Пять минут мужества

Через широкое окно командно-диспетчерского пункта было видно, как далеко, слева, игрушечных размеров самолет начинал свой разбег. Секунды — и тяжелый реактивный гул взрывной волной ударил в стекло, прокатился по аэродрому. Самолет «спарка», оттолкнувшись от земли, начал забирать в небо. Руководитель полетов перевел взгляд на экран локатора, где вскоре привычно должна была вспыхнуть засветка от цели. Но не ко времени вдруг ожил динамик, и сквозь шум атмосферных помех офицер услышал знакомый голос летчика: «Я 629-й, ощущается тряска двигателя...»

Это случилось на 2-й минуте полета. На взлете гвардии капитан Тимур Апакидзе, заместитель командира полка, явно ощутил толчок и почему-то сразу подумал: в двигатель попала птица. (Впоследствии его догадка подтвердилась). Появился запах гари. Тяжелую машину затрясло, словно на плохой дороге. По СПУ (самолетно-переговорному устройству) Т. Апакидзе сказал сидящему впереди летчику:

— Дальше лететь нельзя.

Гвардии старший лейтенант Юрий Мороз, услышав слова Тимура Апакидзе, глянул вниз — земля была совсем рядом, они еще толком и не успели взлететь.

...Мы сидели с Юрием Морозом на лавочке в один из тихих вечеров, когда дневные полеты уже закончились. Юрий спокойно, как, впрочем» привык делать любую работу, рассказывал о службе в полку морской авиации, о полетах, о себе.

Родом он из Белоруссии.

Что это значит, для меня особенно стало ясно, когда начал останавливаться двигатель. Тогда я услышал спокойный голос Тимура, В эти секунды он думал, как спасти машину, а не о том, как назовут его поступок.

В подобных случаях, когда в двигатель что-нибудь попадает, он, как говорится, идет вразнос. Летчиков объединяла одна мысль: как посадить машину. Руководитель полетов дал команду: {72}

— Приготовиться к катапультированию!

— Всегда готовы! — бодро откликнулся Тимур Апакидзе и по СПУ передал Юрию Морозу:

— Будьте готовы к посадке без двигателя!

— Понял вас!

Когда только начало трясти самолет, Т. Апакидзе попытался было сбросить обороты, но вибрация только усилилась, пришлось ручку управления двигателем вернуть в прежнее положение. Гвардии капитан Апакидзе — летчик опытный, первоклассный. Он, как и те, кто сейчас находился на КДП, хорошо понимал, что в такой обстановке двигатель мог отказать в любую секунду. «А куда ему падать?» — подумал летчик о самолете, слева и справа были разбросаны коробочки домов, где-то впереди дымились корпуса завода. Решил разворачиваться на посадку, как говорят авиаторы, «вокруг хвоста» — по кратчайшему пути. А потом, уж если нельзя сбросить обороты, вовсе отключить двигатель и садиться так, «молча», была бы высота и скорость.

Теоретически Тимур Апакидзе не раз разбирал подобный вариант посадки. Может быть, поэтому и не было секунд растерянности, колебаний: как лучше поступить? Бывает ситуация, когда в одних и тех же условиях люди делают разный выбор и каждый по-своему прав и объяснит, почему поступил именно так. И только сравнивая эти решения, можно увидеть, где было заученное подчинение инструкциям, где безрассудный риск, а где и глубокий расчет, тонко продуманный маневр, в котором и потом, разбираясь неторопливо, не обнаружишь ошибки.

...Тимура Апакидзе я застал дома лишь поздним вечером. Среднего роста, подтянутый, спортивного вида. Уже по рукопожатию чувствуешь недюжинную крепость этого человека. В разговоре энергичен, невольно заставляет и собеседника так же эмоционально вести беседу... В домашней обстановке как-то по-особому видишь Тимура Апакидзе — подвижного, легкого на шутку, увлеченного в споре. Тогда, в самолете, он был хладнокровен и расчетлив. Видел дальше инструкций, которые давали право летчику в таких случаях покидать кабину. Знал, а скорее, даже чувствовал, что еще минутку, другую машина выдержит, сможет вынести на высоту. {73}

— Раньше, признаюсь, не понимал, когда говорили: "Летчик слился с самолетом", — сказал Тимур Апакидзе.

— А тогда до боли ощутил, как машине плохо, как она бьется, хочет вытянуть нас. Самолет трясся, стучал, и сердце у меня так же стучало. Разлетись в тот момент двигатель, наверное, и сердце за ним...»

Может быть, в устах другого человека это выглядело бы несколько патетично, но Тимуру Апакидзе я верил без сомнений, каждому его горячему, искреннему слову. На аэродроме люди неподвижно смотрели в небо, где, захлебываясь, самолет выписывал крутой разворот. Вот он нацелился на взлетно-посадочную полосу и вдруг резко сорвался вниз. Возле домика КДП, где стояли пожарная и санитарная машины, кто-то, не выдержав, глухо сказал:

— Падают...

— Да нет, — возразили ему, — вроде садятся...

Самолет быстро терял высоту. Если это и была глиссада — кривая посадки самолета, — то она больше походила на пикирование. Зато теперь у машины была скорость. На это и рассчитывал Т. Апакидзе. Перед глазами летчика промелькнула крыша домика ближнего привода, показалась взлетно-посадочная полоса.

— Выпускай шасси, предкрылки, закрылки, — сказал он Морозу, затем отрывисто дал команду:

— Выключай двигатель!

Самолет скользил вниз в оглушающей тишине. Руководитель полетов видел, что еще секунда, и машину уже не вывести из пике.

— Выравнивай! — резко приказал он пилоту.

Но в это мгновение летчик уже потянул ручку управления на себя...

В этот день в семье Т. Апакидзе был празднично накрыт стол: у матери, Марии Марковны, приехавшей навестить сына, был день рождения. Но за стол не садились — ждали с полетов Тимура. Он задерживался, и жена Леся все чаще подходила к окну.

...По инерции самолет вырулил со взлетно-посадочной полосы и замер почти у самого ангара. Первым, кого увидел Тимур

Тимур на службе

Апакидзе, был инженер полка. Он схватил летчика в охапку, что-то говорил ему, а у Тимура почему-то перед глазами был циферблат часов, где стрелка остановилась, когда совершили посадку. Полет продолжался неполных 5 минут.

Капитан-лейтенант В. Садовский

После этого полета у сыночка клочками вылезали волосы. Что случилось, он не сказал нам, оберегая от переживаний. Тимур мой не пил и не курил, но в тот день он выпил фужер шампанского за мой день рождения, второй — выпил за свой второй день рождения. Мы ничего не поняли. Я уехала, потом недели через две Леся позвонила и сказала мне, что произошло в тот день.

Газета «Красная звезда»