Био-библиографическая справка 6 page

В моменты величайших бедствий, в силу смехотворно-странного противоречия верующие часто восклицают: наш господин – бог благостный. Итак, непоследовательные мыслители, вы добросовестно утверждаете, что благостный бог насылает на вас чуму, что благостный бог дарует вам войну; что благостный бог является причиной неурожая, – одним словом, что благостный бог, не теряя своей благости, по своему желанию и праву причиняет вам величайшие из бедствий, какие вы можете испытать? Перестаньте по крайней мере называть благостным вашего бога, поскольку он причиняет вам зло; не говорите же, что он справедлив, а скажите, что он сильнее вас и что вы не в состоянии отражать удары, наносимые вам его прихотью.

Бог, – говорите вы, – наказывает нас для вящего нашего блага. Но какое реальное благо может получить народ, истребляемый эпидемией, вырезываемый на войне, развращаемый примерами своих испорченных правителей, беспощадно подавляемый железным скипетром безжалостных тиранов, побиваемый бичом скверного управления, которое часто в продолжение веков дает чувствовать народам последствия деятельности разрушителей? Глаза веры, должно быть, странные глаза, если с их помощью можно увидеть преимущества в наиболее страшных бедствиях и наиболее длительных несчастьях, в пороках, в безумиях, которыми так жестоко поражен человеческий род.

§ 90

Какие странные представления о божественной справедливости могут иметь христиане, которым велят верить, что их бог для того, чтобы помириться с человеческим родом, повинным неизвестно каким образом в грехе своих отцов, умертвил своего собственного сына, невинного и неспособного грешить? Что сказали бы нам о короле, подданные которого восстали бы против него и который для того, чтобы смягчить себя самого, не нашел бы иного способа, как умертвить своего наследника, совершенно непричастного к восстанию народа? Это было сделано, – скажет христианин, – для блага его подданных, неспособных удовлетворить божественной справедливости, ради удовлетворения которой бог разрешил жестокую смерть своего сына. Но доброта отца к посторонним не дает ему права быть несправедливым и варваром в отношении к собственному сыну. Все качества, приписываемые богословами своему богу, на каждом шагу уничтожают друг друга; существование одного из этих совершенств неизменно происходит лишь за счет другого.

А разве еврей имеет более разумные понятия о божественной справедливости, чем христианин? Некий король своей гордостью возбудил против себя гнев небесный; Иегова напустил чуму на свой невинный народ; семьдесят тысяч подданных были уничтожены для искупления ошибки монарха, которого благость божья решила пощадить.

§ 91

Несмотря на преступления, которыми все религии находят удовольствие чернить божество, люди не могут решиться обвинить последнее в несправедливости; они боятся, как бы, подобно тиранам нашего мира, он не был оскорблен истиной и не удвоил тяжесть бедствий и тирании, давящих их. Они слушают лишь своих священников, говорящих им, что бог – нежный отец; что бог – справедливый монарх, забота которого в этом мире – утверждение любви, послушания и уважения своих подданных; что он предоставил людям свободу действий для того, чтобы доставить им случай заслужить его милости и заслужить вечное блаженство, которое им никто не обязан давать. По каким признакам могли бы люди узнать нежность отца, произведшего на свет большую часть своих детей для того, чтобы они влачили на земле трудную, беспокойную и полную горечи жизнь? Может ли быть более пагубный подарок, чем эта мнимая свобода, которая, как говорят, позволяет человеку злоупотреблять ею и благодаря этому подвергаться вечным мукам!

§ 92

Вызвав к жизни смертных, в какие жестокие и опасные игры стало играть с ними божество! Брошенные в мир без их согласия на то, обладающие темпераментом, хозяином коего они не являются, воодушевленные страстями и желаниями, нераздельными с их натурой, подверженные соблазнам, с которыми они не могут бороться, увлекаемые событиями, которых они не могут ни предвидеть, ни предупредить, несчастные люди обязаны влачить существование, могущее навлечь на них ужасные как по силе, так и по продолжительности муки.

Путешественников уверяют, что в одной из стран Азии царствует султан, преисполненный фантазиями и крайне требовательный к исполнению его причуд. Благодаря странной мании этот повелитель проводит свое время, сидя за столом, на котором расставлены три игральные кости и рожок для костей. Один из краев стола завален грудой золота, возбуждая жадность царедворцев и людей, которые окружают султана. Султан же, зная слабость своих подданных, говорит им почти буквально следующее:

– Рабы! Я желаю вам добра. Моя доброта побуждает меня обогатить вас и сделать всех счастливыми. Вы видите эти сокровища? Хорошо! Они для вас; старайтесь выиграть их; пусть каждый берет по очереди в руки рожок и кости; кто будет иметь счастье выбросить шесть очков, станет хозяином сокровищ! Но, предупреждаю вас, те, кому не выпадет счастье выбросить требующееся количество очков, будут навсегда заключены в темный подвал, где мое правосудие станет подогревать их на медленном огне.

Слушая эти речи монарха, присутствующие смущенно поглядывают друг на Друга; никто не хочет попытать счастья при столь опасном риске.

– Как, говорит тогда возмущенный султан, никто хочет взяться за игру? О! Это не входит в мои расчеты. Моя слава требует, чтобы играли. Следовательно, вы будете играть, прошу играть. Повинуйтесь без возражений.

Нужно еще заметить, что кости деспота сделаны таким образом, что на сто тысяч игр может выпасть только один выигрыш, таким образом великодушный монарх имеет удовольствие видеть свои тюрьмы переполненными, а богатства – редко уносимыми. Смертные! Этот султан – ваш бог; эти сокровища – небо; его темница – ад; вы же держите игральные кости.

§ 93

Нам каждый раз повторяют, что мы обязаны провидению бесконечной признательностью за те бесчисленные благодеяния, которыми оно осыпает нас. Нам особенно расхваливают счастье существовать на свете. Но, увы! Много ли смертных действительно удовлетворены своим существованием? Если жизнь приносит нам радости, то со сколькими горестями смешаны они! Но разве не достаточно бывает одной только жгучей печали, чтобы отравить жизнь самую безмятежную и счастливую. Много ли найдется людей, которые если бы это зависело от них, захотели бы снова начать тяжелую жизнь, на которую без их желания обрекла их судьба?

Вы говорите, что земное существование само по себе уже является громадным благодеянием. Но разве это существование не расстраивается печалями, страхами и болезнями, часто ужасными и крайне незаслуженными? Разве это существование, угрожаемое со всех сторон, не может прерваться каждый момент? Кто, прожив в течение некоторого времени, не увидел себя лишенным дорогой жены, любимого дитяти, друга-утешителя, потеря коих беспрестанно будоражит его мысль? Крайне мало найдется смертных, которые не принуждены были бы испить чашу несчастий, мало найдется и таких, которые не мечтали бы частенько о конце. Наконец ведь не от нас зависит существовать либо не существовать. Разве птица так уж сильно обязана птицелову за то, что он поймал ее в сеть и заключил в клетку, чтобы съесть ее после того, как позабавился ею?

§ 94

Невзирая на немощи, горести и несчастия, которые человек принужден вынести в этом мире, несмотря на опасности, которые его напуганное воображение рисует ему в другом мире, он однако настолько глуп, чтобы верить в любовь к нему его бога, чувствовать себя объектом забот и единственной целью всех трудов последнего. Он воображает, что вся вселенная создана для него; он надменно называет себя царем природы и ставит себя куда выше всех остальных животных. Бедный смертный! Чем можешь ты обосновать свои надменные домогания?

Ты говоришь, что заслужил это благодаря твоей душе, разуму, которым ты располагаешь, высоким способностям, позволяющим тебе осуществлять неограниченную власть над существами, которые окружают тебя. Но, слабый повелитель мира, уверен ли ты хоть на мгновение в продолжительности твоей власти? Разве мельчайших атомов материи, которую ты презираешь, недостаточно для того, чтобы свергнуть тебя с твоего трона и лишить тебя жизни? Наконец разве царь животного мира не закончит тем, что должен будет стать пищей червей?

Ты говоришь нам о своей душе! Но ты знаешь, что такое душа? Разве ты не видишь, что эта душа есть не что иное, как совокупность твоих органов, от функционирования которых зависит жизнь? Разве можешь ты отрицать существование души у других животных, которые живут, мыслят, могут иметь суждения, сравнивают, ищут удовольствий, избегают подобно тебе страданий, органы коих часто долговечнее твоих? Ты хвалишься своими умственными способностями, но эти способности, которыми ты так гордишься, разве делают тебя счастливее прочих созданий? Часто ли ты применяешь тот разум, который ты славишь, но прислушиваться к голосу коего запрещает тебе религия? Разве звери, которыми ты гнушаешься потому, что они либо слабее, либо тупее тебя, также подвержены скорби, умственным заботам, тысяче суетных страстей, тысяче воображаемых недостатков, добычей коих постоянно является твое сердце? Разве они, как ты, страдают за прошлое, страшатся будущего? Ограниченные лишь восприятием настоящего, они разве не довольствуются тем, что ты назовешь инстинктом, а я – разумом, для самосохранения, самозащиты и удовлетворения всех своих потребностей? Разве этот инстинкт, о котором ты говоришь с презрением, не служит животным часто лучше, чем тебе твои изумительные способности? Разве их незлобивое невежество не выгоднее для них, чем экстравагантные размышления и бесплодные искания, которые делают тебя несчастным и из-за которых ты вынужден идти на разные дела, вплоть до уничтожения существ твоего собственного благородного рода? Наконец, разве эти животные имеют, подобно такому большому количеству смертных, расстроенное воображение, заставляющее бояться не только смерти, но и вечных мук, которые, как они думают, последуют на том свете?

Август, узнав, что иудейский царь Ирод умертвил своих сыновей, воскликнул: гораздо лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном. Можно то же сказать о человеке; это излюбленное дитя провидения подвергается гораздо большему риску, чем все прочие животные; испытав много страданий в этом мире, разве он не находится в опасности быть обреченным на вечные страдания также и на том свете?

§ 95

Вы можете провести точную демаркационную линию между человеком и другими животными, называемыми вами скотом? Чем вы в сущности отличаетесь от животных? Нам говорят, что смышленностью, духовными способностями, разумом человек показывает свое превосходство над всеми остальными животными, которые во всем действуют под влиянием физических побуждений, в коих разум не принимает никакого участия. Но ведь животные, имея более ограниченные потребности, чем люди, прекрасно обходятся без умственных способностей, которые были бы абсолютно бесполезны при образе существования зверей. Инстинкт удовлетворяет их, в то время как всех способностей человека недостаточно для того, чтобы сделать существование его сносным и удовлетворить все потребности, вызываемые его воображением, предрассудками и учреждениями.

Скот никогда не реагирует на вещи так, как человек; у них разные потребности, разные желания, разные причуды. Животные очень быстро достигают зрелого возраста, в то время как крайне редко удается видеть человеческий ум, пользующийся всей полнотой своих способностей, свободно применяющий их либо делающий из своих способностей употребление, могущее способствовать его собственному счастью.

§ 96

Нас уверяют, что человеческая душа представляет собой простую субстанцию, но если душа такая простая субстанция, она должна была бы быть до точности одинаковой у всех человеческих индивидуумов, кои должны были бы иметь одинаковые умственные способности. Однако этого никогда не бывает. Разные люди отличаются друг от друга своими умственными качествами, как и чертами лица. В человеческом роде есть столь отличающиеся друг от друга индивидуумы, что они похожи друг на друга, как человек на лошадь либо на собаку. Какое сходство либо соответствие можем мы найти между несколькими людьми? Разве не велико расстояние между гением Локка, Ньютона и умом простого крестьянина либо готтентота?

Человек отличается от остальных животных своей организацией, побуждающей его производить действия, на которые представители животных абсолютно неспособны. Разнообразие, замечаемое между органами отдельных индивидуумов человеческого рода, мы можем объяснить различием их способностей, называемых умственными. Немного более или менее тонкости в этих органах, огня в крови, скорости кровообращения, напряженности либо расслабленности в мышечных волокнах и нервах необходимо должны создать бесконечные различия, как это наблюдается между духовными способностями людей. Лишь благодаря упражнению, привычке и воспитанию человеческий ум возвышается над окружающими его существами; человек без культуры и опыта – существо, столь же лишенное разума и развития, как скот. Тупица – это человек, органы которого двигаются через силу, мозг которого воспринимает с трудом, кровь которого движется замедленно. Умный – это человек, органы коего гибки, который чувствует крайне быстро, мозг которого быстро соображает. Ученый – это человек, органы и мозг которого долгое время упражнялись на тех объектах, изучением коих он занимался.

Разве человек без культуры, без опыта, без разума не более презренен и более достоин ненависти, чем самые ничтожные насекомые либо самые свирепые животные? Разве в природе существуют более отвратительные создания, чем Тиберий, Нерон, Калигула? А те разрушители человеческого рода, которые известны под именем завоевателей, разве имеют более почтенные души, чем души медведей, львов и пантер? Разве в мире есть более отвратительные животные, чем тираны?

§ 97

Человеческие сумасбродства быстро заставляют исчезнуть в глазах разума то превосходство, которым человек столь безосновательно гордится перед остальными животными. Сколько животных проявляют больше мягкости, рассудительности и ума, чем животное, называющее себя рассудительным по преимуществу! Разве у людей, столь часто находящихся в рабстве и угнетении, имеются так хорошо организованные общества, как у муравьев, пчел либо бобров? Видано ли когда-нибудь, чтобы свирепые животные из одного и того же вида встречались в равнинах для того, чтобы резать и уничтожать друг друга без всякой пользы для себя? Видано ли, чтобы между ними возникали религиозные войны? Жестокость животных против других видов происходит по причине голода, потребности в пище, – жестокость человека против человека происходит по причине тщеславия его повелителей и безумия его предрассудков.

Мыслители, воображающие либо желающие заставить нас верить, что все во вселенной создано для человека, теряются, когда их спрашивают – чем могут способствовать благосостоянию человека большие количества вредоносных животных, беспрестанно разрушающие наше благополучие? Какое определенное преимущество может произойти для богопочитателя от того, что его ужалит ехидна, укусит комар, пожрут паразиты, разорвет на клочки тигр и т. п.? Разве все эти животные не рассуждали бы так же справедливо, как наши богословы, если бы они стали утверждать, что человек сотворен для них?

§ 98