Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






ДИСЦИПЛИНА 4 page





Лагерь был подготовлен для подобных визитов наилучшим образом. Воспитанники увидели «образцовый порядок»: чистые бараки, полное отсутствие насилия. Одним словом, это был безобидный трудовой лагерь. Ничто не указывало на то, что Бухенвальд стал местом убийства 56 000 человек. Их уничтожили в ходе «медицинских экспериментов». Об этом будущая элита рейха осталась в полном неведении. Вместо этого голландские исследователи показали им эксперименты с высохшими, сморщенными маленькими человеческими головами. «Они рассказали нам, — вспоминает Грундман, — что они имеют дело с головами туземцев из Индонезии, тогдашней голландской колонии. Эти головы добыли и высушили знаменитые охотники за головами. Затем эти головы очутились здесь. С какой целью головы попали сюда, нам было неизвестно.» Это были головы польских узников. Однако ни один из воспитанников не спросил о происхождении голов.

«Мы увидели людей с разноцветными треугольниками, нашитыми на груди, — продолжает свой рассказ Грундман. — Мы видели, как люди должны были передвигаться только бегом по одной из аллей, и что они должны были снимать головные уборы при виде охранника. Всё увиденное мы объясняли себе тем, что они являются врагами нашего народа. И таких людей мы должны „фильтровать“ во время нашей борьбы.»

Во время обхода лагеря воспитанники подошли к группе построек с высокой темной трубой. «Предваряя наши расспросы, нам объяснили, что это крематорий. В лагере постоянно находятся почти 50 000 человек. Эта цифра сопоставима с числом жителей Веймара. В Веймаре имеется крематорий. У нас тоже, ведь люди умирают не только в Веймаре, но и здесь. Мы были удовлетворены этим пояснением.»

Сегодня у Грундмана не осталось сомнений, что его водили по потемкинской деревне. Страшному нечеловеческому миру придали опрятный внешний облик. Теперь он понимает, чего добивались его воспитатели:»Мы должны были мыслить так же, как и они. Сочувствовать и сострадать нам не полагалось. Нас хотели сделать невосприимчивыми к собственной боли и к страданиям других людей. Я должен признать, эта цель была достигнута. Лишь после войны мы впервые поняли, что нам начисто отшибли некоторые чувства.»

Преступления, насилие и террор не нарушали размеренную жизнь в элитных учебных заведениях. «Избранные» жили словно на островах. «В нашем орденсбурге мы полностью изолированы от действительной жизни со всеми её проявлениями, — написал в 1941 году учащийся школы Адольфа Гитлера Райнхард Вильд. — До нас доходят известия о военных событиях. Что знаем мы о продуктовых карточках, талонах на одежду, военных трудностях и прочих лишениях? Лишь во время коротких каникул мы смогли получить некоторые впечатления. Мы живем в своем собственном „государстве, которое предлагает нам совсем другие условия.“

Экскурсии в реальную жизнь были редким явлением. Каждый «юнгман» был обязан отработать на одном из рудников три месяца для того, чтобы приобщиться к «жизни народа». Инспектор национал‑политических интернатов Аугуст Хайсмайер наставлял: «Когда впоследствии юнгман будет руководить этими трудящимися немецкими людьми, он должен выступать для них не в роли высокого начальника, а в роли вожака этих мужиков. Ему будет намного легче управлять, ибо он сам когда‑то был их товарищем по работе. Каждый юнгман ежедневно должен задавать себе вопрос о том, как он будет ладить с этими людьми, которые несмотря на всю тяжесть своей работы и судьбы всеми фибрами своего сердца любят Германию.»

Во время сельскохозяйственных работ многим воспитанникам приходили и другие мысли в голову. Для многих недели, проведенные среди крестьян, стали проверкой их профессиональной пригодности как «носителей нацистской идеологии». Действительность и их мировоззрение вступали в конфликт. Один «юнгман» из Ораниенштайна спросил простого крестьянина:»Как идут дела после того, как выгнали всех евреев?» Ответ настоящего немецкого крестьянина был далек от идеала, который ожидал услышать «юнгман». По словам крестьянина, хорошего было мало. Торговля скотом полностью заглохла с исчезновением евреев. Ошеломленный воспитанник пытался аргументировать. Однако ему не удалось переубедить крестьянина. В их споре победила реальная жизнь, о которой у воспитанников было слишком мало познаний.

Снова и снова возникали вопросы. Почему идет война с британцами, народом родственным немцам? Почему вопреки «Майн кампфу» Германии пришлось воевать на два фронта? Почему евреи считаются «неполноценными», ведь они выжили в течении 2000 лет беспрерывных преследований? Не являются ли они «превосходящей» расой? Подобные вопросы возникали в стенах школ Адольфа Гитлера. Да и сами верные соратники фюрера из числа старой гвардии вряд ли соответствовали принятым образцам. Разве мог считаться германским сверхчеловеком наркоман Генрих Геринг? Да и сам Роберт Лей, создавший и опекавший гитлеровские школы, был далек от идеала. Он был всегда жизнерадостен и многим воспитанникам обещал карьеру капитанов прогулочных пароходов общества «Сила через радость»(«Я построю штук сто этих пароходов, и ты будешь капитаном одного из них»). Его слабости были тайной, известной всем. Каждый знал о частых пирушках в апартаментах Лея в Зонтхофене. Хайнц Гибелер вспоминает, что Лея часто видели в состоянии алкогольного опьянения. Неслучайно ему дали прозвище «имперский алкоголик». Вряд ли кто‑нибудь осмелился бы сказать ему правду в глаза. Однако один из учеников школы Адольфа Гитлера отважился на это.

«Рейхсляйтер, Вы знаете, что в народе Вас считают пьяницей?» Йоахим Бауман считает, что это был самый напряженный момент за всё время его пребывания в школе. Лей был настолько пьян, что смог только тихо пробормотать в ответ:»Мальчики, вы должны стать всем, но только не пьяницами.» Репутация Роберта Лея была настолько подмочена, что воспитанников уже не шокировали столь незначительные выходки с его стороны. Тео Зоммер рассказывает:»Был конец января —начало февраля 1945 года. В главные ворота орденсбурга въехал легковой автомобиль. За рулем был сам Лей, рядом с ним одна киноактриса. Она была его любовницей. Он хотел предоставить ей один из трёх лыжных домиков, принадлежащих орденсбургу. Мы ругали его и выместили свое возмущение на генераторе, установленном в том домике. Мы сломали её. В наших глазах домик был частью самого Лея.»

И только один человек оставался вне зоны критики. Этим человеком был Адольф Гитлер. Его обличение было равносильно тяжкому греху. Ганс Мюнхеберг вспоминает о своем восприятии Гитлера:»Это был не бог, но само провидение послало нам его.» «Он был для нас существом высшего порядка,» — говорит Ганс‑Гюнтер Земпелин. Ношение самого имени Гитлера уже было знаком отличия и почетной обязанностью одновременно. Один из учащихся школы Адольфа Гитлера писал в своем дневнике в 1940 годы: «Тем самым он оказал нам свое доверие. Это значит, поступать так, чтобы в любое время можно было бы появиться перед ним. Он пример для нас во всем. Мы гордимся честью носить его имя.» Увидеть его вблизи, появиться перед ним — об этом мечтал почти каждый. «Мы всегда могли увидеть эти фотографии, где он склонился к ребятам из Гитлерюгенда. Он похлопывал маленького по щеке, а большому положил руку на плечо, — говорит Тео Зоммер. — Все желали быть на их месте. В конце‑концов мы учились в школе Адольфа Гитлера и носили его имя.» Однако Гитлер так никогда и не появился ни в одной из элитных школ.

Разочарование этим обстоятельством было большим. «К сожалению, фюрер так и не посетил нашу крепость, — огорченно писал учащийся элитной школы в 1940 году. — Однако мы надеемся, что в следующем году наше желание исполнится.» Тем не менее, Гитлер не очень‑то интересовался делами в «своих» школах. Как поживают «его наследники», ему захотелось узнать лишь в последние месяцы войны. Гитлеру доложили, что многие воспитанники храбро сражались с противником и многие из них «отдали жизнь за фюрера, народ и отечество.» Итак, у будущей элиты оставался лишь один шанс увидеть своего диктатора — побывать на официальных мероприятиях; митингах, манифестациях, его выступлениях. Йоахим Бауман вспоминает день, когда ему удалось осуществить свою давнюю мечту. Это произошло 9 ноября 1937 года.

Бауман и его триста товарищей на поезде отправились из Зонтхофена в Мюнхен, где Гитлер ежегодно в эти дни собирал «старых бойцов», чтобы пышными торжествами отметить день памяти «погибших „ нацистов во время так называемого пивного путча в 1923 году. О провалившемся путче Бауман узнал из книги „Майн кампф“, которую им читали каждый день после завтрака. Теперь он замер в ожидании на Каролиненплатц. На этой площади были установлены обелиски в честь погибших. Вместе с десятками тысяч мюнхенцев учащийся школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман ожидал начала церемонии, кульминацией которой было прохождение колонны участников путча во главе с Гитлером. Факелы, установленные на специальных пилонах, освещали дорогу к Фельдхернхалле. Глухая барабанная дробь известила о наступлении торжественного момента. То, о чем Бауману рассказывали на занятиях в „орденсбурге“, здесь приняло формы настоящего культа. Прославление смерти, нездоровый пафос радостной готовности нести жертвы — обо всём этом Бауман узнал на занятиях. Еще утром он сам экспромтом цитировал своим товарищам стих из древнескандинавской „Эдды“: «Уходят в небытие владения, исчезают кланы. Ты сам умрешь, подобно им. Одно я знаю, что будет вечно жить: Слава великих деяний погибших героев.“

Находясь под сильным впечатлением от увиденного, Бауман стоял у края тротуара и разглядывал окружавших его людей. «Было очень тихо, — вспоминает он. — Затем появился человек, который 9 ноября 1923 года нес флаг. Теперь этот реликвия называлась „кровавым знаменем“. Примерно в 20 метрах от меня шел Гитлер в скромной коричневой рубахе. Он держал левую руку на поясе и смотрел прямо перед собой». Взгляд Гитлера остался неподвижным даже тогда, когда его взгляд скользнул по лицу Йоахима. Вечером того же дня Бауман писал родителям: «Представьте себе, сегодня я видел фюрера. Он прошел совсем рядом от меня. Возле него были Гесс, Геринг, Геббельс, Юлиус Штрайхер. Их я видел мельком, так как я хотел заглянуть ему в глаза, надеясь, что наши взгляды встретятся. Но он смотрел прямо сквозь меня. Я был так разочарован.»

Однако, не только одни воспитанники были обойдены вниманием со стороны фюрера. Ганс‑Гюнтер Земпелин однажды услышал, как группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер во время визита в Ораниенштайн горько сетовал на то, что Гитлер лишь один раз принял его. Это случилось после того, как верховное командование вермахта доложило ему, что бывшие воспитанники национал‑политических интернатов отлично зарекомендовали себя на фронте в качестве младшего офицерского состава. Гитлер уделил беседе с Хайсмайером всего один час своего времени. Однако группенфюрер СС никак не мог расстаться с надеждой на визит фюрера в один из интернатов. На всякий случай, отреставрировали замок Ораниенштайн. Но Гитлер всё не появлялся.

Зато приближенные Гитлера, и в первую очередь рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, продолжали активно опекать эти элитные учреждения. Его стремления установить полный контроль над ними частично увенчались успехом. Приказ от 7 декабря 1944 года, подписанный Гитлером, гласил: «Я приказываю, чтобы в дальнейшем младшие офицеры перед началом свой службы в вермахте или войсках СС проходили подготовку в национал‑политических интернатах, школах Адольфа Гитлера, имперской школе в Фельдабинге и других учебных заведениях.» Гиммлеру было поручено отвечать за исполнение этого приказа. С самого начала войны ои прилагал немалые усилия к тому, чтобы интернаты превратить в подготовительные школы командного состава войск СС и армии. Он хотел создать сеть таких школ не только на территории рейха, но и в оккупированных странах Европы. В эти школы он хотел направить прошедших расовый отбор юношей из Голландии, Дании, Норвегии, Фландрии и других регионов с «расово полноценным» населением, усилив таким образом военную мощь рейха командными кадрами для ведения дальнейших боевых действий. В 1940 году Гитлер согласился с планами Гиммлера об увеличении числа интернатов. Райхсфюрер намеревался через 5‑7 лет иметь в своем распоряжении около 100 национал‑политических интернатов.

Приказ Гитлера о подготовке будущих офицеров в стенах элитных нацистских школ совпал с желанием самих воспитанников. Хотя они имели свободу в выборе профессии, тем не менее, большинство отлично понимало, что от них ожидают и стремилось к военной карьере. Подобные настроения среди воспитанников были и раньше, о чем свидетельствует секретная памятная записка главного управления СС от 26 мая 1942. С каждым прожитым днем войны росло желание учащихся стать офицерами и наконец‑то проявить себя в деле. Ещё большим был страх, что война закончится быстрее, чем они окончат учебу. «После похода во Францию, — вспоминает Ганс‑Гюнтер Земпелин, — к нам подошел наш воспитатель и сказал: „Ну, ребята, идите работайте, готовьтесь к мирному труду.“ Это показалось нам ужасной перспективой». Инспектор национал‑политических интернатов Аугуст Хайсмайер заявил после войны, что более 75 процентов выпускников выбирали для себя военную стезю.

В интернате с завистью говорили о тех, кто уже попал на службу в армию. «Вот повезло человеку, думали мы про себя. Он уже, наверное, занимается настоящими делами», — вспоминает Герд Эккехард Лоренц, бывший воспитанник интерната в Потсдаме. Письма бывших «юнгманов» с описанием героических сражений ещё больше распалял стремление воспитанников поскорее оказаться в армии. Один воспитанник из Ораниенштайна отправил своей матери письмо ко дню её рождения: «Милая мама, я благодарен тебе за то, что ты родила меня таким, каким я стал — стойким солдатом, верным тебе и фюреру до конца. Мы помним клич наших погибших товарищей: Побеждайте и погибайте, если потребуется ради великого дела фюрера! Мы принадлежим ему. Хайль Гитлер, твой мальчик.»

Чудовищные романтизированные лозунги «сладкой смерти во имя фюрера и отечества.» Вот один из образцов — «Рай расположен в царстве павших меченосцев.» Сообщения о смерти своих товарищей на фронтах «юнгманы» сопровождали пением гимна Хёльдерлина: «Приходят вестники победы: Мы победили в битве! Живи, отечество и не считай своих павших! Ты — самое дорогое и за тебя ценой не постоим!» Что такое война в действительности, «избранная» немецкая молодежь узнала не сразу. Гаральд Грундман вспоминает: «Никто не говорил о том, что на войне бывают ранения в живот и люди мучительно подыхают.» Военнослужащие, награжденные рыцарским крестом, и другие «герои войны», которых направляли в элитные школы с рассказами о победоносных военных компаниях, укрепили воспитанников в их наивном представлении о войне, как о безобидных маневрах на полигоне. «Мы восхищались этими людьми, — говорит Ганс Мюнхеберг, — мы завидовали им. Они пытались утешать нас:»Юные товарищи, не печальтесь, мы скоро закончим войну. Однако и для вас найдется достаточно дел после нашей окончательной победы.»

Они боялись опоздать на войну. Те воспитанники, которые после окончания интерната наконец‑то могли отправиться на фронт, считали, что им крупно повезло и нужно, обязательно, совершить что‑нибудь героическое. В марте 1944 Аугуст Хайсмайер докладывал Генриху Гиммлеру: «Молодые офицеры — выпускники интернатов отлично проявили себя в боях с противником: Четверо получили кресты с дубовыми листьями, 33 человека награждены рыцарскими крестами, 96 человек награждены немецкими крестами в золоте, 1226 человек погибло и пропало без вести…» В интернаты поступали списки с именами погибших выпускников. «На первых порах мы были горды, — говорит Уве Лампрехт, — что он смог отдать свою жизнь за Германию. Так мы думали в то время. Позже у нас появилось чувство потрясения. Погибали молодые парни, которых мы знали по учебе. Кроме того, погибали на фронте не только наши товарищи. Там погибали и наши отцы.»

Бывший воспитанник интерната в Наумбурге Ганс Бухольц вспоминает:»До конца войны меня воспитывали умирать за отечество, но не жить для него. Мы мыслили согласно лозунгам и призывам: «Ты — ничто. Твой народ — это всё. Германия должна жить, даже если нам придется умереть. Германия будет цвести, и мы погибнем за это.» Один бывший «юнгман» из интерната в Кёслине, погибший вскоре на фронте, писал в своем завещании: «Если мне суждено погибнуть, то я хотел бы, чтобы люди восприняли это событие следующим образом: это была необходимая, охотно приносимая мною жертва на алтарь победы Германии. Это было главное дело моей солдатской жизни.»

Уже осенью 1944 года Хайсмайер хотел превратить все интернаты в «прочные опорные пункты сражения» — в последние бастионы давно проигранной войны. В январе 1945 года ему стало ясно, что поражение неизбежно. Тем временем шла эвакуация воспитанников тех интернатов, которым угрожал прорыв Красной Армии. Только в школах Адольфа Гитлера делали вид, что всё идет своим чередом. Шла подготовка к новому учебному году. Руководство Гитлерюгенда планировало открытие новых элитных школ в каждой области рейха через два‑три года. Следующая по плану школа Адольфа Гитлера должна была открыться в феврале 1945 года в Вартеланде.

Для «юнгмана» Герда‑Эккехарда Лоренца начало конца наступило 19 апреля 1945 года. Его взвод был направлен из Потсдама в Шпандау, где обосновался Хайсмайер. Юноши передвигались на велосипедах. Они были обвешаны оружием: фаустпатроны, карабины и автоматы. Хайсмайер встретил их в «опорном пункте Раделанд», так теперь именовался интернат в Шпандау. Пять дней спустя «игры» закончились и война предстала в своем ужасном обличии перед Лоренцем и его товарищами.

Это была не первая боевая операция «юнгманов». До неё они уже однажды обстреляли красноармейцев, прячась в лесу, и вернулись без потерь. Однако 24 апреля 1945 года они пережили событие, потрясшее их. Воспитанники заняли позицию, которую незадолго до этого покинули немецкие солдаты. В окопах лежали трупы молодых солдат люфтваффе и зенитчиков, исколотые русскими четырехгранными штыками. Вид изувеченных тел привел юношей в состояние шока. «Юнгманы» ещё ни разу не видели убитых людей. «Никто из нас не посмел заговорить громко, — вспоминает Лоренц. — Неужели, и нам скоро придется также лежать на земле? Рядом с трупами лежали фотографии. Матери, сестры, подруги?» Воспитанники всё ещё верили, что двенадцатая армия генерала Венка прорвет кольцо окружения вокруг Берлина и переломит ход битвы. Хайсмайер обещал им это. «Нужно продержаться всего 24 часа, — вспоминает Ганс Мюнхеберг слова Хайсмайера. — Фюрер находится в Берлине. Вы должны быть верны ему. Армия Венка в пути. Ещё 24 часа, максимум 48 часов, и судьба переменится.»

Следующее утро началось с мощного артиллерийского обстрела. Затем загрохотали реактивные установки, называвшиеся «сталинскими органами.» Пятый взвод национал‑политического интерната из Потсдама попал под обстрел. «Юнгманы» оказались в окружении. Ближе к вечеру сквозь треск пулеметов и гранатные разрывы послышались крики и стоны. Их воспитатель Отто Мёллер был тяжело ранен. Его ноги были раздроблены осколками гранаты. Он просил морфий:»Сжальтесь надо мной, дайте морфий!»

Ходили разные слухи. Армия Венка вот‑вот подойдет. Якобы, против неё брошены отборные сталинские войска. Кто‑то сказал, что Хайсмайер со своей женой Гертрудой Шлотц‑Клинк, руководительницей женского союза Германии, направился на запад и бросил воспитанников на произвол судьбы.

В ночь на 26 апреля «юнгманы» из «группы Хайсмайера» предприняли попытку прорыва. Лоренц и его товарищи пробивались в сторону аэродрома Гатов. Аэродром был уже окружен и простреливался русскими. Часть воспитанников снова пошла на прорыв. В суматохе последних боев они потеряли друг друга. Во время обороны Берлина каждый третий «юнгман» из пятого взвода национал‑политического интерната в Потсдаме был убит. Совращенные, обманутые, уничтоженные. «Сдаваться было нельзя. Можно было только погибнуть,» — говорит бывший ученик школы Адольфа Гитлера Гаральд Шлотц. Ему было тогда 15 лет.

Воспитанники школ, носившие имя Гитлера считали своим долгом «погибнуть как рыцари против смерти и дьявола» в «последнем сражении». Один из них писал 11 февраля 1945 года:»Десять дней тому назад я покинул родные места и с тех пор участвую в боях. Мы выбили иванов из одной деревушки поблизости. Вместе с нами наступали ребята из Гитлерюгенда. Их было человек 40 — 60. Они присоединились к нам добровольно. В основном, это были парни из школы Адольфа Гитлера из Варты и педагогического училища. Я с радостью наблюдал их во время атаки. Они бежали, прыгали, стреляли и всегда были впереди. Ополченцы отстали от них метров на 200. Наши ребята пели и кричали «ура» во время атаки. Многие погибли. Самым младшим было по четырнадцать с половиной лет. Так мы воплощаем наши идеалы.»

На фотографии Гитлера, найденной в кармане одного из убитых учеников, была сделана надпись: «Когда другие колеблются, мы верим тебе ещё больше.» Фанатизм приводил их к собственной смерти. Два ученика школы Адольфа Гитлера были заброшены в тыл наступающего противника 21 февраля 1945 года в Нордайфеле. Эсэсовцы дали юношам радиопередатчик. Они должны были сообщать разведывательные данные командованию вермахта о британских и американских силах в этом прифронтовом районе. Рядом с «орденсбургом» Фогельзанг вспыхнули ожесточенные бои за плотину на реке Урфт. Уже на второй день после заброски в тыл оба «партизана» были схвачены американским патрулем. Вначале их отправили в лагерь военнопленных под Аахеном. Там они предстали перед военным трибуналом девятой американской армии. Отношение американцев к «Вервольфу»(так назывались немцы, оставленные в тылу союзников для подрывной работы), было однозначным. Приговор гласил: Смерть через расстрел по обвинению в шпионаже.

Юношей перевели в тюрьму в самом Аахене. Их защитник, американский офицер настаивал на помиловании. Затем потянулись недели в ожидании окончательного приговора. Узников перевезли 30 мая 1945 года в Брауншвейг, 31 мая представитель американского военного суда объявил им, что помилование отклонено, и казнь назначена на 10 часов утра следующего дня.

Американцы разрешили юношам написать прощальные письма родителям. Один из них по имени Франц попытался объяснить родителям причины, толкнувшие его на выполение этой миссии в Нордайфеле:»Я сделал это не для правительства, которое обмануло и предало нас. Я сделал это, глубоко надеясь, что тем самым я послужу моей любимой немецкой родине и моему народу.» В письме говорилось и о том, что он гордится возможностью умереть за Германию, а не за Геббельса и Гиммлера. Письмо заканчивалось так:»Священник уже приходил к нам. Я готов ко всему. Через два месяца своего заключения я понял, что значит верить в господа. Можно сказать; рядом с тобой кто‑то есть, кто‑то может утешить тебя в огромной беде, когда никто из людей уже не в состоянии помочь.»

Воскресным утром 1 июня 1945 года состоялась казнь. Американские солдаты привязали приговоренных к столбам на дне заброшенного карьера под Брауншвейгом. Гробы были уже приготовлены. Ровно в 10 утра раздался залп расстрельной команды. Францу исполнилось 16 лет и 5 месяцев, его другу Герберту было 17 лет.

Вместе с крушением гитлеровского рейха рухнули все мечты и надежды «будущих фюреров». «Вокруг меня и внутри меня обрушился целый мир, — вспоминает Ганс Бухольц, учившийся в интернате в Наумбурге, — всё, что имело для меня ценность, вдруг куда‑то подевалось. Люди, на которых я смотрел с обожанием, превратились в преступников. Идеи, ради которых я жил и за которые я был готов умереть, оказались преступными.» Самоубийство Гитлера стало для многих ударом и одновременно сняло пелену с их глаз. «Я выл как дворовый пес,»— признается Ганс Мюнхеберг.

Мир лежал в руинах. Бывший воспитанник интерната в Наумбурге, ставший впоследствии главнокомандующим НАТО в Центральной Европе, Леопольд Халупа вспоминает:»Это был мир, в который я верил до последнего дня. Я был уверен, что великий немецкий рейх выиграет войну благодаря «чудо‑оружию», которое было в его распоряжении.» Эта фатальная вера в «чудо‑оружие» сохранялась у многих, пока они не попали в плен. Эрнст Лоренц, бывший «юнгман» из Потсдама находился уже в плену, когда однажды солнечным майским днем он почувствовал мощный порыв ветра. «И что же я подумал? Это, наверное, ветер от ударной волны, вызванной нашим „чудо‑оружием“. Ведь в конце‑концов, откуда‑то налетел этот вихрь.»

Годы бесконечной промывки мозгов и муштры не могли не оставить следов. Многие бывшие воспитанники элитных школ в течении долгих лет не могли избавиться от иллюзий и легенд, на которых строилось их воспитание. Лишь с годами к ним пришло понимание того, что они верили в химеры. Бывший «юнгман» из Шпандау Кристиан Гэдке подтверждает: «Всё, что с нами делали, и в чём мы охотно участвовали, было подчинено одной цели — героической смерти.»

Каждый второй воспитанник элитных школ погиб, став жертвой бесчеловечной нацистской педагогики. Однако многие из бывших «избранных» всё ещё продолжают доказывать преимущества этого воспитания. Например, Ганс‑Гюнтер Земпелин считает, что их «хорошо готовили для нехороших дел.» Уве Лампрехт придерживается следующего мнения: «В то преступное время, полное крови, смерти и беззакония, я жил как на острове. Я имел крышу над головой и у меня была пища. Мне не нужно было шляться без дела по улицам.» Безусловно, многое в интернате его огорчало. А что ему навредило? В послевоенное время Лампрехт состоялся как хороший врач. Он говорит, что воспитание, полученное в интернате, помогло ему прожить полнокровную хорошую жизнь. Очень большое количество «избранных» сделало на редкость успешную карьеру. Они постоили её на тех принципах, на которых их самих воспитали — на дисциплине, выдержке, строгости. Уве Лампрехт сказал, что от идеологического балласта они избавились довольно быстро. Харди Крюгер, например, ещё будучи молодым киноактёром, помогал евреям перебираться в безопасную Швейцарию. Мартин Борман младший стал священником в Конго. Подавляющее большинство бывших элитных школьников освободились от нацистского духа.

Что остается в итоге? «Рубцы на душе,» — говорит Харди Крюгер о временах, проведенных в школе Адольфа Гитлера. — С той поры у меня возникла непреодолимая тяга к справедливости, удивительная терпимость к каждому думающему по‑другому, к любой иной религии. Эти чувства появились вопреки тому, чему меня учили в те времена.»

Ганс‑Гюнтер Земпелин, возглавивший впоследствии концерн с миллиардным бюджетом, всегда помнит о «многих прекрасных, достойных любви молодых людях, жизнь которых оборвалась в 18 и 19 лет. Эти юноши стали жертвами преступного режима.»

 

ВОЙНА

 

 

Нас, членов Гитлерюгенда, учили петь, маршировать и убивать.

Фолькер Фишер, год рождения 1928

 

 

У нас были и добродетели: любовь к ближним, правдивость, верность родине. И всё это уживалось с любовью к фюреру. Чувства к фюреру стояли в центре нашей морали. Конечно, это была фальшивая мораль.

Манфред Роммель, год рождения 1928

 

 

В то время для меня высшим счастьем было бы, если бы Гитлер вошел в наше бомбоубежище, положил мне свою божественную руку на плечо и сказал: Ты — юный немецкий солдат.

Клаус Эверт Эвервин, год рождения 1930

 

 

Быть восемнадцатилетним в то время было опасно. Один лишился глаза, другой потерял руку — потери среди наших одногодков достигали 50 процентов.

Франц Ю. Мюллер, год рождения 1925, группа сопротивления «Белая роза»

 

 

Люди живут, смутно представляя себе смерть. Они ещё просто не знают, как к ней относиться. Мы смирились с возможностью умереть — за Германию, за Гитлера.

Гюнтер Адриан, год рождения 1925

 

 

Я всегда думал: боже мой, мне всего 18 лет и я не хочу умирать.

Курт Пальм, год рождения 1925, бывший солдат, участник Сталинградской битвы

 

 

Призвание человека — быть бойцом. Призвание немца — быть бойцом в стократном размере. Призвание национал‑социалиста — быть бойцом в тысячекратном размере.

Ганс Шемм, председатель национал‑социалистического союза учителей

 

 

Когда германец не видит для себя выхода ему остаётся героическая смерть, сумерки богов. Героизм борьбы до последнего человека выдавался за храбрость, а не за самоубийственную глупость

Франц Ю.Мюллер, год рождения 1925, группа сопротивления «Белая роза»

 

 

Нас воспитали так, что настоящий человек, в нашем представлении, мог показать себя только на войне.

Клаус Бёллинг, год рождения 1928, бывший зенитчик

 

 

Тот, кто сражался за Германию, сражался за Адольфа Гитлера. Эти понятия стояли рядом. Лишь к концу войны эти взгляды немного изменились. Тем не менее, Гитлер до конца войны имел невероятный авторитет.

Пауль Келенбек, год рождения 1926

 

 

Фронт живет надеждой, что Гитлерюгенд в труднейшей судьбоносной битве и впредь своей главной задачей будет считать воспитание прекрасных юных бойцов для действующей армии.

Адольф Гитлер, 1943

 

 

Фюрер, ты можешь положиться на свою молодежь. А ты, молодежь, должна молиться за своего фюрера: Господь, храни его для нас, ибо нам нужна вечная Германия.

Йозеф Бюркель, гауляйтер

 

 

Участие юных солдат люфтваффе в боевых действиях в качестве прислуги на зенитных батареях рейха полностью себя оправдало. Эти молодые люди своим мужеством, неутомимостью, хорошей подготовкой и боевитостью уже доказали на деле, что стали настоящими мужчинами.

Date: 2015-09-24; view: 235; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию