Возвращение

– Сердечные шумы, конечно, еще есть, но это возрастное. Похоже, нам удалось преодолеть кризис. Но у меня к вам, Иван Иванович, убедительная просьба – соблюдайте постельный режим и диету. Я еще раз заеду к вам позже, – доктор Штерн убрал в саквояж стетоскоп и ободряюще улыбнулся Анне. – А вы, дорогая, не оставляйте его своими заботами. Мне кажется, вы действуете на своего опекуна столь же эффективно, как и мои лекарства.

– Аннушка – единственная моя надежда, – кивнул барон.

– Но как же Владимир? – удивился доктор. – И почему вы до сих пор не послали за ним?

– Я бы не хотел касаться этой темы, – нахмурился Корф.

– Прошу прощения, если я невольно затронул больное место, – поспешил извиниться доктор Штерн, заметив, как легкая тень пробежала по лицу старого барона. – Мое дело – лечить больных, а не провоцировать ухудшение состояния их здоровья. Позвольте откланяться!

– Я провожу вас, Илья Петрович.

– Не стоит беспокойства, Анна Платоновна. Оставайтесь с Иваном Ивановичем, ваше присутствие здесь гораздо важнее. И не забывайте – бульончик и покой. Рецепт простой, но действенный. Всего вам доброго!

– Вот мне и полегчало, – Корф показал Анне, чтобы она приподняла его на подушках.

Анна хорошенько взбила и подложила барону под спину еще одну подушку – теперь он мог сидеть, словно в кресле. И по всему было видно – чувствовал себя отдохнувшим и уверенным.

– Что ты смотришь на меня, Аннушка, неужели я так плох?

– Наоборот, дядюшка, вы сегодня выглядите значительно лучше. Быть может, еще пару дней, и вам даже хватит сил доехать до Петербурга, чтобы похлопотать за Владимира.

– Может быть, может быть, – с сомнением проговорил Корф. – Главное, теперь ты свободна, моя девочка. Ты больше не крепостная. Я давно хотел это сделать, и, как говорят, нет худа без добра. Полина передала тебе вольную?

– О чем вы говорите, Иван Иванович?

– Я думал, что умираю, – барон с недоумением взглянул на нее, – тебя не оказалось рядом, а Полина… Она ведь отдала твою вольную?

– Полина, должно быть, просто не успела ее мне отдать, если все так и было.

– Было, было. Я сам ей сказал, где взять бумагу с алой ленточкой, – заволновался барон.

– Я обязательно заберу ее, – Анна испугалась, что, расстроившись, барон снова потревожит сердце.

– Обязательно, обязательно забери! Это мой долг перед тобой, и я хочу умереть спокойным. У меня осталось не так много здоровья, чтобы совершать новые подвиги.

– Вы не должны так говорить и думать. Вы должны жить! – горячо сказала Анна, все же думая, что болезнь как‑то повлияла на рассудок барона. – Вы не беспомощны! Дядюшка, а ведь в свое время вы рассказывали, как вас на войне ранили, но все‑таки превозмогали эту боль и сражались до конца, до победы. Вы и сейчас так можете! Вы такой же, каким были. Вы ничуть не изменились.

– На войне я еще не был так стар!

– А не вы ли мне говорили, что искусство жить – это умение радоваться каждому Божьему дню и преодолевать трудности вопреки всем невзгодам?

– Когда я говорил это тебе, я был другим – в расцвете лет и уверенным в своих силах.

– Вы говорили: и сильному человеку может быть страшно, но только он умеет преодолевать свой страх! Мне всегда хотелось стать похожей на вас, чтобы вам никогда не пришлось стыдиться за меня. Я всегда чувствовала себя вам дочерью, а не просто крепостной.

– Ты по‑прежнему мне как дочь!

– Тогда почему сейчас вы готовы сдаться болезни?

– Все не так просто, Аннушка, – вздохнул барон, – слишком многое случилось сразу – происки Долгорукой, эта невозможная история с Владимиром…

– Но ведь правда – на вашей стороне! – воскликнула Анна. – Никто не посмеет отнять у вас имение! И Владимир Иванович вернется.

– Мне бы твою уверенность, милая…

– Иван Иванович, скажите мне, вы все еще хотите, чтобы я выступала на сцене?

– Это мое самое заветное желание!

– Тогда найдите в себе силы и станьте прежним бароном Корфом! Умоляю вас! Если вы лишитесь мужества, то откуда мне его взять?!

Барон растроганно улыбнулся Анне и хотел еще что‑то сказать, как его внимание привлек шум за дверью.

– Ты не знаешь, что там случилось?

– Сейчас посмотрю, – Анна подошла к двери, но открыть ее не успела. В спальню барона Варвара втолкнула сопротивляющуюся и слегка растрепанную Полину.

– А, ну, иди, иди, змеюка подколодная! – грозно покрикивала на нее Варвара.

– Тише, тише! – Анна бросилась ее успокаивать. – Ивану Ивановичу нужен покой.

– Да какой тут покой, если Полина письмо важное украла! Я сама видела, как верховой из Петербурга приезжал!

– Варвара! – повысил голос барон. – Во‑первых, будь любезна – не кричи, а, во‑вторых, о каком письме ты говоришь?

– Может, это весточка от Владимира Ивановича? – предположила Анна.

– Да нет же! Это письмо из Дирекции Императорских театров. Вот оно – я его у Полины отобрала.

Варвара, все еще не выпуская из рук Полину, придвинулась к кровати барона и кивнула Анне, чтобы она забрала конверт из кармана ее передника. Анна достала письмо, прочитала надпись.

– Вам, дядюшка, от Его сиятельства князя Оболенского, – Анна подала конверт барону.

– Как ты посмела не передать его? – гневно спросил барон, приняв конверт из рук Анны.

– Я как раз и собиралась это сделать, но тут ворвалась Варвара и набросилась на меня! Я просто не успела…

– А вольную Анны? Тоже не успела отдать?

– Вольную? – прикинулась дурочкой Полина. – Какую вольную?

– Не помнишь? – рассердился барок. – Я же отдал ее тебе, когда думал, что умираю!

– Вы мне ничего не давали, – открестилась Полина. – Ах, да, вспомнила! Давали вы мне бумагу! Только это была не вольная, а список персонажей из «Ромео и Джульетты». Я сразу и не поняла, что это за документ такой. Не по‑русски написано.

– Врешь! – голос барона задрожал. – Я, может быть, и болен, но сердцем, а не головой! А где долговая расписка Долгоруким? Ты и ее заодно украла?

– Помилуйте, барин! Знать не знаю, о чем вы!

– Не знаешь?! Не помнишь?! Так я дам тебе время вспомнить, голубушка. А чтобы думалось легче, освобождаю тебя от твоей работы.

– Благодетель! – Полина хотела броситься перед бароном на колени, но он остановил ее.

– Ты радоваться повремени, – брезгливо поморщился Корф. – Ступай к управляющему и скажи, что я велел тебя поставить на грязную работу – нужники чистить, помои выносить! Пока к тебе память не вернется.

– За что, батюшка?! – у Полины разом подкосились ноги.

– Проводи ее, Варвара, да проследи, чтобы она сразу к работе приступила.

– Простите, барин… – пыталась оправдаться Полина, но Варвара посильнее ухватила ее за руку и силком вытолкала из спальной барона.

– Какова, обманщица! – с возмущением сказал Корф и перевел взгляд на Анну. – Не тревожься, милая, у меня от этой сцены, похоже, бодрость появилась… А теперь давай с письмом ознакомимся.

Анна подала барону маленький нож для конвертов и очки для чтения.

– Так, – Корф ловко надрезал бумагу и достал письмо. – «Особенно, друг любезный Иван…» Это неважно… Вот главное: «Не могу забыть выступление вашей воспитанницы Анны. Она великолепна. Непременно хотел бы прослушать ее в ближайшие дни в Петербурге. Почему ты прятал ее…» И так далее, и так далее. Ты слышала? Сергей Степанович готов устроить тебе прослушивание в Петербурге. Ты должна ехать немедленно!

– Дядюшка, как же вы без меня?

– Ничего, я сильный, – улыбнулся Корф. – Не ты ли сама это сказала?

– Мне бы не хотелось уезжать от вас в такое время.

– За меня не беспокойся. Ты же видишь: я действительно пошел на поправку. Не сегодня‑завтра займусь поместьем. Назначу встречу с Забалуевым по поводу долговой расписки. Он предводитель уездного дворянства, должен помочь. А твой успех станет для меня самой большой поддержкой. Жаль только, что не могу поехать с тобой. Но обещаю, что к возвращению будет тебе подарок – подготовлю для тебя вольную.

– Иван Иванович! – Анна бросилась целовать барону руку.

– Что ты, деточка! Ты лишь по недоразумению крепостная, и я не хозяин тебе. Лучше обними меня, как дочь. Так‑то правильней, – барон украдкой смахнул слезу. – Сейчас беги к Никите – пусть готовит выезд, и тотчас же отправляйтесь в Петербург. А ко мне Варвару пришли – будет пока и поваром, и сиделкой.

Обрадованная Анна кинулась к себе. Поднявшись в свою комнату, она вдруг заметила, что дверь открыта, а у ее туалетного столика виднеется фигура управляющего.

– Что вы здесь делаете?

– Любопытствую твоими украшениями! – Шуллер обернулся и вызывающе посмотрел на Анну.

В его руке был раскрытый футляр с ожерельем, которое барон Корф дал Анне перед выступлением на балу.

– Я и не знал, что крепостные могут себе такое позволить, – Шуллер повертел футляр, наблюдая, как искрятся в свете солнца бриллианты.

– Это подарок барона, – Анна потянулась за футляром.

– Да? За какие такие заслуги? – управляющий быстро отдернул руку, в которой держал его.

– Вон отсюда! Если барон узнает, что вы…

– Барон? Да он языком пошевелить не в состоянии!

– Вы слишком торопитесь хоронить вашего хозяина, – твердо сказала Анна. – И, если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, то будете иметь возможность убедиться в этом. Вон из моей комнаты! Слышите?!

– Хозяин? Это он тебе хозяин, и комната эта – не твоя. Здесь все принадлежит барону! А его скоро не станет. И тогда хозяином здесь всему буду я. И тебе тоже.

– Лучше смерть!

– Вот уж нет, этой радости я тебе не доставлю, – Карл Модестович швырнул футляр на туалетный столик. – Ты еще станешь молить меня о пощаде!

Когда дверь за управляющим закрылась, Анна без сил опустилась на стул рядом со столиком и раскрыла футляр. Ожерелье лежало на своем месте и ничуть не пострадало. Анна закрыла крышку и ласково провела по ней ладонью. Такой дорогой подарок, такой памятный…

Ей тут же пригрезилось, что дверь распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся с дороги Репнин.

– Миша! – будто бы бросилась к нему Анна. – Как ты оказался здесь?

– Я приехал, чтобы забрать тебя отсюда! Я спасу тебя от Карла Модестовича! Идем со мной! – в его голосе было столько нежности…

– Миша, но я… крепостная…

– Мне все равно! Я люблю тебя, Анна! А Модестовича убью, если он вздумает последовать за нами!

– Миша, ах, Миша…

– Миша? Какой Миша? – дошел до ее сознания встревоженный голос Никиты.

– Боже мой, Никита! – Анна очнулась и смутилась от неловкости.

– Аннушка, да что с тобой?

– А ты почему здесь?

– Я был на дворе и слышал, как страшно Модестович ругал тебя. Вот и поспешил сюда – вдруг он что натворил, этот супостат! Ты только скажи, я могу разобраться с ним – в жизнь больше к тебе не пристанет!

– Я не боюсь его, – уверенно сказала Анна, – и сейчас есть у меня дела поважнее. Иван Иванович отправляет меня в Петербург на прослушивание. Просил, чтобы ты карету запрягал и сопровождал меня в городской дом.

– Анна, а давай убежим!

– Убежим? Куда? Зачем?

– Эта поездка так кстати! Нас никто не хватится.

– Что ты такое говоришь, Никита?!

– Ты же сама все знаешь! Барон умирает, а Карл Модестович нас ненавидит. Представляешь, что он с тобой сделает, если барин умрет?

– Не говори так, Никита, барон поправится!

– Ты лучше послушай меня, Анечка, – Никита близко подошел к Анне и взял ее за руки. – Здесь тебе угрожает опасность! А если мы убежим, я о тебе позабочусь, я тебя никому в обиду не дам! Мы начнем новую жизнь! Где захочешь!

– Никита… – Анна попыталась уклониться от его поцелуя. – Нет, что ты… Нет, не надо! Прости меня Никита! Прости…

– Как скажешь, – Никита обиделся и отвернулся, бросил через плечо. – А карету я сейчас запрягу, собирайте вещички, Анна Платоновна. Сразу же и поедем.

Наскоро оглядевшись – не пропало ли чего после визита Шуллера, Анна сложила все необходимое в свой любимый чемодан и переоделась по‑дорожному. Потом она спустилась к барону попрощаться. Варвара как раз закончила потчевать Корфа бульоном.

– Аннушка! Я так рад, что ты быстро управилась. Поезжай с Богом да возвращайся победительницей.

– Спасибо вам, Иван Иванович! – Анна подошла к постели барона и, склонившись, поцеловала Корфа в лоб. – Вы только дождитесь меня, а я уж для вас постараюсь.

– Готово все, барин, можно и ехать, – сообщил Никита, показавшись из‑за двери. – Ваши вещи, Анна Платоновна, забирать можно?

Анна кивнула.

– Молодец, Никита, быстро управился, – поблагодарил его барон и снова обратился к Анне. – Ну, до встречи, мой дружок!

– До встречи, Иван Иванович! Надеюсь, все будет хорошо.

Варвара вышла ее проводить и дорогой решила попытать.

– Что это Никита на тебя так посмотрел? Что между вами случилось?

– Виновата я перед ним, Варвара. Привиделась мне одна встреча, а он не вовремя вошел да, похоже, решил, что это я к нему с такой сердечностью… Бежать предлагал.

– А ты о каком молодом барине думала?

– Откуда знаешь?

– Я все про тебя знаю! Ты едва в дом впорхнула, как я сразу увидела – влюбилась певунья наша.

– Не думала, что это так заметно, – смутилась Анна.

– А хорош ли он?

– Мы и виделись‑то всего несколько раз. И пустое все это – он дворянин, и мы никогда не будем вместе.

– Почему – никогда? Он‑то любит тебя?

– Откуда мне знать?

– Не отчаивайся, Аннушка, вот вернешься, даст тебе Иван Иванович вольную – и чем ты хуже дворянки? Ничем! И даже лучше в сто раз! Вот увидишь – ты самая счастливая будешь.

Проводив Анну, Варвара вернулась к барону.

– Скажи мне, Варвара, почему Полина задумала письмо Оболенского перехватить, как решилась? – спросил Корф, когда та принялась поправлять его постель.

– Вы бы отдохнули, барин, и так забот у вас – не по здоровью.

– Ты мне зубы не заговаривай, – нахмурился Корф. – Если я чего‑то не вижу – просвети. Может, успею исправить, пока силы для этого чувствую.

– Не хотела бы я вас, барин, расстраивать. Но… – Варвара задумалась, словно собиралась с мыслями. – Аннушка никогда об этом сама не расскажет, она слишком добрая.

– Так в чем же дело?

– Полина нашу Аннушку ненавидит! Она сама актеркой хочет стать, вот и завидует Аннушке. И этот черт нерусский с нею заодно…

– Карл Модестович?

– Хозяином себя возомнил, Анне прохода не дает. А она у нас добрая, сердце чистое – сама к людям с добром, и от людей того ждет.

– Хозяином, говоришь? Да брось ты постель прибирать, – прикрикнул барон на Варвару. – Рассказывай по порядку, что тут у вас происходит, а то, чувствую, меня слишком долго не было.

– И то, правда, барин – долго, очень долго! Модестович чуть что – плеткой стегает. Днями вот Никиту едва не угробил! У него через всю спину – полосы. Модестович мог и насмерть забить – он не человек, а зверь лютый.

– Вот что, Варвара, вели ему тотчас явиться ко мне. И без разговоров!

Отправив Варвару, барон взял со столика у кровати пузырек с лекарством, что прописал ему доктор Штерн, и сделал большой глоток. Решил – пусть не по предписанию, но ему важнее, чтобы сердце не подвело. Разговор с управляющим мог получиться тяжелым. Корф уже давно подозревал Карла Модестовича в растратах и самоуправстве, но пока руки до него, любезного, не доходили, а, видимо, зря – назрело.

Шуллера ему рекомендовал как‑то Забалуев – хвалил его за смышленость и порядочность, да и письма рекомендательные у того имелись весьма похвальные. Поначалу Карл Модестович ему приглянулся – за дело взялся серьезно и прытко. Корф тогда особенно был озабочен своим финансовым состоянием. Друг его, Петр Долгорукий, занял сумму на ремонт и обустройство петербургского дома. Да еще театр, его любимое детище, съедал немалые средства. Но то ли новый управляющий пришел в урожайный год, то и в самом деле он сумел хозяйство подогнать, только все постепенно наладилось, и через несколько лет барон вернул Долгорукому деньги по расписке, а через какое‑то время и вовсе перестал интересоваться имением.

Наезжать – наезжал, спектакли в театре устраивал, но по книгам видел – записи управляющий делал вовремя, что продано, что куплено – все отмечал. И придраться, похоже, не к чему. А, может, и впрямь – просто было удобно, что все заботы на другие плечи переложил, тем более что Владимир вникать в дела хозяйственные не стремился. Сын все больше служил на передовых да крутился на столичных балах. За первое барон его хвалил, за второе – сердился. Он ведь и невесту ему уже оговорил – не насильно, не уродину. Лиза Долгорукая! О лучшей жене не мечтать молодому, благородному мужчине. И другой хозяюшки для имения барон себе не представлял, и не раз грезил, как, живя в Петербурге и сопутствуя блестящей карьере Анны, он будет душой отдыхать в их родовом имении среди внуков. Но Владимир дорогу домой позабыл и не похоже, чтобы обещанию, данному Лизе и ее отцу, оставался особенно верен.

– Итак, что скажешь? – сурово спросил барон, встречая вошедшего управляющего неласковым взглядом.

– Если вы о расписке, увольняйте Иван Иванович! По моей вине пропала – признаю.

– По твоей?

– Недоглядел, как есть недоглядел! Я уж и Григория пытал, да он отнекивается.

– А Григорий здесь при чем?

– Да я у него с некоторых пор сапоги новые увидел, откуда он их взял? Знать, продал расписку Долгорукой.

– Что за глупость! – рассердился барон. – Сапоги те я сам Григорию в прошлый приезд подарил, на день рождения. Ты мне вот лучше скажи – крепостных зачем бьешь? Анну обижаешь?

– Исправлюсь, – быстро покаялся Модестович. – Больше не буду, клянусь. А Анну барыней величать стану.

– Ты шута передо мной разыгрывать брось! Ты или будешь выполнять мои требования, или пойдешь к черту прямо сейчас!

– Не гневайтесь, Иван Иванович, вам волноваться не резон. Опять сердце прихватит.

– Ты о моем здоровье заботился бы раньше! И старался бы, чтобы в хозяйстве все складно шло, чтобы крестьяне мои всегда были сыты и веселы.

– А я и стараюсь…

– Узнаю, что ты виновен в краже документа – шкуру спущу! А пока за провинность твою отправляйся на конюшню, пусть тобой Никита покомандует. До моего особого распоряжения.

– Никитке, крепостному подчиняться? – задохнулся от злости управляющий. – Лучше увольте! Или я сам уйду!

– Аи уходи! Я тебе вслед рекомендацию напишу: управляющий – вор и скотина! – разгорячился барон.

– Не поспешили бы, Иван Иванович! – с угрозой проговорил Шуллер. – Сами знаете – как бы напиться не понадобилось из колодца, в который вы сейчас плюнуть изволили.

– Понадобится – мы колодец прочистим, а вот ты стойла чистить ступай, чтобы вспомнил, кто здесь хозяин!

Прогнав управляющего, барон велел подать обед и после решил отдохнуть. Спал он спокойно и видел счастливые сны: Анну в толпе обожающих ее поклонников, и себя – среди очаровательных малышей‑погодков, двух девочек и двух мальчиков. А откуда‑то свыше смотрела на это красивая, благородная женщина и благословляла их. «Незабвенная моя, как бы мне хотелось, чтобы ты была с нами рядом, тебя единственно и люблю всю жизнь!» – обратился к ней барон и проснулся.

Он чувствовал удивительную бодрость и желание развеяться. Впервые за это время барон сам встал с постели и оделся, потом он направился в библиотеку, где всегда стоял его любимый графинчик с бренди. Варвара, явившаяся проследить, выпил ли барин лекарство, в спальной Корфа не нашла и подняла страшный шум, переполошив всех слуг. Но вскоре один из них наткнулся на барона в библиотеке, и поиски сами собой прекратились.

Но старый Корф не успел еще и глотка сделать, как вошедший слуга объявил, что его срочно желает видеть господин Забалуев.

– Проси, – разрешил барон, весьма удивленный этим обстоятельством.

– Приветствую вас, сосед! – бодро сказал Забалуев, входя в библиотеку.

– Рад видеть вас, – кивнул Корф. – И простите, что принимаю по‑домашнему, в халате, ибо не был о вашем визите заранее предупрежден. Присаживайтесь. Выпьете бренди?

– Благодарю, но я пью только вино!

– А я – только бренди! Впрочем, вино у меня тоже есть. Я попрошу, чтобы вам налили.

– Не стоит беспокойства. Я с удовольствием сделаю это сам, по‑домашнему, – Забалуев взял со столика графинчик и принялся с интересом рассматривать его. – Прекрасная вещь и, наверное, дорогая?

– А вы прозвоните, слышите, звук? Это баварское стекло, рецепт изготовления которого утерян! Подарок покойного государя Александра Павловича!

– Позволю себе сделать предположение, что этот графин вы получили в знак восхищения перед вашими военными заслугами? И я, признаться, тоже бивал французишек! Помню, один против семерых схватился в горящем доме. Повезло, что трех упавшей балкой придавило! Но четверо были… Хорошо, что отделался легкой контузией. Простите, воспоминания нахлынули! Но какие были времена. Мы были молоды и храбры…

– И наивны – мы думали, что бессмертны.

– Мы, может быть, и не бессмертны, но и сейчас еще – о‑го‑го! – Забалуев поднял фужер с вином и, показав – за вас! – выпил его содержимое в один глоток.

– Должен признаться, что удивлен и вместе с тем обрадован вашим приходом, – кивнул ему Корф. – Я предполагал пригласить вас к себе, но через день‑другой.

– Боюсь, что я знаю для чего. Княгиня Долгорукая утверждает, что вы не выплатили долг ее мужу…

– А вы действительно прекрасно осведомлены и, кажется, уже успели составить свое мнение.

– Посудите сами, Иван Иванович! Вы говорите одно, княгиня утверждает обратное, но единственным в этой истории документом владеет именно она. Мария Алексеевна предъявила мне вашу расписку, где вы собственноручно соглашаетесь оставить свое имение в качестве уплаты долга в случае его невозврата в означенные сроки. И, если вы не найдете письменного доказательства осуществленной выплаты, то ваше имение по договору переходит в собственность княгини. А она требует, чтобы вы покинули дом к концу этой недели!

– Сударь, у меня был документ, подтверждающий мои слова, но его выкрали!

– Я сожалею о потере документа, Иван Иванович. Однако поймите и вы меня. Я при ваших разговорах с князем не присутствовал, равно как и Мария Алексеевна. Но документы для того и придуманы, чтобы… Нет‑нет, я понимаю, можно верить людям и на слово. Но в данном случае закон всецело на стороне Марии Алексеевны, а она хочет видеть документы, подтверждающие вашу правоту. Только и всего.

– Андрей Платонович, я же вам сказал – документ украден.

– Я, конечно, могу переговорить с княгиней, но есть обстоятельства, которые в какой‑то степени препятствуют моей полной объективности в этом вопросе. Вы, должно быть, слышали, о нашей с Елизаветой Петровной помолвке? Признаюсь вам откровенно – княгиня намерена включить ваше поместье в приданое дочери.

– Что ж, поскольку вы – лицо заинтересованное, я полагаю, следует поручить посредничество в нашей тяжбе кому‑то другому, – твердо сказал барон, давая понять, что разговор на этом окончен.

– Иван Иванович, я, однако, советую вам не терять времени попусту. Ведь у вас нет никаких доказательств того, что вы с покойным князем рассчитались. Другой посредник, боюсь, придет к тому же выводу, что и я.

– Я найду эти доказательства, или, по крайней мере, представлю свидетелей! И тогда вам придется переосмыслить ваши выводы. Будьте здесь завтра до полудня.

Забалуев пожал плечами и откланялся. Барон тут же позвонил в колокольчик и велел слуге позвать к нему управляющего. Карл Модестович пришел немедленно. На лице его застыло выражение несправедливой обиженности, и весь его облик словно говорил – предстаю перед вами, чист и невинен, аки агнец, и, за что был бит и унижен, мне неведомо. Барон сделал вид, что личину эту не заметил, и сразу приступил к делу.

– Я хотел бы знать, Карл Модестович, готовы ли вы искупить свою вину и вернуть себе мое расположение?

– Мечтаю, господин барон, – надменно кивнул управляющий.

– В таком случае я буду рад предоставить вам эту возможность.

– И что я должен сделать?

– Ты был свидетелем при подписании документа, подтверждающего выплату мною долга князю Долгорукому. Помнишь?

– Да, помню. Присутствовал.

– Поклянешься ли в том перед княгиней и Андреем Платоновичем Забалуевым?

– Вы обвинили меня в краже этого самого документа. А теперь хотите, чтобы я свидетельствовал в вашу пользу? Не странно ли это?

– Ты можешь доказать свою невиновность, а я перестану подозревать тебя в воровстве. И, если после всего ты пожелаешь уйти, то я выплачу тебе достаточное выходное пособие и напишу наилучшие рекомендации.

– Что же, – после некоторого раздумья сказал Шуллер. – Княгиня Мария Алексеевна думает, что все ее будут слушаться только потому, что она так желает. Но я честный человек, поверьте! И несправедливости не допущу.

– Вот и славно, а теперь ступай.

– На конюшню?

– Отправь кого‑нибудь за доктором Штерном. Мне необходимо срочно переговорить с ним, – барон махнул рукой, отпуская управляющего, и тот удалился, затаив в усах недобрую улыбку.

Вот теперь‑то они у меня все попляшут! – думал Карл Модестович. Долгорукая сама мне все денежки привезет, на коленях ползать будет – умолять, чтобы свидетелем не шел. Ишь, как оно – стал барону нужен, и про наказание тут же забылось. Карл Модестович – то, Карл Модестович – это! Без него – как без рук. Будет все по‑моему! Будут у меня деньги!..

А Забалуев тем временем велел гнать к Долгорукой. Княгиня с дочерьми сидела в столовой и собирала приданое.

– Простых салфеток – пятьдесят восемь, вышитых – тридцать две, – считала Соня.

– Ножей серебряных – сорок восемь, а вилок с позолотою – сорок пять, – в тон ей без выражения говорила печальная Лиза.

– Куда же три вилки подевались? Никак, у нас домашний вор завелся. Глаз да глаз нужен во всем, особенно за Танькой за твоей!

– Маменька, Татьяна – честная девушка, она ни за что чужого не возьмет.

– Выйдешь за Андрея Платоновича, станешь хозяйкой в своем поместье – вот там сама и будешь про честность слуг рассуждать… Андрей Платонович?! Какими судьбами! Не случилось ли чего?

– Мне надо поговорить с вами, Мария Алексеевна. С глазу на глаз.

– Разговоры мне сейчас, конечно некстати – сами видите, к свадьбе готовимся. Но если дело серьезное… Или умер кто? – с понятной надеждой спросила Долгорукая.

– Никто не умер, Мария Алексеевна, однако одно важное дельце остается незавершенным. И в нем открылись непредвиденные обстоятельства, – Забалуев перешел на еле слышимый шепот, и по его тону княгиня поняла, что Забалуев не рисуется.

– Оставьте нас все! – строгим тоном приказала она, и, дождавшись, когда дочери уйдут, подозвала к себе Забалуева поближе. – Рассказывайте, Андрей Платонович. Что еще произошло?

– Боюсь, я принес вам дурное известие…

– Да не тяните вы! – подтолкнула Забалуева княгиня.

– Барон решил представить двоих свидетелей!

– Ох, напугали! – с облегчением рассмеялась Долгорукая. – Это новость не страшная. Два свидетеля! Да вы знаете, о ком речь?! Один – наш милейший доктор Штерн, а второй – управляющий Корфов. Я сама их подписи на расписке читала.

– И впрямь хорошо, – согласился Забалуев. – Доктор Штерн, я думаю, будет с нами солидарен – не захочет же он, право, терять практику в нашем уезде. А Карл Модестович…

– Им я займусь сама. Вы на который час снова встретиться с бароном договорились?..

Благословив Забалуева на разговор с доктором Штерном, княгиня кликнула Дмитрия.

– Скачи к Корфам. Привези ко мне этого разбойника Шуллера. Да так, чтобы барон не видел. И никто из его людей.

– Так ведь недавно пускать его не велели?

– Тогда не велела, сейчас велю по‑другому. Чего разговорился‑то? Делай, что сказано!

– А что, если не захочет Карл Модестович? Обиделся, небось, за грубое обращение.

– А ты ему скажи, что барыня денег обещала. И приедет, как миленький…

И то правда – этого визита Карл Модестович ждал. Он все рассчитал – не дала тогда Долгорукая денег, пожадничала, зато теперь выложит всю сумму сразу, тянуть не станет. Сейчас от его молчания и содействия зависело еще больше, чем прежде. И на радостях после разговора с бароном он направился к Полине – захотелось ласки и понимания.

Полина же, напротив, пребывала в отвратительном расположении духа. Она только что закончила работу на кухне под присмотром вредной Варвары и теперь отмывала свои нежные пальчики в охлажденном ромашковом отваре.

– Вы обещали мне, Карл Модестович, что я не буду знать тяжелой работы, – обиженно поджав губу, сказала Полина.

– Потерпи, душечка, – управляющий с наслаждением поцеловал ее в жилку на высокой и стройной шее. – С минуты на минуту я жду вестей от княгини, и все пойдет так, как я тебе обещал.

– С чего бы это она раскошелится, если до сих даже на порог вас пускать не хотела? – Полина капризно выгнулась, избегая так и сыпавшихся на нее поцелуев.

– А я придумал кое‑что, – заверил ее Модестович. – Ну, не упрямься, авансируй, так сказать.

– Надоело мне тебя в долг принимать, – нахмурилась Полина. – Ты уж сколько тому назад говорил – новое платье куплю!

– Будет тебе платье и драгоценности, какие твоей Анне и не снились. Не упрямься, поцелуй меня, я скоро стану богатым.

– Вот, когда станешь, тогда и приходи, – Полина плеснула в лицо Модестовичу отварной воды с пальчиков.

Управляющий засмеялся, принимая это за игру, и снова потянулся к Полине. Но она ловко увернулась и при этом пребольно ударила Карла Модестовича по руке.

– Ты что же это творишь, Полька?! – крикнул на нее управляющий. – Ладно, приду потом, когда успокоишься.

– Только с деньгами приходи, – кивнула Полина. Модестович усмехнулся и отправился на конюшню, проверить, как поживает его любимый жеребец.

– Карл Модестович, – позвали его из темноты у стойла.

– Кто там? – управляющий схватился за плетку.

– Я это, Дмитрий, барыня велела вас привезти – рассчитаться желает…

* * *

Утром Полина решила навестить барона. У нее был свой план, и она хотела попытаться осуществить его. Дождавшись, пока Варвара пойдет к Корфу с завтраком, Полина заскочила на кухню и быстро налила чаю с лимоном. А потом, поставив чашку на поднос, направилась в библиотеку.

– Что? Кто здесь? – спросил барон, заметив фигуру, метнувшуюся навстречу ему от книжных шкафов.

– Это я, Полина. Вот принесла вам – здесь чай, сахар и лимон, все как вы любите.

– Поставь на стол и уходи, – равнодушно сказал Корф.

– Иван Иванович! Смею ли я сказать вам кое‑что? – робко промолвила Полина.

– Говори, – смягчился барон.

– Я хочу извиниться перед вами и Анной. Я так виновата. Каюсь, завидовала ей. Обида грызла, покоя не давала.

– А насчет вольной повиниться не хочешь?

– Нет, поверьте: никакой вольной в руках не держала! Ужасно, что вы меня подозреваете в таком грехе! – залепетала Полина.

– Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Я напишу новую вольную. А тебя хвалю за раскаяние, – рассеянно сказал барон.

– Пожалуйста, позвольте мне помогать вам! Я готова абсолютно на все! Скажите только, что нужно сделать… – попросила Полина.

– Я подумаю, – отозвался Корф.

– Если Анна не успеет вернуться из Петербурга, я могу заменить ее в спектакле…

– Так вот за чем ты пришла! Неужели ты думала, что меня так легко обмануть?

– Я не думала…

– Думала, думала, – с раздражением прервал ее Корф. – Ступай прочь, негодная! И не показывайся мне больше на глаза!

Полина ушла, но настроение было испорчено. И все же барон пересилил себя и сел за стол в кабинете. Он решил как можно быстрее подготовить все документы – вольную для Анны, прошение на имя императора с просьбой помиловать сына, письмо для Владимира, завещание… Возможно, стоило подумать об изменении завещания – Владимир не успел жениться, детей у него нет, но пока от сына не было вестей, барон продолжал надеяться на лучшее.

Вскоре ему сообщили, что приехали Забалуев и Долгорукая. Барон вздохнул и велел провести гостей в библиотеку.

– Итак, барон, вот и мы, – вместе приветствия надменно сказала княгиня. – Где же ваши доказательства?

– Рад видеть вас, Мария Алексеевна в добром здравии и прекрасном настроении, – улыбнулся Корф ее заносчивости.

– Да‑да, мы тоже приветствуем вас, Иван Иванович, – поспешил исправить положение осторожный Забалуев.

– Располагайтесь с комфортом, – Корф гостеприимным жестом пригласил вошедших присесть на диваны в библиотеке. – Я послал за доктором Штерном. Надеюсь, он будет с минуты на минуту.

– А другой свидетель на месте? – поинтересовался Забалуев, бросая жадный взгляд на столик для напитков.

– Куда же он денется? Сейчас подойдет.

– Я не могу тратить свое время на бессмысленное ожидание! Признайтесь же, наконец, барон, что вы не выплатили долг моему мужу, и разойдемся по‑хорошему, – Долгорукая заняла платьем один из диванчиков и принялась вертеть головой, как будто высматривала, с какой стороны света подъедут эти самые свидетели.

– Я выплатил все до копейки! И сию минуту это докажу!

– Княгиня, барон, давайте остынем! Ссора ни к чему не приведет! И не лучше ли нам выпить? Я знаю, барон любит бренди, я балуюсь мозельским, а вы, княгиня?

– Я предпочитаю вишневую наливку. Она разжижает кровь и успокаивает нервы. Но у вас, вероятно, ее нет.

– Почему же? – улыбнулся барон. – Для вас Мария Алексеевна, авек гран плезир.

– Вот, вот. Тоже прекрасный графинчик. Ему лет сто, не меньше. Баварское стекло, секрет изготовления утерян, – Забалуев суетливо бросился наливать рюмочку для Долгорукой.

– Поместье будет моим, – холодно ответствовал та, – и графинчик тоже.

– Мне, кажется, вы слишком торопитесь, мадам, – твердо сказал барон. – А вот и мое первое доказательство! Скажи‑ка, дорогой Карл Модестович, не был ли ты свидетелем при подписании документа, из которого явствовало, что мой долг князю Долгорукому выплачен был ему в полной мере?

– Никак нет, ваша светлость! Не присутствовал. И документа, о котором толковать изволите, не видел.

– Ты же был там! – побелел от негодования Корф. – Ты сам видел, как я выплатил долг Петру Михайловичу! Зачем же ты лжешь?

– Не думаю, что Карл Модестович стал бы лгать в присутствии столь уважаемых людей, – заметил Забалуев и ехидно добавил:

– А второй ваш свидетель тоже ничего не видел или мы не увидим его?

– Даже и не знаю, о чем вы говорите, Иван Иванович. Не помню я такого факта, – стоял на своем управляющий.

– Я тебя выгоню за эту подлую ложь! Вон из моего поместья!

– Позвольте, позвольте, Иван Иванович, – снова вмешался Забалуев. – Раз вы не вернули долг князю Долгорукому, это больше не ваше поместье. И распоряжаться судьбой управляющего теперь предстоит княгине Марии Алексеевне.

– Мне безразлично, скольких моих слуг вы подкупили! Я пока, слава Богу, в здравом уме. Мой долг Петру Михайловичу я выплатил полностью.

– Милый барон, – Долгорукая, наконец, соизволила повернуться в сторону Корфа, – у вас же нет ни одного документа и ни одного свидетеля, подтверждающих это.

– Да, да! – тут же поддакнул Забалуев.

– А у меня есть…

– Знаю, – прервал ее барон. – И что же вы мне предлагаете – с вещами на улицу?

– Совершенно верно. Так как, стало быть, имение принадлежит мне, я прошу вас его покинуть. И немедленно!

– Мой отец отсюда никуда не уедет!

Все разом оглянулись на этот возглас – в дверях стоял Владимир Корф, запыхавшийся, раздраженный и в штатском.

– Володя! Ты свободен?! – от избытка чувств барон даже пошатнулся.

Владимир бросился к отцу и успел поддержать его, усадил на диван.

– Потом расскажу, а сейчас… Сейчас есть дела поважнее. Итак, княгиня, – Владимир повернулся к Долгорукой, – вы вознамерились лишить нас имения?

– Я всего лишь говорю о законной передаче имущества в счет неуплаченного долга, – ничуть не смутившись, пояснила Долгорукая.

– Низкие поступки нередко прикрывают красивыми словами. Но управу можно найти и на них.

– Вы пытаетесь оскорбить меня, Владимир?!

– Ни в коей мере, – Владимир с иронией поклонился Долгорукой. – Просто пытаюсь установить истину. Насколько я понимаю, речь идет о довольно крупной сумме денег, княгиня. И я уверен, что в расходных книгах вашего мужа есть соответствующая запись.

– О чем вы говорите? Какие расходные книги? Это происходило сто лет назад!

– Нет, нет! – оживился барон. – Володя прав – столь крупную сделку обязательно зафиксировали в ваших расходных книгах. Тем более что ваш покойный супруг был весьма педантичен в этих вопросах.

– Потребуется потратить уйму времени, чтобы найти эти записи в архивах мужа, – Долгорукая как‑то очень быстро засобиралась уйти. – То есть, я уверена, что никакой записи нет. Но не хотелось бы тратить время впустую. У меня полно хлопот со свадьбой…

– Тогда вам придется попросить господина Забалуева помочь вам. Иного выхода я не вижу. А пока вы не проверите расходные книги, имение остается за прежним хозяином. Я думаю, все присутствующие согласятся, что это будет справедливо, – Владимир снова поклонился княгине.

– Я все равно докажу, что я права! – зло бросила она, направляясь к выходу.

– А вы – не правы! – добавил Забалуев, удаляясь следом за ней.

– Ты победил! – барон радостно обнял сына. – Чем мне отблагодарить тебя?

– Боюсь, вам это будет очень дорого стоить. Я требую бутылку вина и хороший обед. В тюрьме не слишком разнообразный рацион.

– Конечно, я сейчас же велю накрывать, Вот только завершу одно недавно начатое дело, – барон обернулся к затихшему у стены Шуллеру. – Итак, Карл Модестович, я бы хотел обсудить с вами кое‑какие цифры.

Управляющий только и мог, что кивнуть головой – еле‑еле, почти незаметно.

– Сегодня утром я просматривал наши расходные книги. И столько интересного там почерпнул! Вот, к примеру, – ржа поела сорок пудов пшеницы. Что‑то не припомню таких напастей…

– Я тут ни при чем, – залепетал управляющий.

– А вот еще любопытная запись. Породистых лошадей закуплено на две тысячи рублей. И где же эти чистокровные жеребцы? Крестьяне по сию пору пашут на своих полудохлых кобылах…

– Это уже не мелкое воровство, – недобрым тоном сказал Владимир.

– К сожалению, мелкое, мой мальчик. Мелкое – по сравнение с кражей расписки, которая подтверждала выплату мною долга князю Долгорукому.

– Иван Иванович, я ничего не крал! Да и не докажете!

– Умолкни! – прикрикнул на управляющего Владимир.

– Я не собираюсь ничего доказывать, и так ясно, кто и что украл. Ты уволен! Я еще сообщу исправнику о твоей роли в истории с недостачей и пропажей документов в поместье.

– Боюсь, вам придется об этом пожалеть! – прошипел управляющий, сочтя за благо поскорее убраться подальше от Владимира, который – и это было заметно – с большим трудом сдерживал желание ударить управляющего по его лисьей физиономии.

– Отец, он служит у вас много лет, неужели вы только теперь обнаружили за ним такие грехи? – Владимир проводил удаляющегося Модестовича выразительным взглядом.

– Кто без греха? – пожал плечами барон. – Все воруют, куда же без этого. Но красть в таких размерах! Каждый рубль, который он прикарманил, украден у Анны!

– Действительно, – вдруг озлился Владимир, – зачем думать о всякой чепухе – о поместье, о подлеце‑управляющем, когда есть дела поважнее: как из любимой Аннушки сделать звезду Петербурга…

– Как ты смеешь говорить со мной в подобном тоне?!

– Смею! Потому что здесь дело не столько в Модестовиче, сколько в ней! Анна – вот кто настоящая змея, которую вы пригрели!

– Изволь отзываться о ней с уважением!

– Но когда вы начнете уважать меня? Я едва не лишился всего – и только потому, что вы забросили все дела из‑за какой‑то крепостной актерки!

– Оставь Анну в покое! Она ни в чем не виновата! Это ты опозорил фамилию Корфов, вызвав на дуэль престолонаследника. Наследника российского престола!!! Я на войне жизнью рисковал во имя государя! А ты задумал лишить жизни будущего императора!.. Володя, а где твой мундир?

– Я польщен, что вы, наконец, обратили на меня внимание, отец. Цена моей свободы – разжалование.

– Позор, Боже, какой позор… – барон снова почувствовал тяжесть в сердце.

– Я уже заплатил сполна за свой опрометчивый поступок, отец.

– Ты опозорил наше имя. Ты недостоин фамилии Корфов. И наследства недостоин…

– Что это значит, отец?

– Завтра же я позабочусь о том, чтобы Анне не пришлось беспокоиться о своем будущем, когда меня не станет.

– Не хотите ли вы сказать?..

– Я все завещаю Анне – вот мое решение.