Глава 35. Они сидели на диване, вытянув укутанные шерстяным пледом ноги на кофейный столик

Они сидели на диване, вытянув укутанные шерстяным пледом ноги на кофейный столик.

После целого дня, проведенного на свежем воздухе, сытного ужина и долгих занятий любовью Джулия чувствовала во всем теле приятную усталость. Зак по‑прежнему обнимал рукой ее плечи, крепко прижимая к себе, хотя сейчас он явно задумался о чем‑то своем и сидел молча, глядя на пляшущие в камине языки пламени. Взгляд Джулии скользнул на их снеговика, который виднелся сквозь стеклянную стену. Хотя свет в гостиной был приглушен, она могла разглядеть смутные очертания ни на что не похожей снежной фигуры. Джулия с улыбкой подумала о том, что, даже воздавая должное фантазии и творческому воображению Зака, что было совсем неудивительно, учитывая его блестящую карьеру кинорежиссера, она бы все‑таки предпочла вылепить из снега примитивного снеговика, а не какого‑то подозрительного мутанта, весьма смахивающего на динозавра.

– О чем ты думаешь? – внезапно спросил Зак, легонько целуя ее в макушку.

Джулия приподняла голову и с улыбкой взглянула ему в лицо:

– О твоем снеговике. Разве тебе никто никогда не рассказывал, что снеговик обязательно должен быть добродушным?

– Значит, – невозмутимо отпарировал он, с гордостью обозревая свое творение сквозь панорамное окно, – это будет снежный монстр.

– Он кажется воплощением одной из жутких фантазий Стивена Кинга. Ему бы это, наверное, понравилось. Интересно, что за детство было у тебя? Глядя на твоего снеговика, тебе трудно позавидовать.

– Ты абсолютно права, – охотно согласился Зак с ее последним утверждением и покрепче прижал к себе.

Он испытывал совершенно незнакомое ему прежде чувство – и в постели, и вне ее ему все время не хватало Джулии. Хотелось познавать ее еще и еще. Казалось, что она создана специально для него. В постели она была одновременно и соблазнительницей, и ангелом, и куртизанкой. Она сводила его с ума каждым своим движением, каждым взглядом, каждым звуком нежных губ. Вне постели она была забавной, веселой, обаятельной, остроумной и на редкость образованной. Она могла разозлить его каким‑то неосторожным словом и тотчас же обезоружить улыбкой. Она была совершенно неискушенной, чуждой всякого притворства, и в то же время переполненной таким жизнелюбием, что Зак иногда чувствовал себя просто загипнотизированным. Он похитил ее, угрожал ей, а в отместку за все это она спасла ему жизнь. Предполагалось, что он хитрый, безжалостный убийца, и в то же время у Джулии хватило душевных сил и мужества сбежать прямо у него из‑под носа. Потом же, поверив ему, она не только приняла его сторону, но и отдалась ему с такой самозабвенностью и трогательной нежностью, что у него до сих пор сжималось сердце, стоило ему вспомнить об этом. Он преклонялся перед ее мужеством, добротой и душевной щедростью.

Он был на девять лет старше и в тысячу раз суровее, но все‑таки в Джулии было что‑то такое, что смягчало его, и смягчался он с удовольствием. И то, и другое казалось настолько непривычным и необычным для Зака, что он окончательно запутался в себе. За всю свою жизнь он наслушался от женщин достаточно «комплиментов». В чем только его не обвиняли – ив холодности, и в неприступности, и в безжалостности, и в безразличии. Некоторые сравнивали его с машиной, а одна даже провела более конкретную аналогию. Она сказала, что он включается перед тем, как заниматься любовью, а потом выключается для всего, кроме своей работы. Во время одной из их многочисленных ссор Рейчел заявила, что он может очаровать даже змею, но это только потому, что он такой же хладнокровный.

С другой стороны, за всю свою сознательную жизнь он не встречал ни одной женщины, включая и Рейчел, которую бы не интересовала в первую очередь ее собственная карьера и то, что он может для этой карьеры сделать. А если к этому всему добавить многочисленных лжецов и подхалимов, которые встречались на его пути с момента переезда в Голливуд, то стоило ли удивляться, что он стал циничным, разочарованным и черствым. Нет, подумал Зак, не надо кривить душой перед самим собой. Ведь это не правда. А правда заключалась в том, что уже в восемнадцать лет он был достаточно черствым и равнодушным, чтобы суметь повернуться спиной не только к собственному прошлому и семье, но даже к своему имени. Он смог навсегда изгнать это из своей памяти, и вот уже семнадцать лет не только не обсуждать ни с кем, но даже и в одиночестве не позволять себе оглянуться назад. Он никого и никогда не пускал в свое прошлое – ни отдел рекламы на студии, заставив их полностью «изобретать» ему фальшивую биографию, ни любовниц, ни жену. Его настоящее имя, бывшая семья и все, связанное с ними, осталось безвозвратно похороненным в прошлом семнадцатилетней давности.

– Зак?

Его имя в устах Джулии казалось каким‑то необычным и звучало как‑то по‑особенному.

– Да?

– А ведь я почти ничего не знаю о тебе, несмотря на то, что мы… ээ… что мы были… – Джулия осеклась, побоявшись употребить слово «любовники».

Зак почувствовал ее замешательство и улыбнулся, подумав, что она, наверное, подыскивает какое‑то особенно меткое и подходящее словечко для того, чтобы описать ту совершенно неконтролируемую страсть и непривычные чувства, которые теперь связывали их.

Улыбнувшись, он уткнулся в душистую копну каштановых волос.

– Что бы ты предпочла – какое‑то одно слово или, может быть, целое выражение?

– Если ты думаешь, что я затрудняюсь в подборе слов, ТО глубоко заблуждаешься. Я проходила специальный курс по преподаванию полового воспитания как в начальной, так и в средней школе.

– Тогда в чем же дело? – насмешливо поинтересовался Зак.

Ее ответ был настолько неожиданным, что веселость Зака сменилась трогательной нежностью, от которой у него сжалось горло.

– Дело в том, – сказала Джулия, тщательно избегая его взгляда, – что классический термин «половая связь» кажется мне не совсем подходящим, когда речь идет о чем‑то таком… таком замечательном, как то, что происходит между нами. И таком глубоком. И таком всепоглощающем.

Закрыв глаза, Зак откинулся на спинку дивана, пытаясь хотя бы отчасти разобраться в тех совершенно незнакомых и непонятных чувствах, которые она в нем вызывала. Несколько мгновений спустя он все‑таки достаточно овладел собственным голосом, чтобы сказать:

– А как насчет слова «любовники».

– Любовники, – согласилась Джулия. – Да, это именно то, что нужно. Так вот, я пыталась объяснить, что, несмотря на то что мы были любовниками, я почти ничего о тебе не знаю.

– А что бы ты хотела узнать?

– Ну, для начала хотя бы твое настоящее имя. Захарий Бенедикт – это ведь, наверное, псевдоним, который ты взял после того, как начал сниматься.

– Мое имя действительно Захарий. Правда, Бенедикт – это не фамилия, а второе имя. Но я поменял все документы официальным путем, когда мне исполнилось восемнадцать.

– Правда? – Джулия повернулась и начала пристально разглядывать его. Даже с закрытыми глазами Зак мог видеть любопытство, написанное на ее лице, и уже точно знал, какой вопрос будет следующим. Размышляя об этом, он невольно вспомнил и другое…

«Я бы никогда не отказала тебе, Зак».

«За то, что ты мог даже подумать о том, что я когда‑нибудь смогла бы сказать, что ты меня изнасиловал!»

«Дело в том, что классический термин» половая связь» кажется мне не совсем подходящим, когда речь идет о чем‑то таком… таком замечательном… И таком глубоком. И таком всепоглощающем «.

Голос Джулии прервал его воспоминания:

– А какая у тебя была фамилия перед тем, как ты ее сменил?

Этого вопроса он и ожидал. Вопроса, на который до сих пор никому не удавалось получить ответ.

– Стенхоуп.

– Какая красивая фамилия! Зачем же было менять ее? – К своему удивлению, Джулия увидела, как напряглось лицо Зака, а в открывшихся глазах снова появилось суровое и недоброе выражение.

– Это долгая история, – лаконично ответил он.

– Понятно, – ответила Джулия, одновременно подумав о том, что эта история до сих пор ранит его, а потому не стоит ворошить ее сейчас. И она попыталась отвлечь внимание Зака от всяких омрачающих его настроение воспоминаний:

– Правда, я очень много знаю о твоем детстве и юности, потому что в свое время мои братья были просто влюблены в тебя.

То, с какой легкостью Джулия подавила совершенно естественное любопытство по поводу» долгой истории «, мгновенно растопило лед, который начал образовываться в душе у Зака при одном упоминании фамилии Стенхоуп.

– Ну и что же именно ты обо мне знаешь? – насмешливо спросил он, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение.

Будучи довольна тем, как удачно ей удалось сменить тему, Джулия начала охотно рассказывать:

– Например, то, что ты был сиротой и всю свою юность провел, участвуя в родео и ловя арканом быков. Что ты жил на ранчо и объезжал лошадей… Что, я сказала что‑нибудь смешное?

– Очень не хотелось бы разрушать ваши иллюзии, принцесса, – ухмыльнулся Зак, – но все эти истории – не более чем плод больной фантазии сотрудников нашего рекламного отдела. А правда заключается в том, что я с большей охотой проведу два дня в самом паршивом автобусе, чем два часа на спине у самой прекрасной лошади. И если есть на свете что‑то, что я не люблю больше лошадей, то это коровы. Точнее, быки.

– Коровы! – прыснула Джулия, и ее неподдельное веселье было настолько заразительным, что Зак окончательно избавился от неожиданно нахлынувших мрачных воспоминаний.

– А как насчет тебя? – шутливо спросил он, потянувшись за бокалом с бренди. Он понимал, что его вопрос – чисто риторический, но хотел тем самым предотвратить неизбежные дальнейшие расспросы с ее стороны.

– Мэтисон – это твоя настоящая фамилия, или ты ее тоже меняла?

– До определенного возраста меня звали совсем по‑другому.

– Что?

Зак был настолько ошарашен, что чуть не поперхнулся.

– Честно говоря, меня нашли завернутой в полотенце, в картонной коробке, которую кто‑то вынес на помойку. Дворник отнес меня к себе домой, где его жена ухаживала за мной и отогревала до тех пор, пока меня не смогли переправить в больницу. Он решил, что меня по этому поводу необходимо назвать в честь его жены, и поэтому я – Джулия.

– О Господи! – пробормотал Зак, пытаясь скрыть свое потрясение.

– Мне еще повезло! Ведь все могло быть гораздо хуже. Зак был еще настолько ошарашен, что даже не уловил смешливой интонации в ее голосе.

– Еще хуже?

– Ну конечно. Ведь его жену могли звать Матильда. Или Гертруда. Или Вильгельмина. Одно время меня постоянно мучили кошмары, в которых мне снилось, что меня зовут Вильгельмина.

И снова Зак почувствовал уже знакомую, щемящую боль в сердце, что случалось каждый раз, когда он видел ее фантастическую улыбку.

– Но в конце концов все, слава Богу, закончилось благополучно, – сказал он, как бы уговаривая сам себя, хотя и понимал, что это выглядит нелепо. – Тебя ведь удочерили Мэтисоны? – Джулия кивнула, и он продолжал:

– В таком случае они получили прелестную маленькую крошку, которая стала им прекрасной и любимой дочерью.

– – Не совсем.

– Что? – переспросил Зак, переставая вообще понимать что бы то ни было.

– Мэтисоны получили весьма строптивую одиннадцатилетнюю девчонку, которая до этого уже привыкла к своеобразной жизни в трущобах Чикаго. При этом ее часто замечали в сомнительных компаниях, где старшие ребята и обучили ее некоторым… ээ… трюкам. Наверное, – весело добавила она, – меня даже ожидала в своем роде выдающаяся карьера. – Джулия вытянула руку и пошевелила длинными изящными пальцами. – У меня были замечательные руки. Очень ловкие.

– Ты воровала?

– Да, меня впервые арестовали в одиннадцать лет.

– За воровство? – спросил Зак, не веря собственным ушам.

– Конечно, нет, – возмущенно ответила она, явно задетая таким предположением. – Я была мастером своего дела. Мне повесили статью о бродяжничестве.

Услышав последнюю фразу, особенно с характерным словечком» повесили «, Зак на некоторое время совершенно лишился дара речи. Но его исключительное, чрезвычайно развитое воображение, то самое, которое помогло сделать такую блестящую карьеру в кино, уже взялось за работу, и он увидел Джулию такой, какой она была подростком, шляясь по улицам Чикаго. Маленькая, очень худая и, наверное, бледная от недоедания… на замурзанном лице беспризорника сияют огромные, не правдоподобно синие глаза… упрямо вздернутый подбородок… короткие темные волосы, грязные и спутанные… взбалмошный, заводной характер.

Девочка, готовая в любую минуту вступить в борьбу с окружающим жестоким миром…

Готовая понять и принять беглого заключенного…

Готовая стать на его сторону и поддерживать его, отказавшись от всего, что ей удалось достичь за эти годы, только потому, что она искренне поверила ему…

Испытывая какую‑то непонятную смесь нежности, изумления и почему‑то смеха, Зак наконец отвлекся от собственных мыслей и сказал извиняющимся тоном:

– Кажется, я слишком дал волю воображению.

– Я в этом даже не сомневаюсь, – загадочно улыбнулась Джулия.

– А чем именно ты занималась, когда тебя арестовали? Джулия как‑то странно посмотрела на него. Ее явно что‑то забавляло:

– Несколько ребят постарше показывали мне одну маленькую хитрость, которая могла бы мне весьма пригодиться после встречи с тобой. Правда, когда я пыталась вчера проделать то же самое с» блейзером «, то так и не смогла вспомнить, куда именно что подсоединять.

– То есть? – недоуменно переспросил Зак, абсолютно не понимая, о чем идет речь.

– Вчера я пыталась завести» блейзер» без ключа зажигания.

Зак рассмеялся таким открытым, веселым смехом, каким не смеялся уже давно. И прежде чем Джулия успела отреагировать, он еще крепче притянул ее к себе и зарылся смеющимся лицом в густую гриву каштановых волос.

– О Господи, – прошептал он после того, как приступ смеха прошел, – наверное, только я мог ухитриться похитить дочку священника, которая к тому же еще и умеет угонять машины.

– Я уверена, что и вчера у меня бы все получилось, если бы мне не приходилось каждые две минуты все бросать и появляться у тебя на глазах, – обиженно добавила Джулия, что вызвало у Зака лишь новый приступ смеха.

– О Боже! – внезапно воскликнула она, явно осененная какой‑то мыслью. – Вместо того чтобы возиться с зажиганием, мне нужно было просто обшарить твои карманы!

Очередной приступ хохота заглушил ее последние слова.

– Если бы я только знала, что ты держишь эти ключи в кармане! Я бы достала их так, что ты даже не успел бы ничего сообразить. – Джулия была очень рада, что ей удалось развеселить Зака, но как только он наконец перестал смеяться, она прижалась к нему и спросила:

– А ты? Теперь твоя очередь. Где же ты на самом деле провел детство, если не на ранчо?

Зак оторвался от душистых волос Джулии и, взяв за подбородок, приподнял ее лицо.

– В Риджмонте, штат Пенсильвания.

– И? – подсказала Джулия, подталкиваемая странным ощущением, что ответ на этот вопрос почему‑то чрезвычайно важен для него.

– Ив этом самом Риджмонте семейство Стенхоупов уже почти столетие владеет большой промышленной компанией, без которой вряд ли смог бы существовать этот городок.

– Так ты был богат! – воскликнула Джулия, не скрывая своего негодования. – И все эти истории о твоем сиротском детстве и участии в родео – всего лишь чьи‑то дешевые, лживые выдумки. А мои браться верили во всю эту чепуху!

– Прошу прощения за то, что невольно ввел в заблуждение твоих братьев, – сказал Зак, откровенно забавляясь ее непритворным возмущением, – но дело в том, что я обычно знакомился с продукцией нашего рекламного отдела уже в готовом виде – а именно в журналах и газетах, когда было поздно поднимать шум и возмущаться очередной не правдоподобной историей. Кроме того, в то время я и не мог себе этого позволить. Ведь после того, как я в восемнадцать лет покинул Риджмонт, мне пришлось самому зарабатывать себе на хлеб.

Джулии очень хотелось спросить о причине, по которой он покинул родной город, но она решила не торопить события.

– А у тебя есть братья и сестры?

– У меня были два брата и сестра.

– Почему ты говоришь «были»?

– По целому ряду причин, – вздохнул Зак, попытавшись откинуться на спинку дивана, но тотчас же почувствовал, как беспокойно зашевелилась Джулия, и вновь вернулся в прежнее положение.

– Если ты почему‑либо не хочешь об этом говорить, – сказала она, моментально уловив перемену в его настроении, – то не нужно. Давай поговорим о чем‑нибудь другом.

Зак понимал, что обязательно расскажет ей обо всем, хотя и не испытывал никакого желания анализировать те мириады чувств, которые заставляли его сделать это. Ведь у него никогда не возникало потребности отвечать на те же самые вопросы, когда их задавала Рейчел. Правда, он никогда не доверял ни ей, ни кому‑нибудь другому самое сокровенное, то, что рано или поздно могло быть использовано против него. Но Джулия уже столько для него сделала, что он просто обязан был ответить на все ее вопросы. Покрепче обняв ее, он заговорил:

– Я никогда не рассказывал об этом ни одной живой душе. Хотя, Бог свидетель, меня просили тысячи раз. Правда, эта история не такая уж и интересная, и если я избегал всяких разговоров о ней, то только потому, что она чрезвычайно неприятна для меня, и потому, что трудно рассказывать о чем бы то ни было после семнадцатилетнего молчания.

Заинтригованная и польщенная, Джулия молча ждала продолжения.

– Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было десять лет, – начал Зак, – и поэтому всех нас – меня, двоих братьев и сестру – воспитывали родители отца. Хотя «воспитывали»– слишком громко сказано. Большую часть времени мы проводили в закрытых цветных школах. Мы все были погодками – Джастин, самый старший, потом я, потом Элизабет и Алекс. Джастин был… – Зак запнулся, тщетно пытаясь подыскать наиболее подходящее слово для описания брата. – Он был очень хорошим. И в отличие от большинства старших братьев охотно таскал меня повсюду за собой. Он был… добрым. Чутким. Он покончил с собой, когда ему было восемнадцать.

То, что рассказал Зак, было настолько ужасно, что Джулия не смогла сдержать невольно вырвавшего возгласа:

– О Боже! Но почему?

Прежде чем ответить, Зак сделал глубокий вдох, как бы собираясь с силами.

– Он был голубым. Этого никто не знал. Кроме меня. Он рассказал мне об этом за час до того, как застрелился.

Наступило непродолжительное молчание, которое первой нарушила Джулия:

– Но неужели он не мог поговорить с кем‑то, выговориться, облегчить душу, попросить поддержки У семьи?

Зак горько засмеялся.

– Моя бабушка – в девичестве Гаррисон, а эта семейка всегда гордилась необычайно высокими моральными устоями, считая при этом своим долгом навязывать их также и всем окружающим. Они бы сочли Джастина извращенцем, моральным уродом и публично отреклись от него, если бы он тотчас не покаялся. С другой стороны, они были их полной противоположностью – безрассудные, безответственные, обаятельные и очень слабые. Но наиболее выдающейся чертой, передающейся из поколения в поколение всем мужчинам семейства Стенхоуп, была их непомерная любовь к женскому полу. Всегда. Об их распутстве ходили легенды, но самое интересное, что они этим страшно гордились. Мой дедушка, естественно, не являлся исключением. Я уверен, что даже семейству Кеннеди нечего делать рядом со Стенхоупами в том, что касается женщин. Постараюсь привести тебе наиболее безобидный пример. Когда кому‑нибудь из нас исполнялось двенадцать, дедушка в виде своеобразного подарка приглашал проститутку и устраивал небольшой интимный ужин, после которого гостья поднималась в спальню именинника.

– А что обо всем этом думала бабушка? – поинтересовалась Джулия, даже не пытаясь скрыть своего отвращения. – Где она была в это время?

– Моя бабушка, естественно, была где‑то в доме, но, прекрасно понимая, что не может ничего изменить или предотвратить, предпочитала делать вид, что ничего не замечает. Точно так же она относилась и к бесконечным любовным похождениям своего мужа. – Зак умолк, и Джулия подумала, что он больше не собирается продолжать свой рассказ. Но она ошиблась.

– Мой дедушка умер через год после Джастина и даже своей смертью ухитрился нанести последний болезненный удар по гордости жены. Он погиб в авиакатастрофе, направляясь в Мексику в компании молодой манекенщицы. Гаррисоны были владельцами единственной риджмонтской газеты, и поэтому туда не просочился этот пикантный факт, но все их усилия все равно оказались тщетными, потому что эта история еще долго обсасывалась во всех крупных газетах штата и по телевидению.

– Но почему он просто не развелся, раз уж жена была ему настолько безразлична?

– Я задал своему деду тот же самый вопрос незадолго до его смерти, перед тем как отправиться в Иель. Мы вдвоем отмечали мое поступление в университет и крепко напились в его кабинете. Может быть, именно потому, что он был пьян, он не послал меня куда подальше с моими расспросами, а сказал правду.

Зак потянулся за своим бокалом и залпом проглотил остаток бренди, как бы пытаясь смыть неприятный привкус во рту, который появился после этого рассказа.

– Ну и что же он тебе сказал? – спросила Джулия, когда молчание слишком затянулось.

Зак посмотрел на нее так, как будто совсем забыл о ее присутствии.

– Он сказал мне, что бабушка – единственная женщина, которую он когда‑либо любил. Все думали, что он женился по расчету, для того чтобы приобщить деньги Гаррисонов к тому, что осталось от его собственного, быстро тающего состояния. Тем более что моя бабка была далеко не красавицей. Но во время того разговора дед сказал мне, что это не правда, и я ему верю. Да и с возрастом она не подурнела, а скорее наоборот – приобрела то, что называют аристократической внешностью, и стала очень интересной женщиной.

Зак снова замолчал, но теперь Джулия не собиралась отставать от него.

– А почему ты ему поверил? – спросила она все с тем же нескрываемым отвращением. – Ведь если бы он ее любил, то никогда бы не стал изменять, особенно таким образом.

Губы Зака скривились в сардонической усмешке.

– Чтобы понять это, нужно знать мою бабку. Никто не мог соответствовать ее утрированным понятиям о чести и порядочности, не говоря уже о моем разгильдяе деде. И он это знал. Он рассказал мне о том, что прекратил всякие попытки вскоре после свадьбы. Единственным из всех внуков, который не вызывал у моей бабки скрытого раздражения, был Джастин. Она обожала его. Понимаешь, – объяснил он, невольно улыбаясь собственным воспоминаниям, – Джастин был единственным из всех нас, который внешне пошел в ее породу. Светловолосый, невысокий и вообще очень походил на ее отца. Все остальные, включая моего отца, унаследовали характерные черты Стенхоупов. А я так вообще был их классическим воплощением. Поэтому дед во мне души не чаял, что, как ты понимаешь, едва ли могло пробудить нежные чувства в моей бабке.

Джулия не понимала. Более того, она подумала, что такое отношение к собственному внуку, который провинился только тем, что был похож на деда, – самая большая нелепость, какую она когда‑либо встречала в своей жизни. Но она оставила эти мысли при себе и спросила:

– Но если твоя бабушка так любила Джастина, то я уверена, что она обязательно бы помогла ему и поддержала, даже если бы он ей во всем признался.

– Никогда в жизни! Она презирала слабости. Любые. Его признание не вызвало бы у нее ничего, кроме отвращения. – Зак криво усмехнулся и продолжал:

– Учитывая все вышесказанное, она вышла замуж явно не в ту семью, потому что Стенхоупы, как я уже упоминал, были подвержены практически всем слабостям, которые только можно себе вообразить. Они пили слишком много, ездили слишком быстро, разбрасывались деньгами направо и налево и совершенно не заботились о стремительно тающем состоянии, как сделали бы на их месте любые мало‑мальски рассудительные люди. Их единственным призванием в жизни было получение от нее максимума удовольствий. Они никогда не заботились о завтрашнем дне и вообще не заботились ни о чем, кроме самих себя, да и даже об этом они заботились не особенно тщательно. Возьмем, к примеру, моих родителей. Они разбились, возвращаясь домой с пьяной вечеринки и мчась по заснеженной дороге со скоростью более ста шестидесяти километров в час. Дома их ждали четверо детей, которые нуждались в них, но им было на это глубоко и категорически наплевать.

– А Алекс и Элизабет пошли в родителей?

– Алекс и Элизабет унаследовали все крайности и слабости Стенхоупов, – ответил Зак ровным, невыразительным голосом, как будто констатируя совершенно не касающийся его факт. – К шестнадцати годам они уже всерьез увлекались выпивкой и наркотиками. Элизабет успела сделать аборт. Алекса дважды задерживала полиция за наркотики и азартные игры. Естественно, его тотчас же отпускали без всяческих последствий. Правда, справедливости ради следует отметить, что с ними рядом не было никого, кто мог бы наставить их на путь истинный. Это могла бы сделать только бабка, но дедушка не желал даже слышать об этом. Да если бы она и попыталась вопреки всему, то вряд ли чего‑нибудь добилась – ведь мы жили дома всего лишь пару месяцев в году, во время летних каникул. По настоянию деда все остальное время мы проводили в самых дорогих закрытых частных школах. А в подобных заведениях всем абсолютно начхать на то, чем ты занимаешься, до тех пор пока тебе удается выходить сухим из воды и не создавать лишних неприятностей.

– Значит, бабушка не особенно любила твоих младших брата и сестру?

– Совершенно верно, и они отвечали ей взаимностью. Правда, бабка считала, что из них может что‑то получиться, если их вовремя взять в ежовые рукавицы.

Джулия очень внимательно слушала его рассказ. Более того, еще внимательнее следила за малейшими изменениями выражения его лица и модуляций голоса. И хотя, рассказывая о семействе Стенхоупов и их многочисленных слабостях, он автоматически причислял себя к ним, Джулия уловила легкое презрение, сквозящее в его рассказе. Кроме того, ей удалось сделать несколько весьма любопытных выводов из того, чего он не договорил.

– А ты? – осторожно спросила она. – Ты‑то сам как к ней относился?

Зак удивленно посмотрел на нее:

– А почему ты думаешь, что я относился к ней не так, как Алекс и Элизабет?

– Мне почему‑то так кажется. Зак согласно кивнул. Он не уставал удивляться проницательности и чуткости Джулии.

– Ты права. Честно говоря, я восхищался ею. Да, ее мерки были невероятно завышенными, но ведь она сама им соответствовала! Рядом с ней хотелось постараться стать лучше и порядочнее, чем ты был на самом деле. Правда, мы все равно были бы бессильны удовлетворить ее требования. Это удавалось только Джастину.

– Ты рассказал мне, как она относилась к твоим братьям и сестре. А как она относилась к тебе?

– Ей казалось, что я второе издание своего деда.

– Внешне, – поправила его Джулия.

– А какая разница? – довольно резко ответил Зак. Джулия чувствовала, что ступает на запретную территорию, но уже не могла остановиться:

– Думаю, что ты сам прекрасно чувствуешь эту разницу, – твердо сказала она, – даже если она ускользнула от твоей бабушки. Может быть, ты и выглядишь почти так же, как твой дед, но ты совсем на него не похож. Ты похож на нее. Да, Джастин внешне напоминал мужчин из ее семьи, но внутренне он был совсем другим. В отличие от тебя.

Ее слова вызвали у Зака гримасу отвращения, но поняв, что Джулию этим вряд ли удастся пронять, он сухо сказал:

– Ты на редкость самоуверенна для своих двадцати шести лет.

– Прекрасная тактика, – ничуть не смутилась Джулия и в тон ему ответила:

– Если человеку нечего возразить, он обычно нападает на своего оппонента.

– Тише, – нежно прошептал Зак, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

– А если, – продолжала она, ловко уклоняясь и подставляя ему щеку, – оппонента не смущает нападение, то его следует чем‑нибудь отвлечь.

Улыбнувшись, Зак взял ее за подбородок и заставил поднять голову так, что теперь их губы почти соприкасались.

– А знаешь, – насмешливо‑доверительно прошептал он, – ты можешь быть редчайшей занудой.

– Только, пожалуйста, не пытайся мне льстить, – рассмеялась Джулия, ловко уклоняясь от его поцелуя. – Ты же знаешь, что я не могу устоять, когда ты говоришь мне комплименты. Так почему же ты все‑таки ушел из дома?

Заку удалось наконец коснуться ее смеющихся губ.

– Ты действительно просто уникальная зануда. Джулии оставалось только признать свое поражение. Обвив руками плечи Зака, она вернула поцелуй со всей самозабвенностью, на которую была способна, потому что безошибочно чувствовала: как бы много она ни давала, взамен получала еще больше.

Когда Зак наконец отпустил ее, Джулия подумала, что сейчас он предложит вернуться в спальню, но вместо этого он заговорил:

– Так как мне не удалось перехитрить тебя, ты заслуживаешь ответа на заданный вопрос. Но только пообещай мне, что после того как я расскажу, почему ушел из дома, мы оставим мою семью и биографию в покое раз и навсегда.

Джулия понимала, что ей рано или поздно захочется узнать о нем что‑нибудь еще, но она также прекрасно понимала его чувства, а потому согласно кивнула. После этого Зак продолжил рассказ:

– Дед погиб, когда я учился на первом курсе, и бабка стала единоличной хозяйкой и распорядительницей всего состояния Стенхоупов. Когда Алексу было шестнадцать, Элизабет – семнадцать, а мне – восемнадцать, она собрала нас всех вместе во время летних каникул и устроила небольшое аутодафе. В результате Алексу и Элизабет было предложено расстаться с дорогими частными школами, переехать в Риджмонт и довольствоваться местным пейзажем и минимумом денег на карманные расходы. Причем им было открыто сказано, что если они хотя бы раз попадут в какую‑то темную историю, связанную с пьянством, наркотиками или чем‑то подобным, то будут вышвырнуты из дома без гроша за душой. Чтобы ты полностью могла оценить размах обрушившегося на них удара, добавлю, что все мы не привыкли ограничивать себя в «карманных» деньгах. У нас были дорогие спортивные машины, и мы могли покупать любые вещи, которые нам приглянутся. – Зак снова улыбнулся своим воспоминаниям и насмешливо покачал головой. – Никогда не забуду выражения лиц Алекса и Элизабет после того, как они услышали этот ультиматум.

– И они согласились?

– Естественно. А разве у них был выбор? Они ведь умели только тратить деньги, но не имели ни малейшего представления о том, как их можно заработать. И они сами это прекрасно понимали.

– А ты не пошел на такую сделку, и поэтому тебе пришлось уйти из дому, – догадалась Джулия.

Лицо Зака мгновенно превратилось в ничего не выражающую маску. Джулия очень хорошо помнила это выражение и поняла, что оно не предвещает ничего хорошего.

– А мне никакой сделки и не предлагалось. – После довольно продолжительного молчания Зак добавил:

– Мне было приказано немедленно убираться вон и никогда не возвращаться. Кроме того, она предупредила брата и сестру, что если они когда‑нибудь попытаются искать встреч со мной, то последуют по моим стопам. Они должны были отречься от меня так же, как это сделала она. Поэтому я положил на стол ключи от машины – по ее требованию – и пешком направился к ближайшей автостраде. У меня осталось около пятидесяти долларов на банковском счете в Коннектикуте и та одежда, которая была на мне. Через пару часов меня подобрал водитель грузовика, перевозящего декорации для одной из студий Голливуда, и я очутился в Лос‑Анджелесе. Водитель оказался хорошим парнем и замолвил за меня словечко перед руководством студии. Они предложили мне работу грузчика, каковой я и занимался до того, как один чудак‑режиссер не решил, что ему необходимо еще несколько человек для массовки. В тот самый день и состоялся мой своеобразный дебют в кино. Потом я закончил Школу искусств и сам начал снимать фильмы. Конец рассказа.

– Но почему твоя бабка поступила так именно с тобой, а не с твоим братом или сестрой? – спросила Джулия, пытаясь не показывать, насколько потрясена его рассказом.

– Уверен, что, по ее мнению, у нее на то были очень веские причины. Я ведь тебе уже говорил, что постоянно напоминал ей о покойном муже и обо всем том, чего она от него натерпелась.

– И ты… Ты так больше никогда и не видел своих брата и сестру? Ты никогда не пытался связаться с ними, хотя бы тайно?

Джулия чувствовала, что воспоминания об Алексе и Элизабет были для Зака самыми болезненными.

– После того как вышел мой первый фильм, я послал каждому из них письмо с обратным адресом. Я думал, что, может быть, они…

«Будут гордиться тобой, – подумала Джулия, после того как он умолк. – Обрадуются за тебя. Ответят тебе».

По его холодному, непроницаемому выражению лица она поняла, что этого не произошло, но ей необходимо было знать наверняка. С каждой минутой она все лучше понимала этого человека.

– Они ответили?

– Нет. И я больше никогда не пытался связаться с ними.

– Но вдруг они не получили твоих писем? Вдруг твоя бабка просматривала всю почту, которая приходила на их имя?

– Они получили их. К тому времени они жили не дома, а в отдельной квартире, которая была снята для них двоих на время учебы в местном колледже.

– Да, но, Зак, ведь они были так молоды. И, как ты сам сказал, не лишены слабостей. Ты же был гораздо мудрее и старше их. Почему же ты не подождал, пока они немного повзрослеют, и не предоставил им второго шанса?

Джулия почувствовала, что почему‑то именно эти последние слова вызвали у Зака совершенно непонятное для нее глухое раздражение. В его голосе появились ледяные нотки:

– Я никогда никому не предоставляю второго шанса, Джулия. Слышишь? Никому и никогда.

– Но ведь…

– Эти люди умерли для меня.

– Но ведь это же безумие! Ты ведь потерял не меньше, чем они. Нельзя идти по жизни, безжалостно сжигая за собой все мосты, вместо того чтобы пытаться починить их. Это путь саморазрушения, и он никуда не ведет.

– Я полагаю, что наша дискуссия окончена! Джулия понимала, что играет с огнем, но остановиться уже не могла.

– Мне кажется, что ты похож на свою бабку гораздо больше, чем сам думаешь.

– Не стоит испытывать мое терпение, леди. На этот раз злость в его голосе была настолько физически ощутимой, что Джулия невольно поежилась. Зак открылся ей с новой, неожиданной и пугающей ее стороны, и она не на шутку встревожилась. Ни слова не говоря, Джулия собрала грязные бокалы и направилась на кухню, попутно размышляя над тем, как можно с такой беспощадностью вычеркивать из своей жизни когда‑то близких людей, упорно отказываясь хотя бы раз оглянуться назад. И дело было не столько в том, что он говорил, сколько в том, как он говорил! Когда он взял ее заложницей, все его действия были продиктованы отчаянием и стремлением выжить. В них не было никакой неоправданной грубости или жестокости, и это Джулия могла если не принять, то хотя бы понять. Если бы она не видела Зака две минуты назад, то так бы и не смогла представить себе, как другие люди, знавшие его, могли решить, что он способен на хладнокровное убийство. Но если они когда‑нибудь видели его таким, то она их понимала. В этот момент Джулия со всей отчетливостью поняла, что, несмотря на их весьма близкие в интимном плане отношения, они фактически совсем не знают друг друга. Она была настолько поглощена своими размышлениями, что действовала и двигалась чисто автоматически – прошла в свою спальню, разобрала постель и, перед тем как вернуться к Заку, присела на кровать, пытаясь хоть немного упорядочить сбивчивые мысли, мелькавшие в голове.

Из глубокой задумчивости ее вывел довольно резкий голос, в котором почему‑то звучало весьма недвусмысленное предостережение:

– Не думаю, что ты приняла очень мудрое решение. На твоем месте я бы еще раз все хорошенько взвесил.

Вздрогнув от неожиданности, Джулия подняла голову и увидела Зака, который стоял, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. На его бесстрастном лице не отражалось никаких эмоций. Джулия понятия не имела, что он подразумевает под словом «решение», но все равно испытала огромное облегчение. Несмотря на то, что в нем не осталось ничего от того пугающего незнакомца, который предстал перед ней в гостиной. Она даже подумала о том, что с ней просто сыграли злую шутку собственное воображение и неровные блики пламени от камина.

Встав, она нерешительно направилась к нему, продолжая пристально изучать его лицо.

– Как я должна это понимать? Как весьма своеобразное извинение?

– Я даже не подозревал, что должен за что‑то извиняться.

Его заносчивость показалась Джулии такой хорошо знакомой и одновременно забавной, что она едва не рассмеялась.

– А если я тебе подскажу слово «грубость», ты по‑прежнему будешь ни о чем не подозревать?

– Разве я был груб? В таком случае я сделал это непреднамеренно. Я ведь тебя предупреждал, что эта тема разговора мне чрезвычайно неприятна, а ты все равно продолжала настаивать на своем.

Он действительно выглядел и говорил так, как будто чувствовал себя незаслуженно оскорбленным, но на этот раз Джулия не собиралась уступать.

– Понятно, – сказала она, подходя поближе. – Значит, это я во всем виновата?

– Очевидно. Что бы ни скрывалось под словом «всем».

– А ты, конечно, не догадываешься? Ты даже не подозреваешь, что был со мной… – Джулия запнулась, подыскивая подходящие слова, но так и не найдя их, воспользовалась суррогатами, которые не совсем точно отражали то, что она хотела сказать:

–..холоден, бессердечен и беспричинно груб.

Зак пожал плечами с несколько нарочитой небрежностью:

– Ты не первая женщина, которая обвиняет меня в подобных вещах, равно как и во многих других. Не буду оспаривать твои слова. Я действительно холоден, бессердечен и…

– Груб, – подсказала Джулия, с трудом сдерживая смех – настолько нелепой ей вдруг показалась вся эта их ссора. Зак рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее, и хотел умереть после ее мнимой гибели. Каким бы он ни был, но холодность и бессердечность явно не относились к числу его недостатков. Все те женщины, о которых он упомянул, ошибались. При мысли об этом веселость Джулии сменилась мучительным раскаянием. Как она могла говорить то, что только что сказала? Как они оба могли унизиться до подобной ссоры?

Зак так и не мог понять – действительно ли она настолько обиделась из‑за какого‑то мифического оскорбления, которое он ей якобы нанес, что решила спать в одиночестве (а это, собственно, и разозлило его), или же она не замышляла ничего подобного. Уж слишком пошл и избит подобный план мести, к которому рано или поздно прибегают все женщины.

– Груб, – с некоторым запозданием согласился он. Ему очень хотелось, чтобы Джулия посмотрела на него так, чтобы он мог видеть ее лицо.

– Зак? – вопросительно произнесла она, упрямо обращаясь к его подбородку. – Когда в следующий раз какая‑нибудь женщина скажет тебе это, попроси ее присмотреться повнимательней. – Джулия подняла на него свои ясные глаза и продолжала:

– И если она это сделает, то увидит перед собой человека редкого благородства и доброты.

Ее слова не просто обезоружили Зака – они потрясли его, в то время как сердце в очередной раз перевернулось в груди, что происходило всегда, когда она смотрела на него подобным образом.

– Правда, это отнюдь не мешает ему также быть властным, деспотичным, высокомерным и все прочее, что с этим связано, – добавила Джулия, давясь от смеха.

– Но несмотря на все это, – поддразнил он, нежно проводя пальцами по ее щеке, – я тебе нравлюсь.

– К вышеперечисленным качествам можешь добавить еще и тщеславие, – моментально отреагировала Джулия, но к этому времени Зак уже крепко сжимал ее в своих объятиях.

– Джулия, – прошептал он, наклоняясь к ее губам, – заткнись.

– А также нетерпимость, – успела вставить она в последний момент.

Теперь уже Зак не смог удержаться от смеха. Джулия была единственной женщиной, которая могла заставить его смеяться в тот момент, когда он собирался поцеловать ее.

– Напомни мне, – прошептал он, перемещая губы к ее уху, – чтобы я никогда больше не подходил и близко к женщине с таким словарным запасом, как у тебя..Его язык начал неторопливо исследовать контуры уха, постепенно переходя к шее. Джулия задрожала от наслаждения, но это не помешало ей добавить еще несколько эпитетов, чтобы дополнить его характеристику:

– И еще невероятно чувственный… и очень, очень сексуальный…

– Правда, с другой стороны, – улыбнулся Зак, целуя ее в затылок, – никто не может заменить умную, образованную и проницательную женщину.