Глава 25. Забрав из сушилки свои вещи, Джулия босиком прокралась через безмолвную гостиную обратно в спальню, где она провела почти бессонную ночь

Забрав из сушилки свои вещи, Джулия босиком прокралась через безмолвную гостиную обратно в спальню, где она провела почти бессонную ночь. Было уже одиннадцать часов утра, но, судя по звуку льющейся воды, доносившемуся из‑за стены, Зак тоже встал поздно и теперь принимал душ.

Морщась от тупой, пульсирующей головной боли, Джулия приступила к ежеутреннему ритуалу высушивания и расчесывания волос, но делала это вяло и чисто автоматически. Ею двигала не воля, а скорее многолетняя прочно укоренившаяся привычка. Закончив приводить в порядок волосы, Джулия натянула на себя джинсы и свитер, который был на ней три дня назад, когда она отправилась в Амарилло. Казалось, что с того утра прошла целая вечность, потому что это было утро последнего в ее жизни нормального дня. С тех пор окружающий мир как будто перевернулся. Все стало с ног на голову. И в первую очередь это касалось того, что происходило в ее душе. Да, ее захватил заложницей сбежавший из тюрьмы убийца. Событие, конечно, неприятное, но ведь самое страшное заключалось не в этом. Любая другая порядочная законопослушная двадцатишестилетняя женщина возненавидела бы преступника. Любая другая уважающая себя женщина сделала бы все, чтобы убежать, сорвать планы Захария Бенедикта и сдать его в руки полиции. Преступник должен сидеть в тюрьме! Но для этого нужно было быть честной, порядочной и богобоязненной.

Судя по всему, с отвращением подумала Джулия, она к таковым не относилась. Вместо того чтобы последовать голосу разума, она позволила Бенедикту ласкать и целовать себя. Более того, она еще и получала от этого немалое удовольствие. И если вечером Джулия еще могла заниматься самообманом и убеждать себя, что она просто утешает несчастного человека, проявляя тем самым христианское милосердие, которому ее всегда учили, то сегодня, в беспощадном свете дня, все выглядело совершенно по‑иному. Если бы Захарий Бенедикт был старым и уродливым, она вряд ли бросилась бы ему на шею и пыталась утешить его поцелуями. Равно как вряд ли бы стала так горячо убеждать себя в его невиновности.

Так почему бы не посмотреть правде в глаза и не признаться самой себе, что она поверила его нелепым заверениям только потому, что очень хотела в них поверить. Что ее так называемые «утешения» были не чем иным, как потаканием собственным постыдным желаниям. Вместо того чтобы вчера утром на площадке для отдыха довести начатое до конца и сдать Бенедикта полиции, она валялась в снегу и охотно отвечала на его поцелуи, умышленно игнорируя крайне высокую вероятность того, что в возможной борьбе водитель грузовика по имени Пит скорее всего вообще не пострадает.

В Китоне она отвергала настойчивые ухаживания хороших, порядочных парней и лицемерно гордилась высокими моральными устоями, которые якобы переняла у своих приемных родителей. Но теперь горькая правда предстала перед ней во всей своей неприглядности – ее просто абсолютно не привлекали хорошие и порядочные парни. И происходило это по одной простой причине – каждого человека тянет к себе подобным, и ее тянуло к социальным изгоям типа Захария Бенедикта. Приличная и респектабельная жизнь не могла удовлетворить человека, для которого родной стихией, судя по всему, были насилие, опасность и запретные страсти.

Суровая правда заключалась в том, что сколько бы Джулия Мэтисон ни пыталась изображать из себя добропорядочную, законопослушную гражданку, в глубине души она все равно оставалась Джулией Смит – подкидышем, уличной девчонкой, промышляющей воровством в трущобах Чикаго. Тогда для нее не существовало никаких моральных норм; судя по всему, они не существуют для нее и сейчас. Миссис Боровская, сотрудница Ла‑Салльского детского дома, была права. Вспомнив кислый голос и искривленные в вечной презрительной гримасе губы воспитательницы, Джулия так яростно дернула щетку, что чуть не вырвала себе клок волос. В памяти всплывали обидные и жестокие слова, которые она так и не смогла забыть: «Горбатого могила исправит, Джулия Смит. Недаром говорят, сколько волка ни корми, он все в лес смотрит. Ты можешь обмануть этих всезнаек‑психологов, но меня тебе обмануть не удастся. Кривое дерево не разогнется… И из тебя никогда не выйдет ничего путного, попомни мои слова… Черного кобеля не отмоешь добела. Он все равно останется черным, а масть к масти подбирается. Поэтому ты и шляешься по улицам в компании таких же, как ты сама. И ни один из вас никогда не станет нормальным, порядочным человеком. НИКОГДА!»

Джулия крепко зажмурила глаза, пытаясь отогнать прочь эти мучительные воспоминания. И память услужливо подсказала совсем другие слова. Слова, принадлежащие замечательному, доброму, мягкому человеку, который удочерил ее. «Ты очень хорошая девочка, Джулия, – услышала она ласковый голос преподобного Мэтисона, – добрая, любящая. А когда вырастешь, то станешь такой же замечательной девушкой, встретишь хорошего, верующего человека и выйдешь за него замуж. Ты – прекрасная дочь и когда‑нибудь будешь такой же прекрасной матерью и женой».

Сознание того, что она обманула ожидания своих родителей, острой болью отозвалось в сердце.

– Ты ошибся… – шептала она, судорожно вцепившись в край туалетного столика и склонив голову. – Ты ошибся во мне…

Теперь истина предстала перед ней во всем своем уродстве – ее абсолютно не привлекали хорошие, порядочные, верующие мужчины, такие, как Грег Хаули. В отличие от Захария Бенедикта, который очаровал ее с той самой минуты, когда она впервые увидела его на заснеженной автомобильной стоянке. Отвратительная правда заключалась в том, что вчера вечером она больше всего на свете хотела принадлежать ему, и Бенедикт это прекрасно понял. Масть к масти подбирается, и он сразу безошибочно признал в ней свою. Именно поэтому он так разъярился, когда она оттолкнула его, – он просто презирал ее за трусость.

Черного кобеля не отмоешь добела. Миссис Боровская была права. Но ведь отец был несогласен с этим, внезапно вспомнила Джулия. Когда она повторила ему эту любимую пословицу воспитательницы Ла‑Салля, преподобный Мэтисон мягко, но твердо отчитал ее:

– Животные действительно не могут меняться. Но ведь ты – человек! И Господь наделил тебя разумом и волей. А потому, если хочешь стать порядочным человеком, то тебе достаточно стремиться к этому, несмотря ни на что! Поверь в себя, и тогда, с Божьей помощью, ты достигнешь того, к чему стремишься!

Поверь в себя, Джулия…

Медленно подняв голову, Джулия пристально посмотрела на свое отражение в зеркале, чувствуя, как с каждой секундой в ней растут душевные силы. Пока она еще не совершила ничего непоправимого. Пока.

А значит, прежде чем она сделает нечто такое, в чем потом будет всю жизнь раскаиваться, ей необходимо вырваться отсюда. И как можно скорее! Бежать! Куда угодно, хоть к черту на рога, но только немедленно! Сегодня! Ей необходимо бежать именно сегодня, прежде чем ее слабая воля и сомнительной крепости мораль окончательно рухнут под натиском дьявольского обаяния Бенедикта. Если она задержится хотя бы на день, то действительно станет его сообщницей, а значит, падет в пропасть, из которой уже не будет возврата к нормальной жизни среди честных, порядочных людей. От апатии не осталось и следа – она сменилась слегка истеричным возбуждением, и Джулия приняла твердое решение бежать именно сегодня. Бежать во что бы то ни стало.

Подойдя к окну, она слегка раздвинула портьеры, и в комнату проник мутный, сероватый свет мрачного зимнего утра. Все небо было затянуто тяжелыми тучами, готовыми в любую минуту просыпаться снегом, а ледяной ветер зловеще завывал между соснами и заставлял дребезжать оконные стекла.

Пока Джулия стояла, задумчиво разглядывая заснеженные окрестности и пытаясь мысленно проделать тот путь, которым они сюда приехали, в воздухе снова закружились снежинки – предвестники очередного снегопада. Джулия досадливо поморщилась – за последние два дня она видела столько снега, что ей, похоже, не захочется его больше видеть до конца своих дней. Большой круглый термометр на веранде показывал два градуса мороза. Но если принять в расчет ледяной ветер, то эти два превратятся во все двадцать.

От размышлений ее отвлекли громкие звуки радио. Судя по всему, виновник всех ее несчастий уже оделся и вышел в гостиную, чтобы прослушать последние новости.

На какую‑то долю секунды ей захотелось наглухо забаррикадироваться в этой теплой, уютной комнате и сидеть здесь до тех пор, пока Бенедикт не решит убраться отсюда куда‑нибудь подальше. Но Джулия тотчас же отбросила эту мысль как утопическую и совершенно неприменимую на практике. Во‑первых, ей нужно будет что‑то есть и пить, а во‑вторых, даже если она и забаррикадирует дверь, то все равно ничего не сможет сделать с окном. Кроме того, с каждым новым днем ее пребывания здесь будет все сложнее убедить власти и жителей Китона в том, что она не была ни сообщницей, ни любовницей сбежавшего из тюрьмы преступника, осужденного за убийство.

А следовательно, как это ни грустно, единственный путь к «свободе»и незапятнанной репутации пролегал через эти заснеженные и совершенно незнакомые горы. Путь, который ей предстоит преодолеть в одиночку на «блейзере», если удастся вспомнить былое и завести машину без ключа зажигания. Или пешком. И так как второй вариант казался гораздо более вероятным, то она решила в первую очередь позаботиться о теплой одежде.

Оторвавшись от окна, Джулия направилась к огромному стенному шкафу, рассчитывая оттуда «позаимствовать» что‑нибудь. Недолгие поиски очень быстро увенчались успехом – у самой задней стенки шкафа она обнаружила два утепленных лыжных комбинезона одинаковой расцветки – ярко‑синие, с бело‑красной отделкой. На ее счастье, один из них был маленького размера, и приложив его к себе, Джулия поняла, что он придется ей как раз впору. Прихватив комбинезон, она направилась к бельевому шкафу и начала перебирать его содержимое. Через пару минут ее ждал еще один приятный сюрприз – в одном из ящиков лежало несколько комплектов теплого шерстяного белья.

Правда, белье оказалось немного великоватым и настолько плотным, что, с трудом натянув джинсы, Джулия уже не смогла согнуть ноги в коленях. Однако на такие мелочи не стоило даже обращать внимания. Все ее помыслы были направлены на то, чтобы обмануть Зака, усыпить его бдительность и получить достаточную фору в том случае, если ей придется уходить пешком. Из этих же соображений она решила до поры до времени не надевать теплый комбинезон. На данном этапе самым важным было убедить Бенедикта в том, что она хочет просто немного подышать свежим воздухом и не собирается оставаться на улице.

Понимая, что из‑за шерстяного белья ее ноги стали похожи на толстые, туго набитые сардельки, Джулия пониже натянула свитер, постаралась придать своему лицу выражение вежливой, безличной доброжелательности и, открыв дверь, вышла в гостиную.

Зак стоял у громадного окна и, засунув руки глубоко в карманы брюк, смотрел на падающий снег. Джулия не стала окликать его, оттягивая тот момент, когда ей придется снова оказаться с ним лицом к лицу. Зак вынул руку из кармана и задумчиво потер затылок. Внезапно в памяти всплыли вчерашние события. Джулия отчетливо вспомнила, как накануне вечером эти длинные, чуткие пальцы ласкали ее грудь и какое острое наслаждение она при этом испытывала. Только сейчас она смогла оценить то самообладание, сдержанность и даже благородство, которые Зак проявил вчера. Ведь он был возбужден не меньше, чем она, уж в этом у нее не было никаких сомнений. Джулия будто вновь ощутила рядом это сильное, охваченное желанием мужское тело, и кровь прилила к ее щекам.

Она раздразнила его, а потом безжалостно оттолкнула, оскорбила и унизила. И все же, несмотря на все это, Зак даже не пытался прибегнуть к насилию…

Теперь он стоял вполоборота к ней, и Джулия не могла оторвать взгляд от надменного, резко очерченного профиля, от подвижного рта, который целовал ее вчера с такой всепоглощающей страстью. Разве может человек, способный на такую нежность и сдержанность даже в порыве страсти, даже после пятилетнего воздержания, быть убийцей? Никак не может…

Ну нет! На этот раз Джулия не поддастся очередному наваждению! Она опять ведет себя как последняя дура – стоит здесь и идеализирует своего похитителя, беглого преступника, только потому, что он высок, красив и невероятно сексуален. Она – просто бесхребетная идиотка, не умеющая совладать с обычным животным влечением.

– Я прошу прощения, – звонко выпалила Джулия, стараясь перекричать громко работающее радио.

Зак резко повернулся, и его цепкий взгляд тотчас же отметил ее наряд, явно не рассчитанный на пребывание в теплой гостиной.

– Могу я поинтересоваться, куда это ты собралась? – недобро прищурившись, спросил он.

– Ты сказал, – ответила Джулия, пытаясь придать своим словам шутливый оттенок, – что я могу свободно передвигаться по дому, и я подумала, что это распространяется и на близлежащее пространство. Если я еще немного посижу взаперти, то у меня начнется клаустрофобия. Мне просто жизненно необходим глоток свежего воздуха.

– Там слишком холодно.

Почувствовав, что если она немедленно не придумает что‑нибудь, то получит отказ, Джулия решила изменить тактику и обратиться к его логике:

– Ведь ты же сам говорил, что если я попытаюсь бежать, то умру от переохлаждения. Я просто хочу немного побыть на свежем воздухе, обследовать двор и… – Джулия на мгновение замялась, но тут на нее снизошло вдохновение, и она продолжала, пытаясь придать своему голосу хотя бы подобие ребяческого задора:

–..Я хочу слепить снеговика! Пожалуйста, не отказывай мне в этом! – Теперь она откровенно упрашивала его. – Я не видела такого количества снега с тех пор, как маленькой девочкой приехала в Техас.

Судя по всему, ее притворная восторженность не произвела на Зака должного впечатления. Потому что когда он заговорил, в его голосе не было и намека на дружелюбие или умиление.

– Делай, что хочешь, но оставайся при этом в поле зрения. Так, чтобы я мог видеть тебя из окна.

– Слушаюсь, господин надзиратель! – огрызнулась Джулия. Конечно, не стоило лишний раз раздражать его, но это самодурство уже начинало действовать ей на нервы. – Может быть, вы мне все‑таки позволите изредка отходить в сторонку – собирать ветки и всякие прочие мелочи, которые мне могут понадобиться?

Вместо ответа Зак лишь надменно приподнял брови и молча уставился на нее, как на какое‑то диковинное животное.

Джулия прекрасно понимала, что в данном случае это молчание можно расценить как угодно, но только не как знак согласия, и тем не менее решила сделать вид, что восприняла его именно так. У нее появилась цель. И ради ее достижения она была готова на что угодно, в том числе на любое притворство.

– Раньше я всегда делала им морковные носы, – невозмутимо сообщила Джулия, сама удивляясь внезапно открывшимся в ней актерским способностям, которых она до сих пор за собой не замечала. Ей даже удалось изобразить не слишком фальшивую улыбку.

– Пойду поищу в холодильнике.

Вчера в шкафчике рядом с холодильником она заметила кучу разных ключей и сейчас хотела взглянуть на них повнимательней. Открыв холодильник левой рукой, правой Джулия осторожно выдвинула ящик и начала ощупывать его содержимое.

– К сожалению, ни одной морковки, – обернувшись, жизнерадостно сообщила она, но на этот раз улыбка получилась несколько неестественной.

Ключи валялись в беспорядке по всему ящику среди различной кухонной утвари. С большим трудом Джулии удалось подцепить два ключа – мешали длинные ногти, да и руки дрожали немилосердно. Третий ключ был почти у нее в руках, когда, испуганно обернувшись на звук шагов, она обнаружила, что Зак стоит прямо за ее спиной. Джулия задвинула ящик. Два ключа жгли ладонь, и ее последующие слова прозвучали слишком резко и нелепо:

– Что тебе нужно?

– Что‑нибудь съедобное, а в чем дело?

– Ни в чем, я просто поинтересовалась. – пролепетала Джулия, стремительно ретируясь в гостиную. Зак проводил ее пристальным взглядом.

– Что у тебя с ногами?

Джулия почувствовала, как в горле пересохло, а язык буквально прилип к небу.

– Ничего. То есть я хочу сказать… Я просто нашла пару теплых рейтуз и решила пододеть их под джинсы, чтобы не замерзнуть.

– Не отходи далеко от дома, – предостерег ее Зак, – не заставляй меня отправляться на твои поиски.

– Не буду, – с готовностью соврала Джулия, открывая дверцу стенного шкафа, находящегося в прихожей. Вчера она успела заметить там довольно большой выбор вязаных шапочек и перчаток, принадлежащих хозяевам дома. – Как ты думаешь, – невинно поинтересовалась она, проигрывая в уме возможные варианты побега, – что лучше всего подойдет для глаз и носа? – Джулия справедливо рассудила, что лучший способ притупить бдительность Зака – это надоесть ему дурацкими вопросами.

– Я понятия не имею, из чего обычно делаются глаза и носы снеговиков. Кроме того, мне на это абсолютно наплевать.

Стараясь казаться максимально простодушной, Джулия с энтузиазмом пустилась в рассуждения, не забывая при этом тщательно ощупывать каждую пару из имевшейся в ее распоряжении обуви, подыскивая ту, которая бы наилучшим образом соответствовала ее целям.

– Между прочим, в культурах некоторых народов снеговики занимают довольно важное место, – сообщила она, переходя на привычный учительский тон, которым обычно разговаривала со своими учениками‑третьеклассниками. – Разве ты этого не знал?

– Нет.

– Слепить хорошего снеговика – это целое искусство, – добавила она.

Еще некоторое время Зак продолжал, ни слова не говоря, рассматривать ее как какую‑то диковинную зверушку. Но потом ему это надоело, и он просто по‑хамски повернулся к ней спиной и направился обратно в кухню.

Джулия и сама бы с радостью отказалась от всяких дальнейших попыток завязать разговор, но ей необходимо было отвлечь внимание Зака, а потому она продолжала нести околесицу.

– Я хочу сказать, что в странах, где скульптуры из снега и льда рассматриваются наравне со всеми остальными произведениями искусства, снеговик также является чем‑то большим, чем просто три кома снега, установленные один на Другой. Там люди создают вокруг каждого снеговика особую, неповторимую обстановку и используют для этого ветки, ягоды, камни и прочие подсобные материалы. – С этими словами она наконец извлекла пару теплых, водонепроницаемых перчаток подходящего размера и обернулась к Заку, сияя лучезарной улыбкой. – Разве это не интересно?

– Не то слово. Просто завораживающе, – Зак достал кухонный нож и открыл один из шкафчиков с припасами, явно намереваясь подыскать себе что‑нибудь на завтрак.

– Но ты ведешь себя так, как будто тебя это совершенно не интересует. – Джулия чувствовала, что немного перегибает палку, но твердо решила довести своего тюремщика до белого каления – чтобы он приказал ей убираться на улицу и оставить его в покое. – Я хочу сказать, что ты мог бы хоть как‑то помочь мне. Подсказать что‑нибудь интересное. Какую‑нибудь оригинальную идею. Ты только представь себе, как будет здорово…

Зак с таким грохотом захлопнул дверцу шкафчика, что Джулия чуть не подпрыгнула. Только теперь она к своему великому ужасу увидела нож, который он держал в руке.

– Джулия! Немедленно замолчи, или я за себя не отвечаю! Этой неожиданной и бурной вспышки с его стороны оказалось достаточно, чтобы напомнить Джулии, кто перед ней. Тем более что сейчас, с ножом в руке и недобрым огоньком в глазах, Захарий Бенедикт производил впечатление человека, вполне способного на хладнокровное убийство.

Заметив, как она смертельно побледнела, Зак проследил за направлением ее взгляда и сразу все понял.

– Совершенно верно, – насмешливо сказал он, стараясь ничем не выдать душившую его ярость. – Я был осужден за убийство. Как же ты могла об этом забыть?

– Н‑но т‑ты же ск‑казал мне, что не делал этого, – заикаясь, лепетала Джулия, прилагая титанические, но тщетные усилия к тому, чтобы ее голос звучал спокойно и рассудительно.

– Да, я действительно так сказал, – охотно подтвердил Зак, явно забавляясь ее испугом. От его вкрадчивого голоса Джулии становилось еще страшнее, чем от крика. – Но ведь ты же знаешь лучше. Правда, Джулия?

С трудом сглотнув застрявший в горле ком. Джулия начала пятиться к выходу, – М‑можно мне выйти на улицу? – помертвевшим голосом спросила она и, не дожидаясь ответа, вслепую нашарила ручку и открыла входную дверь.

Оставшись один, Зак попытался успокоиться и выбросить из памяти выражение панического ужаса на ее лице. Снова и снова он убеждал себя в том, что Джулия Мэтисон может думать о нем все, что угодно. Ему это совершенно безразлично. И его не волнует та трогательная наивность, с которой она рассуждала о своем дурацком снеговике. И то, что она настолько чиста, добра и безыскусна, что по сравнению с ней он действительно кажется самому себе мерзким и бесчувственным чудовищем.

От этих малоприятных размышлений его отвлек выпуск новостей, который начался через несколько минут. Информация, сообщенная диктором, значительно улучшила его настроение. Согласно последним сведениям, состояние Сандини хотя и не улучшилось, но и не стало хуже. Немного покрутив ручку настройки, Зак наконец услышал еще одну долгожданную новость:

– Канадские власти сообщили, что человек, по описанию похожий на сбежавшего из тюрьмы Захария Бенедикта, судя по всему, два дня назад пересек американо‑канадскую границу в районе Виндзора.