Часть четвертая. И рад бы сказать, что дела у меня пошли на лад, но, к сожалению, не могу

29 апреля 1992 г.

Дорогой друг!

И рад бы сказать, что дела у меня пошли на лад, но, к сожалению, не могу. Скорее, наоборот, потому что каникулы закончились, а я не имею возможности посещать те места, к которым привык. К прошлому возврата нет. А обрубить концы я пока не готов.

Если честно, я от всего отстранился.

Брожу по школьным коридорам, смотрю на лица. Смотрю на учителей и размышляю, что их тут держит. Любят ли они свою работу? А нас? И насколько они были умны в пятнадцать лет? Я не злобствую. Просто интересуюсь. Точно так же смотрю на учеников и думаю, кому из них сегодня разбили сердце и как это скажется на трех контрольных и одном сочинении. Или вычисляю, кто страдает от несчастной любви. И пытаюсь угадать почему. Кстати, если бы человек учился в другой школе, там бы с ним все равно приключилось то же самое: не один разобьет тебе сердце, так другой, почему же это воспринимается как дело сугубо личное? Я, например, учась в другой школе, не познакомился бы ни с Сэм и Патриком, ни с Мэри-Элизабет и общался бы только со своими родными.

Расскажу тебе один случай. Болтался я по торговому центру, куда в последнее время зачастил. Уже недели две бываю там ежедневно и пытаюсь установить, зачем люди туда ходят. Как бы дал себе такое индивидуальное задание.

Увидел маленького мальчика. Лет четырех, наверно. Точнее сказать не берусь. Он ревел во весь голос и звал маму. Не иначе как потерялся. Потом заметил я взрослого парня, на вид лет семнадцати. По-моему, не из нашей школы, я его раньше не встречал. Короче, этот парень, весь из себя крутой — кожаная куртка, длинные волосы и так далее, — подошел к мелкому и спросил, как его зовут. Мелкий ответил и успокоился.

Тогда парень увел его с собой.

А буквально через минуту по трансляции сделали объявление для матери, что ребенок ожидает ее возле стойки информации. Я направился прямиком туда, чтобы посмотреть, чем дело кончится.

Мать, видимо, сбилась с ног, потому что она примчалась как угорелая, увидела своего малыша и разрыдалась. Прижала его к себе и сказала, чтобы он никогда больше не убегал. Потом поблагодарила того взрослого парня, а он ей в ответ:

— За ребенком смотри, а не глазей, нафиг, по сторонам.

Развернулся — и ушел.

Усатый дядька за стойкой аж остолбенел. Мамаша — то же самое. А мальчонка вытер нос, посмотрел на мать и говорит:

— Картошки хочу.

Мать кивнула, и они куда-то пошли. Я за ними. Заходят они в ресторанный дворик, покупают в одном из киосков картофель фри. Ребенок такой довольный, кетчупом перемазался. А мамаша пыхает сигаретой и в промежутках между затяжками вытирает ему физиономию.

Смотрел я на эту мать и пытался представить, какой она была в юности. Есть ли у нее муж. Был ли ребенок запланированным или случайным. И на что это влияет.

Понаблюдал я и за другими людьми. Старики сидят поодиночке. У девчонок глаза размалеваны синими тенями, челюсти выпячены. Дети какие-то усталые. Отцы в приличных пиджаках, еще более усталые. За прилавками работают подростки — у тех и вовсе такой вид, как будто им давно жить не хочется. Кассовые ящики то открываются, то закрываются. Люди отдают деньги, получают сдачу. Все это стало меня дико нервировать.

Решил я найти другое место, чтобы разобраться, зачем туда ходят люди. К сожалению, таких мест не много. Не знаю, сколько я еще протяну без дружбы. Раньше меня это ничуть не тяготило, но я просто не знал, что такое дружба. Бывают случаи, когда неведение — благо. Купила тебе мама картофель фри — вот и счастье.

Единственной, с кем я разговорился за последние две недели, была Сьюзен, та самая, что в средней школе «гуляла» с Майклом, когда еще носила брекеты. Она стояла в коридоре в окружении незнакомых мне парней. Те ржали и отпускали сальные шуточки, а Сьюзен старалась им подыгрывать. При виде меня она стала «пепельно-серой». Как будто не желала вспоминать, какой была ровно год назад, и, уж конечно, не хотела подавать вид, что со мной знакома и даже когда-то дружила. Вся компашка притихла и уставилась на меня, но я не обращал на них внимания. Только посмотрел на Сьюзен и спросил:

— Скучаешь без него?

Совершенно не рассчитывая ее поддеть или упрекнуть. Просто хотел убедиться, что кто-нибудь, кроме меня, вспоминает Майкла. Если честно, я укурился вусмерть, потому и зациклился на этом вопросе.

Сьюзен растерялась. Не знала, как поступить. С прошлого года мы с ней не перемолвились ни словом. Понятное дело, не стоило ее спрашивать в присутствии этой братии, но я ни разу не сталкивался с ней с глазу на глаз, а вопрос не давал мне покоя.

Сперва я подумал, что ее бессмысленное выражение лица вызвано удивлением, но оно не исчезало, и я понял, что ошибся. Мне вдруг пришло в голову, что Сьюзен не стала бы теперь «гулять» с Майклом, останься он в живых. Нельзя сказать, что она злая, или безголовая, или подлая. Просто все в этом мире меняется. Друзья уходят. Жизнь ни для кого не стоит на месте.

— Извини за беспокойство, Сьюзен. Просто у меня сейчас время тяжелое. Больше ничего. Веселись дальше.

Сказал — и прошел мимо.

— Господи, вот урод. — Это кто-то из парней бросил мне в спину. Не как оскорбление, а в качестве констатации факта.

Сьюзен его не одернула. Не знаю, вполне возможно, что теперь я бы и сам никого не одернул.

Счастливо.

Чарли

2 мая 1992 г.

Дорогой друг!

Пару дней назад зашел к Бобу прикупить еще травки. Надо сказать, я все время забываю, что Боб не учится в нами в школе. Наверно, потому, что он больше других смотрит телик и знает кучу любопытных фактов. Послушал бы ты, как он рассуждает насчет Мэри Тайлер Мур [22] — просто оторопь берет.

Боб живет по особым правилам. Говорит, что моется под душем через день. Зато ежедневно взвешивает свою «заначку». По его словам, если ты пользуешься зажигалкой, то полагается сперва дать прикурить другому. А если спичками, то сперва раскуриваешь собственную сигарету, чтобы самому вдохнуть «вредную серу» и не травить другого человека. Вроде как этого требуют нормы приличия. Также он утверждает, что «одна спичка на троих — плохая примета». Узнал это от своего дяди, который воевал во Вьетнаме. Якобы по трем сигаретам враги безошибочно определяли твое местонахождение или как-то так.

Далее, если верить Бобу, когда ты куришь в одиночку и сигарета у тебя зажигается только наполовину, это верный признак, что кто-то тебя вспоминает. Еще он говорит: найдя монету, убедись, что она лежит орлом кверху, тогда это «к счастью». А если ты не один, то самое правильное — отдать эту находку «на счастье» другому. Боб верит в карму. Не прочь перекинуться в картишки.

Учится он в муниципальном двухгодичном колледже, на вечернем. Хочет стать шеф-поваром. В семье он единственный ребенок; родителей вечно нет дома. Он говорит, что раньше очень из-за этого дергался, а теперь не так.

Говоря о Бобе, нужно отметить одну деталь: при первом знакомстве это очень интересный человек — он тебе расскажет и о правилах для курильщиков, и о счастливых монетках, и о Мэри Тайлер Мур. Но по прошествии времени он начинает повторяться. В последние две-три недели он только и делал, что повторялся. Поэтому я прибалдел, когда услышал от него такую новость.

Если без подробностей: отец Брэда застукал своего сына с Патриком.

По-видимому, он был не в курсе насчет Брэда, потому что задал своему сыну порку. Не то чтобы открытой ладонью, нет. Отходил ремнем. По-взрослому. Патрик рассказал об этом Сэм, а она поведала Бобу, что Патрик до сих пор в шоке. Представляю, какой это был ужас. Патрик хотел крикнуть «Не смейте!» или «Вы его убьете!». Даже хотел броситься на этого изверга и сбить его с ног. Но прирос к месту. А Брэд орал Патрику благим матом: «Убирайся!» В конце концов Патрик его послушался.

Случилось это на прошлой неделе. Брэд до сих пор не ходит в школу. Ребята предполагают, что его отправили в военное училище или типа того. Точных сведений ни у кого нет. Патрик пытался ему позвонить, но услышал голос его отца и бросил трубку.

Боб говорит, что Патрик «в полном раздрае». Не передать, до чего я расстроился. Хотел позвонить ему как другу, поддержать. Но меня останавливали его слова: надо потерпеть, пока пыль не уляжется. А я больше ни о чем не мог думать.

Короче, в пятницу отправился я на «Рокки Хоррора». Выждал, пока фильм не начался, и только тогда вошел в зал. Чтобы не отравлять удовольствие другим. Просто хотел посмотреть, как Патрик исполняет свою постоянную роль Франк-н-Фуртера: если как всегда, то можно не сомневаться — с ним все будет нормально. Это как моя сестра, которая поначалу разозлилась, что я курю.

Нашел я место в последнем ряду и стал смотреть на сцену. До появления Франк-н-Фуртера оставалась еще пара эпизодов. И тут я увидел Сэм, которая играла Дженет. До чего же я по ней соскучился. И устыдился за все свои выходки. Особенно при виде Мэри-Элизабет, которая играла Мадженту. Смотреть на них было невыносимо. Зато Франк-н-Фуртер в исполнении Патрика был бесподобен. Лучше, чем когда-либо раньше, причем во многих отношениях. Ладно, хоть друзей повидал. Ушел я незадолго до конца.

В машине врубил песни, которые мы слушали все вместе, когда были бесконечны. Я представил, что и сейчас мои друзья со мной. И даже заговорил с ними вслух. Рассказал Патрику, до чего мне понравилось его выступление. Поинтересовался у Сэм, как там Крейг. Попросил прощения у Мэри-Элизабет и сообщил ей, что полюбил э. э. каммингса и хотел бы обсудить кое-какие стихи. Но вскоре пресек эти фантазии, потому что уже начал хлюпать носом. А кроме того, если б люди заметили, как я в машине разговариваю сам с собой, они бы на меня так поглядели, что я бы уже не сомневался: дела у меня — хуже некуда, серьезно.

Дома сестра смотрела какой-то фильм наедине со своим новым парнем. Зовут его Эрик, стрижется коротко, учится в одиннадцатом классе. Видеокассету взял напрокат. Мы пожали друг другу руки, и я спросил, что это за фильм, потому как сразу не определил, хотя один актер, фамилию не помню, постоянно мелькает на ТВ. Сестра сказала:

— Фильм дурацкий. Тебе не понравится.

— А про что хотя бы? — спрашиваю.

А она мне:

— Да какая тебе разница, Чарли. Все равно скоро закончится.

Тогда я спрашиваю:

— Можно хотя бы конец посмотреть?

А она такая:

— Вот мы сейчас досмотрим, а ты — после нас.

— Ну можно я с вами посижу, а потом перемотаю к началу и досмотрю до этого места?

Тут сестра нажала на «паузу».

— Ты что, намеков не понимаешь?

— Значит, не понимаю.

— Мы хотим остаться наедине, Чарли.

— Ой, извините.

Если честно, я знал, что она хочет побыть наедине с Эриком, но мне тоже реально хотелось посидеть в компании. Впрочем, если ты скучаешь без друзей, это еще не причина ломать кайф другим, так что я пожелал им спокойной ночи и закрыл за собой дверь.

Поднялся я к себе в комнату и начал читать книгу, полученную от Билла. Называется «Посторонний». [23] Билл меня предупреждал: «Читать будет очень легко, а правильно прочесть — очень трудно». Непонятно, что он хотел этим сказать, но мне пока нравится.

Счастливо.

Чарли

8 мая 1992 г

Дорогой друг!

Удивительно, как жизнь может пойти наперекосяк, а потом вдруг вернуться в прежнее русло. Достаточно случиться одному событию — и вот уже все расставлено по своим местам.

В понедельник Брэд появился в школе.

Он изменился до неузнаваемости. Нет, синяков на нем не было, ничего такого. На лице вообще никаких следов. Просто раньше Брэд рассекал по коридорам пружинистой походочкой. Есть люди, которые почему-то вечно ходят мордой вниз. Не хотят смотреть другим в глаза. Брэд никогда таким не был. А теперь — стал. Особенно если дело касается Патрика.

У меня на глазах они пошептались в коридоре. Слов я не уловил, но смекнул, что Брэд не хочет знаться с Патриком. А когда Патрик задергался, Брэд просто запер свой шкафчик и отошел. В принципе, само по себе это неудивительно, поскольку раньше Брэд с Патриком в школе почти не общались — Брэд не разрешал афишировать их отношения. Странно другое: зачем Патрик подошел к Брэду. Я сделал вывод, что они больше не встречаются на поле для гольфа. И даже не перезваниваются.

Позднее вышел я покурить, один, и увидел Патрика, тоже курившего в одиночку. Подходить не стал, чтобы не вторгаться в его личное пространство. Но Патрик плакал. Не сдерживаясь. После этого случая он все время ходил с отсутствующим видом. Казалось, он находится где-то в другом месте. Наверно, я потому это понял, что раньше про меня говорили то же самое. А может, и сейчас говорят. Не знаю.

В четверг случилось страшное.

Сидел я в кафетерии, жевал в одиночестве рубленый бифштекс — и вдруг вижу: Патрик подходит к Брэду, обедающему в компании приятелей-футболистов, и Брэд смотрит сквозь него, как тогда, возле шкафчиков. Патрик что-то ему сказал и пошел прочь; я заметил, какое у него злое лицо. Брэд немного посидел без движения, а потом развернулся — и я это услышал своими ушами. То, что Брэд заорал Патрику вслед:

— Пидор!

Футбольная компания разразилась хохотом. Когда Патрик обернулся, за несколькими столами люди оцепенели: человек реально взбесился. Я не преувеличиваю. Он ринулся к столу Брэда и выкрикнул:

— Как ты сказал?

Господи, он был просто в ярости. Никогда его таким не видел.

Брэд не двигался, но дружки стали его толкать и подзуживать. Он поднял взгляд на Патрика и выговорил тише и злее, чем в первый раз:

— Я сказал: пидор.

Его дружки заржали пуще прежнего. И тут Патрик нанес первый удар. Жутко, когда в помещении разом наступает тишина, а потом поднимается общий вопль.

Махались они не на жизнь, а на смерть. Пострашнее, чем мы с Шоном в прошлом году. Это были не те прицельные и точные удары, какие показывают в кино. Противники сцепились и просто мутузили друг друга как попало. Кто оказывался злее и агрессивнее, тот и бил метко. Силы были примерно равны, пока не вмешались дружки Брэда — получилось пятеро на одного.

И тут я не выдержал. Не мог же я стоять и смотреть, как Патрика избивают, хотя в этой истории далеко не все было ясно.

Вероятно, любой, кто меня знал, от одного моего вида перетрусил бы или растерялся. Кроме, возможно, моего брата. Это он научил меня, как действовать в таких случаях. Не хочу вдаваться в подробности, скажу только, что под конец Брэд и двое его приятелей вообще опустили руки и вытаращились на меня. Двое других пластом валялись на полу. Один сжимал колено, по которому я двинул металлическим стулом. Еще один закрывал руками лицо. Я ткнул пальцами ему в глаза, но не со всей силы.

Опустив взгляд, я увидел на полу Патрика. Лицо у него было разбито в кровь, из глаз текли слезы. Я помог ему подняться и повернулся к Брэду. До этого случая мы с ним и парой слов не перемолвились, но я решил, что настало время поговорить. И сказал ему так:

— Лучше не лезь, иначе я всем про тебя расскажу. А будешь нарываться — зенки выколю.

И кивнул на его дружка, который закрывал лицо ладонями; до Брэда дошло, что я не шучу. Но ответить он не успел, потому что тут подоспела школьная охрана и всех нас вывели из кафетерия. Для начала препроводили в медпункт, а затем к мистеру Смоллу. Зачинщиком драки был Патрик, поэтому его на неделю исключили из школы. Дружков Брэда исключили на три дня — они ведь всей кодлой набросились на Патрика, когда инцидент уже был исчерпан. Брэд вышел сухим из воды, потому что действовал в пределах самообороны. Меня тоже не исключили, потому что я бросился на выручку другу, который оказался один против пятерых.

Брэду и мне назначили в течение месяца оставаться после уроков начиная с того самого дня.

Пока мы отсиживали положенные часы, мистер Харрис нисколько нас не третировал. Разрешал читать, делать домашнее задание, переговариваться. Не такое уж суровое наказание, особенно если у тебя нет привычки усаживаться перед телевизором сразу после уроков или переживать насчет дисциплинарных взысканий с занесением в личное дело. Я тут подумал, может, это туфта. Насчет занесения в личное дело.

В первый же день Брэд подошел и сел рядом со мной. Вид у него был унылый. Понятное дело, на него столько всего обрушилось, когда он опомнился после драки.

— Чарли.

— Ну?

— Спасибо тебе. Спасибо, что успел их разнять.

— На здоровье.

Вот и поговорили. Больше я ему не сказал ни слова. А сегодня он уже ко мне не подсаживался. Вначале я от его слов как-то опешил. А потом до меня, кажется, дошло. Я бы тоже не захотел, чтобы мои друзья проучили Сэм, если мне не дозволено ее любить.

Когда я в первый день вышел на улицу после отбытия наказания, меня поджидала Сэм. Как только я ее заметил, она улыбнулась. Я остолбенел. Не поверил своим глазам. Затем она перевела взгляд на Брэда и облила его холодным презрением. Брэд попросил:

— Скажи ему, что я виноват.

А она ему:

— Сам скажи.

Брэд отвел глаза и поплелся к своей машине.

Сэм подошла и взъерошила мне волосы:

— А ты, я слышала, настоящий ниндзя.

Кажется, я кивнул.

Она подбросила меня до дому в своем пикапе. А по дороге высказала все, что обо мне думает после моей выходки. Объяснила, что они с Мэри-Элизабет — закадычные подруги с незапамятных времен. Даже напомнила, что Мэри-Элизабет ее поддерживала в самую тяжелую пору, когда Сэм пережила то, о чем рассказала мне на рождественской тусовке, подарив пишущую машинку. Не хочу повторять ее слова.

Короче, Сэм сказала, что я, поцеловав ее вместо Мэри-Элизабет, на какое-то время поставил под удар их дружбу. Потому что Мэри-Элизабет, как я понял, всерьез на меня запала. Я расстроился: кто ж мог знать, что я ее так зацепил? Мне казалось, она просто хотела приобщить меня к шедеврам. И тут Сэм сказала:

— Чарли, ты иногда бываешь таким идиотом, что просто ужас. Тебе это известно?

— Да. Известно. Я и без тебя знаю. Честное слово.

Потом она сказала, что они с Мэри-Элизабет помирились, и поблагодарила меня за то, что я прислушался к совету Патрика и, насколько было возможно, залег на дно, что, конечно, упростило дело. Тогда я спросил:

— Значит, мы снова можем дружить?

— Можем, — только и сказала она.

— И с Патриком?

— И с Патриком.

— И со всей тусовкой?

— И со всей тусовкой.

Тут я захлюпал. Но Сэм на меня цыкнула:

— Ты помнишь, что я ответила Брэду?

— Помню. Чтобы он сам сказал Патрику, что виноват.

— К тебе и Мэри-Элизабет это тоже относится.

— Да я пытался, а она…

— Я знаю. Попытайся еще раз.

— Ладно.

Сэм высадила меня у дома. Когда она отъехала на достаточное расстояние, у меня опять потекли слезы. Оттого что мы с ней снова друзья. А больше мне ничего не нужно. Короче, я дал себе слово больше не делать таких глупостей. И сдержу его. Вот увидишь.

Сегодня вечером на показе «Рокки Хоррора» чувствовался какой-то напряг. Не потому, что я столкнулся с Мэри-Элизабет, нет. С ней как раз все прошло нормально. Я признал, что очень виноват, и спросил, не хочет ли она что-нибудь мне сказать. Задал простой вопрос и, как всегда, получил нескончаемый ответ. Я выслушал (реально выслушал) и еще раз повторил, что очень виноват. Тут она меня поблагодарила за то, что я не рассыпаюсь в извинениях и не обесцениваю тем самым признание своей вины. И все встало на свои места, за исключением того, что мы остались просто друзьями.

Если честно, мне кажется, я потому так легко отделался, что Мэри-Элизабет уже начала встречаться с приятелем Крейга. Зовут его Питер, он студент колледжа, и Мэри-Элизабет в полном счастье. На вечеринке в квартире у Крейга я случайно услышал, как Мэри-Элизабет говорила Элис, что с Питером ей гораздо интереснее, потому что он «упертый» и способен вести полноценные дискуссии. А я, по ее словам, очень милый и чуткий, но отношения наши были однобокими. Ей нужен человек, который открыт для обмена мнениями и не спрашивает разрешения высказаться.

Тут впору было захохотать. Или взбеситься. Или пожать плечами оттого, что у людей бывают большие странности. В первую очередь — у меня самого. Но я тусовался с друзьями, а потому на ее словах не зацикливался. Кстати, я довольно много выпил, потому как прикинул, что с травкой нужно быть поаккуратней.

Обстановку нагнетало то, что Патрик официально заявил о своем отказе от роли Франк-н-Фуртера. Сказал, что у него пропало желание играть на сцене… и точка. Короче, сидел он рядом со мной и смотрел из зала и говорил такие вещи, от которых у меня сжималось сердце, потому что подавленность ему совершенно несвойственна.

— Тебе никогда не приходило в голову, Чарли, что эта наша компания как две капли воды похожа на любую другую команду, хотя бы футбольную? Разница лишь в том, как мы одеты и почему.

— То есть?

И тут повисла пауза.

— То есть, я считаю, это полная фигня.

Он не шутил. Я не мог поверить, что это говорилось на полном серьезе.

Франк-н-Фуртера играл какой-то незнакомый мне парень со стороны. Он долго был дублером Патрика и наконец получил свой шанс. С ролью он справился вполне прилично. Не так, конечно, как Патрик, но вполне прилично.

Счастливо.

Чарли

11 мая 1992 г

Дорогой друг!

Теперь я много времени провожу с Патриком. В основном помалкиваю. Больше слушаю и киваю, потому что Патрику надо выговориться. Но у него это получается совсем не так, как у Мэри-Элизабет. А совершенно по-другому.

Все началось в субботу, наутро после «Рокки Хоррора». Я еще валялся в постели и размышлял, почему иной раз проснешься — и тут же снова задрыхнешь, а бывает, что сна ни в одном глазу. В дверь постучала мама.

— Тебя к телефону — твой друг Патрик.

Я вскочил, сон как рукой сняло.

— Алло!

— Одевайся. Я подъезжаю. — Щелчок. И больше ничего.

У меня на самом деле было много чего намечено, потому что близился конец учебного года, но этот звонок предвещал какое-то приключение, а вставать и одеваться так или иначе нужно.

Патрик подрулил минут через десять. Он был в той же одежде, что и вчера вечером. Душ явно не принимал, ничего такого. По-моему, даже не ложился спать. Но сонливости у него не было: Патрик взбадривал себя кофеином, сигаретами и энергетическими пастилками «Mini Thins», которые продаются во всех придорожных киосках. Бодрят не по-детски! И законом не запрещены, только от них пить охота.

Короче, сел я к нему в машину, насквозь прокуренную. Патрик предложил мне сигарету, но я отказался — не смолить же прямо у дома.

— Неужели предки не знают, что ты куришь?

— Разве я должен им докладывать?

— Наверно, нет.

Полетели мы по трассе… на скоростях.

Сперва Патрик молчал. Просто включил магнитолу и слушал музыку. Когда заиграла вторая песня, я спросил, не тот ли это сборник «Тайного Санты»?

— Я его всю ночь слушал.

Патрик растянул рот в улыбке. Улыбка получилась жутковатая. Тусклая, неподвижная. Врубил он звук на полную мощность. И втопил педаль газа.

— Вот что я тебе скажу, Чарли. Мне сейчас клево. Ты меня понимаешь? По-настоящему клево. Как будто я полностью свободен, от всего. Как будто мне больше не нужно притворяться. Я уезжаю в колледж, да? Там все по-другому. Ты меня понимаешь?

— Конечно, — отвечаю.

— Всю ночь думал, какими постерами оклею стены у себя в общаге. И будет ли у меня в комнате голая кирпичная кладка, которую я смогу разрисовать. Ты меня понимаешь?

На этот раз я только кивнул, потому что он и не ждал моего «конечно».

— Там расклад будет совсем другой. Иначе и быть не может.

— Это точно, — поддакнул я.

— Ты в самом деле так считаешь?

— Конечно.

— Спасибо тебе, Чарли.

И так всю дорогу. Сходили мы в кино. Потом в пиццерию. И всякий раз, когда Патрик начинал уставать, он бросал в рот энергетическую пастилку и запивал кофе. Когда на улице стало смеркаться, он принялся показывать мне те места, где встречались они с Брэдом. При этом почти ничего не рассказывал. Просто смотрел перед собой.

Наша поездка завершилась на поле для гольфа.

Уселись мы на восемнадцатом грине, а это довольно высоко, и любовались закатом. По пути туда Патрик, помахав своим фальшивым удостоверением личности, купил бутылку красного вина, и мы по очереди пили из горлышка. Болтали о том о сем.

— Про Лили слышал? — спрашивает он.

— Кто такая?

— Лили Миллер. Не знаю, может, она и не Лили вовсе, но так ее все называли. Училась на класс старше меня.

— Нет, вроде не слышал.

— Я думал, тебе брат рассказывал. Это уже классика жанра.

— Вполне возможно.

— О’кей. Если слышал — скажешь.

— О’кей.

— Так вот. Приходит сюда Лили с одним парнем, который во всех школьных постановках главные роли играл.

— Паркер, что ли?

— Во-во, Паркер. А ты откуда знаешь?

— Моя сестра по нему сохла.

— Ни фига себе!

Мы порядком напились.

— Короче, приходит сюда Лили с этим Паркером. У них же любовь! Он ей даже свой актерский значок подарил или какую-то такую хрень.

С этого момента Патрик так раздухарился, что от смеха прыскал вином после каждой фразы.

— Была у них любимая песня, «Сломанные крылья», что ли, этой команды, как ее, «Мистер Мистер». На самом деле я точно не знаю, но хочу верить, что пелось там про какой-то облом, — это будет в тему.

— Давай дальше, — поторопил я.

— О’кей. О’кей. — Патрик глотнул еще вина. — Короче, гуляли они уже давно и даже, по-моему, перепихнулись не один раз, но в тот вечер у них планировалось нечто улетное. Она бутерброды из дому захватила, а он мафон притащил, чтобы врубить «Сломанные крылья».

Патрик прямо зациклился на этой песне. Битых десять минут ржал.

— О’кей. О’кей. Больше не буду. Короче, устроили они тут пикничок, бутерброды, то-се. Начали обжиматься. Стерео орет, можно переходить к главному — и тут Паркер вспоминает, что презики забыл. А они оба уже нагишом валяются. Обоим невтерпеж. А презика нету. Короче, угадай, что было дальше?

— Не знаю.

— Поставил он ее раком и отымел через пакет от бутербродов!

— НЕТ! — Других слов у меня не было.

— ДА! — отозвался Патрик.

А я:

— БОЖЕ!

— ДА! — подытожил Патрик.

Когда мы отсмеялись и с ног до головы забрызгались вином, Патрик обернулся ко мне:

— А хочешь знать, в чем главная фишка?

— Ну? В чем?

— Ей, как отличнице, доверили толкать речь на вручении аттестатов. Лезет она на сцену, а на трибунах каждая собака про нее знает!

Хохотать уже не было сил. У нас прямо животы схватило. Вот умора! Короче, мы с Патриком рассказали друг другу все прикольные байки, какие только смогли вспомнить.

Был тут один шкет, Барри, который в кружке моделирования изготавливал воздушных змеев. А после уроков привязывал к такому змею петарду и запускал, чтобы в воздухе бабахнуло. Теперь учится на авиадиспетчера.

(Рассказано Патриком со ссылкой на Сэм)

А еще был один парнишка, Чип, так он не один год копил деньги, которые получал к Рождеству и ко дню рождения, а потом на эти деньги приобрел распылитель, клопомор, противогаз и в полном оснащении стал обивать соседские пороги, чтобы его пустили бесплатно травить клопов.

(Рассказано мной со ссылкой на мою сестру)

Был у нас один перец, звали его Карл Керн, по прозвищу, естественно, Ка-Ка. Пошел Ка-Ка на вечеринку и так нажрался, что уже пристроился сзади к хозяйскому псу.

(Рассказано Патриком)

А еще был этот спортсмен, кликуха у него была «Мастур на все руки» — вроде бы застукали его на какой-то пьянке, когда он занимался онанизмом. Ну, ребята по такому поводу кричалку сделали. Придут на стадион и давай орать и в ладоши бить: «Мастур на все руки!..» Хлоп! Хлоп! Хлоп! «Мастур на все руки!»

(Рассказано мной со ссылкой на моего брата)

Потом были еще другие истории, с другими персонажами. Про Стейси Буфер — у той уже в четвертом классе появились сиськи, и кое-кому из мальчишек довелось их пощупать. Про Винсента, который нажрался кислоты и задумал спустить диван в унитаз. Про Шейлу, которая попробовала мастурбировать хот-догом — пришлось в больницу ехать, извлекать сосиску. И так далее и тому подобное.

Под конец я стал думать: с каким чувством эти люди приезжают на встречи одноклассников? Интересно, бывает ли им неловко? Или это относительно невысокая плата за такую известность?

Когда мы, не без помощи кофе и энергетических пастилок, слегка протрезвели, Патрик повез меня домой. Записанный мною сборник гремел зимними песнями. Патрик повернулся ко мне:

— Спасибо, Чарли.

— Не за что.

— Нет, есть за что. За тот случай в кафетерии. Спасибо.

— Не за что.

Мы замолчали. Патрик довез меня до самого дома и даже свернул на подъездную дорожку. На прощание мы обнялись, и Патрик не сразу меня отпустил, а, наоборот, прижал к себе чуть крепче. И приблизил ко мне лицо. И поцеловал. По-настоящему. А потом медленно-медленно отстранился.

— Прости.

— Ладно. Все нормально.

— Нет, в самом деле. Прости.

— Да ладно. Ничего страшного.

— Ну что ж, — выговорил он, — спасибо.

И опять меня обнял. И наклонился, чтобы еще раз поцеловать. Я не сопротивлялся. Сам не знаю почему.

Мы еще посидели в машине. И только целовались. Но недолго. Через некоторое время взгляд у него прояснился после той пелены тусклости и неподвижности, которая появилась то ли от вина, то ли от кофе, то ли от бессонницы. А потом он заплакал. Потом завел речь про Брэда.

Я дал ему выговориться. Друзья для того и существуют.

Счастливо.

Чарли

17 мая 1992 г.

Дорогой друг!

После той ночи на меня чуть ли не каждое утро накатывает вялость, головная боль и удушье. Мы с Патриком много времени проводим вместе. Часто поддаем. Точнее, поддает в основном Патрик, а мне достаточно пригубить.

Просто мне больно видеть, как он мучается. Тем более что я ничего не могу поделать — разве что создать «эффект присутствия». И хочу ему помочь, а не могу. Вот и таскаюсь за ним как привязанный, когда он загорается желанием показать мне свой мир.

Как-то вечером повез он меня в этот парк, ну, куда приходят мужчины, чтобы найти себе партнера. Патрик объяснил: если хочешь, чтобы к тебе не приставали, отводи глаза. А если задержишь на ком-нибудь взгляд, это будет означать, что ты согласен вступить в анонимные отношения. Переговоров никто не ведет. Просто уточняют, куда можно пойти. Через некоторое время Патрик высмотрел кого-то, кто ему понравился. Предложил оставить мне сигареты, а когда я отказался, похлопал меня по плечу и ушел с тем парнем.

Сел я на скамейку, огляделся. Вокруг не люди, а тени. На земле. У дерева. На дорожке.

И мертвая тишина. Прошло несколько минут, я закурил и тут же услышал шепот:

— У тебя сигаретки не найдется?

Обернулся — и вижу в полутьме незнакомого человека.

— Да, конечно, — говорю. И протягиваю ему сигарету.

— А огонек, — спрашивает, — есть?

— Да, конечно. — Чиркаю для него спичку.

И тут он, вместо того чтобы наклониться и прикурить, загораживает ладонью, как щитком, горящую спичку вместе с моей рукой — на ветру все так делают. Но ветра не было. Думаю, он просто хотел коснуться моей руки, потому что прикуривал он дольше, чем требовалось. Может, хотел, чтобы я при свете пламени разглядел его лицо. И убедился, как он хорош собой. Не знаю. Мне он показался знакомым. Только я не мог сообразить, где его видел. Задул он спичку.

— Спасибо. — Выдохнул дым.

— Не за что, — отвечаю.

— Не возражаешь, — спрашивает, — если я присяду?

— Да нет.

Присел. И заговорил. Голос! Голос знакомый. Короче, закурил я очередную сигарету, вгляделся в его лицо, пораскинул мозгами — и вспомнил. Это же спортивный обозреватель из теленовостей!

— Чудесный вечер, — говорит.

А я глазам своим не верю! Видимо, я кивнул, потому что он продолжил разговор. О спорте! Почему, мол, плохо быть в бейсболе назначенным хиттером, и как баскетбол сделался коммерческим предприятием, и какие студенческие футбольные команды считаются перспективными. Он даже упомянул моего брата! Клянусь! А я только спросил:

— Ну и как вам работа на телевидении?

Наверно, я что-то не то сказал: он вскочил как ужаленный и поспешил скрыться. Я расстроился, потому что не успел его расспросить, есть ли у моего брата шанс выбиться в профессионалы.

Или еще был случай: Патрик повез меня туда, где можно купить ампулушки, чтобы вдыхать для расслабления. В тот раз ампулушек в продаже не было, но парень за прилавком сказал, что у него есть кое-что покруче. Патрик повелся. Купил какой-то флакончик аэрозоля. Мы подышали и — клянусь — оба едва не окочурились от разрыва сердца.

В общем, Патрик меня куда только не возил — без него я бы и не узнал о таких местах. К примеру, на одной из центральных улиц есть некий караоке-бар. Есть некий танцевальный клуб. В одном из спорткомплексов есть туалет. Всякие такие места. Иногда Патрик снимает какого-нибудь парня. Иногда нет. Говорит, всегда есть сомнения насчет безопасности. Мало ли что. Вот так заклеит кого-нибудь, а потом ходит чернее тучи. Смотреть жалко, потому что в начале вечера он всегда бывает в приподнятом настроении. Повторяет, что ощущает свободу. Но чувствует, что сегодня вечером решится его судьба. И всякое такое. Нет-нет да и вспомнит Брэда. А иногда вовсе не вспоминает. Но он довольно быстро утрачивает интерес к этим злачным местам, да и «дури» хватает ненадолго.

Короче, высадил он меня сегодня у дома. А до этого мы снова побывали в парке, где мужчины ищут себе партнеров. И увидели там Брэда с каким-то незнакомцем. Брэд был так поглощен своими делами, что нас не заметил. Патрик не произнес ни слова. Не предпринял никаких действий. Просто зашагал к машине. И на обратном пути всю дорогу молчал. На полном ходу выбросил из машины бутылку вина. И она разлетелась вдребезги. На этот раз, в отличие от всех предыдущих, он не стал меня целовать. Просто поблагодарил за дружбу. И уехал.

Счастливо.

Чарли

21 мая 1992 г.

Дорогой друг!

Учебный год почти окончен. Остался какой-то месяц с небольшим. Но выпускникам, таким как моя сестра, Сэм и Патрик, осталось учиться всего две недели. Потом у них выпускной и вручение аттестатов. Сейчас все озабочены подбором для себя пары на выпускной бал.

Мэри-Элизабет пойдет со своим бойфрендом, Питером. Моя сестра — с Эриком. Патрик — с Элис. А Крейг на этот раз снизошел до Сэм. Они уже лимузин заказали и все такое прочее. У моей сестры, конечно, поскромнее будет выезд. У ее бойфренда «бьюик», на нем и поедут.

Билл в последнее время сделался очень сентиментальным, чувствуя, что первый год его преподавания подходит к концу. По крайней мере, так он мне объяснил. У него намечался переезд в Нью-Йорк для занятий драматургией, но он мне сказал, что, по-видимому, пересмотрит эти планы. Ему реально понравилось преподавать английский и литературу, а на будущий год он, вероятно, сможет взять на себя руководство театральной студией.

По-моему, все его мысли заняты только этим, потому что после «Постороннего» я не получил от него ни единой книги. Правда, он задал мне посмотреть несколько фильмов, а потом изложить свои впечатления. Перечисляю фильмы: «Выпускник», [24] «Гарольд и Мод», [25] «Моя собачья жизнь» (с субтитрами!), [26] «Общество мертвых поэтов» [27] и еще такой фильм — «Невероятная правда», [28] который не так-то просто найти.

Все фильмы я просмотрел за один день. Это было нечто.

А сочинение мое ничем не отличалось от прежних, потому что все произведения, которые Билл задает мне почитать или посмотреть, очень похожи. Исключение составляет только «Голый завтрак».

Между прочим, он признался, что дал мне эту книгу под влиянием момента, когда впал в философские раздумья после разрыва со своей девушкой. Думаю, именно поэтому он и загрустил, когда мы с ним обсуждали «В дороге». Он тогда извинился, что позволил себе смешать личные дела с преподаванием, и я это принял — а что мне оставалось? Как-то нелепо думать о своем учителе просто как о человеке, даже если это Билл. Видимо, после того случая он все же помирился со своей девушкой. Теперь они живут вместе. По крайней мере, так он сказал.

Короче, в школе Билл дал мне последнюю в этом учебном году книгу. Называется «Источник». [29] Толстенная.

— Отнесись к этому произведению скептически, — сказал Билл. — Это великий роман. Но постарайся быть не губкой, а фильтром.

По-моему, Билл иногда забывает, что мне всего шестнадцать. Но я этому только рад.

Книгу пока не открывал, потому как сильно запустил другие предметы из-за того, что все свое время проводил с Патриком. Но если я сейчас напрягусь, то закончу свой первый учебный год в старшей школе на «отлично», чему буду очень рад. У меня чуть было не случился облом с математикой, но мистер Карло посоветовал мне не спрашивать почему, а просто применять формулы. Я послушался. Теперь все контрольные щелкаю как орешки. Жаль, конечно, что я не понимаю, как работают эти формулы. Даже представления не имею, честно.

Помнишь, я в самом начале решился тебе написать именно потому, что дрейфил идти в старшую школу. Но теперь я здесь как рыба в воде, что, вообще говоря, довольно странно.

Между прочим, после того случая, когда Патрик увидел в парке Брэда, он бросил пить. Думаю, сейчас ему легче. Все его мысли — о том, как он окончит школу и поступит в колледж в другом городе.

А Брэда я увидел в понедельник, после того как засек его в парке, — мы ведь до сих пор отбываем наказание после уроков. И держался он как ни в чем не бывало.

Счастливо.

Чарли

27 мая 1992 г.

Дорогой друг!

В последние дни не отрываясь читаю «Источник», книга отличная. Узнал из аннотации на задней стороне обложки, что писательница родилась в России и еще молодой уехала в Америку. По-английски объяснялась с трудом, но поставила себе цель подняться к вершинам литературного творчества. Мне показалось, что это достойная цель, поэтому я сел за стол и начал писать рассказ.

«Иэн Макартур — добрейший, милый человек, носит очки и с интересом смотрит сквозь линзы».

Это первое предложение. Со вторым меня заколодило. Я три раза прибрался в комнате и после этого окончательно решил, что нужно дать Иэну отлежаться, потому что он начал меня раздражать.

На этой неделе у меня достаточно времени, чтобы читать и писать, потому что все готовятся к выпускному балу и церемонии вручения аттестатов, утрясают свои планы. В эту пятницу у них последний учебный день. Выпускной будет во вторник, что меня удивило: по-моему, логичнее было бы назначить его на выходной, но Сэм объяснила, что все школы не могут проводить выпускной вечер одновременно, потому что рестораны не резиновые, да еще всем нужно брать напрокат смокинги. Надо же, как все продумано. А вручение аттестатов у них в воскресенье. Настроение у всех приподнятое. Жаль, что меня это не касается.

Интересно, как у меня сложится жизнь после школы. Как я буду жить в одной комнате с соседом, покупать себе шампунь. Помечтал, как было бы здорово через три года позвать на выпускной бал Сэм. Хорошо бы наш выпускной пришелся на пятницу. Хорошо бы мне доверили произносить речь как лучшему из выпускников. Надо продумать, о чем я буду говорить. И согласится ли Билл мне помочь, если, конечно, не уедет в Нью-Йорк, чтобы стать драматургом. А если уедет и начнет сочинять пьесы, но все равно согласится мне помочь, это будет совсем здорово.

«Источник» — очень хорошая книга. Надеюсь, что я — фильтр.

Счастливо.

Чарли

2 июня 1992 г.

Дорогой друг!

У вас был выпускной розыгрыш? Думаю, да — сестра говорит, эта традиция существует во многих школах. В этом году розыгрыш был такой: выпускники сговорились и наполнили бассейн виноградным напитком — шесть тысяч коробок вылили. Ума не приложу, кто придумывает такие приколы и зачем, разве что в качестве знакового события в честь окончания школы. Каким образом окончание школы связано с полным бассейном виноградного напитка, это мне непонятно, но я был ужасно рад, потому что из-за этого у нас отменили физкультуру.

На самом деле время сейчас хорошее, потому что все предвкушают конец учебного года. В пятницу у моей сестры и у всех моих друзей последний учебный день. У них только и разговоров что про выпускной бал. Даже те, кто считает, что это «отстой» (как, например, Мэри-Элизабет), без конца твердят, какой это «отстой». Со стороны выглядит потешно.

Короче, сейчас уже все определились, куда будут поступать. Патрик выбрал Вашингтонский университет, потому что хочет быть поближе к музыке. Говорит, что, пожалуй, хотел бы в будущем работать в какой-нибудь студии звукозаписи. Может, пиарщиком станет или скаутом — новые таланты искать. Сэм решила уехать пораньше, чтобы перед поступлением окончить летние подготовительные курсы, которые предлагает выбранный ею престижный вуз. До чего мне нравится это выражение. «Престижный вуз». Но и «доступный вуз» — тоже неплохо.

Дело в том, что у Сэм приняли документы сразу два вуза. Престижный и доступный. В доступном она могла бы приступить к занятиям осенью, но престижный требует обязательной подготовки на летних курсах — с этим и мой брат столкнулся. Оно и понятно! Пенсильванский университет — это круто, тем более что я теперь за одну поездку смогу повидать и брата, и Сэм. Пока что гоню от себя мысли об отъезде Сэм, но невольно думаю: а вдруг у них что-нибудь замутится с моим братом? Глупость, конечно, они слишком разные, да к тому же Сэм влюблена в Крейга. Все, хватит об этом.

Моя сестра поступила в «небольшой гуманитарный колледж в Новой Англии», называется «Колледж имени Сары Лоренс». Обучение там стоит огромных денег, и сестра до последнего момента была в подвешенном состоянии, но ухитрилась получить академическую стипендию — то ли через Ротарианский клуб, то ли через какой-то благотворительный фонд. Я еще подумал: какая щедрость. В своем выпуске сестра по баллам на втором месте. Я надеялся, что она закончит первой, но ей по какому-то предмету влепили четверку, когда она переживала из-за той истории со своим бывшим бойфрендом.

Мэри-Элизабет уезжает не куда-нибудь, а в Беркли. Элис будет изучать кино в Нью-Йоркском университете. Надо же. Ни за что бы не подумал, что ее интересует кино. Она сама говорит не «кино», а «кинематография».

Кстати, дочитал я «Источник». Потрясающий роман. Как-то странно говорить, что книга тебя потрясла, но я действительно испытал нечто близкое к потрясению. В отличие от большинства предыдущих, здесь нет юного героя. На «Постороннего» и на «Голый завтрак» тоже непохоже, хотя философские мысли, по-моему, прослеживаются. Но это не тот случай, когда приходится специально выискивать философскую подоплеку. Здесь все четко, а главное — я взял то, о чем пишет автор, и примерил к своей собственной жизни. Вероятно, это и значит «быть фильтром». Но я не уверен.

Там есть эпизод, когда главный герой, архитектор, плывет на корабле со своим лучшим другом, газетным магнатом. И магнат заявляет, что этот архитектор — очень холодный человек. Архитектор отвечает, что в случае кораблекрушения, если бы в спасательной шлюпке оказалось только одно место, он бы, не раздумывая, отдал свою жизнь за магната. А потом добавляет что-то в таком духе: «Я готов ради тебя умереть. Но я не стану ради тебя жить». Как-то так. По-моему, идея сводится к тому, что каждый человек должен жить в первую очередь ради собственной жизни, а уже во вторую очередь решать, будет ли он делить ее с другими. Если да, то человеку приходится «погружаться в жизнь». Но возможно, я не так понял. Я, например, не возражал бы какое-то время пожить ради Сэм. Но она, со своей стороны, этого не захочет, так что не исключено, что здесь подразумевается более дружеское отношение. Надеюсь.

Рассказал я своему психиатру про эту книгу, про Билла, про Сэм и Патрика, кто куда поедет учиться, а он только и знает, что расспрашивать меня про мое детство. А главное, у меня такое чувство, что я повторяю ему одни и те же воспоминания. Не знаю. Он говорит, это важно. Ну, посмотрим.

Я бы еще написал, но мне нужно формулы вызубрить — в четверг годовая контрольная по математике. Пожелай мне ни пуха ни пера!

Счастливо.

Чарли

5 июня 1992 г

Дорогой друг!

Хотел рассказать тебе про наш забег. Вчера был великолепный закат. А тут есть этот склон. А на нем поле для гольфа, до восемнадцатого грина, где мы с Патриком от смеха вином обрызгались. И вот за пару часов до заката у Сэм, Патрика и всех, кого я знаю и люблю, окончился последний в их жизни школьный день. И я радовался вместе с ними. Моя сестра, когда мы столкнулись в коридоре, даже позволила мне себя обнять. Со всех сторон неслось «поздравляю!». Короче, Сэм с Патриком и я посидели в «Биг-бое», покурили. Потом прошлись, чтобы скоротать время до начала «Рокки Хоррора». Поговорили о том, что для меня в тот момент было важно. Полюбовались видом холма. И вдруг Патрик рванул вслед закату. Сэм — тотчас же за ним. Я видел только их силуэты. Летящие за солнцем. Тут я не выдержал и тоже побежал. Это было так классно, что лучше не бывает.

А Патрик в тот вечер изъявил желание напоследок сыграть Франк-н-Фуртера. Натягивает он костюм, а сам такой счастливый, и все счастливы, что он на это решился. Нет, в самом деле все расчувствовались. В тот вечер он превзошел сам себя. Пусть у меня предвзятое мнение — неважно. Никогда не забуду это представление. Особенно последнюю песню.

Называется она «Я еду домой». В фильме исполнитель этой роли, Тим Карри, на этой песне начинает плакать. А Патрик улыбался. И правильно делал.

Я даже уговорил сестру прийти вместе с бойфрендом. Кстати, уламывал ее с тех пор, как сам стал ходить, но она ни в какую. Только теперь согласилась. А поскольку и она, и ее парень пришли впервые, они были, что называется, «девственниками», то есть даже не догадывались, что здесь им придется пройти «обряд посвящения» — совершить кое-какие разнузданные действия. Сестру я предупреждать не стал, и ей с ее парнем пришлось подняться на сцену и станцевать «Искривление времени».

Кто проигрывает в этом танцевальном конкурсе (неважно, парень или девушка), тот изображает половой акт с огромной мягкой куклой, поэтому я наспех показал сестре и ее парню, как танцевать «Искривление времени», чтобы они не проиграли. Какая была умора, когда моя сестра отплясывала на сцене «Искривление времени», но вряд ли я смеялся бы, коли ей пришлось бы публично изображать секс с огромной куклой.

Потом я позвал их обоих на квартиру к Крейгу, где мы обычно тусуемся после сеанса, но она сказала, что уже приглашена на вечеринку к подруге. Настаивать я не стал — хоть на «Рокки Хоррора» согласилась прийти, и на том спасибо. Перед уходом она снова меня обняла. Второй раз за день! Я люблю сестру, правда. Особенно когда она добрая.

Тусовка у Крейга была суперская. По такому случаю Крейг и Питер закупили шампанское. Мы танцевали. Трепались. И я заметил, как Мэри-Элизабет в полном счастье целовалась с Питером. А Сэм в полном счастье целовалась с Крейгом. А Патрик и Элис ни с кем не целовались и нисколько по этому поводу не страдали, потому что горячо обсуждали свои планы на будущее.

Прихватил я бутылку шампанского и сел поближе к стереосистеме, чтобы в зависимости от происходящего менять песни под свое настроение. Мне повезло: у Крейга бесподобная коллекция компакт-дисков. Как замечу у ребят первые признаки заторможенности, ставлю что-нибудь заводное. Как замечу, что им охота поговорить, ставлю что-нибудь спокойное. Классно было сидеть на тусовке в стороне и в то же время вместе со всеми.

Потом все меня благодарили, говорили, что музыка была идеальная. Крейг сказал, что я, пока еще учусь в школе, могу подрабатывать диджеем, он ведь тоже подрабатывал манекенщиком. Мысль интересная. Чем черт не шутит: сколочу деньжат на тот случай, если Ротарианский клуб или какой-нибудь благотворительный фонд на меня не расщедрятся.

Тут на днях позвонил мой брат и сказал, что ему бы только пробиться в профессионалы, тогда у меня вообще голова не будет болеть о плате за обучение. Он все расходы возьмет на себя. Не могу дождаться встречи с братом. Он приедет к сестре на вручение аттестатов, и это будет здорово.

Счастливо.

Чарли

9 июня 1992 г

Дорогой друг!

Выпускной вечер в разгаре. Сижу у себя в комнате. Вчера мне было кисло, потому что моя сестра и все мои друзья в школу уже не ходят, а я больше ни с кем не общаюсь.

Хуже всего было на большой перемене: мне вспомнилось, как все от меня отвернулись из-за Мэри-Элизабет. Я даже не мог запихнуть в себя сэндвич, хотя мама дала мне с собой мой самый любимый — видимо, догадывалась, каково мне будет в одиночестве.

Коридоры стали какими-то незнакомыми. Одиннадцатиклассники заносятся, потому что они теперь перешли в двенадцатый. Даже футболки по этому случаю заказали. Не знаю, кто все это организует.

Мысли у меня только о том, что через две недели Сэм уедет в Пенсильванский университет. А Мэри-Элизабет прилипнет к своему парню. А моя сестра — к своему. А с Элис я близко не общаюсь. Патрик, ясное дело, никуда не денется, но я опасаюсь, что в хорошем настроении он про меня не вспомнит. Понятное дело, надо гнать от себя такие мысли, но не всегда получается. Выходит, мне и поговорить больше не с кем, кроме как с психиатром, а мне это сейчас ну совсем не улыбается: он опять будет приставать с вопросами про мое детство, а меня уже от них мутит.

Хорошо еще, что в школе много задают и думать особо некогда.

Остается надеяться, что сегодняшний вечер пройдет очень весело для тех, кому положено на нем веселиться. За моей сестрой заехал на «бьюике» ее парень — в белом смокинге поверх черного костюма, диковато слегка. Его «камербант» [30] (как пишется — точно не знаю) подобран в тон платью моей сестры, серо-голубому, с огромным вырезом. Как тут не вспомнить те журналы. Что-то меня понесло. Молчу.

Надеюсь, что моя сестра будет ощущать себя красавицей, а ее нынешний бойфренд ей в этом поможет. Надеюсь, Крейг не будет всячески показывать, что он перерос такие мероприятия, и не испортит Сэм выпускной. И Мэри-Элизабет с Питером пожелаю того же. Надеюсь, что Патрик с Брэдом помирятся и станцуют вместе на виду у всей школы. И что Элис окажется тайной лесбиянкой, влюбленной в Нэнси, подружку Брэда (причем взаимно), так что все будут как-то пристроены. Надеюсь, диджей проявит себя не хуже, чем я в ту пятницу. Надеюсь, что на фотографиях все получатся прекрасно, что фотографии никогда не состарятся и что никто не попадет в автокатастрофу.

Очень надеюсь.

Счастливо.

Чарли

10 июня 1992 г.

Дорогой друг!

Пришел домой после уроков, а сестра еще дрыхнет после вечеринки, которую организовали в школе после официальной части выпускного бала. Позвонил Патрику и Сэм, они тоже спят. У них беспроводная трубка, в которой вечно сдыхают батарейки, и у матери Сэм голос подвывал, как у мамы из мультиков про Снупи. [31] «Уа-уа… Уу».

Сегодня написал две контроши. Одну по биологии — там вроде бы все на пять с плюсом. Вторую — по предмету Билла. Тему сочинения он дал по роману «Великий Гэтсби». Единственная проблема заключалась в том, что он приносил мне эту книгу давным-давно, я еле вспомнил.

Когда сдавал работу, спросил, нужно ли мне писать сочинение по «Источнику»: просто я ему говорил, что дочитал до конца, а он тогда ничего не задал. Он ответил, что не вправе загружать меня сочинениями, когда у нас что ни день — контрольные. А после пригласил меня к себе домой, чтобы я провел субботний вечер с ним и с его девушкой. Это здорово.

Стало быть, в пятницу — на «Рокки Хоррора», в субботу — в гости к Биллу. В воскресенье пойду на вручение аттестатов, затем посижу с родителями и с братом, поздравим сестру. А потом, наверно, пойду к Сэм и Патрику, чтобы их тоже поздравить. Останется еще два дня учебы, но смысла в этом никакого, поскольку все контрольные уже написаны. Правда, в школе запланированы какие-то мероприятия. Во всяком случае, что-то я такое слышал.

Я потому так далеко загадываю, что в школе мне жутко тоскливо. Кажется, я уже говорил, но просто с каждым днем становится все хуже. Завтра контрольная по истории. И зачет по машинописи. В пятницу — зачеты по физкультуре и по труду. Думаю, поставят автоматом. Особенно по труду. Хорошо бы мистер Кэллаган просто принес на урок какие-нибудь свои старые пластинки. Когда у нас была промежуточная аттестация, он так и сделал, но теперь это будет совсем не то: в тот раз Патрик под музыку так прикольно рот раскрывал. Да, кстати, по математике на той неделе получил пять с плюсом.

Счастливо.

Чарли

13 июня 1992 г.

Дорогой друг!

Только что приехал от Билла. Мог бы написать тебе про вчерашний вечер еще утром, но остался у Билла дома.

Вчера вечером Крейг и Сэм разбежались.

Видеть это было очень тяжело. За эти дни мне много чего порассказали про выпускной, а благодаря видеосъемке я смог посмотреть, кто как выглядел. Сэм выглядела изумительно. Патрик хоть куда. Мэри-Элизабет со своим дружком, Элис — все выглядели шикарно. Единственное — Элис обработала подмышки дезодорирующим карандашом, и у нее на открытом платье проступили белые пятна. По мне, это никакой роли не играет, но Элис, говорят, весь вечер бесновалась. Крейг тоже неплохо выглядел, хотя пришел почему-то не в смокинге, а в костюме. Но расстались они не поэтому.

Все сходятся в том, что выпускной вечер удался. Лимузин — это был вообще супер. Водитель угостил всех травкой, отчего у ребят разыгрался аппетит, и дорогие закуски пошли на ура. Звали его Билли. Группа играла совершенно отстойная, какие-то «Цыгане из Аллегени», ничего своего, но ударник у них классный, так что наплясались все до упаду. Патрик и Брэд даже не смотрели друг на друга, но Сэм сказала, что Патрик больше не переживает.

После официальной части выпускного бала моя сестра со своим парнем отправилась на вечеринку, которую организовала школа. Для этой цели сняли популярный танцевальный клуб в центре города. Сестра говорит, было обалденно: все шикарно одеты, музон классный, не какие-нибудь «Цыгане из Аллегени», а настоящий диджей. Даже пародист выступал. Единственное — назад уже никого не выпускали. Это предки решили подстраховаться. Но ребята не возражали. Все оттянулись по полной, тем более что выпивку догадались с собой принести.

Балдели они до семи утра, а потом всей толпой завалились в «Биг-бой» и наелись блинчиков с ветчиной.

Я спросил у Патрика, понравилось ли ему на этой тусовке, и он сказал, что повеселились они от души. Оказывается, Крейг заказал на всех огромный номер люкс в каком-то отеле, но туда поехали только он и Сэм. На самом-то деле Сэм хотела пойти со всеми на школьную тусовку, а Крейг разозлился, потому что за номер уже было уплачено. Но поссорились они по другой причине.

Дело было вчера, у Крейга дома, после «Рокки Хоррора». Как я уже говорил, Питер, бойфренд Мэри-Элизабет, по корешам с Крейгом. Он-то и поднял эту бучу. По-моему, Мэри-Элизабет ему на самом деле нравится, но и Сэм тоже, и чем дальше, тем больше, потому как никто его за язык не тянул. Ничто не предвещало.

Если без подробностей: Крейг изменял Сэм с того самого дня, как начал с ней встречаться.

Не то что один раз, по пьянке, а потом раскаялся. Девушек у него было много. И спал он с ними не по одному разу. И по пьянке, и на трезвую голову. И, насколько я понимаю, ничуть не раскаивался.

А почему Питер до сих пор молчал: он в этой тусовке никого не знал. Включая Сэм. Думал, это очередная дурочка-школьница — так ему Крейг говорил.

Короче, познакомившись с Сэм, Питер начал убеждать Крейга, чтобы тот во всем ей признался, потому что она вовсе не дурочка-школьница. Крейг ему пообещал, но слово не сдержал. Каждый раз находились какие-нибудь отговорки. Крейг говорил «причины».

«Зачем отравлять ей выпускной?»

«Зачем отравлять ей показ?»

«Зачем отравлять ей вручение аттестатов?»

А потом заявил, что ей вообще ничего знать не нужно. Все равно ей скоро уезжать. Найдет себе другого. А сам он всегда отмажется: у него с теми мочалками был только «безопасный секс». Так что все шито-крыто. Пусть у девочки останутся приятные воспоминания. Он к ней хорошо относится, зачем ее обижать?

Питер хотя и понимал, что это подло, но спорить не стал. По крайней мере, так он сам сказал. Однако вчера, после шоу, Крейг стал ему расписывать, как кувыркался с новой девчонкой перед самым выпускным. Тут Питер ему и сказал: если ты не откроешь Сэм правду, это сделаю я. Ну, Крейг ни в чем признаваться не стал, а Питер подумал: ладно, это не мое дело, но потом на тусовке случайно услышал разговор между Сэм и Мэри-Элизабет. Сэм говорила, что Крейг — это, наверно, ее «судьба» и что она, уехав учиться, всеми силами постарается сберечь их отношения «на расстоянии». Письма. Телефонные звонки. Каникулы. Выходные. Тут Питер не выдержал.

Подошел он к Крейгу и говорит:

— Либо ты скажешь ей правду немедленно, либо это сделаю я.

Крейг увел Сэм в спальню. Некоторое время они отсутствовали. Затем Сэм вышла и, сдерживая слезы, направилась прямо к дверям. Крейг не бросился за ней. И это было, по-моему, хуже всего. Не то чтобы он обязан был попробовать с ней помириться, но броситься за ней все равно должен был.

Знаю одно: Сэм была просто убита. Мэри-Элизабет и Элис побежали за ней следом, чтобы с ней ничего не случилось. Я тоже рванулся к дверям, но Патрик меня удержал. То ли хотел дознаться, в чем дело, то ли счел, что с подругами ей сейчас будет легче.

Хорошо, что мы остались. Думаю, мы своим присутствием предотвратили кровавую разборку между Крейгом и Питером. При нас они только орали. Тогда-то я и узнал факты, которые тебе излагаю.

Крейг повторял:

— Пошел ты в жопу, Питер! Пошел ты в жопу!

А Питер ему:

— Нефиг было трахаться с кем попало! Тем более в день ее выпускного! Ублюдок!

И так далее.

Когда страсти накалились до предела, Патрик вклинился между парнями и мы с ним выволокли Питера из квартиры. Девушек наших поблизости не оказалось. Короче, загрузились мы в машину Патрика и отвезли Питера домой. Он всю дорогу кипятился и поносил Крейга. Тогда-то я и узнал остальные подробности, которые тебе изложил. Наконец высадили мы Питера, и он взял с нас слово подтвердить Мэри-Элизабет, что он ей не изменяет, потому что это правда. Он просто не хотел, чтобы на него пала тень от этого «козла».

Мы пообещали, и он скрылся в подъезде своей многоэтажки.

Мы с Патриком не могли знать, что именно Крейг рассказал Сэм. Оставалось только надеяться, что он изложил ей «мягкую» версию неприглядной правды. Ровно столько, чтобы она от него отступилась. Но не столько, чтобы она впредь подозревала всех и каждого. Хотя, возможно, лучше уж знать всю правду. Но если честно, я не уверен.

Короче, мы условились ничего ей не рассказывать, если только Крейг не ограничился какими-то «мелочами» и Сэм не соберется его простить. Надеюсь, до этого не дойдет. Надеюсь, Крейг сказал ей достаточно, чтобы она выбросила его из головы.

Объехали мы те места, куда могли податься девушки, но безуспешно. Патрик предположил, что они просто катаются по городу, чтобы Сэм «слегка остыла».

Короче, высадил он меня у дома. Обещал позвонить утром, если что-нибудь узнает.

Перед сном я кое-что для себя уяснил. По-моему, это важно. Я уяснил, что в течение всего вечера ни разу не испытал радости от того, что Крейг и Сэм расстались. Вообще никакой.

Ни разу не сказал себе: вот теперь, наверно, Сэм к тебе потянется. Все мои мысли были о том, насколько ей сейчас больно. Видимо, тогда я и понял, что люблю ее по-настоящему. Потому что я ничего для себя не выиграл и ничуть от этого не расстроился.

В гости к Биллу я шел с тяжелым чувством, потому что утром Патрик не позвонил. Мне было очень тревожно за Сэм. Я набрал их номер, но никто не снял трубку.

У Билла совсем другой вид, когда он не в костюме. Он меня встретил в старой университетской футболке. «Университет Брауна», какого-то линялого цвета. Футболка, а не университет.

Его девушка была в сандалиях и в симпатичном платье в цветочек. Подмышки не бреет. Честное слово! Похоже, им вместе очень хорошо. Я порадовался за Билла.

В доме у них уютно, хотя мебели совсем мало. Масса книг — я полчаса про них расспрашивал. На стене — их общая фотография студенческих времен. У Билла на ней длиннющие волосы.

Его девушка стала готовить обед, а Билл нарезал салат. Я сидел на кухне, пил имбирную шипучку и смотрел на них. На обед было какое-то блюдо из макарон, потому что девушка Билла не ест мясного. Билл теперь тоже не ест мясного. В салате, правда, попадались какие-то кусочки соевого бекона, потому что по бекону они оба скучают.

У них отличная подборка джазовых пластинок, и обедали мы под аккомпанемент джаза. Через некоторое время они откупорили бутылку белого вина, а мне дали еще банку имбирной шипучки. Потом у нас завязалась беседа.

Билл спрашивал меня насчет «Источника», а я отвечал, не забывая быть фильтром.

Потом он спросил, как прошел мой первый учебный год в старшей школе, и рассказал, упомянув все истории, в которые «погружался».

Затем он стал задавать вопросы насчет девушек, и я ответил, что по-настоящему люблю Сэм и хотел бы знать, что сказала бы автор «Источника» по поводу того, как я для себя открыл, что люблю ее.

Билл меня выслушал и замолчал. Прокашлялся:

— Чарли… Хочу тебя поблагодарить.

— За что? — спрашиваю.

— За то, что учить тебя было одно удовольствие.

— О… я рад. — А что еще было сказать?

Потом Билл выдержал долгую такую паузу и заговорил как мой отец, когда готовится к серьезной беседе.

— Чарли, — начал он, — ты догадываешься, почему я загружал тебя дополнительными заданиями?

Я только головой помотал: нет, не догадываюсь. А у него такое лицо сделалось. Я сразу успокоился.

— Чарли, известно ли тебе, насколько ты умен?

Я опять только головой помотал. Он говорил на полном серьезе. Даже странно.

— Чарли, ты один из самых одаренных людей, какие мне только встречались. Я не имею в виду учеников. Я имею в виду всех своих знакомых. Потому я и загружал тебя дополнительными заданиями. Ты это заметил?

— Кажется, да. Вроде бы.

Я смутился. Не понимал, к чему он ведет. Ну, писал я какие-то сочинения, и что?

— Чарли, не пойми превратно. Я вовсе не собираюсь вгонять тебя в краску. Я просто хочу, чтобы ты понимал: ты — необыкновенный… А завел я этот разговор только потому, что, сдается мне, тебе этого раньше не говорили.

Поглядел я на него. И смущение как рукой сняло. Но я почувствовал, что к глазам подступили слезы. Он со мной так по-доброму разговаривал, и я по лицу его девушки понял, что для него это важно. Только не понял почему.

— Так вот, по окончании этого учебного года я перестану быть твоим учителем, но хочу, чтобы ты знал: если тебе что-нибудь понадобится, если ты захочешь побольше узнать о литературе, да мало ли что, ты всегда сможешь обратиться ко мне как к другу. Я в самом деле считаю тебя своим другом, Чарли.

Тут я слегка захлюпал. По-моему, его девушка — тоже. А Билл — нет. У него был предельно собранный вид. Помню, мне захотелось его обнять. Но я никогда прежде такого не делал — Патрик, девушки, мои родные не в счет. Посидел я молча, не зная, что сказать.

А потом сказал так:

— Вы самый замечательный учитель, лучше у меня не было.

И он ответил:

— Спасибо тебе.

На этом дело и кончилось. Би