодых. И не делил керосин по бедности, а выбирал лучших и гонял их до смертного пота!

Четвертый: — Ненормальный он был.

Пятый: — Это мы здесь за десять лет бардака отучились отличать гнилое от здорового. Что в нем ненормального? В том, что не боялся думать?! В том, что не воровал?! В том, что всегда был готов к войне с американцами?! Или в том, что отвечал за чужие ошибки? Где ненормальность?

...Все опять пьют молча, без тостов, не поднимая глаз.

— Он верил в Бога?

Первый: — Тимур был закрытым человеком. Мы не общались на эту тему.

Второй: — Зато после его гибели я задумался. Мы потеряли время, людей, способность воевать. А надежда сейчас — как хлебная крошка голодному. И от этого больно. Может, Бог для того и есть, чтобы избавлять от страданий. Ушел генерал и не мучается больше, как самолеты на авианосцы сажать, страдания кончились. А Россия и так проживет.

Третий: — Я думаю, он чувствовал, что не от мира сего. Я однажды листочек подобрал у него на столе. Грешным делом взял себе на память. Вот он (читает): «Почему люди влюбляются в небо? Что-то необъяснимое тянет вверх... Люди ходят по земле, и это естественно. А те, кто взлетают, они юродивые... Я поднимаюсь {155} на 12 тыс. м, вокруг никого уже нет. Все там, подо мной, облака, люди... Солнце уходит, катится вниз. А в голове одна мысль — я дома, дома... дома!!!».

Пятый встает, молча пьет. И плачет, не стесняясь.

Готовы ли вы отдать жизнь?

Что сделал генерал Апакидзе? Он поднял на «крыло» корабельную авиацию России.

Американцы уже в 1911 г. посадили самолет на борт корабля. У нас это случилось на шестьдесят лет позже. И сначала это были самолеты вертикального взлета. Дорогостоящие, опасные, невыгодные. На взлете истребители тратили до 50% горючего. В 80-е гг. вернулись к классическому горизонтальному взлету. В 1986 г., после окончания Военно-морской академии, Тимур Автандилович Апакидзе командовал полком Центра корабельной авиации ВМФ. Центр располагался в местечке Саки, на юге Украины. В СССР тогда был единственный авианосец «Тбилиси» (сегодня «Адмирал Кузнецов»).

Апакидзе умел заставить окружавших его людей работать. Был застрельщиком нововведений. Не боялся отвечать за последствия. В 1991 г. Советский Союз распался. В декабре единственный авианосец ушел из Черного моря в Баренцево. А к Апакидзе прибыли эмиссары «незалежной» Украины. Обещали золотые горы. Апакидзе подумал и сказал:

— Я присягал один раз. Больше не могу.

Он уехал на Северный флот. Вместе с ним Республику Украину покинули 17 корабельных летчиков и 85 человек инженерно-технического состава. Все они решение приняли добровольно. Все они уехали на Север с понижением в должностях.

Им сказали, что если за семь месяцев летчики не научатся садиться и взлетать с корабля, авианосец продадут. Это было очень по-нашему, по-российски. Самоубийственное предложение. Апакидзе собрал «молодых» и задал единственный вопрос:

— Готовы ли вы отдать жизнь?

Умирать никому не хотелось. И они научились. Апакидзе был первым из военных летчиков, посадивших Су-27К на борт «Адмирала Кузнецова». Он сделал это более 300 раз.

В январе 1996 г. командование 6-го флота США пригласило делегацию с «Кузнецова» в гости, на авианосец «Америка». АПАКИДЗЕ ПОДНЯЛ В ВОЗДУХ АМЕРИКАНСКИЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ. {156} Легко выполнил задание и посадил самолет на палубу. Американцы отказались повторить то же самое на «Кузнецове».

В 2000 г. он закончил Академию Генерального штаба. Стал заместителем командующего морской авиацией.

Погиб на аэродроме Центра подготовки морских летчиков в Псковской области, оставив жену, двоих детей и мать. У него не было своей квартиры. Убранство его рабочего кабинета — тысяча книг по летному делу...

Что нам осталось после него? ПАМЯТЬ. Но мы не умеем ее долго хранить. Уйдут люди, знавшие его близко. Время заберет с собой боль. Когда-нибудь мы забудем его дела. А начинания так ими и останутся. Что ж тогда?

ОЩУЩЕНИЯ. Я горжусь тем, что жил в одной стране с генералом Апакидзе. Ездил с ним по одним веткам метро. Ходил одними переулками, возле Белорусского вокзала. Смотрел один и тот же фильм о Перл-Харборе. Люблю ту же землю, что и он... Рано или поздно сотрется в памяти его лицо. И никто не вспомнит, что он любил шоколад и ездил с книжкой в метро. Но он прославил отечественную авиацию, как Громов, Гастелло и Чкалов. Поэтому и через 40 лет в русских букварях будут летать железные «МиГи», чтобы дети знали, с чего начинается Родина...

А нахимовец с искусанными губами — тот, что держался за руку каперанга, там на похоронах, — через два года уедет в Ейск, в высшее летное училище. Чтобы потом, через шесть лет, вернуться на Северный флот лейтенантом палубной авиации. В 71-м так поступил Тимур Апакидзе...

Я специально поеду на Северный флот. Разыщу этого лейтенанта, обветренного, до беспамятства влюбленного в небо. И пойму, что Апакидзе жив. Он просто улетел куда-то далеко-далеко...

Так должно быть. Так будет...