Власть философа

1. Философ — человек, ищущий мудрость. Мудрость на самом деле не является чрезмерно ходовым товаром — в этой сфере никогда не было перепроизводства. Чем более редким оказывается то, что предположительно интересует философа, тем более обнаруживается склонность думать, что общество чрезвычайно нуждается в философе.

К сожалению, трудно сказать, кто он такой, собственно философ: это достойная уважения абстракция существует лишь в наших умах. Философов множество, но, как только они начинают философствовать, выясняется, что они не согласны или делают вид, что не согласны по поводу всех вещей, в том числе и по поводу первопринципов философии. Каждый идет своею собственной дорогой. Философы ставят под вопрос все объекты, относительно которых существует общее согласие, и их ответы противоречат друг другу. Чего же ожидать от них, имея в виду благо общества?

Более того, великие философы и истинность философии — независимые друг от друга ценности. Может оказаться, что и великие философы заблуждаются. Историки почитают в качестве “отцов современного мира” двух людей, из которых один, Жан-Жак Руссо, был великим мечтателем и слабым философом, а другой, Гегель, — неумелым мечтателем и великим философом. Но именно Гегель втянул современный мир в ошибки, гораздо более значимые и более злополучные, нежели те, что принадлежат Руссо.

Это обстоятельство по крайней мере обнаруживает влиятельность и значение философов там, где речь идет о добре и зле. <…> Если плохой философ — язва для общества, то каким благословением может быть для него хорошая философия! Не забудем, кроме того, что, если Гегель, отрицая превосходство человеческой личности и трансцендентность Бога, дабы преклонить колени перед историей, был отцом современного мира, то св. Августин был отцом западной христианской цивилизации, в которой современный мир, несмотря на все свои опасения и просчеты, продолжает соучаствовать.

2. Чтобы обсуждать вещи более точно, скажем, что в своем реальном существовании град не может обойтись без философов. Даже когда философы ошибаются, они подобны зеркалу в высотах духа, глубинным потокам, что скрыто работают в человеческом уме в каждую историческую эпоху (и чем более они велики, тем более активным и мощным будет сияние этого зеркала). Итак, поскольку мы являемся мыслящими существами, такие зеркала нам необходимы. Учитывая это, человеческому обществу лучше разбираться с ошибками гегельянства с помощью Гегеля, нежели без него, в противном случае они будут распространяться в обществе как ошибки неявные, размытые, и хотя они относятся к гегелевскому типу, но предстанут анонимными и нераспознаваемыми. Великий заблуждающийся философ подобен маяку на рифах; он говорит морякам: плывите подальше от меня; он позволяет людям (по крайней мере тем, которые не были им обольщены) выявлять ошибки, от которых они страдают, полно осознать их и бороться против них. И в этом состоит существенная потребность общества, поскольку оно не просто чисто животное сообщество, но общество личностей, наделенных интеллектом и свободой.

И хотя философы безнадежно разделены между собой в своем поиске высшей и направляющей все вещи истины, они, по крайней мере, ищут эту истину; и сами их несогласия, постоянно возрождающиеся, свидетельствуют о необходимости такого поиска. Противоречия не являются доказательством иллюзорности или недоступности того, что ищут философы. Они суть доказательства того, что этот объект труден, поскольку обладает решающей значимостью: то, что наделено решающей значимостью, не является ли единственно трудным? Платон сказал нам, что прекрасные вещи трудны и что нам не следует избегать прекрасных опасностей. Род человеческий оказался бы в опасности и был бы повергнут вскоре в отчаяние, если бы уклонился от прекрасных опасностей интеллекта и разума. Кроме того, многие вещи являются спорными и чрезмерно упрошенными в общих надоевших всем положениях относительно непреодолимых противоречий, что разделяют философов. Эти противоречия действительно существуют. Но и в определенном смысле в философии существует большая преемственность, нежели в науке, поскольку новая научная теория полностью меняет сам способ постановки вопроса. Философские же проблемы остаются, напротив, в той или иной форме всегда теми же; более того, однажды открытые фундаментальные философские идеи становятся постоянными приобретениями философского наследия. Они используются различным, подчас противоположным, образом, но они продолжают оставаться. И наконец, философы ссорятся так оживленно лишь потому, что каждый из них увидел истину, которая в большинстве случаев ослепила его взор и которую он концептуализировал ложным образом, другие же философы должны осознавать ее каждый в своей собственной перспективе.