Северина Боэция Комментарий к Порфирию

С философией связано наивысочайшее благо для человеческой души. Во всех вообще живых телах проявляется троякая душевная сила. Одна наделяет тело жизнью, чтобы оно, родившись, росло и, питаясь, поддерживало своё существование. Вторая доставляет телу способность различать ощущения. Она вбирает в себя первую и делает её своей частью; помимо этого она способна составлять различные и многообразные суждения. Ощущения же бывают различные и числом достигают пяти. Животные, способные к ощущению, воспринимают не только те формы, которые непосредственно воздействуют на них. Правда, эти образы настолько спутанны и неясны, что их невозможно ни сочетать, ни связать друг с другом. Третья сила души включает в себя и первые две – роста и ощущения, пользуясь ими как послушными слугами; она целиком основана на разуме и занята постоянно пристальным созерцанием присутствующих рядом предметов, либо размышлением об отсутствующих, либо изысканием предметов, неизвестных ей. Такой силой наделен только человеческий род. Её божественная природа не удовлетворяется тем знанием, которое можно получить путём чувственного восприятия. Разумная сила человеческой души весьма подвижна. Деятельность человеческой души протекает всегда либо в восприятии присутствующего, либо в осмыслении отсутствующего, либо в разыскании и исследовании неизвестного.

Эпикур и со многие другие, очевидно, принимали за действительно существующее всё то, к чему приводили их доводы рассудка. Но с рассуждением (ratiocinationes) дело обстоит совсем не так, как с вычислением. При правильном вычислении какое бы ни получилось число, оно непременно будет точно соответствовать тому, что есть в действительности. Всякий, кто возьмётся за исследование природы вещей, не усвоив прежде науки рассуждения, не минует ошибок. Было решено рассмотреть прежде всего саму по себе природу рассуждения, так возникла наука «логика». Наука эта учит двум вещам: нахождению и суждению. Размышления о логике заставляют прийти к выводу, что этой науке нужно посвятить все силы ума чтобы укрепиться в умении правильно рассуждать.

Те, кто считает логическое рассмотрение частью философии, говорят: если теоретическая и практическая философия являются частями философии потому, что одна только философия обсуждает их предметы, то на том же самом основании будет частью философии и логика: ведь эта система рассуждения свойственна только философии.

Те же, кто считает её орудием философии, а не частью, приводят приблизительно такие аргументы: назначение логики совсем иное, нежели цели теоретической и практической философии. Цель, которую преследует логика, не может быть независимой [от философии]. Так как и теоретическая и практическая части философии имеют каждая своё назначение, а цель, к которой стремится логика, заключена в них обеих, – совершенно очевидно, что логика – скорее орудие, нежели часть философии.

Мы разрешим этот спор следующим образом: ничто, скажем мы, не мешает логике быть одновременно частью и орудием. Наука логика есть часть философии, ибо философия – её единственная наставница. Орудие же она потому, что найденная ею истина служит философии в её исследованиях.

Аристотель усмотрел десять родов всех вещей; один из них – субстанция, остальные девять – акциденции, а именно: качество, количество, отношение, место, время, положение, обладание, действие и страдание. Десять родов, открытых Аристотелем, во всём отличаются друг от друга. Предметы, которые чем-либо различаются между собой, непременно должны обладать собственным признаком. Собственный признак – совсем не то, что признак привходящий.

Знание вида также в высшей степени необходимо; благодаря ему мы можем определить, к какому роду следует отнести данный вид. Знание природы вида помогает не только избежать путаницы между видами разных родов. Незнание отличительного признака ведёт за собой множество ошибок. Виды образованы не чем иным, как отличиями. Важно знание собственного признака, так как уже Аристотель разыскивал собственные признаки отдельных категорий. Нам важно и знание привходящего признака, ведь из десяти категорий девять имеют природу акциденций. Определения составляются из отличительных признаков и становятся собственным признаком для каждого предмета. Таким образом, знание рода и вида, отличительного, собственного и привходящего признаков полезно для понимания аристотелевского учения о категориях, для установления определений, для деления и доказательства.

Всякая вещь, которую нам понадобится обозначить, если только она не меняет своего значения, может быть подведена под один из родов. Но не зная природы отличия, мы обречены на полное невежество относительно отличительных признаков каждого отдельного вида.

Мы должны уяснить и понятие субстанции. В одном значении (при описании) субстанция содержит в себе некую совокупность собственных признаков той вещи, субстанцию которой оно выражает. Таким образом, описание и вбирает в себя собственные признаки, и само становится собственным признаком. Для описания необходимо знание собственного признака. А определение (второе понимание субстанции) собственных признаков не вбирает, но само тоже становится таким признаком. Тот, кто показывает субстанцию [вещи посредством определения], соединяет её род с её отличительными признаками и, сведя воедино все признаки, общие у неё со многими другими [вещами], приравнивает её к какому-либо одному виду.

Не менее важно для нас понятие деления. Бывает, во-первых, деление рода на виды, например, цвет может быть белый, или чёрный, или промежуточный. Во-вторых, деление – это когда мы разъясняем многозначное слово и указываем, сколько предметов могут быть этим словом обозначены. Говорим о делении и тогда, когда раскладываем целое на его собственные части. Бывает ещё деление по привходящему признаку и имеет три разновидности: первая – когда мы делим привходящий признак по его подлежащим, например, я могу сказать, что из всего, что есть хорошего, часть находится в душе, часть – в теле. Вторая – когда мы различаем подлежащие по привходящим признакам, например: из тел одни бывают белые, другие – чёрные. Третья разновидность – когда мы разделяем привходящий признак на такие же признаки, например, говорим, что из жидкого одно – белое, другое – чёрное, а третье – промежуточного цвета.

Только с помощью определения можно установить, где родовое имя, а где омоним. Родовое имя всегда полностью приложимо к любому виду [этого рода], а имя целого не подходит ни к одной его части. Первыми по природе являются роды по отношению к видам, и виды – по отношению к собственным признакам. Чем дальше отстоят от нас роды, тем яснее они по природе и известнее. Виды существуют потому, что существуют их роды и отличительные признаки.

Всё, что дух мыслит [бывает двух родов] – либо он постигает мышлением, либо рисует себе праздным воображением то, чего нет. Существуют две формы бестелесных вещей: одни могут существовать помимо тел, например, Бог, ум, душа. Другие же помимо тел существовать не могут, как линия, поверхность, число и единичные качества. Роды и виды или существуют и имеют самостоятельное бытие, или же образуются разумом и одним лишь мышлением. Но сколько бы ни было видов, во всех них – один род. И если один род находится в одно и то же время целиком во множестве отдельных видов, он не может быть един. И не будет последнего рода, но над всяким родом будет другой, вышестоящий. Если род – нечто единое по числу, то он не может быть общим для многих, ведь единая вещь может быть общей либо частями, и тогда собственностью единичных [вещей] являются её части; либо она общая потому, что в разное время переходит в пользование разных её обладателей. Поэтому роды и виды и все прочие – только лишь мыслимые понятия.

Если понятие о роде и прочих возникает хотя и на основании вещи, но не так, какова подлежащая вещь в действительности, то такое понятие по необходимости будет пустым и бесплодным.

Существует много вещей, которые имеют бытие в других; от этих других они либо вообще не могут быть отделены, либо, раз отделённые, никоим образом не продолжают своего существования (например, линия). Дух, принимающий от чувств в себя все вещи нерасчленёнными и перемешанными с телами, собственной своей силой и размышлением расчленяет их. При этом бестелесные [вещи], смешанные с телами, обладают различными собственными признаками, даже будучи отделены от тел.

Роды, виды и прочие обнаруживаются либо в телесных вещах, либо в тех, чьё существование связано с телами. Мы мыслим роды и виды, отбирая из единичных предметов, в которых они находятся, черты, делающие эти предметы похожими. Итак, роды и виды существуют в области чувственного, мыслятся же помимо тел. Роды и виды существуют одним способом, а мыслятся – другим; они бестелесны, но, будучи связаны с чувственными вещами, существуют в области чувственного.