Окончательная несовместимость науки с теологией 6 page

В небольших первобытных обществах дифференцирование управляющей и управляемой частей бывает не только нетвердо установлено, но и неопределенно. В первое время начальник племени отличается в своих общественных отправле­ниях от остальных дикарей только тем, что пользуется большим влиянием. Он охотится, выделывает оружие, работает и занимается своими домашними делами совершенно так же как и все другие; на войне он отличается от остальных воинов только своим преобладающим влиянием, не переставая быть простым воином. Вместе с этим легким различием его военных и промышленных отправлений от тех же отправлений других членов племени существует лишь самое незначи­тельное различие в политическом отношении: судебная власть выражается очень слабо вмешательством его личного авторитета для поддержания порядка.

С развитием общества, когда власть начальника устанавливается довольно твер­до, он уже не работает больше для средств существования. Однако в промышлен­ном отношении он все-таки не отличается от других членов господствующего клас­са, который образовался в то время, когда власть главы племени еще не совер­шенно установилась, потому что он, как и эти люди, ведет производительный труд через других. Дальнейшее распространение его власти также не сопровождается полным отделением политических отправлений от промышленных, потому что, обыкновенно, он продолжает регулировать производство и во многих случаях даже торговлю, держа в своих руках обмен товаров. Впрочем, из различных родов его Управительской деятельности эту последнюю он перестает исполнять лично прежде всего. В промышленности рано обнаруживается стремление к самоуправ­лению, независимость от влияния, которое все более и более сосредоточивается в Руках начальника племени, как политического и военного главы. Первичное социальное дифференцирование, замеченное нами между управляющею и произ­водящими частями общества, сопровождается теперь отличием, которое впослед­ствии становится очень резким между внутренним распределением этих двух частей: в производящей части мало-помалу вырабатываются такие отправления, посредством которых координируются процессы производства, распределения и обмена, между тем как координация в производящей части продолжает идти прежним путем.

Рядом с развитием, которое делает заметным отделение производящей части от регулирующей, происходит развитие и самой регулирующей части. Общественные обязанности начальника, вначале соединившего в своем лице царя, судью, полко­водца и часто жреца, все больше и больше специализируется по мере того, как увеличивается и усложняется само общество. Оставаясь верховным судьей, он исполняет правосудие большею частью через своих помощников; он остается но­минально главой своей армии, но действительное предводительство все больше и больше переходит в руки подчиненных лиц; сохраняя жреческое первенство, он в действительности почти перестает исполнять обязанности жреца; в теории он считается исполнителем и законодателем закона, но в действительности законода­тельство и управление все больше и больше переходят в другие руки. Следователь­но, из первоначально координирующей силы, не разделяющей своих отправлений с другими, развивается несколько координирующих сил, между которыми и разделя­ются эти отправления.

Будучи первоначально очень просто, каждое из этих отправлений мало-помалу подразделяется на множество частей и становится организацией - административ­ной, судебной, духовной или военной, - организацией, которая вмещает в себя различные степени и более или менее различную форму отправления.

Нахожу нужным указать видоизменения, которые происходят в тех случаях, когда верховная власть не попадает в руки одного человека (впрочем, на низких ступенях общественного развития эта форма не бывает прочною). Я должен еще сказать, что приведенные выше общие положения должны приниматься лишь с тем ограничением, что в них, для большей краткости и ясности, отбрасываются различия в подробностях. Прибавим к этому, что мы не намерены выходить в своих доказательствах из пределов этих первоначальных степеней развития. Но не забывая, что без разработки целой социальной науки можно дать здесь только самый общий почерк главных фактов, мы все-таки достаточно сказали, чтобы показать, что в развитии общественных образований можно заметить известные всеобщие факты, все более и более частые, совершенно так, как можно заметить факты общие и частные в развитии индивидуальных организмов.

Я поставлю здесь еще вопрос, который относится к этой области. Какое сущест­вует отношение между строением и ростом общества? В какой мере строение необходимо для роста? После какого пункта оно замедляет рост? В каком пункте оно останавливает рост?

В индивидуальном организме существует двойственное отношение между ростом и строением; это отношение довольно трудно выразить с совершенною точностью. За исключением немногих низших организмов, живущих при особых условиях, мы почти обо всех остальных можем сказать, что большой рост невоз­можен без высокого строения. Это доказывается всем высоким царством с его беспозвоночными и позвоночными типами. С другой стороны, между высшими организмами, и особенно между теми, которые ведут деятельную жизнь, заметно явственное стремление к дальнейшему развитию строения рядом с остановкой роста. В то время, когда животное высшего типа быстро растет, его органы оста­ются еще несовершенно развитыми, кости отчасти хрящеватыми, мускулы слабы­ми, мозг не имеет достаточной определенности - подробности всех вообще частей строения заканчиваются только после прекращения роста. Нетрудно понять, от­чего существуют именно такие отношения. Чтобы молодое животное могло расти, они должны переваривать пищу, иметь кровообращение, дышать, удалять негод­ные продукты и т.д.; для этих отправлений оно должно иметь достаточно совершенный канал, сосудистую систему и пр. Чтобы быть в состоянии добывать себе пищу, оно должно постепенно развить в себе необходимые способности и свойства; для этой цели ему необходимо начинать с тех своих членов, чувств и нервной системы, которые уже были несколько развиты. Но каждое приращение роста, произведенное с помощью этих, отчасти уже развитых органов, должно сопровождаться изменением и самих этих органов. Если они достаточно соответствовали прежнему и меньшему росту, то уже плохо соответствуют последующему, большему росту. Отсюда следует, что они должны быть преобразованы, они должны быть разрушены и перестроены. Очевидно, стало быть, что чем совершеннее было прежнее строение, тем больше возникает препятствий при его разрушении и перестройке. Кости представляют пример того, каким образом преодолевается это затруднение. Например, в бедренной кости мальчика, между головной и цилиндрической частями кости остается место, где первоначальный хрящ еще не окостенел и где, приращением нового хряща, в котором отлагается новое костное вещество, происходит удлинение кости; то же самое происходит в соответствующем месте на другом конце кости. Полное окостенение в этих двух местах наступает только тогда, когда кость перестает увеличиваться в длину; и если мы представим себе, что могло бы произойти, если бы кость окостенела по всей длине прежде, чем закончилось удлинение, то увидим, какое значительное препятствие дальнейшему росту устраняется таким способом. То же самое происходит и во всем организме; хотя строение до известного предела и необходимо для дальнейшего роста, но переходя за этот предел, оно мешает росту. Как необходимо это отношение, мы увидим это и на более сложном случае, например, на росте какого-нибудь целого члена. Величина и пропорциональность частей каждого члена обыкновенно должны находиться в известном отношении к остальному телу. Дайте этому члену избыток отправлений, и его сила и объем в небольших пределах возрастут. Если этот избыток отправлений начинается в раннем возрасте, то член может быть значительно больше своей прежней величины; если же этот избыток отправлений начинается в позднем возрасте, то изменение будет меньше; однако, ни в том, ни в другом случае оно не будет очень велико. Рассматривая, каким образом происходит рост члена, мы увидим, почему это так. Более деятельное отправление вызывает большой местный приток крови, и с течением времени для вознаграждения потери образуется новая ткань. Но местный приток крови ограничен размерами артерий, приносящих ее; и хотя до известной степени больший приток приобретается временным расширением артерий, но дальнейшее его увеличение за этим пределом возможно только в том случае, если артерии будут разрушены и перестроены. Такие изменения артерий медленно и совершаются - не так медленно в мелких периферических артериях и более медленно в больших артериях, из которых разветвляются мелкие; потому что артерии большей величины должны изменяться по всей своей длине, до места разветвления их из больших, центральных кровеносных сосудов. Тонно так же и Каналы, выносящие негодные продукты, должны подвергнуться как местным, так и центральным изменениям. Нервные стволы и центры, из которых выходят Червы, должны быть приспособлены к большим требованиям от них. Кроме того, "Ри данной системе внутренностей слишком большие количества крови не могут постоянно притекать к одной части тела, не уменьшая количества крови, притекающего в другие части, поэтому необходимы такие изменения в строении, Которые уменьшили бы отвлечение крови к этим частям. Отсюда происходит большое сопротивление увеличению размеров органа, когда оно переходит за известный умеренный предел. Такое увеличение не может происходить без разру­шения и перестройки не только тех частей, которые непосредственно служат орга­ну, но и всех отдельных частей. Таким образом, полное приноравливание строения к одним требованиям составляет громадное препятствие для приноравливания его к другим требованиям, трудность новых приспособлений возрастает по мере того, как прежние приспособления делаются полнее.

Но вполне ли применим этот закон к общественному организму? Случается ли здесь, что умножение и лучшее устройство учреждений, а также усовершенство­вание приспособлений, направленных к достижению ближайших целей, становится препятствием к развитию лучших учреждений и достижению более высоких целей в будущем? В обществе, как и в отдельной личности, организация необходима для роста; за известным пределом дальнейший рост не может совершаться без дальнейшей организации *.

* Однако в том отношении весьма важно не упустить из виду и второй части разбираемой автором параллели между обществом и организмом, - что зачастую более совершенная организация того или другого органа не только не служит целям прогресса, но даже прямо-таки становится преградою на пути дальнейшего развития. Это одинаково имеет место в развитии как организма (см. выше пример о бедренной кости мальчика), так и общества. (Прим. пер.)

Однако есть немалые причины подозревать, что за этим пределом организация косвенно оказывает репрессивное действие - что она увеличивает препятствия для новых приспособлений, какие нужны для голого роста и для более совершенного строения. Нет сомнения, что агрегат, который мы называем обществом, гораздо пластичнее, чем тот индивидуальный живой агрегат, с которым мы его здесь сравниваем - в его типе гораздо менее законченности. Но все-таки очевидно, что этот тип постоянно стремится к определенности и что каждое приращение в его строении есть вместе с тем и шаг к большей фиксации. Несколько примеров покажут, насколько это справедливо в применении к материальному строению общества и к его учреждениям, политическим и другим.

Примеры, может быть незначительные, но совершенно пригодные для нашей цели, можно видеть в наших способах передвижения. Не останавливаясь на мелких способах передвижения в городах, из которых, однако, видно, что существующие способы препятствуют появлению лучших, перейдем прямо к железным дорогам. Заметим, каким образом несоответственно узкая колея (которая, будучи взята с марки колес почтовой кареты, сама унаследована от прежней системы передвиже­ния) сделалась непреодолимым препятствием для устройства лучшей колеи. Заме­тим также, что теперь, когда уже установился тип вагона, для которого образцом служила все та же почтовая карета (на некоторых старых вагонах первого класса написано "tria juncta in uno") чрезвычайно трудно ввести более удобный тип вагона, принятый впоследствии в Америке, где воспользовавшись нашим опытом, не постеснялись воспользоваться и нашими чертежами. Невозможно пожертвовать громадным капиталом, употребленным на наш подвижной состав. Ввести вагоны американского типа постепенно, чтобы они ходили вместе с вагонами нашего типа, было бы очень трудно, потому что у нас поезда беспрестанно соединяются и разъединяются. Таким образом, мы поневоле должны удерживать у себя менее совершенный тип.

Другой пример даст нам наша система канализаций. Предложенная лет тридцать назад, как панацея против различных санитарных зол, и введенная силою закона во всех наших больших городах, эта система не может быть заменена в настоящее время лучшей системой без огромного затруднения. Хотя она, помогая разложе­нию в тех местах, где нет доступа кислорода и образуя таким образом непрочные химические соединения, во многих случаях порождала те самые болезни, которые должна была предотвращать, однако же теперь невозможно и думать о введении тех способов, посредством которых можно безвредно и с выгодою очищать горо, от нечистот. Даже хуже - в то время, когда одна часть нашей санитарной админис рации настаивала на введении системы водостоков, посредством которых Оксфор Ридинг, Мейденгид, Уиндзор и пр. заражают воду, которую должен пить Лондо другая часть нашей санитарной администрации протестует против нечистоты воды говоря, что она порождает болезни (не замечая, однако, что эта нечистота произв дена мероприятиями закона). И теперь нужно будет переделать всю организацш чему будет чрезвычайно мешать прежняя организация, пока мы дождемся чистого воздуха и чистой воды.

В каждом промысле существует установленный порядок ведения дела, и как бы ни был, однако, очевиден какой-нибудь лучший порядок, но изменение установившейся рутины представляет затруднения, если и непреодолимые, то все-таки очень значительные. Возьмем, например, книжную торговлю. В те времена, когда пересылка письма стоила шиллинг и когда не существовало еще почты для пересылки книг, образовалась организация оптовых и мелочных торговцев, которые брали на себя доставку книг от издателей к читателям; при этом известный барыш получал каждый из этих агентов, и крупный, и второстепенный. Теперь, когда книгу можно заказать письмом за полпенни, а переслать ее можно за несколько пенсов, старая пересылка могла бы быть заменена такою, которая уменьшила бы нересылочную плату и понизила бы цену книг. Но интересы торговцев делают эту перемен практически невозможной. Объявления с предложением выслать книгу прямо и почте и по уменьшенной цене нарушают интересы торговцев; они не хотят знать книги, и тем задержат ее продажу больше, чем она могла бы усилиться другим путями. Таким образом старая организация, в свое время полезная, теперь преграждает дорогу лучшей организации. Книжная торговля представляет еще другой пример. В то время, когда читающая публика была малочисленна и книги дороги, образовались библиотеки для чтения, которые доставляли возможность читать книги, не покупая их. Сначала немногочисленные, местные и плохо организованные, эти библиотеки увеличились в числе и организовались по всей стране: это привело к тому результату, что требование книг для библиотек сделалось главным спросом. При этом устройстве, которое при малом числе экземпляров доставляет чтение большому числу читателей, цена экземпляра необходимо должна быть высокою, чтобы могли окупиться расходы по изданию. И так как читающая публика привыкла вообще брать книги из библиотек и обыкновенно не думает покупать их, то она все-таки стала бы брать их из библиотеки и в том случае, есл бы книги стали значительно дешевле. Поэтому существующая система распределения книг в Англии, за исключением сочинений самых популярных авторов, не позволяет нам применять американскую систему, которая, рассчитывая не на несколько библиотек, а на большое число частных покупателей, делает большие издания по дешевым ценам.

Возьмем еще пример: наши образовательные учреждения, хорошо обеспеченные, поддерживаемые своей славой и влиянием тех, кто воспитывался в них, наши училища, общественные школы и все другие подобные заведения основаны были очень давно, но, полезные в свое время, они долго составляли огромное препятствие для высшего образования. Поддерживая старое, они заглушали все новое. Даже и теперь они мешают образованию улучшаться по содержанию и по методе. Мешают тем, что заграждают путь другим, и отчасти тем, что делают своих воспитанников неспособными понимать, в чем состоит лучшее образование. Еще больше таких примеров можно извлечь из образовательной организации приспособленной к обучению массы. Уже одна борьба между секуляризмом и деноминационализмом в обучении могла бы показать каждому, кто ищет более широкого смысла фактов, что строение, пустившее корни в своем обществе, приобретшее целую армию наемных чиновников, которые заботятся только о своем личном благосостоянии и повышении, поддерживаемое духовными и политическими классами, которых идеи и интересы оно распространяет, - есть такое строение, которое если и возможно изменить, то с тем большим трудом, чем выше его развитие.

Я полагаю, что этими немногими примерами мне удалось выяснить природу со­циальной науки, ставя на вид один из ее вопросов. Что в общественных организмах, как и в личных, строение до известного предела бывает необходимо для роста - это очевидно. Что как в том, так и в другом случаях дальнейшее продолжение роста делает необходимым разрушение и перестройку строения, которое, стало быть, в этих пределах становится препятствием, - кажется, также очевидно. Но верно ли в том и в другом случаях, что довершение строения причиняет остановку роста и удерживает общество на том типе которого оно в то время достигло, — это вопрос, который требует рассмотрения. Но и без ответа на этот вопрос мне кажется довольно очевидным, что он принадлежит к числу вопросов, которые совершенно пропускаются без внимания людьми, рассматривающими общество с обыкновен­ной, исторической, точки зрения, и что он принадлежит той социальной науке, которая, по их словам, не существует.

Мне кажется, что я уже слышу от тех, чье умственное направление мне хорошо знакомо, сомнение, стоит ли думать о том, что происходит между дикими племе­нами; каким образом появляются у них начальники и лекари; каким образом про­мышленные отправления отделяются от политических; в чем состоят первоначаль­ные отношения управляющих классов между собою; в какой мере общественное строение определяется душевной природой отдельных личностей, в какой мере -их идеям и, наконец, - обстановкой? Вечно занятые тем, что они называют "прак­тическим законодательством" (под которым подразумевают, кажется, законода­тельство, признающее одни ближайшие причины и действия и не знающее более отдаленных), люди этого сорта сомневаются, пригодятся ли к чему-нибудь те заключения, которые имеет в виду социальная наука, если бы эти заключения и были достигнуты.

Конечно, нельзя поставить это учение на один уровень с тем историческим изучением, которое так глубоко их интересует. Высокое значение таких фактов, как генеалогия королей, судьбы династий и ссоры дворов, стоит вне всякого сомнения. Был или нет заговор для умерщвления Ами-Робсарта составлен самим Ланчестером и была ли королева Елизавета его сообщницей; был ли верен или нет рассказ, сообщенный королем Иаковом о пороховом заговоре, - все это, очевидно, сомнения такого рода, которые требуется разрешить прежде, чем можно будет составить какие-нибудь правильные заключения о развитии наших политических учреждений. Что Фридрих I Прусский ссорился со своей мачехой, заподозрил ее в попытке отравить его, бежал к своей тетке и, получивши в наследство курфюрство, интриговал и давал взятки, чтобы получить королевский титул; что спустя полчаса после его смерти сын его, Фридрих Вильгельм, распустил весь придворный штат, а затем стал копить деньги, задался главным образом пополнением и обуче­нием своей армии, возненавидел своего сына и стал дурно с ним обращаться - все эти и тому подобные факты обо всех королевских фамилиях во все века так важны, что без них невозможно было уразуметь прогресс цивилизации. Невозмож­но также обойтись без полного знания таких событий, как наполеоновские войны -его итальянские победы и контрибуции, его вероломство относительно Венеции, его экспедиция в Египет, его успехи и опустошения в этой стране, неудача в Акре и, наконец, отступление; его разнообразные переговоры, союзы, трактаты и нару­шения этих трактатов, со всеми подробностями его походов в Германию, Испанию, Россию и пр., со включением сведений о его стратегии, тактике, победах, поражениях, убийствах и проч., потому что возможно ли без этих сведений судить о том, какие учреждения следует защищать и каким законодательным переменам проти­водействовать.

Однако воздавая должное таким необходимым предметам, может быть, небес­полезно обратить внимание и на естественную историю общества? Может быть, и возможно было бы извлечь какое-нибудь руководство для политического образа действий из вопроса: в чем состоит естественный ход общественного развития и какое влияние окажет на него та или другая политика? Может оказаться, что нельзя принять никакой законодательной меры, которая бы не была или согласна, или несогласна с естественным процессом национального роста и развития, и что о желательности этих мероприятий должно судить скорее по этому окончательному образцу, чем по образцам приблизительным. Не заявляя больших притязаний, мы во всяком случае можем ожидать, что если существует какой-нибудь порядок между теми изменениями строения и отправлений, которым подвергается общест­во, то знакомство с этим порядком не может не отражаться на наших суждениях о том, что прогрессивно и что ретроградно, что желательно, что исполнимо и что является утопией.

Этому исследованию мы и посвятим дальнейшую часть настоящего труда. Найдется немало важных соображений, на которых следует остановиться прежде, чем приступить к изучению социологии.

ВУНДТ ВИЛЬГЕЛЬМ (WUNDT) - родился 16 августа 1832 г. в г. Неккарау, Баден - немецкий психолог, физиолог, философ, языковед. Ему принадлежит разработка физиологической психологии как особой науки, использующей метод лабораторного эксперимента для расчленения сознания на элементы и выясне­ния закономерной связи между ними. Созданная им в 1879 г. первая в мире психологическая лаборатория стала международным центром эксперименталь­ной психологии. В ней изучались ощущения, время реакции, ассоциации, внимание, чувства. Предметом психологии Вундт считал непосредственный опыт -доступные самонаблюдению явления или факты сознания; однако высшие психи­ческие процессы (речь, мышление, воля), по Вундту, недоступны эксперименту, и он предложил изучать их культурно-историческим методом. Он стоял на позициях психофизического параллелизма. В области сознания действует особая психическая причинность, а поведение определяется апперцепцией. Опыт психологического истолкования мифа, религии, искусства и других явлений культуры Вундт предпринял в 10-томной "Психологии народов" ("Volkerpsycho-logie", 1900-1920 гг.). Вундт определял язык как одну из форм проявления "коллективной воли", или "народного духа". С этим пониманием языка как динамического процесса связано выделение в качестве главного объекта языкове­дения языковой деятельности, а не языковой системы.

В число основных его работ в русском переводе входят также: "Основные черты психологической истории развития человечества", "Основания физиоло­гической психологии" (1880-1881), "Лекции о душе человека и животных" (1894), "Система философии" (1902), "Очерки психологии" (1912), "Введение в психоло­гию" (1912), "Естествознание и психология" (1914). Умер 31 августа 1920 г. в г. Гросботене, близ Лейпцига.

В. Вундт

ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ*