Москва. Январь 2006 года

В Москве – 38 градусов. Очень холодно. Но в уютном «лексусе» Александра Михайловича Маркова на заднем сиденье тепло и очень комфортно, можно вытянуть ноги, что он и сделал.

Ленинградка полупустая, многие автомашины не завелись. Проехали площадь Белорусского вокзала, выехали на Тверскую. На чуть скользком, чуть сухом от морозного ветра асфальте «лексус» вел себя очень солидно. Марков попросил водителя перестроиться и ехать помедленней, держась рядом с тротуаром. Как‑то неожиданно для себя он попал на Тверскую, бывшую улицу Горького, через 40 лет, когда он был молод, полон сил, энергии и уверенности, что у него в жизни все сложится нормально. Попросил водителя притормозить у казино. «Лексус» солидно встал на стоянку. Марков застегнул дубленку, надел шапку, сказал водителю подождать и вошел туда, где раньше, 40 лет назад, было кафе «Молодежное». Охрана подобострастно распахнула дверь – а как же, на «лексусе» ездят солидные люди. Марков разделся и прошел в бар, надо было осмотреться, что изменилось. Да, пожалуй, все изменилось за 40 лет.

Маркову принесли 100 грамм виски, содовую и тарелочку с орешками кешью. Кто‑то сзади положил руку на плечо Маркова.

– Ну что, заскучал, старик?

Голос Миши Сушкина.

– Что‑то ты сегодня без девушки.

Сушкин, точно, только на 40 лет моложе. Рядом ничему, как всегда, не удивляющийся Юра Айзеншпис.

– Ты бы лучше столик занял, а то стоишь у стенки, ни одного места свободного нет.

– Да ладно вам, – сказал Марков, – вон у Кострова есть как раз три места.

Сережа уже успел их заметить и помахал рукой, дескать, идите сюда.

– Ты чего один сегодня? – подсаживаясь к Кострову, спросил Сушкин.

– Ребята из группы хотели подойти, да позвонил им, похоже, не придут.

– Садись, придут, что‑нибудь придумаем.

Костров был в приподнятом настроении.

– Выпить хотите? Я сегодня сессию сдал. Виски есть, купил, хотел с ребятами выпить.

– А какой виски? – спросил Юра Айзеншпис.

– «Белая лошадь»! – с гордостью сказал Костров.

– Ну, ничего, сойдет, – сказал Юра, – наливай.

– Нормально, – сказал Сушкин, – закусить что‑нибудь надо взять.

– А у меня и это есть, – сказал Костров и достал из портфеля две банки орешков кешью.

– А это откуда? – спросил Марков.

– Из запасов отца, оттуда, из самой Америки, – тоже не без гордости сказал Сережа.

Юра рассмотрел коробочки, прочитал: «Made in USA», открыл их и пересыпал в тарелочку, из которой убрал хлеб.

– Вот так будет лучше, а то сейчас друзья‑халявщики налетят, и нам ничего не достанется.

– То‑то, – сказал Сушкин, – а пустые коробки Серега уберет в портфель. Закажем еще по яичнице с ветчиной, виски перельем в графинчик.

Взял бутылку, положил в костровский портфель и пошел на кухню. Вернулся быстро, поставил на стол обычный общепитовский графин и две бутылки «Боржоми». Все похоже на коньяк.

– Яичницу сейчас всем принесут. Ну, давай, Марков, разливай за Кострова. Разливаем в рюмки.

Марков себе виски разбавил «Боржоми», Сушкин посмотрел на него, пожал плечами – бывает.

– Ну, давай, Серега, за тебя.

На сцене заиграла группа «Москвичи», легкий и хорошего качества «биг‑бит».

– А хорошо играют, – сказал Юра Айзеншпис.

Он медленно допил виски, из тарелки взял пригоршню орешков:

– А ничего, вкусно.

Орешки попробовал и Сушкин:

– А действительно ничего, – правда не ясно, о чем он, о группе «Москвичи» или об орешках.

– Старик, ты чего не пьешь? – обратился Сушкин к Маркову. – Холодно ведь – тридцать восемь. Ты вообще как здесь оказался?

– Ехал мимо по Тверской и вдруг решил заехать, здание знакомое, что теперь здесь стало? Я‑то ладно, а ты‑то откуда? – спросил Марков. – У тебя ведь в Австрии Европейское телевизионное бюро, работает на несколько ведущих российских каналов.

– А так оно и есть, завтра улетаю в Вену. Здесь, в общем‑то, случайно, ехал мимо, думаю, дай заскочу. А то когда теперь предамся воспоминаниям, вот и сказал водителю, чтобы притормозил.

– Ну что, раз не за рулем, давай выпьем, – сказал Марков.

Заказали еще виски и орешков, выпили.

Марков бывал у Сушкина в Вене и в Бюро, и дома, в общем, не терял его из виду. Да и Сушкин тоже знал, чем занимается Марков.

– Ну что, Костров, налей нам еще по чуть‑чуть, – сказал Юра Айзеншпис, прожевывая очередную пригоршню орешков.

Музыка хорошая. Действительно, «Москвичи» играли очень прилично и очень похоже на английскую группу «Shadows». Выпили за Кострова. Кто тогда, 40 лет назад, теплым июньским днем 1967 года знал, как все сложится? У Кострова погибнет жена, и он женится на итальянской миллиардерше Граппелли, владелице газет, заводов, пароходов, авиакомпаний и еще много чего.

Юра Айзеншпис 17 лет проведет в местах не столь отдаленных.

Марков – проработает в Министерстве высшего образования 23 года, станет большим начальником, главой фирмы, обслуживающей международные связи Высшей школы. Создаст несколько разнопрофильных фирм, которые позволят жить безбедно.

В шоу‑бизнес вернется только один из компании, смакующий шотландское виски с экзотическими в те годы орешками кешью в кафе «Молодежном», Юрий Айзеншпис, и умрет известным продюсером осенью 2005 года.

Кстати, в баре «Казино» Сушкину с Марковым виски принесли в простом графинчике. Марков улыбнулся – ну точно, как в кафе «Молодежном».

Взяли еще орешков кешью, здесь они были очень вкусными, ну точно как когда‑то в коробочке Сережи Кострова.

Выпили, причем Марков разбавлял виски содовой, закусывал орешками.

Сушкин, улыбаясь, посмотрел на него:

– Что, так и пьешь эту «бутелягу»?

– Да как‑то привык.

– И кто тебя этому научил?

– Да англичане‑стажеры, когда приезжали в институт в шестидесятых, виски‑то у нас в те годы свободно продавали и в «Елисеевском», и в Столешниковом переулке, и стоил он от девяти до двенадцати рублей.

– Да я тогда не очень его любил, – сказал Сушкин, – это уже позже жизнь заставила.

Улыбнулся и посмотрел на часы.

– Ну, старик, рад был нашей встрече. У меня завтра утром самолет, а заехать еще нужно в пару мест.

Достал деньги, хотел расплатиться.

– Да ладно, ты что? – улыбнулся Марков. – Я не бедствую, заплачу.

– Будешь в Вене, заходи, – сказал Сушкин.

* * *

За столом у Кострова уже хорошо выпили. Кто‑то подсаживался, кто‑то уходил, заняв рубль, а то и два у Юры Айзеншписа, клятвенно обещав вернуть через неделю, во вторник. Разговоры велись все больше теоретические: кто из московских коллективов как играет и когда кто‑нибудь из них выйдет на международный уровень.

* * *

В Нигерию по делам один из совладельцев «Граппелли интернэшнл» Сергей Костров прилетал как раз 19 января 2006 года, когда в Москве было ‑38°, а здесь всего +43°. Купить что‑нибудь выпить в Duty Free аэропорта удалось с трудом, магазин был где‑то в закоулках аэропорта, да и то полупустой. Из известных сортов виски только «Белая лошадь». Взял три бутылки и упаковку из 12 баночек американских «кешью нате», прихватил и упаковку содовой, все сложил в пакет. После встречи с президентом страны Олусегуном Обасанджо, в сопровождении охраны, отправился в дельту Нигера, в городок Варри, где, собственно, и были основные деловые интересы «Граппелли интернэшнл», у которой повстанцы «Движения за освобождение дельты» воровали добываемую нефть.

Сидя в большом и бестолковом гостиничном номере, уже два часа ожидал лидера повстанцев Джомо Габомо – генерала Али, неожиданно дверь номера открылась, и на пороге, крича, появился высокий нигериец. Крича на Кострова, пытался объяснить ему по‑английски, что белые разграбляют природные богатства Нигерии. Крича еще минут двадцать, вдруг по‑русски сказал:

– Товарищ, давай выпьем.

В ответ услышал тоже по‑русски:

– А что, давай выпьем.

– Товарищ, вы разве русский? – ошарашенно спросил Джомо Габомо.

– Русский. И выпить есть чего, – подтвердил Костров.

Генерал Али, он же Джомо Габомо, развалился в кресле. Свои не совсем чистые армейские ботинки водрузил на стол, рядом со стаканами, орешками кешью и бутылкой виски «Белая лошадь». Бутылку взял, посмотрел крышку, печати, сам открыл, понюхал, разлил по стаканам.

– Ну, будем, товарищ!

Костров выпил первым. Генерал Али – за ним.

– Ух, – выдохнул, – настоящая «Лошадь», не яд!

– А зачем мне тебя травить? – спросил Костров.

– А кто вас, белых, разберет? Говорите одно, делаете другое.

Габомо взял бутылку, разлил по стаканам.

– Ну что, между первой и второй перерывчик небольшой! – выпил залпом.

Раскрыл ладонь и высыпал орешки, всю баночку. А затем из не очень чистой ладони отправил все в рот.

– Ты что заканчивал? – спросил Костров.

– МЭИ, – ответил Габомо, он же генерал Али, расплевывая орешки. – А ты, товарищ, где учился?

– В МГИМО, – ответил Костров.

Достал визитную карточку на русском языке и передал Габомо.

– Ну что, товарищ Костров, – прочитал, – выпьем еще, бог троицу любит. Двадцать процентов – и я охраняю твою нефтедобычу здесь, в долине. Ну что, годится? – И протянул Кострову стакан.

– Годится! – сказал Костров, чокаясь. – Десять процентов – и разошлись. Ты что закашлялся, Габомо? Советские выпускники таких подлянок не делают.

– Ради нашей дружбы, восемнадцать процентов, ты мне симпатичен, и чего тут говорить. Допьем бутылку и по рукам?

Разлил по стаканам.

– Ну что?

– А я и не думал, – сказал Костров, – что ты согласишься на десять процентов.

– Да ну тебя, – сказал Габомо. – Пойми, Серега, восемнадцать процентов – самый раз.

– Ну ладно, пятнадцать процентов – и разбежались.

Чокнулись.

– Ну что, пятнадцать процентов? – спросил Габомо.

– Если не будешь обманывать, то пятнадцать процентов. Хрен с тобой, – улыбнулся Костров.

– Ну, вот и ладно, пятнадцать процентов. Умный ты, Костров. Жаль, что выпить больше нет, – сказал Габомо.

– Почему нет, – ответил Костров.

– А что, есть?

– Посмотри там, в пакете, – сказал Костров.

Габомо позвал кто‑то. Охрана впустила длинноногую чернокожую девушку в мини‑юбке, в черных чулках и кожаных черных сапогах.

«Это в жару‑то?» – мелькнуло у Кострова.

Габомо сказал ей что‑то, она принесла пакет, достала бутылку виски. Габомо бесцеремонно рассмотрел содержимое пакета, достал банку орешков, отдал девушке, одну – Кострову, другую взял себе. Достал банки содовой. Открыл одну, выпил, сказал по‑русски:

– Виски с содовой – кайф!

* * *

Ночью Кострову снилось разное. Вдруг появился Миша Сушкин с Марковым в кафе «Молодежном», вспомнилось, как играл в группе «Виражи». Потом появилась Эмили, девушка Габомо, она почему‑то танцевала голая, но в чулках и черных сапогах.

Где‑то ближе к утру захотелось пить. Встал, нашел содовую, выпил. В соседней комнате вместе с Эмили, которая так и не сняла ни чулок, ни сапог, не раздеваясь, спал Габомо в своих не очень чистых ботинках. Услышав шум, приоткрыл левый глаз, увидел Кострова, перевернулся на другой бок и захрапел.

Где‑то в 6 утра он со своими людьми ушел, разбудив Кострова. Только и сказал:

– Пятнадцать процентов, не забудь.

Костров пошел к себе, еще часа полтора поспал, а затем поехал в Лагос. Через день уже был в Лондоне.

* * *

Марков в баре «Казино» оставался еще минут пятнадцать. Еще раз посмотрел на стены, оделся, вышел, сел в машину, разбудил задремавшего водителя и поехал домой.

И в машине, и дома его не оставляли воспоминания, в общем, как ни вспоминай, кругом «фальшивые хлопоты», молодые, амбициозные, талантливые, они готовы были что‑то изменить на эстраде.

Но и что можно было изменить в стране, в которой слова «буги‑вуги», «рок‑н‑ролл» воспринимались как нечто отрицательное, порицаемое общественным мнением.

Сейчас же, когда вроде бы и прошла волна отечественных вокально‑инструментальных ансамблей и им на смену пришли другие, готовые перепевать репертуар коллективов, для которых рок‑н‑ролл был крамолой, а идеалом была массовая вокально‑инструментальная культура, – сейчас это стало все называться «попса», и все на эстраде уверены, что «попса» – это то, что нужно, чтобы заработать деньги, а рок‑н‑ролл народ не воспринимает.

В радио– и телеэфире царство одинаковой попсы, все слилось в единую попсовую песню, а кто ее поет – это уже, кажется, никого не интересует.

Мальчик или девочка? Да кто ж их разберет? Думаешь, что это девочка, а это мальчик, да еще очередная Верка Тырдючка.

Нью‑Йорк. Апрель 2009 года. Книжный развал «Стрэнд»

Захаров Владимир Георгиевич, генерал‑майор КГБ в отставке, а ныне генеральный директор крупной консалтинговой компании, бывая в Нью‑Йорке, любил побродить по книжному развалу «Стрэнд». Побродить было где – восемнадцать миль букинистической литературы, в том числе, редкие первые издания. Здесь книги продаются не штуками, а пачками, а в пачке – шесть‑восемь экземпляров. Захаров уже где‑то около двух часов бродил по «Стрэнду». Отобранные книги держал под мышкой. Вдруг кто‑то толкнул его, не то чтобы сильно, но книги Захаров уронил. Тот, кто его толкнул, наклонился, пытаясь помочь собрать рассыпавшиеся книги. Захаров остолбенел: перед ним на корточках, собирая книги, сидел Кейс Ричард, постаревший, вески седые, но все‑таки Кейс Ричард и все еще гитарист «Роллинг Стоунз». Захарова тоже можно было узнать в свои семьдесят. Он тоже постарел, но был худощав и по‑спортивному строен.

– Кто бы мог подумать, – сказал Кейс вставая. – Сколько лет?

– Не ожидал… И где?

– Я здесь часто бываю, – сказал Кейс, осматриваясь: все ли книги подобрал. – А ты как здесь, в Нью‑Йорке?

– Бизнес, – ответил Захаров.

– Слушай, – закуривая, сказал Кейс, – давай вечером посидим где‑нибудь, Мик тоже здесь, думаю, он сможет подойти. И так, вечером в семь.

– А где? – спросил Захаров.

– Есть один ресторан, «Пер‑Се», это в Тайм‑Уорннер‑центре. Записывай адрес: Коламбус‑Сёркл, 10. Это между 58‑й и 59‑й улицами. Там очень уютно, не очень много столов, тихо, никто не побеспокоит. Это, кстати, любимый ресторан Мика Джаггера.

– Ну, давай увидимся в семь, мне еще кое с кем надо встретиться.

Кейс ушел, быстро затерявшись в толпе. Захарову осталось дождаться семи часов и встретиться с героями тех 60‑х, когда он и они были молоды, полны надежд.

Ресторан «Пер‑Се» действительно был уютным и, как выяснил Захаров, очень популярным у знаменитостей кино и шоу‑бизнеса. За заказанным столиком пока еще никого не было. Захаров попросил минеральной воды и черный чай. С первого личного знакомства с «Роллинг Стоунз» в 1964 году прошло много времени. Мик Джаггер, например, оказался большим специалистом и по женской части. У него семь детей и три внука. И не успокоился! На сегодняшний день он встречается с сорока однолетней бывшей моделью Лорейн Скотт. Почему вдруг Захаров вспомнил о любовных похождениях Джаггера? Но вспомнил, увидя Джаггера, входящего в зал ресторана. Официанты указали на столик, где сидел Захаров. Джаггер, подходя к столу Захарова, внимательно его рассматривал. Подошел, протянул руку, улыбнулся:

– Ну, здравствуй. Да, постарели мы все… – Увидел подходящего Кейса Ричарда, сказал: – А вот и Кейс, тоже не мальчик.

Все трое рассмеялись.

Официанты принесли меню, каждому свое. Джаггер заказал для всех: каждому по хорошо прожаренному стейку, картошку в фольге с сырным соусом. Захаров попросил минеральную воду. Кейс закурил, закурил и Джаггер. Все трое разглядывали друг друга, как бы знакомясь заново. Кейс первым спросил Захарова:

– Ты когда уехал из Англии?

– В январе 1969‑го, – сказал Захаров.

– И куда? – спросил Кейс.

– Сначала два года в Москве, а потом четыре года в Индии, в посольстве. В Индии продают английские газеты, все сплетни я о вас читал, даже, помню, порадовался, что к вам пришел Ронн Вуд в качестве соло‑гитариста. Я еще помню его по группе Джеффа Бэка в 60‑х.

– Ну, его Джеффер Бэк вместе с Родом Стюартом выгнал из группы, как он сказал, за профнепригодность, – рассмеялся Мик Джаггер.

– Кстати, как тебе, ни в чем себя особенно не ограничивая, удается оставаться в такой хорошей форме? – поинтересовался Захаров.

– Спасибо за комплимент, но вообще‑то все просто. Когда тебе за тридцать, ты должен делать что‑то, чтобы не расплыться. Я хожу в спортзал, однако никогда не умираю на тренажерах. Если будешь слишком выкладываться, на следующий день от тебя будет мало толку.

– И все же, ты выглядишь необыкновенно бодро и подтянуто для джентльмена в годах.

– Наверное, это из‑за немецких бомбардировщиков, которые утюжили Англию, когда я был маленьким. Говорят, лучшая диета – умеренная. Мое детство не было сытым. Нынешние детки жрут фаст‑фуд, а я не знал, что это такое. Я даже слабо представлял себе, как выглядит сахар. Стейк я впервые в жизни увидел в четырнадцать лет.

– Ты не боишься, что однажды наступит день, когда ты больше не сможешь выйти на сцену?

– Конечно, боюсь. Но зачем думать о завтрашней грозе, если сегодня такой солнечный день?

– Чем ты занимаешься, когда не поешь?

– Другой работой. Ронни Вуд рисует, а я планирую, наконец, засесть за тексты песен. Сто лет этим не занимался – на мне висит куча администраторской работы, и я уже успел почувствовать себя клерком!

– А как поживают другие участники группы, Чарли Уоттс, например? – спросил Захаров. – Мне всегда нравилось, как он играет.

Кейс Ричард улыбнулся, Мик Джаггер закурил и тоже улыбнулся, выпуская дым:

– Он большой оригинал и один из лучших барабанщиков в мире. Без такого ударника, как Чарли, играть было бы невозможно. Он очень спокойный человек и умеет убеждать людей. Уоттс крайне редко высказывает нам свое мнение, но если он говорит, то его все слушают. В действительности мы с Миком чаще прибегаем к помощи Чарли, чем нам кажется. Каждый раз, когда между мной и Миком возникает спор, я иду за советом к Чарли.

– Например? – спросил Захаров.

– Например, стоит ли играть такую‑то песню или нет? Или иногда я говорю: «Чарли! Я сейчас пойду и просто задушу Мика!» Он говорит, что не стоит этого делать, – усмехнулся Джаггер. – Я же сказал, мы к его мнению прислушиваемся.

– А как изменились ваши отношения с Ронни Вудом после того, как он бросил пить?

Кейс улыбнулся:

– Ну и вопросы у тебя. Рони открытый человек. Но это только то, что видно сразу. В нем скрыто гораздо больше. Я знаю это точно. Героин был для меня своего рода поддержкой в борьбе с собой. У каждого из нас свой способ такого противостояния, у Мика свой, а у Ронни свой – алкоголь. Как‑то я сказал ему: «Я совсем не могу отличить тебя пьяного в стельку от трезвого». Он ничуть не изменился, с той поры как завязал со спиртным. Ронни ни разу не набрался за время последнего турне. Он держался до последнего выступления.

Официанты принесли «Ньюрский стейк», хорошо прожаренный, с запеченным в фольге картофелем. Все стали молча есть. Минут через двадцать Захаров сказал:

– Я всегда удивлялся, сколько лет вы играете вместе. Многие группы распались в конце 60‑х, те же «Битлз».

– Ну, у нас, – засмеялся Мик Джаггер, – не было Йоко Оно.

– Может, это к лучшему, – сказал Кейс Ричард.

– Знаешь, – сказал Мик, вытирая рот салфеткой, – мне как‑то Пол Маккартни, сказал: «Это не я ушел из «Битлз», это «Битлз» ушли из «Битлз», им все надоело, противоречия раздирали группу».

– Мне как‑то, где‑то в 73‑м году, – сказал Кейс Ричард, – Равви Шанкер, известный индийский музыкант, рассказывал, что в 1971 году он с Джорджем Харрисоном участвовал в благотворительном концерте в фонд Бангладеш. Племянники Шанкара попросили дядю подписать у Харрисона пластинки «Битлз». Только Равви подошел к Харрисону с этой просьбой, Харрисона всего передернуло, он нервно стал возмущаться: «Я не играю в «Битлз», я забыл про эту группу! Все, отстаньте от меня!»

– Да, я читал, – сказал Захаров, – что они все, кроме Маккартни, отказывались исполнять песни «Битлз» на концертах.

Пронесли кофе с десертом, все закурили.

– Жаль, что с «Битлз» все так получилось, – сказал Кейс Ричард, – ну а мы, как видишь, сохранились.

– Ну а там, как бог даст, – добавил Мик Джаггер.