Июля 2001 г

Тайна «семидесятой»: правда и домыслы

Некоторые газетные публикации о жизни, службе и обстоятельствах гибели Героя России генерал-майора Тимура Автандиловича Апакидзе вызвали недоумение, а подчас и возмущение у морских летчиков. Мол, и летал-то генерал нерегулярно, и маленькие вольности допускал, и неподконтрольным был...

Не будем повторять эту ложь. Еще нет результатов работы комиссии, а в некоторых СМИ уже заявляют, что раскрыта тайна гибели, приводится схема посадки. Журналисты, оказывается, уже все знают. Вольность этих публикаций не просто неэтична, она оскорбительна...

Этими словами начальник боевой подготовки истребительной и штурмовой морской авиации ВМФ летчик-снайпер полковник Мечислав Савицкий начал рассказ о Тимуре Апакидзе, с которым его 13 лет связывали один флот, одно небо, одна комната в общежитии и одна кабина самолета...

— Для меня, летчика, который с ним в тот трагический день работал плечом к плечу, еще многое непонятно, не ясна причина катастрофы. Он выполнял пилотаж. Заруливать и ставить машины на стоянке мы должны были вместе. Помню, руководитель в зоне пилотажа скомандовал: «Выводи, выводи... Катапультируйся!» Тимур сделал правый разворот на посадку, убирал крен...

...Когда приехала спасательная команда, он лежал рядом с самолетом, и ручки катапульты (держки) были тоже рядом. Я сейчас просто не имею морального и профессионального права {126} комментировать этот факт, пока нет результатов работы комиссии. Ясно одно, что он владел собой, ситуацией, он оценивал ее и принимал решения.

Например, заканчивая выполнять полетное задание, летчик не выводит никогда самолет на ближайший привод. Он выводит его только на дальний и оттуда строит схему захода на посадку.

Летчик никогда не бросит ручку управления. Поэтому то, что написала одна газета, будто бы рука Тимура Автандиловича лежала на ручке форсажа, другая — на ручках катапульты, — глупая выдумка.

Регулярнее Т. Апакидзе в нашей стране ни один летчик не летал. За первые полгода он имел уже около 100 часов налета, тогда как средний по стране налет для летчика-истребителя — 15—18 часов.

У меня 1100 часов налета за всю службу. У него было свыше 4 тысяч часов, а ведь он старше меня всего на четыре года. Я за четыре года 3 тысячи никогда не наберу...

Авторитетно заявляю: Тимур Автандилович был под жестким контролем у командующего морской авиацией генерал-лейтенанта Федина. Сам ежедневно докладывал командующему о результатах полетов, планах на следующий день.

В прессе ставится под сомнение: зачем выполнять сложный заход на посадку со сложного маневра? Если так рассуждать, то зачем вообще в воздух самолеты поднимать? Пусть по полосе проедут — это безопасно и надежно.

Кто мог навязать «афганский» вариант захода на посадку? Да не «афганский» это вариант. Это задуманный и продуманный Тимуром Апакидзе заход на посадку. В общем-то, правильно отмечено, что заход выполнялся в экстремальных условиях и в минимально возможное время.

Но если этого не делать, не обучать этому летчиков, то, когда уйдет наше поколение, придется нанимать летчиков США, чтобы они чему-нибудь научили нашу молодежь.

Тимура Апакидзе обвиняют в том, что после выполнения сложного вида маневров с высокими перегрузками (примерно 8,2) он заходил «с уха» — с полупереворота. Но этот маневр им отрабатывался не единожды. Им он владел в совершенстве. Во время тренировок именно «с уха» у него лучше всего получался {127} заход. Следующей у него должна была быть посадка с петли при еще большей скорости. Но это никак не влияло на безопасность.

А надо ли так сложно летать? Это был полет по программе совершенствования — наиболее сложному виду подготовки, к которому летчик допускается специальным приказом командующего морской авиацией и задание разрабатывает себе сам.

Тимур Апакидзе для нас был примером того, как надо готовиться к полетам. Да, может быть, он готовился не совсем так, как трактуют наши документы. Он готовился по-своему, но тщательно. У него все было расписано, разрисовано, и он всегда оставлял время, чтобы обдумать и, как у нас говорят, отработать «пешим по-летному». Поэтому заявлять, что он не готовился. — в корне неправильно.

Тимур Автандилович готовился очень серьезно и к полету 17 июля. Даже в субботу, 14 июля, нам разрешили тренировочные полеты. Он их сделал три — на Су-33 и один — на Л-39. Если мы ставим в вину этому человеку то, что он делал, то теряется смысл строительства высокоманевренных, высокоскоростных самолетов. Самолет призван побеждать в бою. А для этого летчику надо реализовать то, что заложено в машине. Если он и выполнял пилотаж на пределе возможностей самолета — это было всегда продумано, рассчитано.

Тимур Апакидзе был фанатом летного дела. Все у него было построено для того, чтобы авиация летала и училась воевать. У меня такое впечатление, что в нем это жило с Нахимовского училища. Он ничего не мог делать хуже других — такая черта характера. Это отражалось и на отношении к работе, к порученному делу. Выполнение заданий подчиненными было под его жесточайшим контролем.

Казалось бы, грех жаловаться на службу — генерал-майор, заместитель командующего, Герой России. Да он и не жаловался. Но его служебный путь не был выстлан ковром. Он всегда брал всю ответственность на себя, наверное, поэтому жизнь его и била.

У него в полку были три авиакатастрофы.

В первой летчики при отказавшем двигателе пытались посадить самолет на воду. Сначала они отвернули от детского дома, потом — от баржи на реке, а потом уже и высоты не {128} осталось для катапультирования. В честь них сейчас названа улица.

Второй самолет разбился при заходе на мишень ночью.

И третий — столкновение в воздухе двух самолетов. Руководил полетами не Т. Апакидзе. Но он прибыл на место руководителя, взял управление и соответственно всю полноту ответственности за катастрофу на себя. Тогда его сняли с должности командира полка, назначив с понижением начальником воздушной, огневой и тактической подготовки (ВОТП). В конце 1991 г. его перевели на Север начальником ВОТП дивизии, потом назначили заместителем командира дивизии, а потом комдивом. После окончания Академии Генерального штаба он получил назначение на должность заместителя командующего морской авиацией.

Накануне я перегонял этот самолет с бортовым номером «70» с Севера, и у меня произошел очень серьезный отказ над Петрозаводском. Высота около 10 тысяч метров. Самолет неожиданно бросает и переворачивает. Сейчас-то я знаю, что заклинило руль направления из-за отказа блока питания. А тогда... Кое-как его вывожу. Страшное усилие на левой ноге. Нога онемела. Еле держу. Что делать? Надо садиться на запасном аэродроме. Они были в Петрозаводске, Лодейном Поле... Меня готовы принять. Но я подумал: а кто будет руководить заходом на посадку? Кто мне подскажет? Я надеялся только на Тимура Апакидзе и не ошибся.

По его команде я снижал высоту и скорость. Скорость, на которой я заходил на посадку, отличалась от нормальной на 60 километров. Я говорю: «Командир, машину поломаю».

«Черт с ней, главное живым останешься...».

А ведь это не его обязанность, руководить посадкой с КДП, он замкомандующего. Вы представляете, я вызываю на КДП замкомандующего, хотя есть группа руководства, командир полка, который несет ответственность, наконец, я сам должен принимать решения. Но он никогда в сторону не отходил.

Его основная идея была — готовить молодежь на самолетах Л-39, которые успела получить морская авиация. При этом не делить керосин на всех, чтобы все полетали по 10—15 часов, а выбрать костяк, дать им хороший налет, сделать из них летчиков второго, первого класса. Он осуществлял свою задумку в Центре {129} боевого применения и переучивания летного состава морской авиации ВМФ в Острове, где проводил больше времени, чем в Москве, в штабе морской авиации. Не все офицеры из руководящего состава его понимали и поддерживали, потому что он очень строго подходил к подготовке каждого. Порою ставил барьер на пути в небо даже полковникам, подполковникам, майорам. А это тяжело — своему другу сказать: «Нет». Но если разработанная и осуществленная им система подготовки сохранится, мы через 2—5 лет молодое поколение не потеряем. Нам на смену придут отличные летчики.

Он никогда не кичился своими заслугами, не ждал благодарности. Это был очень скромный человек. Кстати, несмотря на все звания и заслуги, несмотря на то, что в Москве служил уже третий год, у него была лишь служебная квартира еще от Академии Генерального штаба. И лишь сейчас, после гибели Тимура, подписаны документы о выделении квартиры его семье. Увы, для летчика квартира — цена жизни...

Или такой пример. У меня дочка поступила в Мурманский пединститут. Приезжает со слезами: «Папа, ты представляешь, у одной девочки полбалла не хватило, чтобы пройти по конкурсу. Ее папа — летчик, служил на Сахалине, погиб в море».

Я звоню Тимуру Апакидзе и рассказываю эту историю. Он этого летчика не знал. Но через 30 минут мы садимся в уазик и едем к ректору института. Тимур Автандилович не козыряет ни генеральскими погонами, ни званием Героя, а просто по-человечески говорит: «Вы представляете, мать одна вырастила и воспитала дочь, муж утонул в Охотском море при выполнении боевого задания».

Ректор без разговоров спрашивает: «Как фамилия?»

Это только один случай. А сколько таких по жизни...

Этого человека невозможно было подкупить, уговорить. Он к решению любого вопроса подходил с государственных позиций. На поминках правильно ребята сказали: «Мы сейчас даже не представляем, кого мы потеряли». Одни его не любили, другие им гордились и обожали. Но для всех он был личностью, способной повести за собой коллектив.

Тимур Апакидзе в корабельной авиации — целая эпоха. Боль и горечь от потери генерала Апакидзе для людей, хорошо его знавших, его учеников, и со временем не притупится. С памятью о {130} нем нам жить и летать. Летать так, как учил нас это делать Тимур Автандилович Апакидзе.