Глава 6. В десять утра я, сверкая красивыми рыжими волосами, нажала кнопку домофона, прикрепленного к вычурному столбику в ограде дома

В десять утра я, сверкая красивыми рыжими волосами, нажала кнопку домофона, прикрепленного к вычурному столбику в ограде дома, где проживало семейство писательницы Смоляковой.

Собираясь представиться помощницей домработницы, я приняла соответствующий вид: дешевое, мешковатое серое платье, украшенное поясом с пряжкой, переливавшейся яркими стразами. На шее у меня болталась цепочка с чудовищным медальоном, изображавшим знак Зодиака, на мочках ушей крепились пластмассовые клипсы. Ноги были обуты в матерчатые тапки с названием известной фирмы, но с ошибкой в написании, что частенько встретишь на рыночном ширпотребе. В руках я сжимала ярко‑зеленую сумку из искусственной кожи.

– Кто там? – спросили изнутри.

– Здрассти, – засепетила я, – извините, конечно, коли помешала! Из агентства прислали, вы домработницу нанимали.

– Входи, – донеслось до моих ушей.

Замок звякнул, калитка открылась, и я прошла во двор.

Дом Смоляковой, стилизованный под средневековый замок, смотрелся вполне органично. Башенки, балкончики, некое подобие мостика на цепях, который следовало перейти, чтобы оказаться у парадного входа… Вот уж не предполагала, что Милада обитает в подобном здании. «Замок» никак не вяжется с ее обликом и книгами.

Не успела я добраться до мостика, как огромная парадная дверь распахнулась, и на крыльце появилась темноволосая, полноватая девушка в слишком узких джинсах. Окинув меня оценивающим взглядом, она спросила:

– Это ты поломойка?

– Да, – смиренно ответила я. – Простите, конечно.

– Ступай с заднего входа, тут дверь не для прислуги! – рявкнула девица. И вдруг забормотала: – Вот черт, ноготь отлетел. Ну, маникюрша хренова, сделала гель, еле держится… Скоро с большого пальца слетит! – Девушка подняла на меня глаза: – Чего стоишь? Двигай задницей!

– Слушаюсь.

– Да поживей!

Я ринулась бегом вокруг масштабного здания и нашла еще одну дверь, не такую пафосную и дорогую. Она оказалась открыта.

Я всунула голову внутрь:

– Можно?

– Входи, входи, – приветливо прозвучало в ответ, и я увидела молодую женщину, похожую на альбиноску. Волосы ее были белыми, но не седыми, и не колера свежей соломы, а просто бесцветными, такими, как пух у юного ангорского кролика. Крупное лицо с толстыми щеками и носом‑картошкой было не слишком красивым, но и назвать уродкой незнакомку было невозможно. Самая простецкая мордашка. Если проехать по Нечерноземью, то в каждой деревеньке найдется пять‑шесть подобных бабенок. Они хорошие хозяйки, замечательные матери, дело горит у них в руках, и все успевается: скотина накормлена, дети присмотрены, муж под каблуком, щи сварены, в огороде полный порядок, погреб ломится от запасов. Лишь одна деталь отличала стоявшую передо мной женщину от тех баб: у нее были странные глаза, почти квадратные, раскосые, внешние уголки век поднимались к вискам. И смотрели они на мир с невероятным, абсолютно детским изумлением.

– Полы у нас мыть будешь? – вполне мирно спросила незнакомка. – Чего молчишь? Или оробела? Входи! Знаю, что сегодня помощница явится. Я Рая. А тебя как звать?

– Даша, – кашлянула я. – А куда идти?

Раиса поманила меня рукой.

– Сюда. Вот, гляди, тут кладовка. Утречком пришла, свою одежду сняла, надела форму. Ты, похоже, не толстая, моя подойдет. Ну, начинай, чего скуксилась?

С этими словами домработница протянула мне черное платье и белый передник. Я мигом переоблачилась.

– Тапки держи и голову косынкой повяжи, – велела Рая. – Ну, вроде ничего вышло. Теперь слушай. Всю работу по дому делаю я, ты мне в помощь. Пыль вытирай аккуратно. Не дай бог, побьешь чего – из зарплаты вычтут. Туалет вот тут. Коли в доме приспичит, не вздумай какой‑либо из хозяйских ванн воспользоваться, мигом под зад коленом дадут. Моешь паркет да плитку и молчишь, к хозяевам не пристаешь. Упаси тебя бог разговоры затевать и собой грузить! До ночи тебя тут никто держать не станет, оттерла грязь – и прощай. Да, чуть не забыла… Тут полно домашних животных – их бить нельзя!

– Мне бы и в голову такое не пришло, – заверила я.

– Это хорошо, – закивала Рая. – Будешь исправно служить – награжу. Вообще, место райское. Ладно, теперь по‑дружески скажу: повезло тебе выше крыши, таких хозяев поискать. Лиза часто вещи выбрасывает, они ей надоедают, вот и велит: «Несите на помойку». А в пакетах‑то все хорошее, новое! В общем, упакуешься. Чай пить можно, с бутербродами, если какие продукты со срока сошли, бери – не жалко. Скажем, написано на йогурте: «Использовать до 10 июня», так его и двадцатого слопать можно, я вот, например, еще ни разу не отравилась. Алкоголиков в доме нет, под юбку к тебе никто не полезет. Наши, имею в виду прислугу, все нормальные, что Толик, что Сергей Иванович.

– Это кто?

– Толик? Шофер. Хороший парень и, промежду прочим, холостой, но для тебя молодой слишком. Вот Сергей Иванович, садовник, самое оно. Ты замужем?

– Нет.

– Может, и свадебку сыграем, – засмеялась Рая.

Я улыбнулась в ответ. Никакой издевки в голосе Раисы не слышалось, просто она, как ребенок, радовалась от предвкушения предстоящего праздника.

– Райка! – донеслось из глубины дома. – Куда пропала? Погладь мои брюки.

– О господи! – всплеснула руками домработница. – Совсем забыла! Давай, вот пылесос, ведро, тряпка, швабра, начинай с третьего этажа, там в мансарде Настя живет. Иди, иди!

Продолжая говорить, она впихнула меня в просторный холл, заставленный вычурной дорогой мебелью, и ткнула пальцем в лестницу:

– Ну, лезь наверх.

Я покорно выполнила приказ и, таща за собой пылесос, дотопала до чердачного помещения, где моментально увидела Настю, Чуню и двух скотчтерьеров.

Собаки не залаяли, а девочка раскрыла было рот, но я, быстро приложив палец к губам, сказала:

– Уж простите, коли помешала, меня Раиса прислала полы помыть.

– Да, пожалуйста, – ответила Настя.

Я приступила к работе и, протерев покрытые лаком доски, спустилась на второй этаж. В холле помещалась библиотека. Огромные шкафы из красного дерева, украшенные латунными накладками, ломились от книг. Мне стало интересно, и я начала рассматривать тома: Джек Лондон, Жюль Верн, Виктор Гюго, Вальтер Скотт, Пушкин, Лермонтов, Бунин, Куприн, Лесков. А вот и полки с Агатой Кристи, Рексом Стаутом, Диком Фрэнсисом. Все понятно, Смолякова не только пишет детективы – она обожает их читать.

– Надеюсь, вы уберете в моей комнате, – послышался за спиной вкрадчивый, приторно‑сладкий голосок.

Я вздрогнула и обернулась. В двух шагах от меня стояла полная дама со старомодным начесом.

– Вы же помощница нашей лентяйки? – ласково спросила она.

– Кого? – прикинулась я идиоткой. – Простите, конечно, меня позвали Раисе помогать.

Дама закатила глаза.

– Наконец‑то! Я задыхаюсь от пыли, почти получила астму, а Миладе и дела нет, лишь о ерунде думает! Конечно, теперь со мной можно не считаться, но она ошибается. Знаете, кто я?

– Нет, простите, конечно.

– Вероника Григорьевна Трубецкая.

– Здрассти. А я Даша, – по‑идиотски заулыбалась я. – Простите, конечно.

На морщинистое личико Вероники Григорьевны наползло слегка брезгливое выражение.

– Не сообразила, кто я? – процедила она сквозь идеально сделанные вставные зубы. – Я являюсь хозяйкой дома!

– Ой, ой, ой! – запричитала я. – Уж простите, конечно, я так ваши книги люблю, прям тащусь!

– Ты о чем? – вздернула брови Ника.

– Вы же писательница Смолякова!

– Я?

– Ну… Мне в агентстве сказали, это дом литераторши!

Ника быстро оглянулась, потом крепкой, совсем не старческой рукой уцепила меня, то бишь помощницу домработницы, за плечо и впихнула в просторную спальню, заставленную статуэтками, вазочками, конфетницами и прочей лабудой.

– Видно, до тебя, душа моя, дошла неверная информация, – возвестила дама. – Садись, объясню, что к чему.

– Простите, конечно, но мне убирать надо.

– Сидеть! – пригвоздила меня взглядом к стулу старуха. – Раз велю – изволь слушать! Значит, так… Я мать мужа Милады, вернее, бывшего супруга. Мой сын – святой человек. Умный, богатый, красивый, а пожалел никчемную бабу и из чистой жалости женился на ней. От Милады, право слово, никакого толка, кроме неприятностей. Ничего она делать не умеет! Мой мальчик уехал из России, предварительно разведясь с малопривлекательной супругой. Но, будучи человеком честным, благородным и воспитанным в интеллигентной семье, счел нужным облагодетельствовать неумеху, дал ей денег на сей, с позволения сказать, замок, а мне велел: «Мама, приглядывай за хозяйством, иначе Милада добро прогуляет, профукает, по ветру пустит». Ясно теперь, кто тут хозяйка?

– Ага, – закивала я. – Понятное дело, вы – самая главная.

– Молодец, – улыбнулась наконец довольная Ника, – правильно рассуждаешь! Значит, чью комнату следует убирать с особым тщанием?

– Вашу.

– И это правильно. Будешь стараться – дам подарок.

– Ой, спасибочки!

– Видно, ты хорошая девушка, исполнительная, – сладко пропела старуха.

Я потупила взор.

– Вот и ладно, – закончила знакомство с новой прислугой Ника. – Пойду кофейку попью, а ты принимайся фигурки мыть. Да осторожно, разобьешь какую – выгоню!

Я окинула взглядом бесконечные ряды разнокалиберных статуэток и попыталась отбиться от оказанной чести.

– Мне приказано лишь пол тереть.

– Кем же дано такое указание?

– Раисой.

– Райкой?! – с неподражаемым выражением воскликнула Ника. – Ну‑ка, скажи, кто тут хозяйка?

– Вы.

– Значит, мой мою коллекцию, – процедила старуха и направилась к двери. Но, почти дойдя до порога, притормозила и сказала: – Упаси тебя бог тронуть вон ту толстую тетрадь. Ясно?

– Да.

– Не прикасайся к ней!

– Хорошо.

– Знаешь почему?

– Нет, простите, конечно.

– В ней мои записи, мысли и наблюдения. Дневник великой, много страдавшей женщины. Настоящий роман, не чета тем поделкам, которые строчит Милада. Кстати, ее первая книга украдена у меня!

– Как?!

– Очень просто, – снисходительно кивнула Ника. – Я придумала историю, набросала вкратце сюжет и – о, моя святая наивность! – рассказала за чаем о своих идеях, поделилась с теми, кого из благородства пригрела под широким, уютным крылом. И что? Ну? И что? Отвечай, что?

– Простите, не знаю!

– Нетрудно догадаться! Пока я обдумывала сюжетные линии, составляла план, Милада живехонько, за недельку, накропала отвратительную повестушку и сволокла в издательство. Ей там сказали, что текст никуда не годится, русским языком автор не владеет, выглядит, будто китаец состряпал, но напечатали.

– Зачем же «Марко» взялось публиковать повесть, если вещь казалась плохой? – выпала я на минуту из образа придурковатой поломойки.

Ника, к счастью, этого не заметила, усмехнулась.

– Ты, любезная, далека от мира искусства, а я, можно сказать, плаваю в море культуры много лет. Мой сын – великий литератор.

– Ой, а что он выпустил? – вновь принялась я старательно ломать комедию. – Люблю читать приключения, а еще рассказы о животных.

Ника скривилась.

– О боги! Милочка, тебе лучше увлекаться, с позволения сказать, творчеством Милады. Думаю, оно придется тебе по вкусу. Мой сын создает эпическое произведение, полномасштабное полотно, чем‑то напоминающее великий роман «В поисках утраченного времени». Ты, естественно, никогда не слышала об этой книге.

– Ничего не знаю о Прусте,[3]– живо подтвердила я и тут же прикусила язык. Более идиотского замечания из уст помощницы домработницы и придумать трудно.

Но Ника снова не обратила внимания на мою оплошность – то, что неотесанная баба‑поломойка правильно назвала автора эстетской книги, ее не удивило. Очевидно, ей, занятой исключительно собой, любимой, просто не было дела до окружающих.

– Мой великий сын, – вздохнула она, – тщательно, в деталях, описывает каждый свой день. Это будет величайшее произведение эпохи, оно переживет века, станет пособием для тех, кто захочет изучить быт и нравы человечества на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Ясно?

– Но, простите, конечно, получается, что роман можно опубликовать лишь… э… после смерти автора?

Ника вскинула подбородок.

– Да! И в этом основное величие моего сына! Марсик – мессия! А Милада – жалкая поденщица, думающая лишь о деньгах, ясно? Но народу хочется жвачки, люди не желают утруждать мозг, оттого Смолякова и популярна. Право слово, бедная страна, в которой бешеные деньги можно получить за мусор. Впрочем, не укради она мою книгу – ничего бы не получила. Но я, как хорошо воспитанный человек, простила девчонку, более того, держу ее в своем доме, пою, кормлю, одеваю, обуваю…

– Ника, – раздался из‑за двери высокий, нервный голос, – завтрак на столе.

– Иду, дорогая! – откликнулась дама. Потом она заговорщицки подмигнула мне: – Это еще одна нахлебница, Лиза, жена отвратительного парня Никиты. Ладно, ты тут приведи все в порядок, а потом поболтаем. Значит, к тетради не приближайся! Иначе уволю!

Докончив «выступление», Ника выплыла из помещения, и я осталась посередине просторной спальни, заваленной хламом. Да протереть все находящиеся здесь предметы практически невозможно! Одних только настольных ламп тут штук двенадцать, и все они с матерчатыми абажурами! Пригорюнившись, я решила начать с подоконника, на котором толпилась армия фарфоровых балерин. Пока руки пытались выковырять из их многослойных юбок куски уже окаменевшей пыли, в голове вальсом кружились мысли.

Право, Ника нелогична. По ее словам, Ми пишет гадкие книжонки, а началось все с идеи, украденной у Ники, у которой в голове родился гениальный сюжет. Но, значит, хоть одно произведение Смоляковой потрясающее – то самое, спертое у Ники. Дама же уверяла, будто старт Ми начался с совершенно непотребной рукописи, написанной отвратительным языком… Тогда почему издательство решило опубликовать слабое, «китайцем состряпанное» произведение, а?

Есть некая нелогичность и в сетованиях Ники по поводу денег. Ладно, пусть бабуся вместе со своим гениальным и великим сыночком‑мессией содержит Ми. Но тогда отчего она так злопыхательствовала по поводу писательниц, получающих большие деньги за дрянь? Ох, похоже, милая дама терпеть не может бывшую невестку и просто отчаянно завидует ей.

– Ты чего тут делаешь? – громко прозвучало за спиной.

Я, погруженная в раздумья, вздрогнула, обернулась и уронила статуэтку. Послышалось тихое «дзынь», у фигурки отлетела голова.

– Ой! – не на шутку испугалась я. – Что ж теперь будет? Раечка, меня выгонят?

– Наплюй! – быстро сказала домработница, входя в комнату. – Главное – никто, кроме меня, не видел. Давай живенько все соберем и в помойку выкинем. Ну, чего стоишь?

Рая опустилась на корточки.

– Ника меня уволит, – прошептала я.

– Кто? Вероника? Цирк прямо! Забудь!

– Увидит, что безделушки нет, и обозлится.

– Знала б ты, сколько я у нее добра побила… – улыбнулась Рая. – И не перечесть! Сама‑то она ничего не помнит, расставь их пошире и выбрось из головы.

– Очень нехорошо так работу начинать, – тоненько запричитала я, – у хозяйки набезобразничать…

Рая перестала собирать останки несчастной балерины.

– У кого? – широко распахнула она свои необычные глаза.

– Так Ника сказала мне, что тут все ее!

Раиса улыбнулась.

– Она брешет. Знаешь, кто такая Ника?

– Ну… владелица дома.

Рая оглянулась на дверь и, понизив голос, сообщила:

– Она прихлебалка, одну лишь пенсию имеет. Уж я‑то точно знаю, потому что раз в месяц ей из города деньги привожу. Ника – бывшая свекровь Милады, бабушка Насти. Вот уж кому не повезло, так это девчонке – такую жабу в родственницах иметь! Не обращай внимания на старухины выступления, над ней тут потешаются. Она тебе небось еще и про великую книгу пела?

– Да, – кивнула я, – запретила вон ту тетрадь трогать.

Рая прищурилась, потом встала, отряхнула юбку, приблизилась к столу и схватила толстый ежедневник.

– Ой, ой, – запричитала я, – положи, нас уволят!

– Не боись, – улыбнулась домработница. – Я тоже попервости думала, что там нечто этакое написано. Любопытство разобрало, ну и сунула нос. Во, слушай! «Двадцатое мая. Утром желудок работал нормально. Днем не захотела обедать, вечером съела запеканку с мясом. Двадцать второе мая. Утром проблема с желудком, приняла двадцать капель слабительного. Днем кишечник очистился, вечером ужинала свининой с черносливом. Двадцать третье мая. Утром кишечник не освободился, выпила таблетку. Днем ругала Настю – она посмела при мне хвалить Миладу. Вечером съела шоколадный торт». Ну, как? Здорово? И так – на всех страницах. Главная тема: сходила она в туалет или нет. А еще вот, смотри, какая у нее тут славная вещь: список обид.

– Что? – не поняла я.

Рая тяжело вздохнула.

– Ника – настоящая хитрованка. Когда все вместе находятся, она пушистым одуванчиком прикидывается, а потом начинает с каждым по отдельности беседовать и грязь на Ми лить. Схватит тебя за подол и гундит: «Здесь все мое, вот будешь хорошо ко мне относиться, упомяну в завещании. Но имей в виду: проявишь непочтение – внесу в список обид». Вот он, полюбуйся!

Я взяла тетрадь.

– Тут много страниц, – пояснила Рая, – и все о претензиях. Последние записи глянь.

Мои глаза разом охватили указанный текст.

«452. Никита не поздоровался утром.

453. Милада привезла вишневый торт, хотя ей давно известно, что я ем лишь клубничный.

454. Лиза взяла мой журнал.

455. Настя съела последнюю конфету из вазы, забыв предложить ее мне.

456. Бетти пописала у дверей моей спальни. Нарочно. Ее подучила Настя. Отвратительная девочка, ее следует выпороть».

– Может, у нее с головой беда? – осторожно предположила я. – С пожилыми людьми такое случается. Ну, как можно всерьез предположить, что собачка нарочно напрудила лужу? Ей‑богу, смешно!

Рая стала осторожно передвигать уцелевший «кордебалет» на подоконнике.

– Знаешь, чего я тебе скажу, – в конце концов заявила она, – человек на лакированную шкатулку похож: с внешней стороны красиво блестит, а изнутри либо доски, либо картонка, либо еще чего малоприглядное. Притворяется всю жизнь, а к пенсии лак‑то пообтреплется и нутро вылезет, тут‑то и понятно делается, кто есть кто. У кого драгоценная древесина покажется, а у кого бумага плесневелая. Ясно?

Я не успела ответить, потому что снизу понесся крик:

– Господи! Зовите врача!

– Ерунда, это от перемены погоды!

– Живей, живей!

Мы с Раей, не сговариваясь, кинулись к двери.

Глава 7

Раиса бежала первой, я следовала за ней. В этом порядке мы и влетели в просторную комнату, явно столовую, потому что посередине ее громоздился длинный стол, заставленный чашками и тарелками.

– Райка, немедленно звони Андрею Викентьевичу! – велел худой темноволосый молодой мужчина, по всей вероятности Никита.

Домработница кинулась в коридор, а я осталась бестолково стоять, прислонившись к косяку. На меня никто не обращал ни малейшего внимания – все присутствующие столпились возле дивана, на котором лежала худенькая старушка в не по возрасту ярком розовом платье.

– Ей совсем плохо, да? – озабоченно воскликнула Настя, прижимая к себе лихорадочно трясущуюся Чуню.

– Ерунда, – довольно равнодушно ответила толстушка, открывшая мне дверь, – не в первый раз такое.

– Сказано же было – не ешь дурацкие таблетки! – резко воскликнул Никита. – Опять дряни нажралась… Ну как человеку объяснить, что моложе уже не станешь!

– Притворяется, – безапелляционно заявила Ника, – внимание к себе привлекает. Ей‑богу, у некоторых людей абсолютно бескрайний эгоизм. Я села пить кофе, а ей плохо!

В этот момент старушка на диване громко всхлипнула, Чуня глянула на нее и завыла в голос.

– Уйми кретинскую собаку! – рявкнул Никита.

– Чунечка, – зашептала Настя, – успокойся. Чего ты разволновалась? Все хорошо.

Но йоркшириха продолжала рыдать.

– Или ты ее затыкаешь, или я вышвырну эту пакость из окна! – заорал Никита.

– Не посмеешь! – твердо ответила Настя. – Чуня – мамина собака. Вот приедет Ми, и что ты ей скажешь?

Серо‑бледные щеки Никиты стали принимать синеватый оттенок. Я вздрогнула. Сына Милады можно было назвать приятным, даже красивым молодым мужчиной, которого спокойно взяли бы работать на подиуме: у него высокий рост, стройная фигура, широкие плечи и никакого намека на живот или сутулость. Волосы его вились крупными красивыми волнами, лицо имело правильные черты и свежую кожу, покрытую ровным загаром. Наверное, вернулся с моря, а может, посещает солярий. Пахло от красавчика дорогим одеколоном, ногти у него на руках были тщательно отполированы, а одежда изумительно подобрана по цвету.

В общем, безупречный мужчина, который смотрится юношей. Впечатление портили глаза – маленькие, глубоко посаженные, непонятного, «кошачьего» цвета, то ли карие, то ли рыжие, то ли желтые, что, согласитесь, совсем уж странно для человека. Глаза Никиты жили отдельной жизнью, и казалось, на их дне плещется нечто неприятное, отталкивающее. Так красивая гладь озера скрывает под собой опасный омут, в котором гибнут ничего не знающие о ловушке купальщики.

Мне стало страшно. Старушка в розовом лежала очень тихо, изредка издавая странные звуки. Настя пыталась успокоить заходившуюся в истерике Чуню, Лиза нервно постукивала ногой по паркету, Ника спокойно пила кофе. Никита вдруг глянул на меня.

– Ты кто? – слетел с его уст грубый вопрос.

Я не успела представиться – из коридора послышался крик Раи:

– Андрей Викентьевич приехали!

И в столовую быстрым шагом вошел полный мужчина лет сорока.

– Что у нас случилось нехорошего? – проворковал он. – Добрый день, Ника, вижу, ваша печень теперь работает как часы. Лизочка, ангел мой, отчего на прелестном личике тревога? Настюша…

Андрей Викентьевич не докончил фразу – его взгляд сфокусировался на лежащей старушке. В одно мгновенье доктор оказался около дивана и начал действовать решительно. Из чемоданчика появился тонометр, затем шприцы, ампулы…

Присутствующие смотрели на врача, словно загипнотизированные, одна Ника преспокойно лакомилась булочкой с таким видом, словно находилась в столовой абсолютно одна.

– Ее следует госпитализировать, – нервно сказал Андрей Викентьевич.

– Ой! – воскликнула Настя.

– Похоже, Фаина опять объелась таблеток, – продолжил врач.

– Вот дура! – отреагировала Лиза. – Сто раз говорено было: прекрати тащить в рот всякое дерьмо! Дохуделась… Теперь кучу денег на ее лечение истратим. Андрей Викентьевич, можно найти не слишком дорогую клинику? У нас на данном этапе большие проблемы. Да заткните вы ее!

Последнее восклицание относилось к бьющейся в истерическом припадке Чуне.

Никита обнял жену за плечи и широко улыбнулся. Блеснули красивые, ровные, белые зубы.

– Милая, ты забыла, мать давно прикрепила всех к больнице «Забота» и оплатила годовые абонементы. Насколько понимаю, особые расходы нам не грозят?

– Нет, – ответил Андрей Викентьевич, – вы имеете там полный спектр услуг. Милада предусмотрела все возможные форс‑мажоры, даже страховку на случай похорон.

– Совсем хорошо! – обрадовалась Лиза. – А то у нас сейчас с деньгами полная труба.

Никита подтолкнул жену к двери.

– Дорогая, тебе надо пойти отдохнуть!

– С какой стати? – заупиралась его половина.

– Очень нервничаешь.

– Я?

– Ты.

– Совсем не… – завела было Лиза, но тут муженек уже довольно грубо поволок ее вон из столовой.

– Ей сильно плохо? – прошептала Настя.

Андрей Викентьевич глянул на девочку.

– Ну, скажем, не слишком хорошо. Фаина человек немолодой, и лучше перестраховаться – пусть она пару денечков проведет в стационаре.

– Господи! – запричитала Рая. – А бледная‑то какая! Вот не повезло, вот скрутило…

– А не надо чужие чашки хватать, – внезапно вмешалась в разговор Ника. – Сколько раз говорила ей: бокал в розовых цветочках мой, а ваш – с васильками. Нет, вечно брала не свое, вот господь и наказал. И правильно: не хапай чужие вещи!

Настя заморгала, и тут в столовую вошли двое мужчин в голубых комбинезонах, украшенных надписями «Забота».

– Здравствуйте, Андрей Викентьевич, – сказал один.

– Быстро‑то вы как… – откровенно обрадовался врач.

– В Ложкине были, – пояснил второй фельдшер. – Как раз там дела закончили, когда диспетчер позвонила. Мы ее забираем?

Чуня, притихшая было, начала новый концерт. Душераздирающий вой собачки ударил по нервам.

– Настюша, – ласково сказал врач, – думаю, тебе лучше уйти.

Но девочка словно приросла ногами к полу.

– Вот безобразие! – громко сообщила Ника. – У меня голова заболела! Андрей, извольте измерить мне давление!

Доктор покорно взял тонометр, подошел к даме. Потом глянул на меня, спросил:

– Вы кто?

– Помощница домработницы, простите, конечно, – стала кланяться я. – Мы тут первый день в услужении, извиняйте, если чего не так.

– Голубушка, – мирно продолжил Андрей Викентьевич, – возьмите Настю с собачкой и уведите в сад. Там, с тыльной стороны дома, имеется беседка, посидите с ребенком. Когда Фаину увезут, вас позовут назад. Девочке не следует сейчас находиться в столовой. Ступайте, ступайте…

Мы с Настей покорно двинулись к большой стеклянной двери, за которой простиралась терраса. Последнее, что я услышала, был недовольный голос Ники:

– Андрей, ну сколько можно ждать? Право, странно, столь долго заниматься симулянткой и не обращать никакого внимания на даму, которой на самом деле плохо!

Беседка оказалась застекленным домиком, обставленным в восточном стиле. Настя села на один из низких диванов, заваленный длинными валиками‑подушками, и воскликнула:

– Вот! Опять таблетки!

– Ты о чем? – не поняла я.

Девочка махнула рукой.

– Фаина, бабушка Никиты, когда‑то давно была балериной. Танцевала она совсем недолго – вышла замуж за Михаила Львовича и бросила сцену. Честно говоря, подробностей ее биографии я не знаю. Фаина то одно рассказывает, то другое, но она страшно гордится своим весом, каждое утро спускается в столовую и заявляет: «Дайте мне тостик из черного хлеба и несладкий чай. Следует беречь фигуру, всю жизнь вешу сорок восемь килограммов, не то что некоторые…» Некоторые – это она про Лизу. Фаину просто крючит при виде жены Кита, а Лизавету передергивает от старухиных замечаний. Фаина Лизу нарочно доводит, чуть не через каждые пять минут восклицает: «Ожирение в сорок лет обещает раннюю смерть. Лизочка, хотите, посоветую диету? Знаете, человечество пока не придумало более эффективного способа сохранить такую замечательную фигуру, как у меня, чем отказ от чрезмерного потребления пищи».

Я улыбнулась.

– Лиза не похожа на бочку с салом.

– Нет, конечно, – подхватила Настя, – у нее сорок восьмой размер. Только Фаине все вокруг толстыми кажутся. Даже Чуня. Она тут как‑то заговорила, что собак и кота надо ограничить в еде, и мама ей тогда возразила: «Животные в хорошем состоянии, не перекормлены». А Фаина сморщилась и как рявкнет в ответ: «Не знаю, не знаю, Табби умерла, и эти тоже скоро за ней отправятся, и все из‑за твоего неумения обуздать их аппетит».

– Кто такая Табби?

– Болонка, – грустно ответила Настя. – Мама ее очень любила. Табби умерла молодой, ей и четырех лет не исполнилось. Почечная недостаточность. У нее с рождения имелся дефект, какой‑то генетический сбой. По идее, Табби следовало скончаться в шесть месяцев, но мамочка ее вытянула, подарила несколько годков жизни и очень плакала, когда собака умерла. Ми до сих пор считает себя перед Табби виноватой: не спасла, не сумела. Я стараюсь никогда не вспоминать при маме про болонку, но Фаину остановить никак нельзя, она просто травит маму. А та, как услышит ее слова про грядущие собачьи болезни, мигом к ветеринару: осмотр, анализы, УЗИ. Для мамы животные – тоже дети.

– А что за таблетки пьет Фаина? – решила я увести Настю подальше от печальной темы.

Девочка улыбнулась.

– Год тому назад к нам в гости приезжала одна мамина знакомая. Она в цирке работает, с фокусником. Видели когда‑нибудь, как факир ящик с женщиной перепиливает? Лежит тетка, из отверстий торчат руки, ноги, голова. Подходит к ней «волшебник» с пилой и – вжик – напополам разрезает. Получается две «коробки», из одной голова и верхние конечности видны, из другой – нижние, и все шевелятся. Потом половинки сдвигают вместе, и целая тетка выбирается наружу. На самом деле ассистенток две, и они в ящиках скрюченные лежат. Знаете, да?

– Конечно, – кивнула я. – Детский трюк, его лет сто демонстрируют, и все давным‑давно в курсе дела.

– Вот‑вот, – подхватила Настя. – Но ведь ясное дело, что помощницы иллюзиониста должны быть маленькие‑маленькие, тощенькие, словно шпроты, иначе им вдвоем в небольшом ящике не поместиться…

В общем, когда эта Света приехала, Фаина примолкла. И было от чего. Гостья оказалась такой худенькой, такой прозрачной, что на ее фоне бывшая балерина выглядела ожиревшим кабаном. Но, что удивительно, Светлана обладала великолепным аппетитом и не отказывала себе ни в чем. Салат с майонезом? Легко. Жаренная на сливочном масле картошка вкупе со свиной отбивной? С удовольствием. Пара кусков белого хлеба, укрытых салом, щедро посыпанным крупными кристаллами соли? За милую душу. Торты, пирожные, мороженое, шоколад, варенье…

Через два дня Фаина не выдержала и пристала к Светлане, требуя, чтобы та открыла секрет своей худобы. Циркачка сначала не желала откровенничать, ссылалась на отличный обмен веществ, энергозатратную работу и подвижный образ жизни. Но хитрая Фаина не поверила и, улучив момент, пошарила в комнате гостьи. Результатом обыска оказалась пластиковая баночка с непонятными таблетками.

Прижатая в угол, Света призналась: она принимает специальное лекарство, сделанное в Юго‑Восточной Азии. Что намешано в капсулах, она не знает, но, наевшись от души деликатесов, съедает рекомендованную дозу, и ни один килограмм к телу не пристает. Для вечно голодной, не умеющей контролировать свой аппетит Светы средство оказалось панацеей.

Фаина поджала губы, а вечером заявилась в спальню к Ми и потребовала:

– Хочу такие капсулы! Купи!

Милада попыталась вразумить старуху, говорила ей вполне разумные вещи:

– Это средство, может быть, вредное… Скорее всего, оно бьет по почкам и печени… В вашем возрасте принимать подобные средства крайне опасно…

Но Фаина вела себя, словно воспитанница детского садика, увидавшая у одногруппника новую игрушку.

– Хочу! – ныла старуха. – Немедленно достань!

Все члены семьи высказали Фаине то, что думали по поводу непонятных таблеток, то есть не рекомендовали ей принимать их. Одна Ника спокойно заявила:

– Незачем волноваться. Желает она травиться – сколько угодно. Помрет, и даже лучше будет, никто потом не станет мою чашку хватать. Да и на похоронах сэкономим: гроб не понадобится, то, что останется от Фаины после отравления таблетками для похудания, поместится в спичечный коробок.

Не успела милая бабушка захлопнуть рот, как разгорелся дикий скандал. Фаину понесло: она каждому высказала свое мнение о его внешности, умственных способностях и поведении. Досталось всем, ехидная Фаина умело наступала на больные мозоли. Лизе она заявила:

– Можешь не стараться, все равно тебя скоро тут не будет.

– Почему? – удивилась жена Кита. – Куда же это я денусь?

– Вон пойдешь, – мило улыбнулась бабуся. – Зря развоображалась. Хочешь мой совет? Потребуй побольше подарков, разведи Ми на брильянтовые безделушки. Когда Кит выпрет тебя, очередную жену, из дома, будет чем утешиться. Чего надулась? Милада дура, она презенты у бывших невесток не отбирает. Вон Наташке машину преподнесла уже тогда, когда та и членом семьи‑то не была.

Лиза покраснела и ринулась на Ми.

– Это правда, Наташка получила авто?

– Э… – залепетала Ми.

– Отвечай!

– Ну…

– Не мямли!

– А… а… Ой, я забыла в издательство позвонить! – попыталась вывернуться писательница, устремляясь к двери.

Но невестка мертвой хваткой вцепилась в свекровь.

– Отвечай.

Пришлось Миладе сдаться.

– Да.

– А еще она ей долларов отсыпала, – торжествующе добавила Фаина.

– Наташе квартира нужна, она сейчас живет на съемной площади, – попыталась оправдаться писательница.

– И ты дала ей денег?! – в один голос заорали Лиза с Никитой.

– Нет, – залепетала Ми. – Вернее, да, но в долг, ненадолго.

– А‑а‑а! – завизжала Фаина. – Бешеные доллары на чужую девку потратила, а мне лекарство не купила!

– Тише ты! – рявкнул на бабулю пришедший в себя Никита. – Мать сама зарабатывает, сама и тратит. Захочет, сгребет все в кучу и подожжет!

На этой фразе Настя, подхватив собак, ускользнула из комнаты. Через несколько дней девочка заметила странное изменение в поведении Фаины: бабка больше не голодала. Наоборот, она просто бросалась на еду, запихивая в себя все, что лежало на тарелках.

Впрочем, обжорствовала Фаина по‑тихому. Когда за столом сидели все, старуха ограничивалась, как всегда, листиком салата. А потом тайком шла в кладовку и оттягивалась от души. Сначала Настя удивилась столь резкой перемене в поведении бабушки Никиты, но потом поняла: та просто получила вожделенные таблетки.

Впрочем, через пару недель секрет стал известен всем, потому что Фаина внезапно упала в обморок и вынуждена была сообщить доктору Андрею Викентьевичу правду. Врач пришел в ужас, прочел престарелой балерине лекцию о вреде нелицензированных фармакологических препаратов и отнял у потерявшей разум бабки пилюли. Но не тут‑то было! Непонятно каким образом никуда не выезжавшая из поселка Фаина снова обзавелась отравой и… опять свалилась без чувств.

В общем, вот уже полгода, как она тайком лопает капсулы, объедается жирной, калорийной пищей, не полнеет и регулярно теряет сознание.

– Откуда же она берет эту гадость? – удивилась я.

Настя замялась, потом ответила:

– Наши полагают, что Фаине лекарство покупает кто‑то из обслуги. Бабушка любит гулять по поселку, разговаривать с охранниками. Так вот один из них небось и работает «курьером». Но у меня иное мнение, только я его никому не говорила.

– Какое?

– Думается, это Ми.

– Милада доставала свекрови крайне вредные пилюли? Зачем? Она что, хотела нанести вред ее здоровью?